Старый враг хуже новых двух

«За деньги нельзя купить друга, зато можно приобрести врагов поприличнее». Роберт Эндрюс Милликен С утра Борис Аркадьевич успел подтянуть все свои морально-волевые силы, и твёрдо пообещал себе не поддаваться давлению со стороны крестника. То, что вчерашний напор молокососов закончился его вынужденным отступлением, мягко говоря, не повышало самооценку. Усаживаясь за стол, Борис Аркадьевич искоса глянул на Диму. Племянник был сосредоточен, как диспетчер авиалиний в час пик. И это несмотря на тёмные круги под глазами и явно утомлённый вид. На минуту ему стало жалко парня, но он отогнал ненужные сейчас эмоции. В общем, мал ещё на дядьку тявкать! Он ожидал, что Дима с места в карьер кинется его потрошить, но ошибся. Парень сидел расслабленно, словно задумавшись, и даже не глядел в его сторону. Пришлось спросить самому: - Ну, о чём высоком твои думы? - А? Да так, ничего. — Дима поставил локоть на стол, на кулак устроил висок, а сам стал глядеть на крёстного. — Дядь Борь, расскажи мне, почему ты на Тимофея наезжаешь. Пожалуйста, мне очень важно. Вот как всё получилось-то: не стал племяш ни давить, ни кричать. Борис Аркадьевич успел выстроить стены против громов и молний, но оказался не готов к тихому, проникновенному голосу и умоляющему выражению глаз.  — Да почему важно-то, объясни? Дима молчал. Да, он был не уверен в том, что нужно признаваться в своих чувствах к Тимофею. А начни копаться в себе, окажется, что не уверен, есть ли эти чувства. Он вспомнил, как сегодня утром пришёл в колледж чуть ли не за час до начала занятий, и всё это время топтался у входа, поджидая Тимофея. Вспомнил, как, увидев его, непроизвольно дёрнулся навстречу, а Тимофей прошёл мимо, как будто Димка — невидимка. Вспомнил свою обиду, гнев и желание силой утащить химика куда подальше и заставить выслушать, заставить поверить… Ну ведь не виноват же Димка в том, что по идиотскому стечению обстоятельств он так идеально подтвердил жизненные установки Тимофея: «Предпочитаю врагов… Только враг не может предать…» - Ну, что молчишь-то? Дима сложил руки на столе перед собой, как первоклассник, вздохнул и сказал:  — Дядь Борь, я с ним только-только подружиться успел. Ну, даже ещё не подружиться — познакомиться поближе. А тут ты со своим «вон из города». Теперь он меня не то, что за друга, за человека не считает. Ты, дядь Борь, мне всё испортил, и я хочу знать, почему. Борис Аркадьевич тоже сложил руки перед собой и навалился на них грудью, придвигаясь ближе к племяннику:  — А ты вообще в курсе, что он… нетрадиционной ориентации? Дима едва сдержался, чтоб не заулыбаться. Значит, правда…  — В курсе. Чук уже давно догадался, и нам с Пингвином сказал. А кто сказал тебе? Борис Аркадьевич ненадолго завис:  — Ты знаешь… и хочешь с ним… подружиться? Дима тут же внутренне ощетинился тысячами колючек: - Да, хочу. Мужчина глядел на него с нарастающей паникой:  — Дима… Димочка, ты в своём уме? Куда тебя несёт? Или у вас какая-то голубая эпидемия? Ты о родителях подумал? А о своём будущем?  Ооо, этот репертуар Дима знал хорошо. Он устало откинулся на спинку кресла и выставил перед собой ладони на манер щита:  — Стоп-машина. Дядь Борь, я вас всех люблю: и родителей, и тебя. Но свою жизнь я сам буду жить, плохо ли, хорошо ли. И не надо, не надо говорить, что я сам копейки не заработал, жизни не нюхал и всё такое! — Дима слегка повысил голос, чтобы не дать дяде вставить очередную реплику. — Это я всё успею ещё. И вообще, не обо мне сейчас речь. Я Тимофею помочь хочу. Он один здесь, совсем один, понимаешь? Вот ты знаешь, например, что он болен? И судя по всему, очень серьёзно. Я даже боюсь, как бы не… Дима замялся, не в силах выговорить вслух страшный для всех диагноз. Название лекарства, снявшего тогда приступ Тимофея, он запомнил, и потом у той маминой подруги, что аптекой командовала, выспросил, что это сильное обезболивающее и чего-то ещё, спазмолитическое вроде. Дядя Боря задумчиво изучал племянника.  — Я всё же не понял: нам с твоими родителями есть повод для паники или это всё-таки окажется дружба?  — Что это окажется, зависит от Тимофея. А я уже на всё согласен. Дядь, ты не бледней так, — Дима пощелкал пальцами перед слегка остекленевшими глазами крёстного. — И вообще, смотри на это дело проще. Вон, у родителей Ватрушки поучись… Чёрт, Ватрушка да Ватрушка, как же его зовут-то… Иван, точно, Ванька! Борис Аркадьевич, заставив себя забыть о том, что сейчас разгар рабочего дня, вытащил-таки из стола вчерашнюю бутылку антистрессового средства. Пережидая, пока организм отрапортует о благополучном усвоении водочного вливания, Борис Аркадьевич мельком подумал: что-то непохоже, чтоб он и сегодня свёл счёт в борьбе поколений до ничьей… Дима флегматично понаблюдал за успокоительными процедурами крёстного, и всё-таки признался, просто чтобы не длить этот выматывающий им обоим нервы разговор:  — Знаешь, о чём я думал? Ну, ты ещё сказал — о высоком. Просто я вспомнил, как вчера Ватрушка… Ванька набросился на Макара. Он его не просто избить хотел, он бы убил его и не остановился. Понимаешь, дядь Борь, — Дима тоже лёг грудью на стол и устремил на него серьёзный, усталый взгляд. — За всё время, что мы вместе учимся, я ни разу не видел, чтоб он с кем-то дрался. Сам знаешь, у нас не кефирное заведение, всякое бывает, и его за крутого не держали… Но он сам никого и пальцем не тронул. А за Чука он убить готов. Ты понимаешь? Вот я и думал, доведись мне такое, убил бы я за Тимофея? Дядя Боря, не доводи до того, чтоб я это на деле выяснял. И дядя Боря сдался. Опять. Он поведал племяннику, как несколько дней назад ему позвонил на мобильный незнакомый человек. Незнакомец сослался на то, что обратиться к Борису Аркадьевичу ему посоветовал господин N. Поскольку названный господин являлся хоть и не прямым начальством господина Туманова, но рангом повыше, то пришлось вникнуть в суть проблемы и по возможности помочь в её решении. Проблемой являлся молодой человек, преподающий химию в одном из учебных заведений их города. Незримый телефонный собеседник также производил впечатление человека нестарого, образованного, обходительного. Представиться он как-то не успел, а Борис Аркадьевич забыл переспросить, поскольку отвлёкся на информацию о месте работы «проблемы», связав её с собственным племянником.  — Что он тебе сказал про Тимофея? — Дима напряжённо слушал, на побледневшем лице гуще проявились тёмные отметины бессонной ночи.  — Что он голубой. Что жил с одним парнем года три, прежде чем отец парня сумел оторвать от него эту пиявку. Что он хорошо скрывает свои наклонности, поэтому, находясь среди детей, представляет особую опасность.  — Бред какой-то… — Дима сжал виски. — Не верю ни одному слову. Нет, что три года жил – это, наверно, правда. А остальное — херня, дядь Борь. Мы с пацанами не один месяц за ним следили… — Дима отмахнулся в ответ на вопросительно поднятые брови Бориса Аркадьевича. — Потом объясню, почему, ерунда это всё… Что я сказать-то хотел? А, так вот: за всё это время у него ни-ко-го не было, я тебе отвечаю на все сто. Я, может быть, единственный, кто у него и дома-то побывал. Что же там, в Москве, у него случилось, что он всех врагами считает?  — А он считает всех врагами? - Ну, может, не так, чтобы всех… Но то, что друзей у него нет — это точно. И он никого теперь не хочет близко подпускать. Думаешь, почему я так долго с ним сконтачить не мог? Тут в дверь постучали, и какой-то лейтенант, олицетворяющий служебную необходимость, прервал их разговор. Прощаясь, Дима выразительно глядел в глаза Борису Аркадьевичу:  — Дядь Борь, позвони этому хмырю. Скажи, что отказываешься. Я тебя очень прошу… Ничего не ответив, Борис Аркадьевич только отмахнулся от него, якобы погружаясь в рабочие будни. * * * Идти на учёбу смысла не было. Дима заторможенно прикинул в уме перспективы ближайших часов, плюнул на всё и поплёлся домой. Голова стала ощущаться цельной чугунной болванкой, в которой не могла родиться ни одна умная мысль. Правда, одна появилась: надо немного отдохнуть. Последние сутки состояли из непрерывных безумных событий, а он даже заснуть сегодня не смог, так был переполнен впечатлениями. Поспал он всего несколько часов, но встал, ощущая себя гораздо бодрее, и самое главное с чётким устремлением: надо поговорить с Тимофеем. Кинул взгляд на часы — блондин уже давно должен быть дома. В знакомом дворе Дима остановился, с нежностью глядя на слабый голубоватый свет из окна на втором этаже: наверняка за компьютером сидит, глаза портит. На звонок в дверь хозяин не отреагировал, и Дима стал выбивать рваный ритм костяшками пальцев, жалея, что не знает азбуки Морзе. А через десять минут не выдержал и напряг голосовые связки, заявив в окружающее пространство, что всё равно войдёт в данную квартиру любым способом, и только от хозяина зависит степень неизбежных при этом разрушений. Сначала открылись все ненужные двери на лестничной площадке, последовали полукорректные разъяснения, какая дверь имелась в виду, и вскоре после этого раздался долгожданный щелчок замка штурмуемых врат, в которых образовалась щель сантиметров в пятнадцать. Когда Дима прошёл в комнату, аккуратно пристроив обувь и верхнюю одежду в микроскопической прихожей, негостеприимный хозяин уже сидел спиной к нему за ноутом. Он казался полностью поглощённым этим процессом, но намерений гостя это ничуть не изменило. Дима расположился так, чтобы наблюдать за Тимофеем хотя бы в профиль, и начал свой монолог. Концепцию предстоящего общения он выстроил по дороге, и пока что поведение хозяина в неё вписывалось идеально. Дима не собирался втягивать Тимофея в диалог, не собирался делать каких-то заявлений, признаний, обещаний. Он просто начал свой рассказ со слов: «Когда ты в свою кандейку за вещами ушёл…» И дальше по ходу событий. Негромко, неэмоционально, подробно, как записи хронометрии, он развернул перед Тимофеем всю картину происшествий за предыдущие сутки. Когда он перешёл на сегодняшний разговор с дядей, Тимофей уже давно не делал вид, что он один в комнате. Теперь он смотрел на Диму, а на экране ноутбука плавал, изгибаясь, виндоусовский четырёхцветный флажок. Хотя пересказ последнего разговора был чуть ли не стенографически точным, Дима плавно обошёл глубоко личные моменты, касающиеся его и Тимофея. Не готов он ещё к признаниям в любви. Даже дядьке признаваться, что он неровно дышит к преподавателю, и то было легче. Но не теперь, когда только-только оттаяли морские глубины самых красивых на свете глаз, когда зарозовела прикушенная в задумчивости нижняя губа, а на длинные, гибкие пальцы машинально накручивается соломенная прядка. Дима закончил рассказ словами:  — Встал и пошёл к тебе. Вот, всё и рассказал. Теперь, может, ты мне чего-нибудь скажешь? Бирюзовые глаза чуть прищурились.  — А что тебе интересно?  — Да вот, например, ты не очень удивился этому звонку. Тимофей отвёл помрачневший взгляд в сторону:  — Не очень. Это уже не первый раз происходит. Правда, раньше только с работы гнали. Теперь вот из города.  — А кто за этим стоит, знаешь? — Дима подался вперёд. Тимофей медленно повёл головой из стороны в сторону:  — Точно не знаю. А догадки к делу не пришьёшь. Он задумчиво смотрел в окно, а Дима, наконец-то расслабившись, сидел и бездумно любовался на своего белокурого идола. Но вот Тимохе пришла в голову какая-то мысль, и он снова обратился к парню:  — Так ты не знаешь, звонил твой дядя этому анониму или нет? - А? — Дима не сразу вник в смысл вопроса, потому что мысленно продолжал обводить линии шеи и плеч Тимофея, скрывающихся под свободной домашней кофтой. — Не знаю… Точно, надо ему позвонить! Он начал доставать телефон, но Тимофей остановил его:  — Подожди. Может быть, Борис Аркадьевич даже и позвонит ему, и откажется что-то делать, только толку от этого мало.  — Почему? — Диме как-то обидно стало от такой тщетности своих усилий.  — Откажется он, найдутся другие. Можно ведь разными способами надавить на человека. А он не остановится, пока меня не уничтожит. От того, с каким спокойствием он произнёс эти страшные для Димки слова, у парня дыхание перехватило. Он откашлялся, прежде чем смог выдавить:  — Ты всё-таки знаешь, кто это?  — Да какая тебе разница, кто! — отмахнулся Тимофей.  — Считаешь, никакой разницы для меня нет: болен ты или здоров, жив или нет? — голосом Димы можно было замораживать и резать одновременно. Прочитав в его лице что-то для себя небезопасное, Тимофей смутился:  — Да нет, я тебе признателен, только… — он замялся, но ненадолго, видимо, у него появилась новая идея, и он оживился. — Слушай, а ты можешь дядин телефон ненадолго взять? Незаметно для него? Дима задумался.  — В принципе, можно. Завтра у них с отцом банный день. Ходят они в одно и то же место, вещи там не воруют… Давай так сделаем: я с ними напрошусь, а из парилки ненадолго слиняю. Ты будешь где-то неподалеку, и мы можем встретиться. «Ой, прямо свидание назначаю…» — волнительно подумалось Диме. Видимо, Диме просто везло в последнее время на разработку и проведение всяческих операций. Вот и эта, по незаметному извлечению дядиного телефона из незакрытого шкафчика, прошла без сучка и задоринки. Пока Тимофей, сосредоточенно нахмурив брови, просматривал список входящих звонков, Дима ругал себя за несообразительность: случай выдался — подходящей не придумаешь. Ну и какого лешего он в простыню замотался, надо было полотенце эротичненько на бёдра намотать, и в таком виде на глаза блондину лезть. То-то он на Диму и не взглянул даже, сразу за телефон схватился. По тому, как замер Тимофей, глядя на экранчик мобильника, Дима понял: парень нашёл, что искал. Губы искривились в понимающей, горькой усмешке: «Надо же, и номер тот же остался…» Но Тимофей быстро собрался, и с видом главнокомандующего, отдающего войскам приказ начать атаку, стал быстро набивать СМС-ку. - Эээ, мы так не договаривались… — Дима протянул руку за телефоном, но Тимофей, не глядя, перехватил и сжал его кисть, продолжая свои неполномочные действия. Дима застыл от неожиданности: вырвать руку было нетрудно, но как оказалось приятно чувствовать властное давление этих тонких, но не слабых пальцев, от которых по всему телу начали прокатываться тёплые волны тягучего, карамельного удовольствия. Снова как будто в парилке оказался — сердце колотится, дышится с трудом, и ноги слабеют… - Всё, можешь возвращать на место, — он не сразу взял протянутый мобильник. Тимофей улыбнулся ему, но заметно было: не от веселья улыбается, слишком много в глазах усталости человека, спалившего за собой все мосты. — Спасибо тебе. Без тебя бы я не смог… И ещё я спросить хотел: та пушка, которой вы меня в подворотне пугали, она настоящая? Дима даже не сразу сообразил, о чём это он: настолько далёкими, почти нереальными стали события того времени, когда они увлечённо, с наивной детской жестокостью занимались травлей Тимофея. От непереносимого стыда Дима опустил голову, вся кровь прилила к лицу и шее. Не в силах произнести ни слова, он только помотал головой. Тимофей разочарованно хмыкнул, сказал: «Да не переживай так, дело прошлое», ещё раз поблагодарил и удалился. Тимофей давно ушёл, а Дима стоял и смотрел ему вслед, не обращая внимания на то, что давно замёрз в этой дурацкой простыне. Спохватился и вернулся в раздевалку, а потом и в парную.  То, что теперь блондина нельзя оставлять одного без присмотра, было понятно как дважды два. Непонятно было, как это сделать, чтоб не привлекать недовольного внимания родственников, учителей, товарищей, самого Тима… «Однако, как я вовремя и удачно с Катей разбежался, сейчас бы вообще как стреноженный ходил», — мелькнула последней мысль, перед тем, как Дима со счастливым уханьем погрузился в прохладную воду мини-бассейна. Баня очищает не только тело, но и мозги. В этом Дима убедился на собственном опыте. Потому как именно после банных процедур ему в голову пришла светлая мысль: почему бы опять не подключить друзей к слежке за Тимофеем. Опыт в этом деле у них накоплен огромный, дружба восстановлена в прежнем объёме и даже с привлечением ещё одного члена их сообщества, по крайней мере, Дима на это крепко надеялся. Он был совсем не против видеть рядом Ватрушку, парень ему импонировал по многим параметрам. Надо было срочно устроить совещание, и Дима решил объявить общий сбор на точке, сразу после занятий. По зрелому рассуждению, командир решил, что днем, в колледже, Тимофей и так будет на глазах. А вот по вечерам пригляд за ним требовался недетский, потому как Дима подозревал, что ничего хорошего тот самоубийственный огонёк в тимохиных глазах не сулит. Что задумал этот ненормальный социофоб, что было в той отправленной им СМС-ке, зачем ему оружие — Дима не знал. Сообщение Тимофей удалил сразу же после отправки, а что творится у него в голове, не признается, хоть надвое распиливай. Он опять начал избегать Диму, с утра сухо поздоровался — вот и всё общение за целый день. Общий сбор не состоялся по техническим причинам: за пропущенный позавчера день (это когда Дима предпочёл учёбе разговор с дядей Борей в его кабинете) его призвала к ответу педагогическая инквизиция в лице директора. И Дима стоически выдержал положенные пытки с терпением истинного христианского мученика. Страданий добавляло то, что по его прикидкам, у преподавателя химии уже должен закончиться рабочий день. И значит, его непутёвое «дитя» осталось без присмотра. Из кабинета директора Дима вылетел почтовым голубем, пытаясь на ходу набрать телефоны друзей. Но не успел: с подоконника спрыгнул ожидающий его Чук. Дима немного удивился: - О, а чего ты тут… один? Чук сделал неопределённый жест:  — Да так… Слушай, мне с тобой пошептаться бы надо.  — Да не вопрос. Погоди, я не понял: ты один, без Ваньки, неужели поссориться успели? - Нет, но всё возможно. — Чук непривычно отводил глаза, облизывал нервно губы.  — Ну-ну. Что у тебя всё возможно, это я знаю. Пошли в туалете покурим, на точке долго не высидишь, зад к скамейке примёрзнет. Чтоб им никто не помешал, Чук заклинил дверь в туалете кстати подвернувшейся шваброй. Закурил и тяжело вздохнул, не отрывая печальных глаз от выщербленных плиток на полу. Дима внимательно наблюдал за его душевным ненастьем, но выдержал только две затяжки:  — Рассказывай, что там у вас не так. За что ты с ним ссориться собрался? Чук поднял несчастный взгляд на друга:  — Он… он целуется…  — С кем? — опешил Дима. Щёки Чука тут же окрасились трогательно-нежным румянцем: - Дим, ты ж вроде не Пингвин… Со мной он целуется, со мной! Попробовал бы он с кем-нибудь другим… Чтоб скрыть неудержимую улыбку, Диме пришлось сделать вид, что он трёт лицо ладонями. - Ага, целуется… Ну, это же как бы нормально — любит парень, вот и целует… Чем ты недоволен? Не нравится, как он целуется? Чук опять отвёл глаза в сторону, но губы у него не слушались — дрожали, постепенно растягиваясь в довольную, кошачью улыбку: - Ну, почему сразу не нравится… Ничего так целуется… Я вот про что хотел сказать: поцелуйчики-то ладно, не жалко, а что мне дальше с ним делать? Дима, глядя на уже не улыбающегося, растерянного Чука, тоже посерьёзнел:  — Знаешь, Андрюха, я так понял, что силком он тебя в койку не потащит, так? — Чук кивнул, от оттенка «клубника со сливками» плавно перетекая к «закату в степи». — Тогда чего ты стремаешься?  — Да как ты не понимаешь? .. — Чук жалобно заломил брови «домиком». — Я-то хоть с девчонками спал, а он, по ходу, вообще девственник! До Димы начала доходить тяжесть ситуации:  — Точно… Тогда я вообще не знаю, что делать…  Нет, одна мысль в голову всё же пришла, и Дима не успел прикусить себе язык, как с этого предательского органа уже сорвалось:  — Может, у Тимофея спросить? В следующую секунду образ «мальчик-колокольчик увядающий» потерялся в туманной дали, и прежний Чук хищно усмехнулся, удовлетворённо потерев ладошки. Победно сверкая глазами, он уточнил:  — Так я всё же оказался прав?  — Прав, прав… — Дима решил, что пора воплощать в жизнь свои планы. — Давай так сделаем: я тебе сейчас объясню, что и зачем мне надо, и ты отправишься к Тимику. Заодно можешь извиниться за ту настенную живопись возле его подъезда. Успокоенный тем, что на сегодняшний вечер блондин не останется изолированным от общества, Дима отправился домой, чтобы спокойно поужинать, спокойно подумать и спокойно рассмотреть варианты возможного развития дел в ближайшем будущем. Но даже такой краткосрочный план оказался плотно накрыт медным тазом (оловянной кастрюлей, чугунной ванной… вариантов много, результат один).  — Дииима!  Ох, как Димке иногда хотелось, чтоб его имя состояло из одних только согласных букв! Даже самый приятный девичий голосок казался ему скрипом несмазанной телеги, когда вот так манерно начинали растягивать гласные. До подъезда оставалось метра три, и он бы был вне досягаемости, вот засада-то! Сделав морду кирпичом, да не простым, а огнеупорным, Дима обернулся. Мило улыбаясь, к нему направлялась Таня Карасёва, ближайшая подруга Кати. Дима быстро обежал глазами двор, но, кажется, девушка была одна.  — Привееет… — опять это невыносимое тягание кота за гениталии.  — Привет, чего хотела? «Рожай быстрее, детка, на дворе двадцать с гаком, причём в сторону минуса». - Ну, узнать хотела, как жизнь… «Как жизнь? Жисть — зашибись. Самая актуальная тема вечером, да на голодный желудок…»  — Нормально. Говори, чего надо, пока не обледенели тут с тобой на пару. Кажется, Таня забыла, что там у неё дальше по сценарию: она несколько раз растерянно моргнула, открыла рот и выпалила явно распирающую изнутри новость: - Дим, Катька с Базановым встречается! Дим, будь осторожнее, а? Ух ты, такая информация стоила того, чтобы поблагодарить Татьяну за добровольное окоченение в их дворе.  — Хорошо, что сказала, спасибо. Постараюсь быть осторожнее. Девушка кивнула, довольная, и убежала. А Дима пошёл домой, уныло размышляя о том, что проблемы растут и пухнут не по дням, а по часам. То, что Базанов станет для него проблемой, сомнений не вызывало. Отмороженный имбецил, немногим старше Димы, был для него с приятелями просто чумой египетской. Неужели Катерина могла связаться с таким, только для того, чтобы отомстить бросившему её парню? Если так, то воистину — все бабы дуры! На следующее утро Дима, утончённо извинившись перед Ватрушкой, перетащил за свой стол Чука: сладкая парочка едва не опоздала к началу занятий, а Диме не терпелось узнать результаты вчерашнего рейда Чука. За эти годы преподаватели притерпелись к их едва слышному перешёптыванию, и внимания уже не обращали. - Ну, как вчера к Тиму сходил?  — Нормально.  — Подробности будут?  — Тебе зачем? А, понял. Нееетушки, пускай тебе Тимик сам объясняет. С примерами…  — Дурак, я не про это! Всё спокойно было? Никто не приходил, не звонил?  — Ты всё-таки его ревнуешь? Чук откровенно издевался. Мстил, возможно. Узнав, где у друга ахиллесова пята, беззастенчиво пользовался возможностью поязвить, поглумиться, пока Дима не додумался сделать то же самое с ним самим. Придумав наиболее смущающий вопрос на обсуждаемую тему, он наклонился к уху Чука и прошептал несколько слов. И не успев толком отодвинуться назад, Дима уже мог наблюдать, как мгновенно и жарко вспыхнул парнишка. Коварно усмехнувшись и не дожидаясь ответа, Дима спокойно стал слушать преподавательницу. * * * Что-то подсказывало Диме, что наступления каких-либо неординарных событий придётся ждать недолго. Он не ошибся: ближайшая же суббота опять щедро подарила букет сильнодействующих эмоций, тряханула высоковольтным разрядом адреналинового шока. В выходной он решил наблюдать за «объектом» в одиночку. Высиживать во дворе целый день было нереально, поэтому он со всем доступным комфортом расположился на подоконнике подъезда в доме напротив. Рассеянно следя за редкими прохожими, он незаметно задумался. И едва не свалился с окна, сообразив, что высокая мужская фигура в тёмно-синей куртке — это и есть Тимофей. Он ссыпался по лестнице, на ходу натягивая вязаную шапку и перчатки. Со всей осторожностью он следовал за Тимофеем, и по всем признакам видно было: блондин не в магазин за хлебушком направился. Он шёл не торопясь, но уверенно, целенаправленно. Иногда, словно чуя слежку, останавливался и озирался по сторонам, но Дима успевал скрываться от его взгляда. Когда Дима понял, что Тимофей направляется к тому полуразрушенному музею, где несколько дней назад происходили столь памятные события, сердце у него застучало отбойным молотком. Что здесь могло понадобиться Тимофею? Почти подойдя к зданию, блондин остановился, будто запнувшись. Смотрел он на другую сторону неширокой улицы. Дима проследил за его взглядом. Нагло заняв часть тротуара, там припарковалась роскошная чёрная иномарка, и Тимофей смотрел на неё, как бы припоминая знакомые хищные обводы. Дорогая, блескучая игрушка для богатых и избранных. Ещё раз оглянувшись, Тимофей исчез внутри здания, а Дима, таясь, прокрался вдоль стены ближе к входу. Тоже посмотрел на машину:, а номера-то московские… И стараясь не производить ни малейшего шума, пробрался на опасные, как минное поле, развалины. Голоса двух собеседников слышались отчётливо. Не рискуя выглядывать, он прижался к стене рядом с проёмом, ведущим всё в тот же зал, и затаил дыхание. Незнакомый баритон с вальяжными столичными интонациями насмешливо протянул:  — Сюрприз, однако…  — Но не для меня, — Тимофей говорил спокойно, как всегда негромко.  — Я так понимаю, никого другого не будет, можно не ждать?  — Не жди. Это именно я хотел с тобой поговорить. Пауза, шорох мусора под чьими-то тяжёлыми шагами. - Ну, давай поговорим.  — Почему ты не хочешь оставить меня в покое? Я ведь тебе ничем больше не мешаю.  — Ошибаешься, милый. Мешаешь, и мешаешь именно своим существованием. Ты для меня — живое напоминание о том, что пять с лишним лет назад моя жизнь могла сложиться совсем по-другому, на совершенно другом уровне. А ты всё испортил… Это ты во всём виноват! Дима похолодел: из голоса пропали слащавые, протяжные интонации, зато появилась пугающая хрипотца какой-то безумной, фанатичной ненависти. Но Тимофей говорил всё так же неспешно, устало:  — Если я тебе так мешаю, если ты жаждешь от меня избавиться, то почему всё время делаешь это чужими руками? Зачем втягиваешь в это дело ещё кого-то? Ещё одна короткая пауза. Потом неприятный смешок:  — Ты ничего не понимаешь. В этом есть своя прелесть: побыть кукловодом, подёргать за верёвочки, посмотреть, как марионетка дрожит, спотыкается, падает… Я сначала решил, что мне достаточно оставить тебя без работы, но ты ускользнул от меня, как ящерка. Отбросил хвостик, сбежал из Москвы. Я даже не сразу тебя опять нашёл.  — Нашёл же… Может, прекратим это реалити-шоу?  — Не-е-ет, я так просто не сдамся…  — Ты тоже не понял. Объясняю. Я предлагаю тебе удовлетворить твою жажду мести прямо здесь и сейчас.  — Действительно, не понял… Чего ты хочешь?  — Уничтожь меня. Убей, проще говоря. Никакого оружия, правда, нет, так что придётся всё делать своими руками, но ведь в этом тоже есть своя прелесть, ты согласен? Сопротивляться я не собираюсь, но желательно не затягивать процесс сверх необходимого. В наступившем молчании Дима едва не сполз по стене, обмякнув от ужаса.  — Когда это ты успел стать психом? — недоумевал баритон. — Хотя… если к тебе так пристал синдром жертвы, зачем же сразу убивать? Даже непрактично как-то. Уничтожать можно по-разному. А для начала… Ну-ка иди сюда, шлюшка! Последовавший за этим возгласом шум возвестил, что разговоры, по всей видимости, закончились, и начался натуральный экшн. Прошло несколько позорных для Димы секунд, прежде чем ослабевшее от убойных эмоций тело начало повиноваться. Он ввалился на площадку, где разворачивалось основное действо. Хватило одного поворота головы, чтобы опять на миг застыть от вида того, как какой-то нехилой комплекции парень, заламывая Тимофею руки, пытается развернуть сопротивляющегося блондина спиной к себе. И всё… А он ещё спрашивал себя и крёстного, смог бы так, как Ватрушка? Оказывается, очень даже способен, на всё способен неплохой в принципе мальчик Дима Туманов, которого трудно сейчас узнать в рычащем по-звериному, взбешенном существе. Диму накрыло волной такой нерассуждающей, животной ярости, что он, кажется, забыл все заученные в спортзале приёмы, готовый пустить в ход не только руки и ноги, но даже и зубы, лишь бы порвать супостата, посягнувшего на его Тима. Дальнейшие события остались в памяти какими-то отрывочными, как при вспышках стробоскопа, картинами. Звуки также сливались в какофонию малоразличимых шумов: тяжелое дыхание, шлепки ударов, глухой стон, вой автосигнализации, отрывистые ругательства… Дима в горячке драки не замечал, что противник старается больше уворачиваться от его ударов, выжидая подходящего момента, когда юноша утомится, когда ослабнет его берсеркское безумие. Ловко уйдя от маха ногой, незнакомец достал его красивым боковым ударом в челюсть. Дима отлетел на пару метров, и, воспользовавшись секундной паузой, противник неожиданно исчез в проломе выхода. Внезапная пропажа врага немного отрезвила Диму, и он завертел головой, отыскивая Тимофея. Увидел его лежащим, и сердце ухнуло куда-то вниз. В очередной раз ослабевшие ноги легко подломились, когда Дима упал рядом с Тимом на колени, звал по имени, пытался поднять. Разглядев синюшную бледность и закушенные губы, окинув взглядом судорожно сжатое в комок тело, понял — очередной приступ. Быстро обшарил тимохины карманы и коротко взвыл. Пузырька с лекарством не было. Диме казалось, что прошло несколько часов, прежде чем приехала вызванная им «скорая», хотя на самом деле это заняло не более пятнадцати минут. Но первым на место очередного происшествия явился Борис Аркадьевич, которому Дима позвонил во вторую очередь. Окинув представшую картину взглядом медведя, насильно вырванного из зимней спячки, и выслушав лаконичный рассказ племянника, дядя Боря аж зарычал, идеально завершая образ хищника:  — Какого хуя ты мне не сказал заранее? Пацан! Сопляк! А если бы… Он раздражённо пнул попавший под ноги обломок деревянной рамы:  — Блять, сегодня же мэру скажу, чтоб с землёй сровняли этот гадюшник. Это же надо: за одну неделю две попытки изнасилования на одном и том же месте! Жертвы тут раньше приносили, что ли? Тима увезли в больницу, Диму в машину не взяли. Борис Аркадьевич крепко ухватил его за локоть, и, не слушая возражений, притащил к себе в кабинет, толкнул в кресло. Минуту стояла напряжённая тишина, затем усталый голос крёстного заставил Диму поднять голову:  — И что мне с тобой дальше делать, а?  — Со мной?! А почему со мной? Почему? Ты ведь не позвонил этому …? А он действительно Тима убить хочет! Борис Аркадьевич повысил голос:  — Прекрати истерику! Сказки он мне тут рассказывать будет… Где этот твой «он»? Где искать прикажешь? Дима упрямо сжал челюсти. Потрогал болезненно занывшую скулу, на которой уже начал расплываться багровый след.  — Я понял. Ты его искать не будешь. Не хочешь ты его искать. Тебя же попросили ему помогать. Может, даже денег пообещали… Мужчина задохнулся от возмущения:  — Да как ты! .. Но Дима уже полностью собрался и теперь смотрел на крёстного холодно, исподлобья.  — Я больше не буду ни о чём тебя просить. Я сам найду этого гада. Представив себе последствия этой встречи, Борис Аркадьевич застонал:  — Господи, за что мне всё это? Грешил, но ведь не настолько же! Не слушая его больше, Дима встал и вышел из кабинета. Проводив его взглядом, Борис Аркадьевич горестно вздохнул. Его рука уже сомкнулась на горлышке обязательного «антистрессового», как внезапно из коридора донеслись громкие крики, звуки чего-то падающего и прочие признаки происходящего там безобразия. Он торопливо поставил бутылку на место и выскочил из-за стола. В коридоре действительно творился беспредел. Его единственный, любимый племянник, ныне являющий главным возмутителем спокойствия, вырывался из рук удерживающих его милиционеров, стараясь дотянуться до парня лет 28-30, видного, прилично одетого, вполне интеллигентного на вид.  — Что здесь происходит? — начальнику положено брать ситуацию под контроль. – Так, быстро ко мне оба. Пока новый участник их безумного действа заходил в кабинет, Дима вцепился крёстному в рукав и прошипел на ухо: «Это он!» Борис Аркадьевич только кивнул: «Я так и понял». Когда общение вошло в более-менее общепринятые рамки, выяснилось, что молодой человек пришёл в отделение милиции, чтобы заявить о преступлении, как это делают все законопослушные граждане. Борис Аркадьевич с трудом подавил тяжкий вздох: все его усилия по ограждению племянника от близкого знакомства со статьями УК оказались напрасными. Он взял себя в руки и внешне спокойно спросил:  — Полагаю, вы хотите заявить о факте нападения со стороны этого молодого человека? — Борис Аркадьевич бросил на крестника уничтожающий взгляд.  — Ммм… Нет. У меня угнали машину. Оперативно-розыскные мероприятия шли своим чередом. Чтобы не провоцировать племянника, который и так глядел на заявителя, как бык на особо шустрого тореодора, Борис Аркадьевич оставил молодого человека у себя в кабинете, а племянника отдал под присмотр одному из подчинённых, пообещав в случае сопротивления запереть в «обезьяннике». Ситуация для Бориса Аркадьевича сложилась очень непростая. Нет, он уже сделал для себя выбор, и этот выбор был — интересы племянника. Но проблемы-то от этого выбора никуда не делись, и меньше не стали. Одна из этих проблем сейчас в больнице, а вторая — сидит и заполняет заявление. На чём можно сыграть в этой ситуации? Борис Аркадьевич знает, что пострадавший — его анонимный телефонный собеседник, но парень об этом не знает. Парень знает, что Борис Аркадьевич – тот, кому он звонил, но скажет ли об этом заочном знакомстве? Результат этой игры непредсказуем. Мужчина окинул ещё одним взглядом ближайшую к нему проблему: холёный, самоуверенный, явно при деньгах, и наверняка связи хорошие есть, чтобы в случае чего… Как же от него можно отделаться так, чтобы не повредить ни Диме, ни себе? От этих мыслей его отвлёк стук в дверь:  — Разрешите?  — Заходи, Григорий Семёныч. Что там у тебя?  — Машину нашли. От такой новости владелец даже вскочил:  — Где она? Я могу её забрать?  — Конечно, но не сразу. Машина сейчас находится на посту ДПС, там, где выезд из города. Угонщиков мы задержали, так что…  — Хорошо, хорошо… Но я хотел бы убедиться, что с машиной всё в порядке, — видимо, от радости и облегчения молодой человек готов был рвануться с места в любую секунду.  — С ней всё в порядке, можете не волноваться, — Григорий Семёнович успокаивающе кивнул, не отрывая глаз от потерпевшего. — Вы пока идите к дежурному, он вам поможет заполнить бумаги. Дождавшись, когда молодой человек покинет кабинет, оперативник повернулся к начальнику:  — Слушай, Боря, ты ничего такого в этом безлошаднике не заметил? Григорий Семёнович был старше начальника, знали они друг друга давно, и Бориса Аркадьевича нисколько не коробило такое обращение от сотрудника, которого он уважал за опыт, честность и многое другое.  — А что такое? — Борис Аркадьевич напрягся.  — Да не нравится он мне, мутный какой-то. - Ох, Гриша, знал бы ты, как он мне не нравится… Они понимающе переглянулись, и Григорий Семёнович продолжил:  — Ты ведь знаешь, что я почти пять лет в ОБНОНе оттрубил. Насмотрелся предостаточно на этот контингент… Вот и у этого красавчика как-то нехорошо зрачки расширены, да и ведёт себя подозрительно… А давай-ка мы его тряханём как следует? Интуиция Бориса Аркадьевича радостно взвизгнула, предчувствуя выход из безвыходного положения. Все положенные мероприятия были проведены в рекордно короткие сроки, и вскоре Борис Аркадьевич с наслаждением наблюдал, как глаза с предательскими зрачками бегают по строчкам протокола об изъятии из его машины белого порошка. Вес полиэтиленового пакетика вполне тянул на статью. Предупреждая предсказуемые заявления на тему «это мне подбросили», гражданин начальник продолжил:  — А это направление на наркологическое обследование, — с неменьшим удовольствием подсунул Борис Аркадьевич следующую бумагу. — Будете проходить добровольно или…? И это было не последним «или» в их беседе. * * * Дима сидел, опустив голову на сложенные на столе руки. Запал битвы давно прошёл, как и злость на крёстного, опять задвинувшего его подальше себе за спину, чтоб не путался под ногами. Теперь осталось только беспокойство за Тимофея: как он там, всё ли в порядке? Когда Борис Аркадьевич засунул его в чей-то кабинет под конвоем незнакомого капитана (как задержанного какого-то, вот позорище-то!), Дима, чтобы не сойти с ума от тревоги, позвонил Чуку. Попросил его с Ванькой поехать в больницу и узнать, как там Тимофей. Чук отзвонился где-то через час, сказал, что преподавателя вроде бы откачали, и сейчас он спит в палате интенсивной терапии под капельницами. Дима услышал, как скрипнул стул под немалым весом кого-то, севшего рядом. Поднял голову и пустым взглядом посмотрел на крёстного.  — Успокоился? Вот и хорошо. Ну, что я могу сказать, всё вроде неплохо закончилось. — Это для Бориса Аркадьевича исход дела казался очень даже неплохим, а как воспримет ситуацию влюблённый максималист семнадцати годов? Дима молчал, и дядя осторожно продолжил. — Наш москвич обратно к себе в столицу отбыл, пообещал никого больше не тревожить. Но я на всякий случай кое-какие бумажки у себя оставил… Без особого интереса Дима подтянул к себе один из листов и вчитался в официальный документ. Глаза остановились на строчке: «Маглицкий Владислав Иннокентьевич… Проживает… » Ниже попалась ещё одна фамилия, более чем знакомая. Дима немного растормошился:  — Базанов угнал его машину? - Да, с двумя дружками, такими же придурками, как он. Теперь есть на чём его прижучить, — никто не сомневался в социальной опасности отморозка Базанова, и теперь всё УВД было радо появившемуся поводу его «закрыть».  — Ну да, он же на машинах просто помешан, а тут такая тачка… — Дима подумал, что эта тачка сегодня буквально спасла его. Только столичное суперавто могло отвлечь Базанова от его скромной персоны. Ведь явно за ним по следам шли, и зачем втроём — тоже понятно…  — Спасибо. Можно, я пойду уже? Или ты меня теперь только с конвоем отпустишь?  — А ну не груби! Тут для него стараешься, из кожи вон лезешь, можно сказать, на должностное преступление идёшь! - Ну, ладно, извини, дядь Борь. Мне, правда, надо идти.  — Небось, в больницу побежишь, к нему? — Борис Аркадьевич нехорошо прищурился, но племянник только кивнул, не отводя бесстыдных глаз. Глядя из окна, как Дима торопливо, на ходу застёгивает куртку и бегом удаляется в направлении городской больницы, Борис Аркадьевич с тоской подумал, что опять сегодня не смог сделать ничего, что вернуло бы их жизнь в прежнюю колею. Каких-то пару недель, а уже всё летит вверх тормашками. * * * В больнице Диму ни в какую не хотели пускать к пациенту. В этом месте не помогала отшлифованная многократным употреблением наглость, и пришлось прибегнуть к другому испытанному средству: полезным связям и знакомствам. Того и другого оказалось в достаточном количестве, и вот уже Дима осторожно уселся на тонконогий табурет возле больничного ложа, поминутно поправляя сползающий с плеч халат (надеть нормально не получилось из-за ширины этих плеч, халатик оказался не по размеру). Вся эта попискивающая, поблескивающая, капающая медицинская хрень немного пугала Диму, в жизни не болевшего ничем страшнее ОРЗ. Поэтому он и не стал разглядывать окружающую обстановку, а сразу же жадно уставился на лицо Тимофея. Всё ещё бледный, как картофельный росток, или это в наступивших сумерках кажется? Свет в палате неяркий, чтоб больных не тревожить; какой-то страдалец на соседней койке, тоже опутанный шнурами да капельницами, периодически постанывает с закрытыми глазами. У Тимофея глаза тоже закрыты, но лежит он так тихо, что Дима невольно наклонился к нему, стараясь уловить незаметные вдохи-выдохи. Дышит… Наверно, не надо было так близко — словно в первый раз видишь. Вроде бы и изучил Дима лицо своего блондина до последней чёрточки, а вот так, на расстоянии дыхания, совсем по-другому всё воспринимается. Когда видна каждая ресничка, и крохотная родинка, прячущаяся в окончании левой брови, и трещинки на губах, и невозможно отвести взгляда от этих губ, к которым так и тянет прикоснуться, узнать их вкус… Дима, как зачарованный, медленно склонялся всё ниже над лицом Тимофея. В голове было пусто. Окликни его кто-нибудь сейчас, даже не услышал бы. Только губы словно кололо сотнями крохотных иголочек, так хотели они дотянуться до других, искусанных, припухших. Прикоснуться легко, шелково, чуть надавить, словно проверяя их мягкость, отзывчивость… И самым кончиком языка скользнуть внутрь, собирая всю сладость ощущений. Как хорошо… До одури, до неслышного, мысленного стона. «Нельзя, знаю, но сил нет самому прервать это, ну ещё хоть немного, чуть-чуть…» И в это время Тимофей шевельнулся, вздохнул глубоко, хрипло. Испуганно откачнувшийся Дима встретил расфокусированный, мутный взгляд бирюзовых глаз.  — Дима? .. Где это мы? Дима торопливо начал неизбежные объяснения, не меняющиеся за сотни лет существования медицины. Потом подошла медсестра и оттеснила его от кровати. Потом появился врач, и Дима постарался выжать из него всю информацию о состоянии Тимофея и ближайших перспективах. А потом его попросту выперли из отделения. Он шёл домой, всё время возвращаясь в мыслях к происшедшему в палате. Хотелось накрыть свой улыбающий рот ладонью, чтоб сохранить как можно дольше на губах память о краденом поцелуе. * * * Когда на следующее утро Дима заявился в больницу, купив по дороге яблок покрасивее, Тимофея там уже не оказалось. Пациент нагло сбежал в лучших традициях комсомольцев-добровольцев. Дима тут же отправился к нему домой, костеря на чём свет неуправляемого подопечного. Запаса изрекаемых по дороге ругательств хватило до самой двери. Но стоило только увидеть Тимофея, и вся заготовленная проповедь проглотилась с хорошей порцией слюны. Эти трогательно выступающие ключицы над краем старого растянутого свитера, эти ничуть не виноватые прозрачные глаза цвета морской волны, эти слегка улыбающиеся губы… Не смотреть, не смотреть! А он ещё сегодня как назло и волосы распустил! Они пили чай на маленькой кухне. Дима сам предложил не таскать посуду в комнату. Вкус у чая был для него непривычным: сорт из дорогих, которые в магазине стоят на верхних полках. Расписные жестяные банки с узкоглазыми девушками в ярких халатиках, похожими на мультяшных персонажей. К угощению он остался равнодушен: больше впечатлений вызывало то, как вынужденно близко к нему сидел хозяин. Дима всё же высказал свои претензии по поводу его поведения, и не очень-то мягко. Досталось Тимофею за всё: и за партизанское молчание, за суицидальные намерения, за отсутствие лекарства, за побег из больницы… Тимофей сидел молча, крутил в длинных пальцах чайную ложечку, не поднимая глаз от клетчатой скатерти. И вдруг перебил, резко, хотя и вполголоса:  — Зачем тебе всё это? Дима, не договорив, замер с приоткрытым ртом. Тимофей разглядывал его, нахмурившись; в глазах читалось такое ассорти чувств…  — Я же не слепой, вижу, как ты на меня смотришь. Думаешь, что-то хорошее из этого получится? Да ни черта подобного. Мне к тебе вообще приближаться не стоит, а то точно за педофила примут. Выбрось всё из головы, очень тебя прошу. Дима хватанул воздух пересохшим горлом. Своя чашка уже была пуста, и он взял тимохину, наполовину полную. Терпкая жидкость омыла пищевод, а горечь всё равно осталась. «Я же к нему всей душой… Я же его…» А вслух ответил так же сухо, отрывисто:  — Не думай, что так просто от меня избавишься. Я не как твой… бывший… И я тебя одного не брошу. * * * Последнюю пару отменили. Обрадованные одногруппники тут же разлетелись воробьиной стайкой. Дима решил, что удобнее всего дожидаться окончания рабочего дня у преподавателя химии в самом кабинете химии. Плевать, что там сейчас будут занятия у первокурсников, и сам преподаватель возражает. Зато можно будет сидеть в дальнем углу на подоконнике и спокойно смотреть на Тимофея Юрьевича. Ну, почти спокойно. Слушая запинающийся ответ какой-то незнайки, Тимофей по своей привычке стоял возле окна, бросая рассеянный взгляд на улицу. И вдруг напрягся, подался ближе к стеклу, словно желая что-то получше рассмотреть. Оглянулся, услышав звук с размаху захлопнутой двери. Потом посмотрел вглубь аудитории: Димы там уже не было. Привычка внимательно наблюдать за преподавателем опять помогла, Дима заметил и расширившиеся как бы от удивления глаза Тимофея, и непроизвольное движение к окну. Быстрый взгляд туда же: чёрная иномарка. Отсюда не понять, та же или другая, но это не важно, проверить всё равно необходимо. И Дима быстро покинул аудиторию. Он уже пересекал холл первого этажа, когда увидел возле щита с расписанием и прочей информацией незнакомого рослого брюнета с нездешней, непровинциальной внешностью. Сердце у Димы гулко бухнуло в груди, и подтвердило: да, не просто прохожий, на других непохожий… Он смотрел на мужчину, не отрываясь, и, видимо, почувствовав на себе его взгляд, брюнет повернул голову. - Эй, парень, не подскажешь, где тут у вас кабинет химии? Не отвечая, Дима разглядывал его во все глаза. Брюнет тоже молчал, недоумевая, что такого сложного он спросил. Потом пожал плечами и уже хотел уйти, но Дима сделал над собой усилие и сказал:  — Можно на пару слов? — и кивнул в сторону выхода. Брюнет дёрнул угольно-чёрной бровью, но направился за ним. Дима стоял на крыльце и смотрел на очередной прекрасный образец автомобильной промышленности. Хозяин машины (в этом сомневаться не приходилось) встал рядом и иронически спросил:  — И о чём речь пойдёт? Дима искоса глянул на него. Лощёный, богатый, властный, сильный, наглый, Димке не чета даже по последнему параметру. Ведь всё у такого есть, зачем ему ещё и Тим? Сжав в карманах куртки кулаки, Дима глухо спросил:  — Что тебе от него надо?  — Извини, ты про кого? — Тёмно-карие глаза непроницаемо смотрели на Диму. - Что. Тебе. Надо. От Тима. — Раздельно проговаривая слова, Дима видел, как от произнесённого имени темнота этих глаз ярко вспыхнула прорвавшимися наружу эмоциями…