we are stardust

Чонгук стоит перед металлической дверью с золотистым номером двенадцать над глазком, переминаясь с ноги на ногу. Место было столь привычно, и каждое действие буквально отточено за полгода: тычок в нерабочий звонок по привычке, два негромких коротких удара по двери, лай соседской собаки и взгляд прямо в глазок, хоть и знает, что старший никогда в него не смотрит. И все равно каждый раз неловко, словно в первый. По Юнги можно часы сверять — тринадцать секунд, тютелька в тютельку, ни больше, ни меньше, и так каждый раз. Он отпирает дверь, толкает вперед, распахивая, и улыбается, не соизволив отойти в сторону. Чонгук всегда пихает его в бок, чтобы не мешал, и наигранно прикрикивает: «Уступи дорогу, а». Юнги отходит и хрипло смеется, не реагируя на неуважение со стороны мелкого. Всегда так было, с самого знакомства. Чонгук разувается, наступая на задники, снимает куртку, с хлопьями снега на мехе капюшона и, не поворачиваясь к старшему, идет в его комнату. Тот кричит из коридора: «Когда ты уже научишься убирать свою обувь?» — и следует за Чоном. Стены увешаны постерами американских артистов — Чонгук не разбирается, но, кажется, те — последователи хип-хопа, от которого так без ума Юнги. На столе у ноутбука стоят чашки, судя по гуще на дне, из-под кофе, а под столом стеклянные пивные бутылки. Всюду тетради, блокноты, вырванные исписанные смазанным почерком листы. Чонгук смеется вслух, потому что Юнги все тот же, он не меняется. От этого в животе тепло растекается и чувства переполняют. Юнги улыбается и треплет его по волосам, не понимая, почему тот вдруг начал заливаться. Юнги спрашивает: «Ты принес флешку? — получив положительный кивок головой (возможно, это просто конвульсии от смеха у все еще не успокоившегося младшего), он стал обыскивать карманы узких джинсов Чонгука, в ее поисках, — Где она?» Чонгук резко прекращает смеяться, закашлявшись. В горле засаднило, дыхание перехватило. Юнги пару раз ударил по чоновской спине и через мгновение поднес к его губам горлышко бутылки. Теплое, чуть выдохшееся пиво растеклось по пищеводу, добавляя тепла внизу живота. Юнги задает вопрос: «Ты в порядке?» Чонгук и счастлив был ответить, что да, в порядке, но это не так. Кашель прошел, даже трясти перестало, и говорить уже мог начать, но все равно не в порядке. Рядом с Юнги сложно прийти в себя. Чонгук говорит: «Спасибо», — и идет в коридор, через мгновение возвращаясь обратно, но уже с флешкой в руке. Отдает ее старшему и опускается на софу. Постель не заправлена, в угол сбилось одеяло, подушки наложены друг на друга так, чтобы на них было удобно улечься в полусидячем положении. И это еще одна неизменная особенность Юнги. Юнги берет ноутбук с потертого стола и садится рядом. Открывает, щелкает по кнопке, чтобы вывести из состояния сна, и вставляет флешку. На экране появляется открытая папка с одним единственным фильмом. Включает его, устраиваясь поудобнее, подсовывает одну подушку под спину Чонгука и то же проделывает с другой, только уже для себя. Юнги сидит с нагретым ноутбуком на коленях и не замечает, как младшего потрясывает. Чонгук пытается взять себя в руки, но это неимоверно сложно. От Юнги веет теплом, кожа у него горячая, буквально обжигает голые руки Чона. Сосредоточиться на фильме трудно, когда Юнги так близко. Чонгука хватает ненадолго. Уже минут через двадцать он кладет свою голову на костлявое плечо Юнги. Дышит в шею, опаляя дыханием. Юнги передергивает. Все это время он старательно делал вид, что не замечает мелкого. Непосильно. И того, и другого от их близости кроет. Юнги поворачивает голову в сторону Чона и смотрит в один, не скрытый челкой, глаз. Губы у того приоткрыты. Манят жутко. Чонгук плывет. Плывет от взгляда, которым на него смотрит старший, плывет от ощущения горячего тела под боком, плывет от Юнги. Они смотрят друг на друга и ничего не предпринимают. Ждут чего-то, какого-то знака. Чонгук говорит: «Мне пора». Говорит: «Родители потеряли». Говорит: «До завтра». Юнги молчит и смотрит, как младший спешит одеваться. Слышит, как тот топает в обувке и надевает куртку. Ставит ноутбук на пол, не отключая фильма. И идет к нему. Боится упустить. Чонгук стоит одетый, пытается вдеть молнию в собачку. Руки подрагивают. Неловко очень. Юнги подходит ближе, практически вплотную, смотрит на потрепанную челку, ждет, когда тот взгляд поднимет. Чонгук говорит: «Ну, пока», — так и не поднимает взгляда. Не хочет смотреть на Юнги. Пытается открыть дверь, толкает ее и уже в шаге от лестничной площадки. Чувствует, как что-то сжимает его локоть. Юнги говорит: «Останься», — держит за локоть младшего мертвой хваткой. Тянет на себя, заставляя того повернуться. Чонгук смотрит на бледные ступни Юнги с переплетениями голубоватых вен. Все еще не хочет смотреть ему в глаза. Юнги устало трет переносицу свободной рукой и хватает Чона за подбородок. Встает на выступ, чтобы проще было, и ловит своими губами чужие. Целомудренно целует, наконец-то глядя в глаза. У Чонгука снова дыхание перехватывает. Чувствует сухие искусанные губы своими и не знает, как реагировать, кроме как смотреть безостановочно на Юнги. Юнги снова говорит: «Останься», — оторвавшись от губ и прижавшись лбом ко лбу. Чонгук отвечает: «Останусь», — и целует сам, прижимая рукой за шею того к себе. Дверь позади них открывается, выпуская престарелую тетушку с небольшой собакой на руках. Закрывает дверь на ключ и смотрит на ребят, так и не закрывших свою. Она говорит: «Что за молодежь нынче пошла», — и спускается вниз по лестнице под аккомпанемент собачьего лая.