***
– Что здесь происходит?! Как вы могли это допустить?! – О чём ты, Томас? Сквозь прозрачные стены зала заседаний Торквемада видел, как рушится их мир. С востока, где цвели буйные леса, надвигалась армия Безвестной Общины. Пехотные полки разноцветных человечков в сопровождении колонн боевых вертолётов. Ненастоящие вертолёты. Но эффективные, infierno! Они же потеряли эту технологию! Что за ataque?! На севере вздымались бесконечные провалы огней. Там, среди тундры и тайги, располагался Вечный ГУЛаг. Но сейчас освобождённые зеки соорудили крепость для атаки на Магиструм. Трещины заливали лавой снежную пустошь, заводы дымили, выплавляя танки для «Церкви Обновления». Огонь был заперт… благодаря Seminarista, ренегату революции. Вечный полк усмирял мировой пожар. Больше нет. Они идут бок о бок. Запад охватила липкая жижа, заковав дома, деревья, реки и озёра, под грязную корку. Центр местности, Дновоград, напоминал огромный рыхлый муравейник, по которому ползали стайки культистов в чёрных рясах. Нестиратели всё-таки довели estilo до совершенства. Теперь там не люди в грязи, а грязь в людях. Что было на юге, он догадывался. Но при бегстве по Дороге Святости Том не мог предположить, сколько бойцов найдётся у четы Де`Ворген. Скорее всего, они плодили армию на ходу, пользуясь единым телом. Расстояние от кипящей волны биомассы до белых стен всё сокращалось. Каково при этом глупцу, что отдал carne друиду и его жёнушке? Поделом, впрочем. Но наше положение не облегчает. – Они наступают! Все освободились! Вы что, не видите?! Нужно позвать Ловцов! Возгласы Торквемады ушли в пустоту. Хотя за круглым столом сидело восемь человек. Магиструм выбирали из представителей разных церковных школ, воплощая апостольскую заповедь о разномыслии. Том пытался найти себе союзника среди равнодушных заседателей. – Таурон, ты же сторонник autocracia! Как ты можешь терпеть эти беспорядки? - Наивный инквизитор, - светловолосый бородач великанских габаритов горько улыбнулся, как над глупостью несмышлёного ребёнка, - трон давно пуст. А время идёт. Что значит – беспорядки? Разве эти люди не имеют право на прощение? - Они сейчас всё разгромят! Вам всем головы снесут в отместку! - Ты не прав, Томас, - выступил вперёд Ровенгар, почтенный джентльмен из церкви англов, - мы заключили пакт. - Пакт со злом?! Вы в своём уме?! - Не дерзи, инквизитор. Ты всего лишь цепной пёс. Причём не способный к службе. Томас удивлённо взглянул на Шарлеона, приземистого, но светящегося невероятной силой клирика, первого смотрителя Пустого Трона. К нему Томас испытывал больше всего уважения. - Да, каюсь, - проект Apologs завершился неудачей. Идея ловить человеков музыкой была провальна. - Отнюдь, Томас, - властно молвил Шарлеон, - идея замечательна. Провальным оказался ты. Но вертухаи приходят и уходят. А просвещение – живёт. Церковь давно нуждалась в разноголосье. Грядёт Апокатастасис. Всеобщая амнистия. - Да. Кристиан Розенкранц был прав, - Кхудиан постучал пальцами по стеклянной глади абсолютно чистого стола, - Ловцы в старом виде больше не нужны. Они только мешают. Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов. У нас есть новое средство для влияния на мир. Новые Апологеты. - Кто? Те, что внизу?! – Томас устремил узловатый палец в стекло, они преступники! - Первые из нас тоже были преступниками. В частности, ты и все твои дружки. - Мы исправляли грехи. Служили Трону! Кхудион внезапно покраснел и вскочил. - Не глупи, мучитель! На троне никого нет! От него осталась только тень. Ты служишь монстру, служишь дьяволу! Ваш Пигидий – ублюдочное отродье! - Может, может, Кхудиан. Я тот ещё грешник. Но хотя бы не предаю. Томас чувствовал странную синхронность в движениях и жестах Совета. Они будто слушались одного командного центра. «При этом говоря о разномыслии» - Апокатастасис, - Торквемада повертел слово на языке, нахмурил кустистые брови, - с каких пор он стал из узника – вашим лидером? - С таких же, с каких церковь из гонимой превратилась в торжествующую, - промолвил Шарлеон. - Та Церковь взошла под хризмой, - парировал Том, - ваша – ломает их. - С тобой положительно не о чем говорить, фанатик. Такого слова от Совета Торквемада не слышал. Даже когда откровенно перегибал палку в методах дознания. - Вы можете открыть клетку с душой Осипа. Но он будет бесплотен. Какой толк? - Он не будет бесплотен. Очень скоро сюда придут гости. Один из них, кстати, к тебе. Мы уже спланировали всё. Владыка получит новую жизнь и возможность продолжить род. Он станет великим апологетом. А ты – сменишь его в тюрьме. - Судя по тому, что происходит, это не он в тюрьме.***
– Видишь, Екатерина. Хорошо быть рациональным человеком. Последний этап – и никакого стресса. В эти секунды под самодовольным взором Соловьёва Катя действительно почувствовала себя безрассудной. Здесь, за последней дверью, быстро таяли впечатления, что чуть не расплавили ей мозг. Кульминация произошла, когда к сцене с участием Маши, Артура и его двойника, присоединились ещё четверо. Их образы хорошо запоминались. Рослого воина с южнорусскими усами и гривой чёрных волос называли Владом. Он орудовал острыми кольями, по желанию вызывая их из стен – Кате пришлось рефлекторно отпрыгивать. Рыжий крепыш-боярин в причудливом миксе из древнего кафтана и милицейской формы, размахивал метлой с железными прутьями. К нему обращались по прозвищу – Псарь. На поддержку бойцов работали субъекты более хрупкого сложения. Один – чуть франтоватый интеллигент, увешанный колбами и банками с кровью. Наверное, для переливания: судя по сюртуку, шляпе и бакенбардам, эскулап происходил из времён Российской Империи. Самым спокойным и загадочным был четвёртый – старикан в простецком, почти нищенском, рубище, с впалым лицом, крючковатыми ногтями на узловатых ладонях и неестественно добрым для такой внешности взглядом. А может, просто усталым и грустным. Он больше молился и шептал, нежели действовал, но тихие слова сплетали остальных в нерушимый кулак. Который бил по одному из Артуров, пока не прикончил. После смерти крепкое тело в рубашке и брюках расплылось, как лужа ртути, оставив скелет, а потом и пустоту. Кто это был, Катерина не поняла. Насчёт причудливой четвёрки соображения имелись. Не зря Кристиан столько полоскал им мозг насчёт Тетрады. Она бы спросила у Игоря, ходячей энциклопедии, что это за люди, но описывать словами пришлось бы долго. Играть в «двадцать вопросов» у школьника-философа настроения не было, он буквально за руку утащил спутницу в открывшийся проём. И теперь торжествовал. – Я же говорил, – продолжил Соловьёв, переварив кайф от нахождения в пахучих дубовых стенах с шедеврами изящного художества, – это просто тайные помещения Клуба. Может, старорежимные, отреставрированные. Но не порталы же в иной мир, блин. В первый раз Катя услышала от парня с душой профессора просторечие. «Наверное, серьёзность момента нарушила холодный рассудок» Крики Кондрата о помощи и прочие страшные «спецэффекты» среди воронёных стен, оставались в памяти Катерины. Но здесь действительно было уютно. И совсем не фантастично. Девушка выдвинула ещё одну версию источника панических атак: присутствие «двинутого» на древности Артёма. «Может, и хорошо, что его здесь нет. В конце концов, за накладку отвечать Новаеву!» Массивные двери в круглом проёме, как у хоббичье норы из фильмов по Толкиену, открылись без скрипа. Их взору предстала элегантно обустроенная комната аристократа-интеллигента. Обитатель её сверлил взглядом стену, повернувшись к гостям спиной. Но это не продлилось более двух секунд. – Здравствуйте, юные друзья, – хозяин кабинета пристально выхватил из полумрака фигуры юноши и девушки, – надеюсь, путешествие прошло без осложнений? Хоббитом гостеприимный субъект не был, хоть по росту и не превышал среднего мужчину. Однако те коротышки не ходили в облачениях православных священников и не носили аккуратно стриженые бороды даже на самых морщинистых, как у этого обитателя Чертограда, лицах. – Ну вот… мы пришли. Пришли! – оживился Соловьёв, – я Игорь, философ из Молодёжного Клуба Просвещения. Это – Екатерина, она тоже в клубе, как… э-э… м-м… В интеллигентных глазах мужичка (или старичка – возраст как-то ускользал от восприятия) отразилось дружеское сочувствие. – Нет нужды распинаться. Я долгое время наблюдал за вами. Искренне рад, Катерина и Игорь, что вы прибыли. Меня зовут Осип. Осип Куроедов. Имя ничего не говорило обоим. Над старинным именем и глуповатой фамилией можно было смеяться – только к чему? Соловьёв, правда, малость раскис после фразы про наблюдение. Из-за нарушения личной свободы, – смекнула Катя. Они с Игорем сели на резные мягкие стулья. Гостей окружали изысканные канделябры с электрическими свечами, испускавшими свет от причудливых лампочек-кристаллов. Катерину заворожил декор, Соловьёв же гордо находил среди портретов на стенах своих кумиров-мудрецов. Если Куроедов и был клириком, то умело совмещал религиозную стезю с философской. – Уважаемый Осип… – Игорь рефлекторно дёрнул рукой, как при ответе на уроках, – вы друг Кристиана, да? – Можно без формальностей. Мы более близки, чем можно подумать. Да, с этим господином мы находимся в товарищеском союзе. С начала этой зимы. – Но ведь сейчас начало зимы! – Нет, милая Катерина, зима уже в разгаре. Рождественская пора. Перл про «сжатие времени» гости помнили. Но предпочли пропустить подыгрывание Кристиану мимо ушей. Особенно – рациональный Соловьёв. – Нам говорили, что это тюрьма. Вы пленник здесь? Достаточно мило для тюрьмы, не находите? Девушка прямо-таки просияла. Прежняя колкость языка вернулась, когда страхи забились в уголок подсознания. – Это великая тайна бытия, Катерина. Кто есть надзиратель, а кто – пленник? Не бывает ли так, что мнящий себя владыкой людей – несвободнее последнего раба? Мне здесь хорошо. Есть время подумать. Тем более, скоро у нас выход в свет. Катя поймала слегка хищный взгляд Осипа, брошенный в сторону школьника. Это входило в резкий контраст с умиротворённой книжностью обстановки. Определённо, на этого «ботаника» Клуб возлагал больше надежд. Хоть девушка и поступила к Кристиану шпионкой, но это вызывало досаду. Во все двери входили одиночки, а сюда – двое. Она что, для мебели? – Не примите за бестактность, юные друзья, но вас должно быть больше. – Приносим извинения, – выправив тон до максимально взрослого, заговорил Соловьёв, – но наш… гм-хм, коллега Артемий, самовольно прошёл в дверь раньше срока. У Кати дёрнулись ввысь брови. Только официальность момента заставила не наброситься на школьника с упрёками. «Не только стукач, но и врун! Ничего, получит от у меня по ушам!» – Ничего, ключевых деталей плана это не меняет. Если Артемий в башне, то мы найдём его. А сейчас – предлагаю ознакомиться с моей коллекцией. Куроедов даже не нажимал ничего – стена за ним распахнулась как по зову мысли. За ней – оба гостя ахнули – уходил вдаль сплошной коридор книг. Свежие и потрёпанные, неброские и золочёные, в легкомысленных и аскетичных переплётах. Но всё – солидные и безусловно старые. Аккуратно, комар носа не подточит, поверх рядов громоздились труды поменьше, отдельные листы и запечатанные свитки. Школьник-философ, казалось, сейчас истечёт слюной от подобного зрелища. Если бы не интеллигентская самодисциплина, он бы бросился вглубь галереи, как голодный пёс – на свежее мясо. Катерина перед книгами не преклонялась, но также оценила коллекцию Осипа. Но более всех, похоже, радовался Куроедов, хоть и скрывал своё возбуждение. Он распростёр руки, силясь обнять проём, так, что стал похож на камлающего мага. – Ты всё-таки открылась мне… Сработало. – Сколько лет вы это собирали, господин Куроедов? – ликовал Игорь. – Долго, друг мой, – обернулся Осип, полыхая радостью из глаз, – но и вечность нетрудно вытерпеть, когда рядом любимая. – Кто? – Моя София. – София – то есть мудрость! – оживлённо вскрикнул Соловьёв. – Вечная мудрость. Любовь настоящего философа. История нашей любви – очень давняя…