ГОЛОСУЙ ЗА НОВОГО МЭРА! Долой старую политику! Программа Уткина – программа процветания! Энергичность, молодость, целеустремлённость!
Метящий в градоначальники тип был остролицым черноволосым франтом в белой рубашке при галстуке. Том представил его в роли мелкого канцеляриста, бесконечно донимающего начальство жалобами и деланным энтузиазмом. – А-а, это-то, – хмыкнула senora в фартуке, – дык ворует наш боров Шеремет. А тут приехал из столицы парниша. Вежливый, симпотный, при бабле. Народ полюбас за него, соцопросы смарите! А мне-то как-то пофиг. Одного вора скинут – другого на шею посадят. Но может, хоть перед выборами дороги сделает нормальные и парк благоустроит. А то кажут про нас по телеку всякую жуть! – Пойдём, Мария, – Томас отвернулся от прилавка, куда накидал внушительную гору мелочи. Это ещё раз вызвало ностальгию. Там, где он жил ранее, все деньги были звонкими. – Сейчас-сейчас, печенья хоть возьму. Есть охота – жуть. – Подожду на крыльце. Удовлетворив жажду покупок (неизжитый рудимент сельского отношения к городским магазинам), Маша, хрумкая солёным крекером, настигла бродягу Фому на крыльце. – Так Артура жалко, не представляешь. – Он говорил, что в скоромные дни не страдает. Скоро будет здоров. Маша фыркнула. Крошки полетели на измятую чёрную ткань. – Да не о том. Я вижу, когда он перенапрягается. У него это ещё до меня… до Поместья, было. Зорин перестал говорить о своих планах. И модули на ноут не посылают. Вот, мы у моря. Кончилась дорога. Дальше на лодке вплавь? Или у кита на спине? – Кто знает. – Вы слышали о проекте Apologs, Даша? – Такое можно пускать в эфир, вообще? Хи-хи! Да, мельком. Это интернет-группа. Непонятный стиль, лично я такое не люблю. – Не смею переубеждать. В одном из прошлых выпусков мы с вашей коллегой, обворожительной Настасьей, беседовали о тайнах. Тайны вредят обществу. Посему я кладу голову на плаху и раскрываю собственную. Apologs – группа-загадка, о которой мы не знали почти ничего. Они вышли из тени и скрылись в ней этой осенью. Апологеты не были гостями Кремля и не собирали Олимпийский. Даже не крутились по радио. Пятеро, чьи лица скрыты за комичными масками. Одни считали их вычурными проповедниками, другие – шутниками-атеистами, что позорят церковь. – Я бы склонялась ко второму варианту. – Но всё оказалось куда проще. Apologs – это всего лишь наша шутка! – Ах-х! – Да-да, прелестная Даша. Иногда, чтобы показать здравый путь, нужно сперва поиграть с тенью. Apologs и были такой тенью. Их маски были на нас. А теперь они выброшены. Нет больше солдафона в куколе, нет поигрывающего мышцами князя, ехидного церковника-демагога, бродяги-наркомана. И нет Великого Инквизитора. Потому они и не показывались на свет, ведь были иллюзией. Зато есть мы. Apologs, актёрско-музыкальная группа Молодёжного Клуба Просвещения. Лучшие из юных дарований в области церковного искусства. Миссия без грязи, язв и искажений! – Так и не терпится увидеть их, Кристиан! – Подождать придётся. Но ещё недолго. Поверьте, вы не будете разочарованы. Шоу «Новое Рождество» включает не только песни, но и жизнеутверждающий спектакль. Чтобы каждый, кто его увидит, ощутил причастность к великому делу просвещения! – Наверное, всем интересно, где приобрести билеты. – В любом музыкальном магазине, и, конечно же, по сети Интернет. Он – великая сила сплочения для думающих людей. Клуб искренне надеется, что на празднике будут гости не только из разных городов, но и других стран. – В конце концов, хи-хи, Кристиан сам иностранец. Так что мы рекомендуем слушателям не лениться! Эта ночь обещает быть горячей… в самом хорошем и приличном смысле, хи-хи. Так приоткройте нам ещё тайну. Где же пройдёт Новое Рождество? Прослушать ответ Кристиана Зорина детектив Слободских не успел. В окошко кабины постучали. Перед сыщиком возник внушительный диск с сощуренными глазами, увенчанный полицейской фуражкой. Артур вырубил зажигание, и голоса в магнитоле ушли в небытие. – Капитан Нартов. Вы Артур Сторожевский? – Слободских. Детектив протянул документы. – На вас ориентировка. Проедемте в отделение. Выходите. – Не могу. Капитан скривился. – Ноги не работают. – Хреново быть тобой. Судаков, помоги гражданину сыщику. Молодой сержантишка со вздёрнутым носом деревенщины подорвался к машине. Ещё двое стояли около «козелка». Все – с автоматами. – Гражданка и бич тоже с ними. Документы проверьте. Уперев руки в боки, Маша буравила полицейского взглядом – «по какому праву?!» – Так, этот без паспорта, говорят, – толстый палец Нартова указал на Томаса, – сыщика и дамочку к нам, задержаны до выяснения. Неопознанное лицо – в обезьянник. – За что его-то? – рванула вперёд Мария, которую готовились взять под руки сержантики. – За курение в общественном месте. Липкович, проводи гражданина бездомного в кузов. Сам поведёшь ихнюю колымагу. Так-с, номера сбиты, щас базу угнанных проверю. Капитан Нартов саркастически крякнул, радуясь сговорчивости бомжа. Тот не сопротивлялся. Даже бычок в урну выкинул. – Попали вы, ребята. Жёлто-синий фургон под управлением младшего лейтенанта Липковича размеренно заколесил к Береговскому отделению полиции.***
– Закурить можно? – Кури уж. Перед смертью не надышишься. Гордым падишахом капитан Владимир Нартов восседал на мягком кресле, что с трудом выдерживало его центнер с хвостиком. Компьютер из прошлого тысячелетия мерно гудел, периодически выдавая через тарахтящий принтер протоколы. Старомодный кабинет с элементами патриотического китча Артуру чем-то даже нравился. А вот то, что лежало на облупленном столе с подпоркой из книжек, не особенно. – Последнее дело, товарищ детектив? – Греция. Убийство писателя. – Та-ак. Сходится. Хороший ты. Сговорчивый. Подпиши. Артур послушался. Попутно осведомившись на тему адвокатуры. Шестой раз. – Да как ты заколебал, а. Где я тебе в Береговом адвоката достану? Пиши, давай. Не в твоих интересах выкаблучиваться. – Капитан, это всё большая ошибка. Нас подставили. – Ага, подставили. На тачке ездить с аппаратурой, как у спецагентов в кино. Компьютером, забитым планами киллерскими. – Я сто раз говорил уже, это агентство «Луч Славы»! Его пробейте! – Никакого. Луча. Славы. Нет. В природе! Для убедительности чеканная фраза была дополнена ударом по столу, от которого подпрыгнул электрочайник и разлетелись жирные пакеты с крошками фаст-фуда. Слободских принял решение не заявлять о своём профессионализме. – Слушай, частник хренов. Ты перед кем права качаешь? Клали мы на Москву твою с прибором, понял?! Попал ты. По сто пятой и двести девятой будешь баланду двадцать лет жрать! С отягчающими! Артур молчал. Смена настроя Нартова с ярости на веселье ему не понравилась. – Короче, Артурка. Пишешь с повинной. И бабу свою просишь сделать то же самое. Кстати, о ней. Ты же не хотел бы, чтобы Маша твоя… ну, скажем, попала в КПЗ. Мужское. С благородными господами, которым очень хочется тепла… – Только попробуй. – Не хорохорься, понторез столичный, – процедил капитан, – делай, что умные дяди говорят. В глазах у Артура повисла алая пелена. Из оцепенения его вывел звонок. Покручивая витой провод, о коих цивилизованный мир почти забыл, Нартов хмурился и угукал. По громадной физиономии мелькали вспышки негодования. Слободских замер в ожидании. – Да, да. Хорошо! Да не спорю я, тащ майор! Нет, не пугал. Нормально всё. Ждём, на КПП откроем. Торжествующую ухмылку можно было выпустить. Где-то наполовину. Вот если у Нартова не только лоб пойдёт каплями, но и рожа краснотой, тогда и вовсю. – Будет тебе адвокат. Радуйся. И не местный, из Москвы твоей ненаглядной. – Удовлетворён, капитан. Надеюсь, и Марии дадут защиту. Капитан насупился, щёлкнул костяшками сардельковидных пальцев. Бычок артуровского «Винстона» победно пронзил нагромождение «золотых яв». – По соучастию проходите. Никаких разговоров, сам понимаешь, не сопляк. Ты под подпиской. Мы тут провинциалы, но на зрение не жалуемся. Трещи с адвокатом своим, но вздумаешь за девкой пойти или дёру дать – закатаю на пожизненное. Понял?***
– Слушай, Денис. Ты просто подарок небес какой-то. Симпатичная, но перегибающая с помадой и тушью, официантка, учтиво оставила на столике кофе для Артура и молочный коктейль его спасителю. Грузный мужчина в рубашке и пальто, которого друг чуть ли не на себе тащил оказался трезвым. К её немалому удивлению и огромной радости – «хоть премии не лишат за алкашей, как в том месяце!». Второй товарищ терпеливо ждал двадцать минут, пока «неходящий» расправлялся с борщом, филе сёмги, варёной картошкой и овощным салатом. – Небеса. Меню постное. Правильно говорили, что ты – образовый православный детектив. Коротко стриженный брюнет в дорогом костюме выцедил чуть розовой жижи и сморщился. Последний раз Артур видел коллегу семь лет назад, на закрытых курсах для частных сыщиков. Когда ещё (или уже?) был Сторожевским. Они сотрудничали по экономическим делам. Денис специализировался на адвокатуре и защите свидетелей. Артур – на обвинении. Старый товарищ сумел не растолстеть, не спиться и не стать калекой, но морщин на лице прибавилось, а в волосах – серебристых бликов. Зато костюмчик сидел, как влитой. Такие покупают не за родные рубли. – Я по церковной стезе пошёл, да. Иногда жалею. Зима выдалась – просто ад. Всего и не расскажешь. – Рай. Ад. А я по-прежнему не в Бога верю, а в факты. – Не осуждаю. Как ты меня нашёл? – Место знакомое. А тут звонят мне и говорят. Артурычу Сторожу в Береговом дело шьют лет на пятнадцать. Дутое насквозь. Я подорвался быстро, как мог. – Подорвался до Белого моря за три часа? Из Москвы? Здесь и до Питера больше ехать. – Узнаю фирменный прищур Сторожа! От тебя ничего не скроешь. Артур удивился – старое прозвище не вызвало негатива. Даже пробудило улыбку на измотанном лице. – Вот, смотри. Денис элегантно запустил руку с перстнями в карман. Когда вытащил обратно, стол кафешки чуть было не пострадал от артуровского кофе. С лакированной бумаги на него смотрел родной глазик, вписанный в крест. Ровно секунду. – Откуда? Ты как попал в Орто… – Тихо, дружищ. Ты не нервничай. Хочешь, водочки для успокоения возьму? Я не на мели. Артур покачал головой. – Сами мне позвонили. Сказали, тебя выручать. Мол, ты один из друзей. Это же не бандиты какие, про них слышно бывает. Фонд против сектантов, все дела. Я пока практикант. – Я тоже. Теперь. – Слушай, Артурыч. Я в этой дыре пять лет назад побывал. Ни хрена не изменилось, замечу. – И зачем? – «Сторож» бил на упреждение. – Грязное дельце было, вспоминать неохота. Церкви земля понадобилась. Ну, её и отжали у мужика какого-то. Мэр и епископ на пару. Гоп-стоп, мы подошли… – Давай ближе к делу. От тюремной тематики немного трясёт. – Окей. В общем, злился я с годик, не менее. Думал, всё: бандиты опять Россией правят. Как вернулся в Москву, стал копать схемы церковных финансов. Там чёрт ногу сломит, прости за каламбур. Но вижу – дело не клеится. Гон это всё, про дорогой участок. Копнул, что называется. Тут-то на меня и вышли. Оказалось, мужика на землю обули не из-за бабла. И тут Канцелярия в мистику ударилась, всё в их духе. – Это – её задача, на секундочку. – Не верю в эти байки. Вот хоть убей, Артурыч. Но работаю на совесть. Просто считаю, что наука не всё знает. Жалованье есть, в конце концов. Отказываться от денег адвокат Уткин не привык. Знаю, куда удочку забрасывать. И когда слинять, пока рыбнадзор не подкатил. Слободских охотно верил. Чего-чего, а интуиции и осторожности Денису Уткину, было не занимать. – А на днях звонят из Канцелярии. И как на духу выкладывают. Про церковь ту. И про тебя. Надо сказать, научнее, чем в прошлый раз. – Практиканту выложили сводку о реликвии? – недоверчиво хмыкнул Артур. – Так не ради меня же. Говорят, Сторожевский, ветеран организации, под раздачу попал. Хоть и ушёл из штата, а душа-то родная. Перл о «родной душе» был подозрительнее, чем предыдущие сентенции Дениса. Вот уж кому на личные судьбы сотрудников параллельно, так это Канцелярии Картеля Ортозов. Если уж погибшего Серапиона Георгича не оплакивали и трёх дней… – Короче, – экс-адвокат перешёл на тон заговорщика и наклонился вперёд, – сделка взаимовыгодная. Для всех. Теперь Слободских удовлетворился данными. Выгода за выгоду – фирменный почерк Картеля. – Под церковью той лежит реликвия. Лекарство передовое, вроде стволовых клеток. Сделано невесть кем, оттого и заинтересовало. Церковники его, ясен пень, считали волшебным, только неправильно волшебным, еретическим. Вот и решили над ним храм возвести. А Канцелярия подмахнула – грит, опасная вещь, если не те люди доберутся. – И-и? – А теперь её требуют в центре. Нам поручили эту штуку вытащить. За это тебе медики с ногами подсобят. Из реликвии вытащат клетки. А потом через больших людей уголовку почистят. За участие в официальном деле. – Два вопроса. – Весь внимание, Артур. Детектив заметил, какое щегольство проскальзывает время от времени в интонациях Дениса. Это было неприятно. Но, надо думать, логично. Кто-то устроился в жизни, не получая смертельных ударов мачете посреди киевских катакомб. – Почему там нужны мы? Нельзя просто забрать реликвию у священника? – Нельзя. Она не в храме, а спрятана где-то под ним. В Канцелярии говорят, ты с некоторых пор… спец по подземельям. Второй вопрос? – Что будет с Марией? – Она в отделении. Скажу честно: как заложница. Гарант нашего успеха. Не сопи так, Артур, два старых пса всё уладят. Получит алиби вместе с тобой. – Да. Третий. Время. – До следующего утра. Это жёстко. Так что погнали, Сторож.***
Инквизитор спал плохо и тяжело. А пробудился от приступа одышки. Неестественного происхождения. На его шее сомкнулись руки, недостаточно сильные, чтобы умертвить быстро. Но для сопротивления воздуха уже не хватало. Том не успел толком открыть глаза и разглядеть противника, как тот метнулся к стене и завыл, обхватив руки коленями. Неужели его взгляд до сих пор способен вызывать не только жалость и смертное уныние? – Не могу… не могу! Лучше ты придуши! – скулил убийца-неудачник. Томаса бросили в вонючую комнатёнку с облупившейся краской на стенах, ни о чём не спрашивая. Повод для заключения был настолько идиотский, что даже самый рьяный инквизиторский служка до такого не додумается. Курение как акт террора, смех да грех. «Бомжу Фоме» предоставили железную лежанку без признаков постельного белья и дырку в полу для естественных нужд. На еду вряд ли стоило рассчитывать. – Успокойся, tipo. Лучше объяснись. Я тебе не враг. – Не могу… не могу! Не могу убивать таких, как я! По виду парень едва преодолел рубеж полутора десятилетий. На лице ещё не вывелись юношеские прыщи, белёсая щетина топорщилась клочками, бугристую головёнку венчала стрижка preso с нелепой чёлкой. Под глазом заживал синяк, но особенной агрессии во взгляде не читалось. Парень был скорее loco, чем villano. – Каких – как ты? Можешь говорить внятно? – Бедных! Обездоленных! За что нам это… ы-ы-ы… В твёрдом намерении отрезвить плаксивого niño, Торквемада схватил его за грудки тёмно-синей робы. Это была униформа обитателей prisión. Парня доставили не с улицы, а из другой клетки. – Не ори. Или позову carcelero. – Кого? – Того, кто нас стережёт. – Он не придёт. – Почему? – Не положено. Пока не будет выполнен приказ. – Ты начинаешь меня злить. Какой приказ? – Убить тебя. – И так жалко тебя было, дядь. А как крестик увидел – руки ватные стали. Я ж не убийца. Торквемаде всё-таки удалось привести пацана, назвавшегося Родионом, в чувство, и усадить рядом. – Вор? – Нет! Только «Сникерс» упёр, ну, пиво ещё было… За то отработал! Не вор! – А кто? Этот вопрос вселил в Томаса жизнь. Так начинались сотни допросов в его жизни. «Еретик? Раскольник? А кто?» – Это всё ошибка, ошибка… – Давай без причитаний. Родион оценил сжатый кулак, раза в полтора больше собственного, как угрожающий. Это дало пацану необходимый тонус для беседы. – Детдомовец я. – Сирота? – Нет. Батю пять лет назад посадили. Убийство мачехи на него спихнули. А меня – в приют. Я убегал хрен знает сколько раз. Попал на малолетку. В Береговом власть беспределит по-жёсткой! Томас подметил, что тюремный говорок парня ненатурален. Этот niño происходил из мирной семьи. Значит, не ladrón, а просто engañar. Это плюс. – Какая власть? – Мэр-гнида, чтоб он сдох. И поп его, падла. – Ты верующий. Но святого отца оскорбляешь. – Ты ещё поучи меня! – глаза юного prisionero налились кровью, – я с Богом сам пообщаться могу, без рожи той жирной, которая батю на кичу послала! – Хватит эмоций, – подытожил Том, – зачем убивать меня? – Мне откуда знать? Мусора зашли, говорят: мочкани бомжа. Ну, тебя назвали так, не обессудь, если чё. И говорят, значит: «дадим те, Родя, амнистию, тыщ пять деревянных и езжай, куда хош!» – И ты согласился? – Ну прости! Думал, ты алкаш какой, наркоша, насильник. А терь… хрена лысого мне, а не свобода. – Не думаю, – инквизитор многозначительно уставился в потолок. Родион на него, как на идиота. – Хорошо видны следы? – Томас тыкнул пальцем себе в шею. – Не особо, я ж недолго, хрен ли, – отмахнулся пацан, не желая произносить слово «душил». – Значит, надо ещё раз. Потом – постучи своему carcelero и говори, что выполнил миссию. Я буду, как мёртвый. Но не бойся. Проси всеми métodos, чтобы тебе доверили вынести труп. Вперёд. – Ну чё, Родя, кидай жмура сюда. Чёрный мешок с бездыханным телом (вроде бомж, а крепкий, тяжёлый) приземлился на груду бытовых отходов. За тюремной стеной открывалась панорама из трущоб, где такие, как Фома, дохли, что мухи. – Терь снимай пакет и жги, – договорил летёха Васильчик, хмуря кустистые брови над расплющенным в бурной юности носом. Дав указание, младший офицер наблюдал освобождение желтомордого побирушки от полиэтилена. Лейтенант поразился, что область запросила укокошить безвестного бродягу за курение. По такой административе в их Задрищенске Береговом отродясь не гоняли. Даже на «дудку» смотрели сквозь пальцы. Но мыслить за высокие чины Дима Васильчик, бывший представитель дворовой шпаны, не привык. – М-можно мне идти? – Мешок сожги, дебил. – Хорошо, я мигом… А… потом? – Чё – потом? – Но… вы же обещали, таащ лейтенант… – Чё обещал? Бумагу показывай, ежели так. С росписью, ёпты. Не барагозь, гопота, а то почки посадим. Младший офицер многозначительно положил ладонь на рукоять чёрно-белого орудия усмирения. – Но… вы… У Родиона предательски дрожали руки и влага проступила между век. Он всё никак не мог стать настоящим уголовником, продолжая путь эмоционально нестабильного сопляка. Пацан инстинктивно закрыл голову руками, но удара «демократизатором» не случилось. Бомж Фома рывком вскочил из груды мусора и увесистой трубой оглушил Васильчика. Тот шмякнулся в грязь оттепели, разметав плоским носом бензиновую плёнку на луже. – Ты… убил? Убил его?! – Жить будет, – Томас с ухмылкой размял конечности, убрал трубу под куртку, – человеческое тело куда выносливее, чем думают habitantes. Я знаю, о чём говорю. Теперь – быстро скрываемся. – Нет! – Что – нет? Хочешь снова в темницу? – Чего? А, не хочу. Фома, слух. Ты ж верующий, ну?! – Говори по делу. – Ток поверь, слово пацана, во, зуб те даю, – Родион для верности щёлкнул пальцем во рту, – видел сон сёдня, точно в руку. Стрёмно было, трындец. Знаю, куда нам идти. – Что за сон-то? Не томи, сейчас придут стражники твои. – Там был дракон. Дракон из воды. Родион ожидал от Фомы если не удара, то приступа смеха. Но тот железно посерьёзнел. Вспомнив, почему спал тяжело. Там была толща воды. А в ней – кто-то плыл к нему. Кто-то огромный, древний и страшный. Как... – Дракон! Смотри быстрее! – Чего? Малиновый «Рено» столичного адвоката мчался над обрывом, по самому краю. В салоне пахло свежей обивкой. Через чёрные окна Артур рассматривал окраину Берегового. Треснутые скалы вознеслись над песчаной кромкой метров на сорок. Дальше была бесконечная чёрная гладь с грязно-серыми льдинами и торосами. – Достопримечательность местная, говорю. Скелет кита прибило к берегу. Местные зовут драконом. Кит, когда живой, жирный и добрым выглядит. А если без мяса – кости смотрятся жутко. Ну, ты чё, Артурыч, совсем бобыль, кино не смотришь? – Какое кино? – Скандал наш пятилетней тухлости режиссёру одному приглянулся. Он и решил по мотивам кино склепать. Мол, власть и церковь, как древний дракон, угнетают народ. Имена поменяли чуток, чтоб не догадались голливудские ребята. А декорация там была – точь-в-точь здешний скелет. Артур вспомнил. В Поместье он разыскивал упоминания о своей настоящей фамилии. И наткнулся на статью иерея Алексея Слободских. Сайт «Христианская планета» от его имени пел осанну «гимну борьбе с мракобесием». Пока Алексей был либеральным священником, а не Очистителем. Почему клирик-диссидент встал на путь охотника за нечистью, сыщик не знал и сейчас. Тайна брата – единственное, что детектив Сторожевский не сдал при увольнении из Ортозова вместе со служебным оружием и реликвиями. Тайна вспыла снова. Как хищный кит из морской пучины. И детективу это не нравилось. – Да, слушаю. Привет. Из автомата звонишь? Да, всё в силе. Голос Дениса вырвал Артура из тяжких дум. – Кто это? – осведомился детектив, когда адвокат убрал дорогущий мобильник. – Ещё один старый друг. Правда, не из нашей братии. Простой работяга. Чуток угрюмый, жизнь потрепала мужика. Но тебя ж это не смутит? – Зачем он нам? – Местный он. С этого берега. Поможет нам реликвию искать.***
– Только пикни мне сейчас! В асфальт закатаю, идиотина!!! Разбитый затылок лейтенанта Васильчика кровоточил, а к горлу подступала тошнота. Последний раз он такое испытывал давно – как стал ментом, драться не приходилось. Только бить. Ему сильно повезло, что удар трубой не пробил кости, а только вызвал сотряс. Но то были мелочи по сравнению с возможной карой Нартова. – Крысу московскую адвокат забирает! Хорошо, ладно, тащ майор! Какого хрена, я тебя, лейтенант, спрашиваю, какого ты не проследил?! Молчи! Молчи, говнюк! Бомжа и пацана удержать не смог! – Товарищ капитан, я готов… – На что ты готов, дебил?! Могилу себе копать готов?! Щас лопату обеспечу! – Рапорт… Нартов модифицировал последнее слово, заменив первые буквы на известный матерный корень. Пыхтя, опёрся на стол руками. Засопел, преодолевая нервный тик на пунцовой, как очищенный целиком арбуз, физиономии. – Ты знаешь, Васильчик, кто этот адвокат? – Не, таащ капитан, – мент замотал перебинтованной головой, – я ж два года только… – Уткин, чтоб он подох! Пять лет назад воду тут баламутил! Тогда-то мы его выпроводили. А теперь у него крыша на самом верху. А из кого – хрен пойми! С забугорной разведкой связался наш Уткин, к бабке не ходи. И будет терь всему Береговому за продутое дело падлить! – А чё он может-то? – Голова твоя дубовая, Васильчик. Дениска наш тогда что-о делал? Защищал друга своего. У которого Шеремет участок с домом отбирал. А зачем? Чтобы для своего начальства московского земельку-то отобрать. Мы его тогда припугнули, а теперь оклемался Уткин, получил бабла, связей, и в наши мэры метит! Что он в бумажках своих написал? – Да всё они одно пишут, – хмыкнул лейтенант, – брехню! – Брехню-то брехню, но есть там мысля одна. Что будет Дениска це-еркви развивать в Береговом. Чуешь, куда ветер дует? А теперь они вдвоём, с Артуркой. Один – детектив и другой – детектив. Куда они пойдут копать под нас? – Блин… во западло. Простите, таащ капитан. Что делать прикажете? В расход бы их всех… – Цыц, придурок! Я тебе дам – в расход, – Нартов заоглядывался, будто искал в кабинете камеры слежения или диктофон, – руки марать об них. Будто отзываясь на опасения капитана, со стола разнёсся звон. Пухлые пальцы метнулись к аппарату. – Капитан Нартов слушает. Кто это? Лейтенант Васильчик узрел потрясающую метаморфозу. Негодование на лице его босса сменилось ступором. – Что? Кто сбежал? Куда едет? Рассказали? Так это он? С каждым вопросом на лице офицера проступали всё новые капельки. – Так точно, вас понял. Ничего не предпринимать. Дослушав, он трясущейся рукой положил трубку. – Чертовщина просто… Васильчик непонимающе глядел на начальника. – Сергей Николаев сбежал из колонии. – Чего? Кто? – Уголовник. Пятнашка за убийство жены. Тот, у кого Шеремет дом отобрал. Ещё – армейский товарищ Уткина. И его подзащитный пять лет назад. – Точно чертовщина, таащ капитан. И что нам, ловить его? – Нет. Приказ с самого верха – не трогать. – Москва? – Нет, Васильчик. Питер. – Вот он, Дракон. Томас и Родион стояли на холодном сером песке. Среди коряг и ледниковых валунов топорщились кости водоплавающего гиганта. На лице мальчишки Том прочитал благоговение и страх. – Я сюда ходил постоянно. Пока батю не посадили, а меня в детдом не сбагрили. Тянуло что-то каждый день почти. Глаз не мог оторвать. – Кита вымыло на берег. Что тут удивительного? У вас здесь Norte. Томас уже начал проклинать себя, что вместо спасения Артура и Марии занимается изучением детских фантазий. – Он не просто кит. Киты же не умеют говорить? А этот может, только не словами! Я видел его… видел его живым! – Этот ballena умер давно. Весь esqueleto белый. Когда он плавал, тебя на свете не было. – Дракон пришёл не из воды, а родился тут. Но не успел вырасти. Так он сказал мне. Родион стал выражаться так, будто был не сиротой-хулиганом с чёлочкой на ушастой голове, а экзальтированным поэтом из декадентских кругов. Чтобы simplón мог выразить мысли так, он действительно должен увидеть потустороннее. То, что видит лишь дитя души. – Ему не дали жить, Фома. Последний раз, когда я пришёл, бате уже шили срок. Я знал, что и меня куда-нить упекут. Мы с Драконом… как бы прощались. Он тогда сказал, что его хотят убить до конца. Не простым макаром. Как он сказал – не копьём и не острогой. Я помню, Фома… – Cuando alguno lo alcanzare. Ni espada, ni lanza, ni dardo, ni coselete durará. – Что? – Все жертвы были детьми души. Он – следующий. – Ты о чём, Фома?! – Carrera. Валим отсюда. Где тут укрытие? – Церковь, километр-другой! – Бежим!