we are stardust

Юнги забыл, что значит «быть молодым», «жить на всю катушку» и подобное дерьмо, которым его пичкает общество. И не то чтобы он не успевал развлечься с друзьями, — но, да, так оно и было, — просто он действительно перестал жить. Последние пару месяцев две трети своего существования Мин Юнги проводил в царстве Морфея. Он готов был спать и дольше, но организм не выдерживал столь долгий вынужденный отдых: зрение стало стремительно ухудшаться, тело ломило и таяло на глазах. Спать выходило только благодаря снотворному. Вот и сейчас Юнги стоял в полумраке на подгибающихся ногах, ссыпая на подрагивающую ладонь горсть белых вытянутых таблеток. Мутным взглядом он окинул получившуюся горстку, мысленно подсчитывая количество, после чего закинул в рот, разжевывая. Горьковатый вкус медикаментов разлился по полости рта, заставляя морщиться и ненавидеть себя за эту странную привычку — жевать таблетки. Стакан теплой воды притупил желание выплюнуть получившееся месиво в раковину. Худые ноги еле держали изможденное тело. Медленным отрывистым шагом Мин прошаркал до скрипучего дивана, тут же падая на него, укрываясь теплым пледом. Засыпать было нестерпимо трудно даже со снотворным. Юнги лежал в позе эмбриона, обнимая себя за острые коленки, носом он уткнулся в мягкую цветастую обивку дивана. Мерное тиканье настенных часов давило на — и без того — расшатанные нервы. Тик-так. Тик-так. Секунды растягивались в минуты, минуты в часы, часы в недели, а те — вечность. Дыхание стало ровным, глаза все реже и медленнее открывались, утыкаясь в черноту. Вмиг все звуки стихли. Юнги повернулся на другой бок и встретился взглядом с черными омутами, затягивающими в свою глубину. Густая мгла топила в себе юношу, заполняя его легкие вязкими черными сгустками. Он закашлялся, забыв как дышать, словно в самом деле начал задыхаться. — Я скучал по тебе, хен, — пронеслось эхом по комнате.

***

Белое мягкое нечто окутало двух юношей. Сверху над головами ночное звездное небо, переливающееся разноцветными искорками; снизу — влажные пушистые комья, приятно щекочущие голые участки кожи. — Хен, чем ты был занят сегодня? — приятный мелодичный голос разнесся в оглушающей тишине, отчего Юнги даже дернулся. — Повидался с друзьями, — Юнги лгал. Безбожно лгал. Но он не мог себе позволить сказать правду. — И все? А как же работа? — Чимин повернул голову в сторону Мина, глядя тому в лицо. Взгляд был ребяческим, наивным, такой был только у совсем маленьких детей и Чимина. Юнги так же повернул голову в сторону Пака, чуть ли не сталкиваясь носами. Слишком близко. — Ты же знаешь, что я работаю на дому. — Точно. Юноши так и продолжили лежать, неотрывно смотря друг другу в глаза. Юнги думал о том, как много он упустил, переехав в другую страну, что, возможно, все могло быть иначе, останься он там, в Сеуле, с Чимином. — Ты что-нибудь слышишь из того, что говорят снаружи? — вдруг подал голос Мин. — Иногда я слышу, как плачет мама и просит меня вернуться. И я, честно, пытаюсь. Но ничего не выходит. Думаю, я застрял здесь навечно, — Чимин смеется заливисто, пытаясь спрятать горечь где-то внутри себя, но Юнги знает, что Пак никогда не умел врать. — Зато ты здесь. Я рад провести вечность с тобой. — Я тоже рад. «Возможно, если не перестану пытаться увидеться с тобой, подохну даже раньше тебя», — проносится на периферии сознания. Неожиданно лицо Юнги осыпало чем-то влажным и невесомым. Чимин снова засмеялся, но на этот раз смех был действительно радостным. Юнги убрал — как выяснилось позже — кусок облака, на котором они лежали. Пак подорвался с места и побежал куда-то вдаль, изредка оборачиваясь. Мин рванул за ним, скомкав в руках «снежок», поддаваясь игривому настроению младшего. Они бегали долго, перекидываясь облачными комками, радуясь моменту, пока оба не полетели вниз, в черноту. Ветер дул им в лица, сдувая волосы вверх и задирая длинные футболки не по размеру. Чимин крутился, проделывая различные акробатические трюки. А Юнги раскинул руки в стороны, словно это его крылья, и наслаждался полетом. Они знали, что никогда не упадут, но каждый надеялся, что это произойдет, что их размажет по поверхности Земли. — Хен, ты же придешь завтра? — Чимин кричал, пытаясь заглушить ветер, звенящий в ушах. — Приду! Обязательно приду! — Юнги кричал в ответ, надеясь, что младший его услышит. Мин, поддавшись порыву чувств, «подплыл» к Чимину, ухватив ладонями его лицо, и притянул к себе. Зажмурившись, он прижался губами к чужим, чуть приоткрытым, практически невесомо лаская их языком. Пак среагировал тут же, покусывая в ответ. Поцелуй был нежным, но чувственным. Они нуждались в нем оба. Каждый вкладывал в него свое значение: «Не покидай меня, прошу, не покидай». «Я скоро вернусь, обещаю». Кончики миновских пальцев стало покалывать, глаза защипало. Юнги знал, что сейчас проснется. Он пытался ухватиться за Пака крепче, прижать к себе, вжаться самому, чтобы тот пророс в нем, пустил корни и сделался частью Мина. Чимин стал совсем невесомым. Юноша практически перестал его ощущать. «Если я открою глаза, то он окончательно исчезнет». — Тебе пора, — прозвучал шепот в самое ухо, — я буду ждать тебя. Юнги хотел ответить: «Я не хочу уходить», но в глотке ком застрял, и даже дышать было болезненно. Он лишь зажмурился сильнее, почувствовав, как по щекам стекают ручейки слез, и резко открыл глаза. Цветастая обивка расплывалась перед глазами от жгучих слез. Юнги лишь раз всхлипнул, а после встал с постели, покачиваясь. Настенные часы отсчитывали третий час дня. «Почему так рано, блять?! — юноша начал звереть, — я мог пробыть с ним дольше!» Юнги прошлепал босыми ступнями до кухни по скрипящим полам. Он налил себе стакан кипяченой воды. Сделав несколько глотков, Мин агрессивно кинул кружку с недопитой водой в стену, покрытую кафельной плиткой. Квартиру разразил гневный крик. Юнги кричал до хрипа, пока из легких не вышел весь возможный кислород. — Я, блять, ненавижу свою жизнь! — завопил он напоследок. Отдышавшись и присев на мягкий кухонный диван, Мин закрыл лицо руками и негромко проговорил, — почему именно он впал в эту кому? Почему? На столе, что стоял рядом, лежал красный маркер. Юнги, отняв ладони от лица, взял его в руку, заранее открутив колпачок. Юноша повернулся к стене слева от него, где висел небольшой настенный календарь. Несколько дней были отмечены красным крестиком. Мин поднес руку к плотной бумаге и отметил еще одно число. — Еще один прожитый день без тебя и с тобой одновременно, — вздох, — не жизнь, а дерьмо.