Старый враг хуже новых двух

«Si vispacem, para bellum». «Хочешь мира, готовься к войне». Корнелий Непот, I век до н.э. Как-то незаметно пролетели новогодние праздники, сессия, наступили каникулы. Дима вымотался как физически, так и морально: всё это время он провёл в непрекращающейся борьбе. Борьбе с самим собой, и практически со всеми окружающими. Незаметным образом вокруг него не осталось ни одного человека, с которым бы Дима мог расслабиться, отпустить себя, не следить за своими словами и выражением лица. Родители на эту роль как-то изначально не вполне годились, и теперь традиционно, слаженным дуэтом ругали его за поздние возвращения домой и не очень удачную сессию. Крёстный присоединился к нападкам, напомнил про академию. От всего этого террора Дима с ещё меньшей охотой являлся вечерами в родные пенаты. Чук так и не оттаял. В сторону Димы он даже не глядел, с Пингвином и то общался редко и сквозь зубы. И только Ватрушка продолжал молча, терпеливо сносить перманентно плохое настроение соседа по парте, никак не реагируя на его злобные поваркивания. Приходилось прилагать немало усилий, чтобы уворачиваться ещё и от Катиных атак. Блондинка то ластилась голодной кошкой, то скандалила, отстаивая свои попранные права с непринуждённостью супружницы с двадцатилетним стажем. Димке стоило немалых душевных сил, чтобы сдержаться и не наорать на неё в ответ. Почему-то он не мог окончательно, «официально» разорвать их отношения, которых уже фактически не было. Но Катерина, как его девушка в глазах всех знакомых, должна была пока поддерживать иллюзию его гетеросексуальности. Иллюзия медленно, но верно таяла: димкины действия по сближению с Тимофеем становились всё менее осторожными, всё более заметными для окружающих. Особенно Диму расстраивало то, что Тимофей Юрьевич продолжал вести себя с ним примерно так же, как Чук с Ватрушкой. Блондин не собирался никого пускать в свою жизнь, и делать для Димы исключение явно был не намерен. Пришлось взять на вооружение методы Вахрушевича, и начать планомерную и упорную осаду. Не сразу, постепенно, но их разговоры становились чуть дольше, чуть доверительнее, затрагивая всё больше тем, выходящих за узкие рамки «студент-преподаватель». Дима не упускал ни одной возможности побыть рядом с Тимофеем, как в колледже, так и за его пределами. Даже в гости один раз незваным явился, притащив в качестве презента бутылку хорошего красного вина (больным полезно!) и упаковки со спаржей и сельдереем (видел, что в тимохином холодильнике преобладала растительная пища). На кухне, не спросясь, сунул в духовку приготовленный матерью полуфабрикат — замаринованное куриное филе. Хозяин, кажется, был не вполне доволен этим визитом, но выгнать постеснялся, и они потом довольно неплохо посидели. Правда, на прощание Тимофей попросил Диму так больше не делать, в смысле не приходить. Но парень, второе имя которого было «Наглость ходячая, ничем неистребимая», только усмехнулся в ответ и попросил назначить ему дату и время следующего посещения. Тимофей только тяжело вздохнул в ответ. Узнав, что в Москве Тимоха тоже занимался баскетболом, Дима обрадовался и потащил его с собой на тренировку. На площадке блондин побыл недолго. Минут через пятнадцать Дима, заметив его тяжелое дыхание и выступивший на лбу пот, усадил подопечного на скамейку, тревожно расспрашивая про самочувствие и самолично вытирая испарину. Тимофей отмахивался от него, выдирал из рук полотенце, Димка не давал, и их возня перешла в шутливую потасовку, после которой блондин остался в одиночестве, потому что шатену пришлось сбежать в душ, держа то самое полотенце щитом перед собой, дабы прикрыть спонтанную эрекцию. Кажется, Тимофей в баскетбольной форме — зрелище, избыточное для его юношеского либидо. Ну и что, что худой… Нет, скорее тонкий, в нужных местах мышцы всё же вполне просматриваются. Зато какие ноги… Длинные, стройные, с чуть заметным светлым пушком. Стоя под струями воды, Дима ещё раз прокрутил в уме последние впечатления. Во всех подробностях припомнил, как легко двигался Тимофей на площадке, с каким изяществом принимал мяч, как гибко прогибался в прыжке, забрасывая его в корзину. Припомнил всё это, а затем представил ещё кое-что… Тихо, жалобно заскулил, и рука снова потянулась к паху… Кажется, Тимофей не обратил внимания, каким неприличным образом его близкое соседство действует на нового приятеля. По крайней мере, Дима не увидел на его лице ничего, что свидетельствовало бы об этом. Дима осторожно поинтересовался, хотел бы учитель ходить и дальше на баскетбол вместе с ним. Тимофей пару секунд подумал и ответил:  — Да я бы не против, даже соскучился по мячу. Только устаю быстро, какой из меня теперь игрок. Так, изредка можно было бы… А без тебя меня не пустят? Он так простодушно это спросил, что Дима даже рассмеялся. Ребёнок, большой ребёнок, такого грех подозревать в чём-то. На следующую тренировку Дима опять пришёл один, без Тимофея, и к нему подошёл тренер. Поскольку был этот тренер ещё и капитаном городской сборной, то, видимо, хотел пополнить кадры:  — А где же этот… новенький? Не будет? Жалко, жалко. Такие хорошие данные: рост приличный, сам увёртливый, мяч в руках держится как приклеенный, и на ногу лёгкий… Мужчина перечислял спортивные достоинства Тимофея, а у Димы перед глазами опять со всей живостью отразились картинки предыдущей тренировки: завораживающая, плавно-стремительная пластика стройного тела, капельки пота, как маленькие брильянтики на белой коже, и ноги… Да, ноги — это вообще! Тренер недоумённо смотрел Диме вслед: странно, парень не дослушал и рванул куда-то. Кажется, в душ? * * * С этой тренировки он вернулся домой, чувствуя себя жертвой соковыжималки. Ещё бы, пришлось давить возбуждение усиленными физическими нагрузками. Если так дело пойдёт, придётся опять Катерину на свидания приглашать. На кухне отец бурно обсуждал с дядей Борей последний рейс. Как всегда, ничего не меняется. Дальнобойщик Туманов не мог простить Туманову-менту беспредела, творящегося на дороге с помощью полосатых жезлов и свистков. Дядя Боря привычно отшучивался, и, заметив Диму, обрадовался: - О, ты-то мне и нужен! Ну-ка пошли к тебе, поговорим. Дима подумал, что опять будет обсуждаться его неустойчивое будущее, и неохотно повёл крёстного в свою комнату. Дядя Боря удобно устроился на тахте, и как бы собираясь с мыслями, оглядывался вокруг. Но, как и обычно, обстановка в диминой комнате не давала повода для нареканий, за порядком у себя парень следил, и придраться было не к чему. Тогда к чему же можно придраться? Дима мысленно пробежался по списку своих вероятных прегрешений, и споткнулся только на строчке: Тимофей Юрьевич.  — У вас Тимофей Юрьевич химию ведёт? — вопрос крёстного просто мистически точно попал в цель, наслоившись на мысли крестника. Дима вздрогнул и с ужасом уставился на дядю. Неужели знает? Доложили уже? - Да, ведёт, — прямо не голос, а овечье блеяние. «Самоконтроль, срочно вернись, ты мне нужен!» - Ну, и что ты можешь о нём рассказать? Что он за человек? Дима в полной панике пытался подобрать корректные выражения, которые должны были бы охарактеризовать преподавателя с лучшей стороны. Дядя Боря внимательно выслушал его, глубокомысленно побарабанил пальцами по колену.  — Значит, считаешь, что с преподавателем вам повезло. А как он вообще к вам относится? К парням, например? В димкиной голове творилось неописуемое: пожар в бардаке во время наводнения — это жалкое подобие той неразберихи, что выносила наружу его мозг в эту минуту. Шёл бешеный анализ скупой, но всё же информации, помноженный на усилия держать маску вежливого интереса к беседе.  — К парням? Да одинаково он ко всем относится, и к парням, и к девчонкам. Попробуй только химию не сделать, и никакой разницы нет, съест без горчицы… Дима знал, что профессионального опыта дяде Боре было не занимать, и решил, что пора менять направление допроса, пока из него не вытрясли всю душу вплоть до самой изнанки и потайных карманов:  — Дядь Борь, а зачем ты про него спрашиваешь? Что-то случилось?  — Да ничего не случилось, Димуль. Пока ничего… Парень уже решил плюнуть на конспирацию и потребовать от родственника предоставить всю интересующую информацию, пусть даже и придётся признаться в своём необъективном отношении к преподавателю. Но тут пришла мама и безапелляционно заявила, что борщ остывает. «А водка греется!» — поддержал с кухни отец. Крёстный ушёл, оставив племянника мучиться в неведении и терзаться подозрениями. К счастью, ненадолго. Или к несчастью? Так сразу и не скажешь. * * * Первый после каникул учебный день просто бил рекорды. Дима с трудом мог бы припомнить, когда в последнее время за одни сутки выпадало столько бессмысленной суеты, раздражающих мелких проблем. Дима пытался спокойно относиться к неведомо откуда появляющимся неурядицам этого с утра не задавшегося дня, но получалось плохо. И он даже обрадовался, что именно сегодня Чук не пришёл в колледж: Дима намеревался поговорить с ним, а при таком раскладе серьёзный разговор был обречён на неудачу. Наверно, причина негативного настроения у Димы заключалась ещё и в том, что за целых шесть часов, проведённых в «шмоньке», он ни разу не увидел Тимофея. Перемены между парами, и так уже сокращённые до минимума (студенты даже перекурить не успевали), не оставляли возможности для праздношатания. Химии у них не было, случайно столкнуться в коридорах не получалось, и Дима знал, что если не поторопиться после последней пары, то можно и не застать преподавателя в кабинете: расписание занятий, которые вёл Тимофей Юрьевич, Дима хорошо знал. О, это просто шпионская история получилась. С придуманной легендой, то бишь причиной, Дима проник в учительскую, сумел незаметно заснять на телефон расписание для педагогов, потратил на расшифровку не очень чёткого снимка часа три, зато теперь был почти всегда в курсе того, где и когда можно найти одного необщительного преподавателя. Он уже целеустремлённо двигался к кабинету химии, небрежно и не очень вежливо рассекая студенческую «биомассу». И тут ему в бок на полном ходу, как торпеда, врезалась Катерина. Дима аж мысленно застонал: как же она не вовремя! На этот раз его гёрлфренд была настроена особенно воинственно, и Дима приготовился к обороне. Но когда он крутил головой, оценивая количество и состав свидетелей «семейной сцены», то буквально впал в ступор: к кабинету химии, до которого ему оставалось всего метров десять, направлялся мужчина. Причин для ступора было достаточно. Дима не мог не узнать собственного крёстного, пусть даже со спины. И ещё: удивительным было то, что дядя Боря был одет в «рабочее». Почему-то дядька не очень любил свой милицейский мундир и носил его только на службе. Тогда почему сюда явился при всём параде? Тьфу ты, какой парад, зачем он вообще сюда явился?! Что-то автоматически отвечая на катины претензии, Дима старался найти объяснение визиту крёстного, и не находил. И всё сильнее в душе набухало тревожное предчувствие, точно такое же, какое толкнуло его тогда к двери подсобки. И сейчас растущее беспокойство гнало Диму туда, в этот злосчастный кабинет, и если бы он вдруг оказался заперт, Дима бы просто вышиб с ходу двери. Но сбежать у него никак не получалось: у Катерины была хватка бультерьера. И она ещё не до конца вывалила на голову провинившегося парня все заранее заготовленные ею фразы, поэтому так просто выпускать его из рук не собиралась. И в какое-то мгновение Дима почувствовал – всё! Финиш. Если он сейчас не окажется в этом кабинете, произойдёт что-то ужасное. Он стряхнул с себя руки подружки и обрушил на неё тираду такой эмоциональной мощи и словесной выразительности, что у бедной Катерины голова в плечи ушла. С чувством глубокого удовлетворения Дима объявил наконец-то об официальном разрыве их отношений (уф, гора с плеч!), и предупредил, чтоб больше она за ним не бегала (а то он не поглядит, что она девица…). Воспользовавшись тем, что от его монолога Катя впала в кратковременный столбняк, он растолкал собравшихся вокруг них любителей чужой личной жизни, и быстро добрался до нужной двери. На секунду притормозил, взявшись за ручку, и осторожно потянул её на себя. Слава Богу, было не заперто, и он заглянул в получившуюся щель. Тимофей занимал свою излюбленную позицию: возле окна, прислонившись плечом к стене. Он часто стоял так во время занятий, изредка поглядывая в окно на небольшую площадь, расположенную перед зданием колледжа. Сейчас же он напряжённо замер, сложив на груди руки, и смотрел на Бориса Аркадьевича, сидящего за ближайшим ученическим столом. Затаивший дыхание Дима услышал голос Тимофея:  — … с этого выгода? Неужели денег за это дадут? И голос мужчины насмешливо и снисходительно ответил:  — Да почему сразу выгода? Считайте, что я просто свой город от нежелательных элементов освобождаю. Больше Дима сдерживать своё любопытство не смог, и, рванув на себя дверь, зашёл в аудиторию.  — Дядя Боря, так что всё-таки происходит? Дядя Боря племяннику не обрадовался. Метнул в его сторону предупреждающий взгляд, но Диме плевать было сейчас на всякие такие строгости: его обожаемый блондин явно вляпался во что-то дурнопахнущее, и Дима был полон решимости защищать его, игнорируя кровные узы. Он посмотрел на Тимофея, стараясь донести до него эту свою готовность. И натолкнулся на холодный, отчуждённый взгляд. На Диму смотрели так, будто видели в первый раз и увиденному очень не обрадовались. Димка даже откачнулся назад на полшага: вот так же и с Чуком было…  — Так вы знакомы? — в негромком голосе преподавателя не было особого удивления, скорее какая-то догадка. - Да, дядя Боря — мой дядя… и мой крёстный. Тимофей слегка улыбнулся, и у Димы от этой презрительно-горькой улыбки стало ещё гаже на душе:  — Значит, это ты моей жертвой будешь? В голове не осталось никаких мыслей, сплошное изумление:  — Ка-кой жертвой? .. Тимофей обвёл холодным взглядом его силуэт, словно оценивая:  — Жертвой маньяка-педофила, разумеется… Борис Аркадьевич, а вам не кажется, что не все в это поверят? Ну, что я смог бы такого лося изнасиловать? А если кого другого, помельче, подыскать? У вас больше племянников нет? Тогда, может, вариант с наркотиками попробуете? Резко отодвинутый стул неприятно заскрежетал по полу, когда Борис Аркадьевич встал: - Так, хватит комедию ломать! Дима, марш отсюда, я с тобой дома поговорю. А вы, Тимофей Юрьевич, поаккуратнее себя ведите, я два раза предупреждать не собираюсь.  — Значит, сейчас вы наркотики подбрасывать не будете? Очень хорошо, тогда мне надо кабинет закрыть. Будьте любезны… — И он издевательски вежливо кивнул в сторону выхода. Дима понял, что если сейчас они разойдутся, то он может и не узнать сути происходящего: у дядьки по профессиональной привычке рот окажется на замке, а Тимофей… Кажется, Тимофей не намерен больше общаться с Димой. Он уже полностью игнорирует его присутствие рядом, не смотрит в его сторону, демонстративно вертя в руке ключ от кабинета. Ну, что ж, придётся ещё раз подтвердить общеизвестную истину о том, что наглость — второе счастье, а в теперешней ситуации — так просто жизненная необходимость. Поэтому парень отошёл поближе к двери, развернулся к ним лицом и обещающе расправил широкие плечи:  — Никто никуда не уйдёт, пока я не узнаю, в чём дело. Дядя Боря только крякнул: уж он-то прекрасно знал, на что способен дорогой племянничек, если начинал говорить тихо, старательно проговаривая слова, а серо-голубые глаза заволакивались пасмурной, грозовой дымкой.  — Да ничего особенного, — преподаватель непринуждённо присел на край стола и снова сложил на груди руки. — Твой дядя считает, что ваш город слишком хорош для меня, вот и предложил поискать другое место для жительства. А иначе он мне это другое место обеспечит сам, там, где меня за казённый счёт содержать будут. Дима перевёл потрясённый взгляд на крёстного. Нет, ничего ему Тимофей не объяснил, только всё запутаннее стало.  — Ты что, посадить его хочешь? За что? Какая педофилия, какие наркотики?! - Ну, гражданин начальник об этом лучше знает, так что вы пока тут договаривайтесь о подробностях, а я пойду свои вещи заберу. А то ведь, очень может быть, и не вернусь сюда больше… Тимофей ушёл всё в ту же подсобку, а Дима продолжал молча, одними глазами, вопрошать у полностью замкнувшегося мужчины: «Как? Почему? За что?» И в этой минутной тишине за спиной Димы внезапно прозвучало:  — А вам точно педофил нужен? От неожиданности Дима дёрнулся, разворачиваясь и автоматически занимая боевую стойку. Наполовину просунувшись в приоткрытую дверь, Ватрушка мазнул настороженными глазами по его лицу и попытался за димкиной спиной разглядеть второго собеседника. Не обращая больше внимания на сокурсника, он прикрыл за собой дверь и подошёл к Борису Аркадьевичу, пытливо, с затаённой надеждой заглядывая ему в лицо:  — Если нужен, могу предоставить. Но только если он обязательно сядет. Кажется, мужчина был даже рад такому переключению ситуации. Он одну руку положил Вахрушевичу на плечо, второй сгрёб племянника за шкварник и почти вытолкал обоих из аудитории: - Так, давайте поговорим спокойно и в другом месте. Дима многозначительно протянул:  — Поговорим, дядь Борь, обязательно ещё поговорим… * * * Продолжение разговора состоялось в служебном кабинете Бориса Аркадьевича. Дима непринуждённо расположился в кресле. Бывал он здесь не часто, и дверь в дядин кабинет с ноги не открывал, но всё же милицейские стены не давили на него так, как на Ватрушку, который поёрзал на таком же кресле возле стола, за который привычно сел хозяин кабинета. - Так, прежде чем рассказывать будешь, скажи-ка… Ты всё слышал, что там… у вас в колледже было? Ватрушка медленно кивнул:  — Ну… чего не слышал, то догадался. С того момента, как Димка зашёл, я уже через три секунды у двери стоял. Понимаете… я всё думал, что мне делать, постоянно думал. А тут увидел Вас в коридоре… Ну, Вы же в форме, вот меня как бы и притянуло… Он немного помолчал, наблюдая, как Борис Аркадьевич в задумчивости мнёт подбородок. Дима тоже внимательно следил за крёстным и понимал: не в задумчивости Туманов-старший — в замешательстве. Дядька всегда так делал, когда не знал, как поступить. Ватрушка продолжил:  — Мне вообще по фигу, что там у вас с Тимиком. Ничего против него не имею, просто для меня сейчас другое важнее. Я бы к вам не обратился, но надо что-то делать, и срочно, иначе… А если вы ничем не поможете… — он развернулся к Диме. — Пообещай, что ничего ему не скажешь. Не скажешь, что это я всё рассказал.  Да, очень понятно получилось, Дима даже головой тряхнул, пытаясь найти смысл в этой заковыристой словесной конструкции. Борис Аркадьевич прихлопнул ладонью по столу: - Так, давай по порядку. Рассказывать по порядку у Ватрушки вполне получалось, вот только стоило ему упомянуть Чука, как Дима, задохнувшись от эмоций, полностью провалился в вихрь собственных воспоминаний, запоздалых догадок и сожалений: «Вот я придурок!»  — Я так понимаю, сам Андрей никому ничего не говорил, — дядя Боря бросил понимающий взгляд на ошеломлённое лицо крестника. — А откуда тогда ты об этом узнал?  — Отец рассказал. Он знает, что я… что мы с Андреем в одной группе, поэтому и сказал.  — Дальше в лес — злее партизаны… А отец откуда знает?  — Это чмо, ну, Макар, отчим Андрея, у бати в бригаде работает. Они пару недель назад выгодный объект сдали, и после этого собрались обмыть, как полагается. Выпили нехило, расслабились, конечно… Вот Макар и похвастался, что очень удачно женился, мол. Ему кто-то сказал, чего удачного: жена тебя старше лет на пять, да ещё и пасынок в нагрузку такой, что и ремнём не перевоспитаешь. А этот… заржал и говорит: «Это и удачно, два в одном флаконе». Никто ничего особо не понял, а батя смекнул, что дело нечисто и тут же послал кого-то ещё за выпивкой. Подпоил всех до усрачки, чтоб наутро толком не помнили, чего вечером было, а сам подсел к Макару и давай потихоньку расспрашивать. Этот мудак и проболтался, как ему по кайфу пацана в угол загонять да лапать. Что жена и так не пикнет, если узнает, она по характеру тихая. А Андрей молчать будет, потому что отчим ему пригрозил, если кому-нибудь скажет, он бросит её с ребёнком. Тётя Лида в декрете же сейчас, живут на один его заработок… Старший Туманов всё больше мрачнел, младший окаменело сидел, сжав кулаки до белых костяшек. Дождавшись паузы в рассказе, Борис Аркадьевич вздохнул: - Ну, и за что его привлекать? Предъявить-то особо нечего. Как я понял, он его пока не… С Ватрушки тут же слетело с трудом удерживаемое спокойствие. Он вскочил и навис над столом:  — Вам надо, чтоб он Андрюху трахнул, да? Вам этого хочется? Вот теперь понятно, почему вы Тимика посадить хотите! Вам надо, чтоб кто-то сидел, а эта мразь на свободе осталась!  — Да успокойся ты! — Мужчина встал, чтобы взять с подоконника бутылку минералки. — Выпей воды, и возьми себя в руки. Криком дело не решить.  — А чего тут решать? Отпиздим его и все дела, — раздался тихий, будничный голос Димы. — Забудет, как и куда руки тянуть. И все прочие… конечности. Голос-то был тихий и вроде как не очень угрожающий. Но стоило только поглядеть ему в лицо, и пробирала невольная дрожь: лучше такому на дороге не попадаться. Борис Аркадьевич, не выдержав, высказал вслух то, что уже давно вертелось у него на языке. На парней это не произвело ни малейшего впечатления, и гражданин начальник попытался объяснить прописные для него одного истины:  — Ты его искалечишь, а мне что, прикажешь тебя отмазывать потом? Ватрушка попытался вклиниться в родственные разборки: - Ну, а если посадить Макара не за это…, а за что-нибудь другое?  — Да что ты говоришь! — Эти обнаглевшие малолетки окончательно вывели Бориса Аркадьевича из себя, и он в сердцах грохнул по столу кулаком. — Как у вас всё просто выходит: посадить за что-нибудь другое!  — А у тебя разве не так просто выходит? — Дима тяжело поднялся и тоже положил ладони на стол, в упор глядя на крёстного. – Ты, кажется, именно это и обещал час назад Тимофею Юрьевичу… Мужчина только открыл рот и тут же закрыл. С силой потёр лицо ладонями и пробормотал:  — Всё-таки хорошо, что ты не мой сын.  — Я твой крёстный сын. И ты мне, как сыну, поможешь. Нам поможешь, — всё так же, не повышая голоса, отчеканил Дима.  Ох, не только у Димы сегодня выдался неудачный день. Борис Аркадьевич опять провёл ладонями по лицу, вздохнул. В глубине души он уже смирился с тем, что проще будет сделать так, как нужно племяннику.  — Ладно, давайте обсудим конкретно… Но самим никуда не лезть! * * * Они бы ещё долго спорили по поводу всяких нюансов предстоящей совместной операции, с привлечением как сотрудников МВД, так и гражданских лиц, если бы Димка вовремя не спохватился:  — Стойте! Нельзя так, без меня меня женили, получается. Если что-то накосячим, Чук нас потом в носик не поцелует, это верняк. Перед ним и так извиняться три года надо, что без спросу в личную жизнь влезли. Ватрушка почему-то хотел, чтобы при разборках Чука и близко не было, но обойтись без его участия было нельзя: предварительно разработанный план отводил и ему свою роль. Борис Аркадьевич глянул на часы и охнул:  — Ибу…профен в таблетках! Так, всем срочно звонить домой, докладывать, чтоб вас сегодня не ждали, не искали. Мне, кстати, тоже надо… Дима следующим вызвонил Пингвина, который явился в рекордно короткий срок, учитывая расстояние от его дома до ментовки. Кратко изложенная суть событий ввергла его в предсказуемый ступор, но за него Дима особо не переживал: конкретно поставленная задача способна была сделать из Пингвина вполне вменяемого и работоспособного субъекта.  — Слышь, Ватрушка, Чук на мои звонки принципиально не среагирует. Может, ты его позовёшь? — Диме было немного не по себе от того, что приходилось признаваться в их разладе при дяде Боре. А, ладно, фигня война, главное манёвры!  — А у него и так второй день телефон не пашет, денег на счету нет. Ничего, я знаю, где он сейчас, до «Сетки» тут два шага. Вместе пойдём? Конечно, пошли втроём. Интернет-кафе «Красная сеть» было детищем Фёдора Криченкова. С его младшей сестрой Анютой парни раньше учились в одном классе, и частенько бывали в этом информационно-развлекательном оазисе. Чук сидел в углу. Он был почти скрыт монитором, в который уставился отсутствующим взглядом. Когда вокруг материализовались три знакомые фигуры, он обвёл всех тем же невыразительным взором и попытался снова сосредоточиться на экране. Нетушки, цигель-цигель, ай-люлю! Однако Чук и разговаривать ни с кем не пожелал, когда друзья вежливо попросили его пойти с ними. Пришлось брать ситуацию, а заодно и Чука, в свои руки. Оказывать сопротивление людям, превосходящим тебя как числом, так и умением… то есть силой — на такую глупость Чук не претендовал. Поэтому он просто поджал ноги, когда Дима и Пингвин, подхватив его под руки каждый со своей стороны, подняли и понесли на выход из клуба. Впрочем, по дороге он разговорился. Осыпал своих носильщиков насмешливыми замечаниями, обзывался изощрённо; досталось и идущему сзади Ватрушке. Теперь молчали парни, приберегая свои эпитеты, рвущиеся наружу, до лучших времён. В кабинете Чука усадили в кресло, расселись сами, и начался новый раунд игры в молчанку. Ни у кого из парней не поворачивался язык начать этот нелёгкий разговор. Переглядываясь между собой, они в конце концов остановили свои выжидающие взгляды на хозяине кабинета. Борис Аркадьевич вздохнул: кто бы сомневался… Когда он, осторожно выбирая слова, начал говорить, Чук замер и, кажется, даже перестал дышать. Он сильно побледнел, поэтому пятна лихорадочного румянца на скулах смотрелись жутковато.  — Вот ребята и решили как-то разобраться с этим делом. Ты что думаешь по этому поводу? — Борис Аркадьевич сделал выжидающую паузу, но вместо ответа Чук вдруг сорвался с места и бросился к двери. Кажется, Ватрушка догадывался о вероятности такого шага, иначе с чего бы ему усесться на стуле возле выхода? Как бы ни был молниеносен порыв Чука, Ватрушка успел вскочить. И врезался Андрей не в эту дверь, а в грудь парня. Забился, пытаясь вырваться из его рук, но Ватрушка держал крепко, одновременно нашёптывая что-то успокаивающее. Продолжить конструктивный разговор получилось только минут через десять, когда хмурый, прячущий покрасневшие глаза Чук уселся опять в кресло, нервно скручивая в руках носовой платок. Платок ему сунул Ватрушка, и Дима невольно отметил про себя: выглядит это всё так, будто он с Чуком всю жизнь рядом прожил… Чук ещё раз шмыгнул и сказал:  — Я б его сам угробил, если бы смог… Вот только дальше-то что? Врачи говорили матери не рожать, возраст и всё такое… Так нет, чтоб семья нормальная была! Настька болеет постоянно, в ясли нельзя отдавать. Я тоже не помощник: учёба закончится, и в армию. А как она одна с Настькой? Даже пока работала, и то зарплата была — два раза на рынок сходить, а теперь вообще без денег останется, если… Борис Аркадьевич подытожил:  — Значит, сажать — не вариант? Тогда… Придётся обойтись моральным внушением… — Он выразительно посмотрел на племянника.  — Обижаешь, дядя Боря, — Дима задумчиво осмотрел свои кулаки, потом сосредоточенного Пингвина, напряжённого Вахрушевича. Увидел полную готовность и солидарность, и удовлетворённо кивнул. — Внушение будет внушительным. Мужчина тяжело вздохнул, уже который раз за этот вечер: он и не надеялся, что всё обойдётся без жертв… * * * Когда хозяин, теряющий от спешки тапочки, открыл дверь, суровый сержант убрал палец с кнопки звонка и уточнил:  — Савчук Андрей Геннадьевич здесь проживает? - Да, но его дома нет…  — Я в курсе. Вы отец? Отчим? Ну, это без разницы. Собирайтесь, поедете в отделение.  — Зачем?  — Пацана забрать. Или вы хотите, чтоб мы его в вытрезвитель оформили? Найти в ментовке бутылку водки — да что может быть проще? Внутрь Чуку Борис Аркадьевич употребить не дал, так, рот прополоскать да на куртку аккуратно побрызгать для создания нужной атмосферы. В полупустом «обезьяннике» Чук разлёгся картинно, изображая пьяное беспамятство. И пока отчим старался поднять его, артистически терял равновесие и неразборчиво что-то мычал. Заботливого опекуна с его нелёгкой ношей проводили из отделения недовольными напутствиями. А на тёмной улице их встретило ненавязчивое внимание остальных участников шоу. Парни держались неподалеку, но Макар уже не обращал внимания на окружающих. Они всё рассчитали правильно: если беспомощный Чук попадёт отчиму в руки, тот не удержится. И вот теперь, наблюдая, как Макар воровато оглядывается, прежде чем затащить вновь обмякшее тело пасынка в полуразрушенное здание, Борис Аркадьевич шипел, удерживая Диму за рукав:  — Смотрите мне, если хоть один лишний синяк… Племянник уже приплясывал от нетерпения очутиться на месте событий.  — Да всё мы поняли уже! Пингвин, только не шуми раньше времени, давай за мной лучше иди, тут кирпичи битые… Вахрушевич как-то незаметно растворился ещё до того, как был закончен инструктаж. Встретил он друзей уже внутри, молча указав направление. Здание, где они сейчас находились, когда-то было музеем, которому не повезло попасть в капкан капитального ремонта. Дом оказался практически развален; в широкие проломы, бывшие на месте оконных проёмов, свободно проникало уличное освещение, и парни могли хорошо рассмотреть картину, представшую перед их глазами. Насильник тяжёло дышал, лихорадочно расстёгивая на Чуке ремень. Куртка и шарф уже валялись рядом. Он устроил неподвижного Андрея на своём полушубке, и был полностью поглощён процессом раздевания. Не оглянулся, даже когда за его спиной заскрипел под чужими ногами строительный мусор. «Неуловимые мстители» приблизились вплотную, незамеченные им, и по знаку Димы Пингвин дёрнул Макара вверх, ухватив за предплечья и вывернув ему руки назад. Повисший на импровизированной дыбе мужчина не успел ахнуть, как «протрезвевший» Чук мгновенно приподнялся и впечатал подошву ему в пах. Окрестности огласились звериным воем, и чтобы не тревожить мирных обывателей, Дима несильно приложил ребром ладони по кадыку. И уже предвкушал, с каким огромным удовольствием нанесёт первый удар, который заставит этого выродка скрючиться ещё сильнее. Но тут его едва не снесло в сторону: на Макара налетел Вахрушевич. Он молотил его так остервенело, что от удивления Дима подрастерял собственную агрессию, и даже попытался остановить парня. Но удалось это только Чуку.  — Сука… Сволочь… — Чука сотрясала крупная дрожь. Он пытался одновременно и одеться, и встать на ослабевшие ноги. На его голос Ватрушка тут же оглянулся, бросил своё месилово и кинулся помогать Чуку.  — Блять, Дима, я же просил! — это подоспевший Борис Аркадьевич начал осмотр места происшествия с полубессознательного тела, которое Пингвин неаккуратно уронил на грязный, захламленный пол, брезгливо разжав руки.  — Дядь Борь, не поверишь, пальцем не тронул, — побожился Дима. Дядя Боря, разумеется, не поверил, но разбираться не стал: у него начиналась своя сольная партия. Он присел на корточки перед слабо шевелящимся телом, которое, впрочем, материлось при этом совсем не слабо. Прислушался к угрозам, которые не производили должного эффекта: скулящий тенорок — не лучшая озвучка для обещания страшных кар. - Так, хватит тут валяться, не на пляже. Быстро поднялся и вперёд! — вот у Бориса Аркадьевича голос подходящий, и интонации вполне угрожающие. На улицу пострадавшего благополучно вывели, точнее выпихнули, зафиксировали у ближайшего фонаря, и Борис Аркадьевич продолжил: - Всё, что ты лепетал предыдущие пять минут, я согласен забыть. Но только при условии, что ты мирно пойдёшь сейчас домой и начнёшь молча лечить травмы, которые ты получил при падении со второго этажа вот этого самого здания. Ты всё понял? Если понял, кивни. Макар кивать не торопился, загипнотизированно разглядывая звёздочки на погонах Бориса Аркадьевича, сияющие в свете фонаря. - Эй, убрал ногу с тормоза, включил передачу! — это Пингвин отвесил жертве подзатыльник, неожиданно проявив как инициативу, так и интеллект. Мотнувшаяся голова Макара обозначила требуемый кивок. Борис Аркадьевич продолжил:  — Особо предупреждаю: если только тронешь кого-то, Андрея или, не дай Бог, жену с дочерью, я тебя по полному праву закрою на семьдесят два часа. А этого времени тебе в СИЗО хватит, чтобы пройти курсы повышения квалификации, там про мужскую любовь всё знают. Ну, выбирай, куда идёшь, домой или обратно к нам в отделение? Когда Макар, всё ещё придерживая руками самое дорогое и самое отбитое, поплёлся в сторону дома, вся компания, не сговариваясь, вернулась в кабинет начальника. По дороге Борис Аркадьевич подозвал всё того же строгого сержанта и приказал незаметно проводить никудышнего опекуна до места проживания. А то мало ли что…  — Ну что, операция, можно сказать, прошла успешно, — Борис Аркадьевич с тоской вспомнил о недоиспользованной водке. Но не с этой же шайкой малолетних правонарушителей отмечать успех операции. — Сейчас вызову дежурку и всех развезут по домам, а то вам ещё что-нибудь в башку стукнет. Дима бросил неуверенный взгляд на Чука, съёжившегося при слове «дом». Конечно, у него не было ещё возможности извиниться перед Чуком, и отношения между ними остались неопределёнными, но попробовать надо: - Чук, может, у меня сегодня переночуешь? Дима успел заметить благодарность, мелькнувшую в глазах друга, и настроение сразу скакнуло ещё выше. Ответить Чук не успел, потому что Пингвин тут же обиженно забасил:  — А чо сразу к тебе? Я, может, тоже хотел предложить! Дискуссии положил конец негромкий, твёрдый голос Вахрушевича:  — Он будет жить у меня. Четыре пары глаз уставились на него удивлённо, но только Чук имел право задать назревающий вопрос:  — Жить? У тебя? Вахрушевич молча кивнул. Он смотрел, не отрываясь, на Чука, и Дима опять подумал, что чего-то очень важного об этом парне он до сих пор не знал. Но, кажется, сейчас узнает…  — А предки твои что на это скажут? — продолжил Чук. Ватрушка еле заметно улыбнулся: - Ну, что-то вроде «Добро пожаловать». Светка ещё летом замуж вышла, к мужу переехала, так что у меня теперь своя комната. Не волнуйся, родители не будут против, они уже… короче, они уже давно знают.  — Знают что? — Чук смотрел на Ватрушку с подозрением.  — Что я люблю тебя. Немая сцена грозила затянуться надолго. Чук опять покрылся пунцовым румянцем, съёжился и окинул всю компанию затравленным взором, видимо, ожидая увидеть переглядывания и кривые ухмылки. Но ничего подобного не было: все смотрели на Вахрушевича. Пингвин был по-прежнему сосредоточен и серьёзен. Борис Аркадьевич смотрел невозмутимо, устав за сегодня реагировать на это несносное подрастающее поколение, окрашенное всеми цветами радуги. А Дима смотрел понимающе, и с немалой долей уважения. Чук смущённо пробормотал:  — Совсем крыша поехала?  — Наверно, — Ватрушка был непостижимо спокоен в эту минуту. Он не отрывал взгляд от Андрея, и продолжал улыбаться. — Я им ещё на светкиной свадьбе признался, что моей свадьбы им не дождаться. Думаешь, почему батя на той пьянке за трёп Макара уцепился? Потому что о тебе речь шла. Отец и маме рассказал, а она сама предложила, чтоб ты у нас жил. А если захочешь — со мной… Чук молчал. Вахрушевич уже не улыбался, и в его глазах потихоньку гасло ласковое, сияющее тепло, с которым он глядел на Андрея. Неизвестно, чем бы это могло закончиться, но тут всеобщее внимание привлёк Пингвин. Он поднял свою могучую руку, и, указывая дрожащим пальцем в направлении Вахрушевича, со священным ужасом спросил у друзей:  — Это… Это что же получается… Он такой получился… потому что светкин свитер надевал?! Через две секунды громовой хохот сотряс стены. Смеялся даже Борис Аркадьевич, не ведающий сути дела. Последним присоединился Пингвин. А когда все с трудом успокоились, Ватрушка просто взял Чука за руку и сказал:  — Пошли твои вещи забирать. Всё равно никуда тебя не отпущу. Чук скорчил ехидную гримасу:  — А если всё-таки сбегу? И был ему ответ на полном серьёзе:  — Найду, отлуплю и верну. * * * Следующее утро, особенно после столь насыщенных событиями вечера и половины ночи, Борис Аркадьевич встретил без радости. Но долг никуда не делся, и службу никто не отменял. Плохое настроение подогревалось тем, каким многообещающим тоном крестник на прощание сказал: «До завтра, дядя Боря». Поэтому Борис Аркадьевич, отсидев на совещании в мэрии, шёл в свой кабинет с неприятным ощущением. Ну, так и есть. Разминая затекшие от долгого сидения мышцы, поднялся со стула карауливший его в коридоре дражайший племянник:  — Здравствуй, дядя Боря. Ты мне разговор должен.  Всё, сливайте воду, бейте лампы: обычно у Димы легко выпархивает обращение «дядь Борь». А вот если он употребил увесистое, чуть ли не по слогам «дядя Боря», разговор будет трудный. Ох-ох-хонюшки, лучше три головомойки подряд в мэрии, чем это…