***
– Выстроили, блин, небоскрёб! Келейник, несмотря на любовь к веселью, не чурался работы в монастыре. Это слегка помогло дотащить хрупкую Катю на своих шестидесяти с небольшим килограммах. Он в последний момент забрал и Игоря, с которым перекидывался оскорблениями, пока тот был жив. Эту задачу Том ему облегчил. После этого Артемий не пытался заговаривать с кумиром: тот насупился так, что по виду готов был убить любого, смолвившего лишнее. Дорога стала изматывающей ещё и поэтому. А привела она в закрытое полусферическое помещение. Практически пустое. Только блестящий дверной проём зиял на стороне, противоположной лестнице. А снизу доносилось далёкое лязганье, от которого кровь в жилах замирала. – Уходите, – сухо бросил Томас, – два раза повторять? – А ты? Великий Инквизитор! Я столько тебе не рассказал! Пойдём с нами! Люди увидят, что ты есть! Что помогаешь им! – Хватит! – Торквемада сжал кулаки, – я не пройду через эту дверь. Я умер на Tierra. Я – не человек. – Но я слышал, слышал, как ты пел! В Apologs! Прожжённый в прямом и переносном смысле инквизитор, убийца тысяч ради счастья миллионов, вокалист глум-метал-банды и просто стареющий бродяга, почувствовал, как мокнут глаза. – Наши тела сделали из воска. Воска, который творили слуги Отца Пигидия. Его больше нет. Ловцам не место на земле. Если люди настолько ничтожны, что не могут обойтись собственной Инквизицией, это ваши проблемы. – Я найду! Найду воск! Или сам сделаю! Умом Торквемада мыслил: «какой наивный bobo». Но спорить не захотел. – Если тебя это утешит, noviciado, то нашему миру тоже конец. Одни cárcel остались. Хватит. Cautivos всегда будут выходить. Это закон. Идея ловить человеков – большой fracaso. Время Pescadores ушло. – Знаете, что? – Катя решительно подбоченилась и тряхнула причёской цвета вороньего крыла, – я не в курсе, кто вы. Наверное, какой-то очередной крутой поп из здешних широт, но удивляюсь, как мой… друг, вас может уважать! – Помолчи, Кать, это же… великий… – Великие так не делают, – фыркнула девушка, – даже простые люди не делают! Из-за Кристиана я потеряла двух родных людей. А родители Игоря? Да, мы его не любили, но они-то ждут! И что увидят? Мёртвого сына! Ну и ладно! Мы не такие уж жалкие, разберёмся сами! А кто разберётся с вашим миром? Тебя там ждут, а ты!.. Пошли, Артём. Хмуро оглядев комнату, Келейник подхватил тело Соловьёва. – Слушай, Томас. Я тебя почти богом считал. Катька в чём-то права. Послушник зашагал в светящийся проём. Двое живых и один мёртвый скрылись. Томас остался наедине с собой. Ненадолго. «Кто ждёт меня? Узники? Остатки Магиструма? Disparates!» – Соскучился, Великий Инквизитор? «Вот, кто» Властный и спокойный голос петлял по спиральной галерее – от подножия Башни до самого верха. До тупика. С каждым шагом Осип Куроедов был ближе. Томас не мог предположить, что Царский доспех может примерить кто-то иной, при этом оставшись в живых. Значит, это была ложь. Или ошибка, что подчас хуже намеренного mentiras. – Поздравляю, iluminador. Твоя взяла. – Мы всегда будем побеждать. Думал сорвать Новое Рождество? Время движется вперёд. Ты, как мерзкий паук, хотел поймать его в сети. Настоящие сети – это наша мудрость. Которая уничтожит старый мир. Знаешь, почему я не умер? Потому, что доспех – темница. Я привык быть пленником. Мне больно, только эта боль питает. Огонь был всё ближе. Концентрированный огонь, с которым дух Куроедова слился в единое целое. Бессильно оцепеневшего Томаса как заряд молнии прошил. – Нет. – Ты что-то сказал, подобие человека? – Регалии питаются от боли. Ноги – от почвы. Мужское и женское fertilidad. Десница и шуйца enemigos бьют, да каждая своего. Разум в cráneo мыслит, обольщается мудростью. Это пламя будет вечным. Если бы твоя амнистия свершилась, то настал бы покой. Только rabia бурлит, Осип. Не бессильная, а радостная. Но какая разница? Αποκατάστασις невозможен. Потому, что людям всегда будет мало. – Я и не собирался давать им всю волю, дурак! Сила боли так велика! Вы, Церковь Савла, так долго оскорблялись свободой. Пришла пора оскорбиться мне. Твоим оружием я тебя и прикончу. – Твоя боль слаба, Осип, – Томас сорвался на помесь смеха и плача, – она не родная! Ты не терял детей. Ты не смотрел, как твои башни рушатся. Спасибо, спасибо тебе! – За что, безумец?! – Я не зря разрушал то, что строил. Моё отчаяние сильнее. Внизу от инквизитора, этажей на двадцать ближе к земле, разлетелся пол. – Что ты делаешь?!! Томас де Торквемада знал, что. Тело из плоти, из воска, из потоков информации – всё рано или поздно сдастся перед огнём. – Даю нам всем окончательное освобождение. Pena de muerte. Горящая сердцевина несла орудие пыток вниз. Прочнейший металл крушил мрамор Магиструма, ярус за ярусом. Там, внизу, осталась солидная порция взрывчатки. Совершенно обычной, что варвары masculino упаковали в багажник машины. Всей ненависти мира должно хватить, чтобы разрушить тюрьму. Его последняя Башня падёт, и за ней – тюрьмы душ. Сгорит Либерея, и на пепелище мира не будет правых и виноватых. «Простите, Arturo и дева с именем Virgo. Иначе – никак» Он ждал, что девочка, что проделала с ним путь от Дивеева до Белого моря, отзовётся. Или инквизитор земли Russ – Arturo, сын Eliseo. Но услышал другой голос. – Эй, братец, ты чего так злишься? Спас наш велел добрыми быть. «Народный говор… про такой говорят: ingenuo. Где я его слышал последний раз?!» – Давай лучше помолясь, за Рождество Христово осушим чарку. А потом отмолим, ежель перебрали! «Никола. Простецкая твоя башка. Ты говорил похоже. Но это не ты!» Огненный вихрь в душе Торквемады наткнулся на холод. Умиротворяющий, парадоксально тёплый. «Говорят, когда умираешь в снегу, то не чувствуешь боль. Я сам был на frontera, когда скитался по России» – Русский мороз изменил нас обоих, Фома. «И называет, как Астафур. Ну, или Влад. Или Arturo» – Сама Россия зовёт тебя так. Россия – это большая прорубь. В которой мы ловим рыбку. Помнишь, что сказал Спас Андрею? Андрей пришёл в Россию. Наш холод остановит недобрый огонь. – Кто ты? – Гришка я. Мужик из деревни. Родился под Тобольском, умер в Петрограде. – Ну и катись отсюда, campesino! Тебе не остановить sentencia! – Да что ж ты ругаисся, друже? Тут не один я. Князь хоробрый есть. Из племени славянского, что на югах. Храбро бился конницей турецкой. Кой-где и святым считается. «Влад Кол. Почти как Влад Крест. Только тот – с половцами…» – А Климент наш, свет-Абатурыч. Сам из степей пришёл, а предок его – нам не чета! Климентыч умник такой, шо у Гришки головушка болит от речей его! Но не возгордился, инок ведь. Любит каждую тварь живую… пока та на лествице своё место занимает. «Мудрец и монах. Знал я такого. Единоверец мой бывший, Игнат Дебат» – А вот и при погонах человечек! Псарь! Его злые языки иначе звали, токмо мы не будем. И пёс сторожевой есть. Суровый мужик Псарь, волевой. Ужель ты, сыскарь церковный, и жандарма царского погубишь? «Помню я одного при погонах… Суров был, подчас не в меру. А уж языки сколько наговорили!» – Григорий! Ты слышишь меня! – Конеш, Фома, ты почитай на все воздуси здешние орёшь! – Я не могу остановить огонь! – Ты пока повспоминай, что доброго было на твоём веку. Все мы тут не мёдом упивались, по землице хаживая. Убили нас. Почитай, что два раза. Ещё не хотим, ты уж не осерчай. А я прорубку-то открою, и латы древние туда унесутся. Попик гордый потонет, не всё ж землю коптить. Томас слышал, как вопит, захлёбываясь огненной яростью, Осип Куроедов. А Григорию до того и дела не было. – Мы не можем потерять armadura! – А зачем терять? Они по темноте сплошной поплывут. Никого не опалят. К тому, кто сам из темени состоит. Сидит он в самом тенёчке Церкви нашей родной, потому не достанет его жар вредоносный. – Это же… Торквемада не нашёл сил договорить. На нижнем ярусе открылся провал – чёрный и холодный. Агонизирующий хранитель Либереи, проклиная мир, не достиг пола Магиструма, и отправился по неведомым тропам неизвестно куда.***
– Как-то не похоже на праздничную обстановку, гражданин Зорин. Капитан береговой охраны Владислав Зайцев в сопровождении трёх охранников вышел из катера на берег. Кроме скупых цепочек гирлянд, ничего здесь не заявляло о раскрученном фестивале «Новое Рождество». Затея с концертом у стен Орешка казалась капитану чудаческой с самого начала. Но что поделать – в наше время если уплочено, то охраняй хучь говорящую мартышку! – На нас напали, господин страж! – безнадёжно угробивший ботинки за две тысячи долларов Розенкрейц угодливо семенил за охранниками и опасливо зыркал в сторону автоматов. – Кто напал? Террористы? Нам вызвать полицию? – Сторожевский… Артур! Этот сыщик-самоучка! Он опаснее террористов! – Не слышал ни о каких сыщиках. Сейчас разберёмся. – Он ворвался сюда, с моря! – На чём ворвался? На субмарине? Мне тут разное болтали! Зайцев саркастически вздыхал, оглядывая парадные врата Шлиссельбурга. Оценка повреждений не будет лишней, да. Если иностранец что-нибудь раскурочил – влетит в копеечку. Это грело патриотичному офицеру душу. – Да, жаловались на шум, – подключился ещё один патрульный, – вы тут учения военные устроили, что ль?! Грохот на двадцать кэ-мэ слышен! – Не знаю… – лепетал Кристиан, – может, у него целая банда. Девчонка такая есть, рыжая! – Отменное описание. Что-то не вижу никого. – Мои подручные докажут. Его пришлось обезвредить. Но я готов идти на чистосердечное признание в превышении пределов самообороны. Капитан и его товарищи оглядывали покрытый сетью лесов крепостной кирпич. Сцена-времянка примостилась у самой крупной башни. Кроме снега, перемежаемого слякотью, тут ничего не было. – Он где-то тут! Может, уполз! – Для начала. Прикажи своим парням опустить оружие. Иначе пойдёшь по строгачу за нелегальные стволы. Секьюрити в белом, руководствуясь жестом начальника, покорно сложили блестящие автоматы. Розенкрейц всё ещё намеревался решить дело миром. Репутация Артура была настолько подпорчена, что ему не помогли бы ни ранения, ни отговорки. Но главе Ордена Розы и Креста было невдомёк, что тело детектива уже нёс к Северному полюсу могучий зверь. Вместе с компасом душ, который, в духе старых легенд, теперь можно было достать, лишь поймав Левиафана на крючок. Но кто посмел бы это сделать? Артур Слободских упокоился вместе с верной Марией, которую извлёк из-под обломков, и её дверью в Нартекс. Их никто не искал долго: слишком мало осталось их родных в этом мире. Одна из таковых сейчас шагала со стороны Королевской башни к их группе. – Вот, моя группа! – вскричал Кристиан, истерически тыча пальцем в черноволосую девушку и послушника с мальчишечьим телом на руках, – Ансамбль Нового Рождества! София и Апологет! Берегитесь! Ваш товарищ не тот, за кого себя выдаёт! Сердце его черно! В крови его огонь! – Вот же идиот… – один из патрульных смачно влепил ладонь в мясистое лицо. – Он – великий Инквизитор! Смотрите, смотрите! Шоу начинается! – Я не София, – крикнула девчонка, – я Катя! Игорь погиб из-за вас! – А можно, я всё-таки буду инквизитором, а? Вопрос Артёма был услышан только Катериной, и та пинком метнула в Келейника порцию снега. – Как ты это объяснишь, Зорин? – Сейчас… с-с-сейчас появятся другие… это какое-то недоразумение… – Не появятся, – Катерина подошла к Розенкрейцу и презрительно оглядела прежде шикарного, а ныне жалкого, главу Клуба, – их остановили. – Но как же ярость? Инквизитор пришёл в мир! Я чувствую! Он опасен! Выхватив пистолет, Кристиан понёсся к Келейнику. Для капитана Зайцева это было переходом всех границ. Не жалея элитарный гардероб шоумена, глава берегового патруля обильно извалял «грёбаного психопата» в грязи, попутно расквасив аристократический нос и постучав берцами по почкам. – Я! Буду! Жало! Вать! Ся! – в такт пинкам выплёвывал слова Розенкрейц, – в! Международный! Суд! – Лучше благодарность напиши, что я тебе башку об стену не разнёс, придурочный. Ребят, осмотрите пацана очкастого. Может, они тут друг друга резали? Катя открыла рот, чтобы возмутиться. Артём отстранил её. – Да чё тут смотреть… - махнул рукой один из патрульных, самый молодой, - машиной сбило. По ходу, давно, с недельку назад. Ребят, готовы дать показания? Девушка посмотрела на уложенный в снег труп. Будучи вынесенным из коридоров со сжатым временем, он стремительно тлел. – Да мы не видели ничего, – уверенно прочеканил Артём, – сидели тут, книжки читали. По территории ходили. Вот, наткнулись на Игоря. – Хорошо его знали? – осведомился Зайцев. – Не очень. С начала поста. Несколько час… – Несколько недель, – поправила товарища Катерина. – Чудной твой парень. Монах, что ли? Или, как там этот долбоящер сказанул… энквезитар! Ах-ха-ха! Артём зарделся. То ли от «парня», то ли от неподходящего титула. – Не, я так. Послушник. В семинарии учился. – Как домой добраться потом, найдёте? У нас не бюро добрых услуг, в общем-то. – Да, – донёсся до слуха Зайцева уверенный девичий голосок, – у нас есть дом. – Ладно, мужики. Двое здесь, оружие у этих лбов забрать. В случае чего – применять своё, не девочки на утреннике. А ты, Жор, давай со мной, повезём в участок этих двоих. – Мож, троих? – Рехнулся, что ли? Тело на месте остаётся до выяснения. Даст Бог, и лихача того найдём, что пацанёнка сбил. – Как же, найдёте… – Артём, ну-ка цыц!