***
Под руководством Кондрата-Тара и Нестири у отряда всё спорилось. Маршируя по полям и лесам, воинство нестирателей разгоняло отряды веретников, жгло деревни, разрушало нечестивые капища. Солнце – странное, зеленоватое, с непривычно огромными пятнами, уже готовилось ко сну, когда отряд дошёл до заветной цели. Священник понял на живом примере, что такое монастырская тюрьма. Для вольнодумца Кудакова любой монастырь был своеобразным казематом, но здесь сравнение воплотилось в камне. А именно – белом мраморе с десятками трещин и выбоин. Тюрьма душ «Грязная поляна» лежала на болотистой опушке, как кирпич на сельской дороге после дождя. Других зданий не было, только рытвины с кольями – капища веретников. – Братья! – священник повернулся к дружине, – пора взять эту крепость! Здесь веками держат нашего великого Авву! – Стой, любимый муж! – Нестирь, подпрыгивая на кочках, бросилась к нему, – на эту крепость стиратели ценнейшие камни угробили! Не взять её так просто. Прикажи воеводам, пусть у стен сторожат. А мы вдвоём пойдём внутрь. Новоявленный вождь был обескуражен. – Но как мы пройдём, милая? Ты не воин! – И один в поле воин, если грязью родной напоен! Авва Тар ожидал привычный уже «хихик», но перед ним была другая Нестиря. Не девочка, а госпожа. И не только из-за потери невинности. В своей охровой мантии под стать несмываемому пятну на лбу, она походила на древнюю жрицу. Глаза светились нечеловеческой серьёзностью, коей не было сутки назад. – Стиратели не знают любви, почтенный супруг, – продолжила Нестирь, – потому клетку открыть можно только любовью. Пойдём. Просьба звучала властно. Тар последовал за женой. Богатыри и монахи зароптали. – Приложи руку к двери, муж. И лоб, чтобы свадебная мазь коснулась замка. Сама она сделала то же самое. Потом всем телом легла на холодную каменную дверь, закрыла глаза. Послышался скрип, и тюрьма главного нестирателя открылась. Священник ожидал яростного сопротивления монастырской стражи. Согласно походным песням воинов, стиратели обладали устрашающим запасом технологий. Но галереи из белого мрамора с гранитом были пусты. Они с Нестирью прошли через трапезный зал. Еда и питьё не поддавались тлению. Тар поймал себя на мысли, что отвращён свежестью яств. «Наверняка подсыпали гнусных зелий! Что стиратели, что колдуны, – одна нечисть!» – Мы скоро придём, почтенный муж. Готовься. Перед супругами высились врата с античными колоннами по бокам. Ни единого пятнышка на снежно-белом гипсе. Окованные сталью двери раздвинулись, когда Нестирь взялась за бронзовое кольцо. – Неужели… мы опоздали? Прикованный цепями по рукам и ногам, на полу кубического зала восседал старец с поникшей головой. Был он жив или мёртв, понять не удавалось. Тело иссохло, но даже сейчас превосходило среднее мужское раза в два. Под ним скопилась даже не грязь, а тягучая волокнистая пакля. – Он что, не человек? – Не простой человек, – непривычно сухо отозвалась Нестирь, – долгих лет тебе, Авва Мук. – Кто звал меня?! Стиратели! – Нет, это не они, Авва. Это твои дети. Священник с ужасом наблюдал, как его законная супруга подходит к трупу гиганта и гладит ссохшийся чёрный лоб. Голова размером с бычью задёргалась, конечности старика зашлись дрожью. – Ты пришла… дочка. Только сейчас Тар понял, что пленник не разговаривает, как люди, а передаёт мысли прямо в мозг. – Что?! Что здесь происходит? Нестиря! – Замолчи, муж. Как ты обращаешься с дщерью Аввы Мука? – Но Мук… ты же говорила… мы должны убить его! – Ты что, безумец? Никого мы убивать не будем. Мы пришли сюда оживить Главного Нестирателя. – Дочь, позволь, я объясню. Здравствуй, Авва Тар. Она не соврала. Я Главный Нестиратель – и Главный Веретник. Никакого противоречия, отче. Последняя фраза звучала издевательски. Она выбила священника из колеи. Тар упал на колени и зарыдал. Нестирь только ехидно фыркнула. – Жители Дновограда просты и безыскусны. Они всего боятся и не могут сделать последний шаг. К счастью, некоторые сумели. Как моя дщерь. Веретник – это нестиратель, который прошёл путь до конца. Когда грязь делает его облачение чёрным, а молитвы переворачиваются задом наперёд, наступает прозрение. Такие люди не могут больше жить рядом с остальными. «Йулимоп, идопсог… Господи… Господи, как я не догадался? И тоже переворачивал слова сегодня утром!» – Стирателей давно нет. Они вымерли на этих землях. Остались пустые крепости, которые не берёт грязь Аввы Мука. Одна из них – эта. Стиратели уничтожали грязь и строили города. Но они ушли. Глупые, слепые дновоградцы… Воевали с призраком, пока я строил план освобождения. – Нестирь! – взмолился Кондратий, – почему ты не сказала жителям? Ладно я, они же твои близкие! Твой отец! – С чего мне открываться чужим людям? Мой истинный отец – Авва Мук. Он дал мне силу. Старый Нестир просто дурень набитый. Такова судьба простака. – Не понимаю… не понимаю! – В одном из боёв веретники допустили оплошность. Потеряли меня, тогда ещё восьмилетнюю мелюзгу. И свиток, что на языке стирателей зовётся ПРОТОКОЛ. К счастью, грязь разъела буквы. – Не главный еретик, а главный веретник! – Какой ты у меня мудрый, муженёк! Но нам нужны не твои мозги. – А что? Не убивайте… не надо… мы же любим друг друга… – Ха! То, что ты мог мне дать, уже со мной. Да, отец? Нестирь демонстративно погладила себя по животу. – Да-а! Я чувствую новую жизнь! Подойти сюда, дщерь! – Не кори себя, муж. Ты делал всё осторожно. У нас, дочерей-веретниц, есть свои, женские припарки. Законная супруга Тара, что забыл прежнее имя, задрала подол и направилась к иссохшей мумии. Священник не смел поднять голову, чтобы видеть происходящее. Только до ушей доносилось противное хлюпанье. Это была не грязь. А грязь подошла к нему сама. Плёнка, густая, как мазут, обволакивала серо-зелёное облачение Аввы. Он посмотрел в начищенный пол – и увидел отражение веретника. Поднял лицо. Ещё один веретник стоял перед ним, отбросив цепи, как тончайшую паутинку. – О-ох! Как долго я спал! У ног Аввы Мука, в луже собственной крови, лежало хрупкое тельце девушки. На перемазанном лице застыла детская улыбка. Какая была вчера у приёмной дочери летописца. Священник, потерявший супругу во второй раз, измождённо заскулил. – Авва Тар, мой верный слуга! – громыхнуло над ухом. – Слу-у-ушаюсь… – Ты пойдёшь к своим воинам. И скажешь им правду. Те, кто не примет нашу власть, будут истреблены. А остальные – пойдут войной на Столп. Грядёт Великое Освобождение.***
Грядёт Великое Освобождение, друзья мои! Как предсказано в святых книгах, время идёт, не останавливаясь, к последнему суду. Цепи иерархии, мрак тайны, мистические страхи и огонь костров – всё это лишь крохотные барьеры для шестерёнок мировых часов. Да, я сравниваю мир с часами. Тот, кто не желает смириться с ходом времени, подобен слепому часовщику. Некоторые считают, что и наш Спаситель слеп. Кто судья им? Не мы. Время должно рассудить само. Задумайтесь – у самого долгого тюремного срока есть амнистия. Даже если заключение пожизненное – ваша душа освободится. Чтобы предотвратить это, Церковь Савла создала камеры душ. Здесь поток бытия течёт не так, как полагается. Души на полигонах Чертограда проживают день – а за стенами проходят месяцы. Они не успевают достучаться до людей! Только отголосками, исподволь. Вы могли видеть их на просторах всемирной сети. Прочитать в книге. Заметить на экранах. Это – ответ на вопрос, который возникнет у вас при высадке: «почему всё кажется таким знакомым?» Но кто может стеречь эту тюрьму? Человек, даже последний сатрап, сойдёт с ума в такой темнице. В чём-то надзиратель всегда похож на пленника. Это железный факт, друзья. И вот – очередная печать пала. Теперь мы знаем о воске. Нет, не том, из которого делают свечи. Из этого воска делают людей. Впрочем, всё относительно. Свеча – символ смертной жизни. Проблема в том, что свечи из особого воска, делают горение слишком долгим. Стражи камер. Ловцы человеков. Они не люди, а воплощённая мысль о личности. Как восковые статуи, собственно. Некоторых лепят с исторических личностей, другие берут прототипы из мира фантазий. Но суть одна. Это – роботы. Големы Церкви Савла. Они живут бесконечно долго. Единственный шанс против Ловцов – сжечь дотла их душу! Если люди перестают любить образ или, того хуже, принимаются его поносить, Ловец просто исчезает. Это – тоже наша миссия. Её выполняет продвинутый специалист. Ловец, отрёкшийся от первородства Савла. Именно его труды помогают нам отпереть двери. И приблизить… – Апокатастасис! На тёмной лестнице все замерли, испуганно глядя на Катю. Выпалив незнакомое доселе слово, она и двинуться не могла. – Что за припадки, Катерина Батьковна? – сектовед Новаев, скучающий после отбытия единственного взрослого спутника, решил по-отечески взять бразды правления группой. – Он идёт… чтобы свершить апоката… каст… – Ну вот, Катюш, – ухмыльнулся Андрей, – ты сперва слова научись говорить, а потом вопи. Желательно – не в узких катакомбах. А то уши закладывает. – Что ты видела? – обратился к девушке Артём. – Старик. Злой такой. С бородищей, в красно-чёрном. Он кричал это слово. – Вечно тебе деды какие-то мерещатся! Игорь Соловьёв заламывал руки от непроходимого мистицизма девчонки. «Старше года на два, а ума – что у курицы!» – Может, это следствие не проходящей детской травмы? – продолжал школьник-философ, – скажем, от потери отца. Или… эм-м, деда? Всё гениальное иногда просто. Как доказательства Бога от Канта. – Да заткнись ты, сопляк. – А то что, сожжёшь меня, недоинквизитор? – Игорёк, забей ты на них, – махнул рукой Новаев, – и послушай меня. Если будешь критиковать всяких сектантов придурковатых, на Фрейда не опирайся. Он ненаучен. – Как так? А я читал статьи! – Дык статьи сектанты и составляли. С видом победителя Андрей похлопал себя по пузу. Келейник тем временем осторожно положил руку на плечо Катерине. Её взъерошенная причёска будто являлась продолжением завихрений в голове. – Там не только старик был, орущий непонятное. А ещё наш Кондрат. – Расстрига вернулся? – На себя посмотри, задрот монастырский! – Тихо-тихо, Игорян, не лезь в бред фанатиков. Помнишь, полчаса назад она твердила, что сбоку кто-то лает? – Кондрат говорил оттуда, – Катя ткнула пальчиком вверх, – из своей комнаты. Точнее, кричал. Плакал, сокрушался. Не знаю, как сказать. Будто потерял что-то важное. – Самое важное, господа-таарищи, – Новаев поднял палец вверх, комично подражая восточному гуру, – разум свой не потерять. С вами это будет нелегко. Катюш, мы, все оставшиеся, понимаем, что у тебя травмирующий опыт. Я ж который год этих сектантов давлю! Ты не обращай внимания, если голоса в голове возникают. Видали жертв и похуже… – Да что вы знаете?! – Э-э-э? Я? – Слушайте сюда, – Катерина угрожающе придвинулась к оппоненту в два раза больше себя, – я – знакома с настоящим сектоборцем. Детективом. Который умеет оружие держать, а не кальян и селфи-палку! Глаза у Андрея превратились в щёлочки. Но парировать было трудно. «Шпионка хренова, на сайт лазала! Ну, пусть побесится, припадочная, от меня не убудет!» – Господа взрослые, – иронично процедил Соловьёв, давайте уже прекратим скандал на пустом месте и спустимся на следующий этап.[ВЕЧНАЯ СХВАТКА]
Так гласила табличка на четвёртом ярусе. Дверь под ней изгибом делилась на красноватую и синюю половины. Внутри каждого сектора – по кружочку противоположного цвета. Это напоминало китайский символ «инь-ян». Катерина более всех старалась запомнить внешний вид дверей. На первой были разноцветные плавные нити, как волокна гранитной породы. Туда пошёл экстравагантный старообрядец Боровицкий. Вторая, куда вошёл семинарист – с шипастыми лозами крест-накрест. Недавно напомнивший о себе Кудаков отправился за плиту, переходившую из молочно-белого в чёрный цвет. – Ну что, молодёжь! Дядя Андрей вас скоро оставит! Обещаете не бредить по жести, м? Сектовед сверился с внутренними часами – специальный гаджет от Кристиана. Но дверь напомнила о сроке более надёжно. Маленькие кружочки в центре пламенели розовым и голубым. – Меня опять трясёт, – обратилась Катя к Артемию, – как я своё-то задание выполнять буду? – Ничего, мы вроде вместе идём, прорвёмся. Я тебя в обиду не дам. Остальные рады были проигнорировать очередной заскок жертвы мракобесия, но от внезапного сотрясения башни отмахнуться было невозможно. – Ох, хорошо, Кондрата нет! А то устроил бы тут истерику, червь книжный! – Зна-а-аешь, Андр-е-е-ей, – пролепетал Соловьёв, прыгая всем школьничьим телом при новых толчках, – я бы-то-же не был спо-ко-ен! – Неужто война началась, едрить! – Хорошо бы для некоторых, – процедил Келейник, балансируя тощими руками, – научитесь посерьёзнее быть! – Нет! – Чего опять, Катюха? – Это не бомбы. – А кто? – Ловцы! Я их вижу! АААААА! Новаев уже не удивлялся головной боли, что доставляет истеричная девка. Но его звала миссия в камере душ. Придав себе силы от очередной дрожи камня, он опёрся на двуцветную плиту. Прикосновение ладони сработало. Напрягшись, сектоборец цапнул Катерину за предплечье и потянул к себе. – Пойдёшь со мной, многовато проблем от тебя! – Ты сам нарушаешь план Кристиана! – возмутился Игорь. Девушка не оказывала сопротивления и трепыхалась, подобно кукле. Побелевшие губы шептали слова на неизвестном наречии. – К чёрту план! – гаркнул Новаев. – К чёрту тебя! Мобилизуя все силы, Келейник вырвался вперёд. В соревновании «перетягивание Катерины» измождённое послушанием тело имело ноль шансов против сектоведского центнера с лишним, но внезапное пробуждение девушки помогло ей освободиться. В тот же момент подземелье затихло, и сила инерции повалила в проём двух гостей. – Ненавижу, когда что-то идёт не по плану. Катя видела лицо Игоря и охотно верила. Педантичный ученик был в тихой ярости. Но её занимала отнюдь не реакция юнца с фамилией философа. И даже не потеря Артёма, который провалился на чужой уровень. Какое значение имеют мелкие погрешности, если их делу помешает что-то принципиально иное? Например, пробуждение Ловцов.