Спокойствие, только спокойствие...

----------15 лет назад----------

      Илья вышел на улицу. Огляделся. В солнечных лучах у песочницы мелькала огненно-рыжая макушка Киры. Именно по нему, как по маяку, всегда можно было найти, где собиралась компания. Ребята сидели на бордюрах песочницы, млея под Солнцем, вяло пиная песок ногами. Они обрадовались, заметив Илью. — О, Илюха! Он что-нибудь придумает, — заявил Гришка с видом явного облегчения.       Гришка был самым старшим из всех, и его слушались — в основном потому, что с ним родители могли отпустить на соседний двор, не просматривающийся из окон. Поэтому его немилость считалась карой. Другой двор, правда, почти ничем не отличался от того, на котором они сейчас были: он был примечателен лишь тем, что туда не пускали. — Скууучно, аж жуть, — простонал Кира. — Спасай, Илья. — Давай, придумай что-нибудь, — поддержал Егор рыжего. — Мяч есть? — спросил Илья. Ребята кинулись откапывать из песка мяч.       Илью во дворе любили, потому что он всегда мог придумать новые игры. Сам же Илья не видел в этом ничего сложного, напротив, выдумывание для него тоже было своего рода игрой, только куда более интересной: ведь тут был полный простор, не нужно было кого-то слушаться, не было правил и ограничений. Главное — чтобы было интересно. Также его уважали за твердость и решительность. Именно его, а не Гришку всегда агитировали умасливать родителей после очередной проказы. Смелость ребенка всегда действовала на взрослых ошеломляюще, и они не решались его ругать.       Илья нашел палку и стал расчерчивать площадку на земле. Мальчишки с интересом наблюдали за ним, Гришка с довольным видом держал мяч. — Один встает сюда с мячом. Двое туда, еще двое там, на круги. Здесь будет стоять защитник… — начал объяснять Илья, используя палку как указку. Он знал, что правила ребята сразу не запомнят. Но они все равно внимательно слушали, предвкушая новую игру. — О, это же четырехглазый! — крикнул вдруг Денис. Все сразу оглянулись на черноволосого мальчика, проходящего по краю площадки. Илья не знал его. Возможно, он и видел его раньше, но особо не замечал. Он спросил у Киры, кто это. — Четырехглазый это, не видишь что ли? — отмахнулся рыжий и побежал за остальными, бросившимися нагонять незнакомого мальчишку.       Илья двинулся за ними. Увидев несущуюся к нему толпу, мальчик на секунду замер, а потом побежал от них. Но Гришка со всей силы запустил в него мячом, попал в спину, и мальчик упал. Ребята восторженно взревели, обступив жертву. — Ты принес нам новые игрушки, четырехглазый? — спросил Гришка, стараясь делать голос ниже, подражая взрослым.       Он наклонился и поднял красную машинку, вылетевшую из рук мальчика. Тот попытался подняться и отобрать игрушку, но подскочивший Егор толкнул его в плечо, заставив остаться на земле. Новый одобрительный хохот. Больше мальчик не пытался встать. Илья подумал, что это неправильно. Вместе с мальчиком он почувствовал обиду и страх. Потом почувствовал злость. Его друзья вели себя как животные, и это было ему противно. Позерство Гришки, подобострастный смех ребят и беспомощность незнакомого мальчика толкнули его вперед. Сжав зубы, Илья пробрался через толпу — те с готовностью пропустили его, думая, что он тоже хочет поиздеваться над их жертвой. Некоторые, замечая, что Илья до сих пор сжимает в руке палку, еле сдерживали испуганно-предвкушающее хихиканье. Но он, подойдя к мальчику, протянул ему руку, думая помочь подняться. Тот отпрянул, заподозрив в этом подлость. Тогда Илья развернулся к Гришке и протянул руку ему: — Отдай машинку. Ребята взволновались, удивляясь такому повороту. Они стали оглядываться на Гришку, ожидая его действий. — Ты чего, Илюха, — нахмурился он, — за четырехглазого заступаешься? — Я сказал, отдай. — А ты забери, раз такой смелый.       Без лишних слов Илья рванул вперед. Гришка неумело выбросил вперед кулак. Смазанный удар в лицо сбил замах палки. Но Илья, не сбавляя разгона, врезался в его грудь плечом. У Гришки от удара сперло дыхание, и он пошатнулся. Илья тем временем выхватил у него из руки машинку. Заметив Егора, прыгнувшего к нему сбоку, он развернулся и врезал нападавшему палкой. Тот сразу отлетел, взвыв и держась за ухо.       Илья с поднятой в одной руке палкой и зажатой в другой руке машинкой, смаргивая влагу с глаз, выступившую от болезненного удара в нос, отступил к черноволосому мальчику. Но никто больше не нападал. Если бы они бросились всей толпой, то, конечно же, завалили бы его, но твердая решимость во взгляде бывшего друга и кровь, тонкой струйкой потекшая из носа по губе, не позволяла никому из них осмелиться стать первым. — Ты… Ты еще получишь, Илюха! — проблеял Гришка, потирая солнечное сплетение.       Тот не ответил. Дождавшись, пока компания отойдет обратно к песочнице, он утер рукавом кровь и повернулся к мальчишке, все еще сидевшему на земле и изумленно переводившему взгляд с отступивших ребят на него. Илья откинул палку в сторону и снова протянул ему руку. Очки действительно смотрелись комично на детском лице, но он решил, что это вовсе не повод изводить кого-то. Гришка вот уже полгода ходил с брекетами, сверкая ими в лучах Солнца и по-дурацки шепелявя, но никто и не думал над ним смеяться. Илья подумал, что во всем этом есть что-то до жути противное и неправильное. На этот раз мальчик подал руку в ответ. — Тебя как зовут? — спросил Илья, помогая встать ему на ноги. — Держи. — Он сунул ему в руки машинку. — Женя, — ответил мальчик, смущенно опуская глаза. — Спасибо…       Илья пожал плечами в ответ. Почувствовав щекотку в носу, он снова утер кровь. Хрящ неприятно хрустнул. Боль плясала где-то на поверхности кожи, под ней же все онемело, будто носа и не было. — Они давно тебя достают? — Пару недель. — Так а чего ты им не врезал в ответ? Побежал ведь еще… — Женя не ответил. — Ладно, пойдем-ка лучше отсюда, — сказал Илья, оглядываясь на компанию ребят, волком смотревших на них от песочницы. — Они ведь теперь больше не захотят с тобой дружить. Из-за меня, — проговорил Женя, не сводя глаз с красной машинки в своих руках. — А я и не хочу теперь с ними дружить. Теперь ты мой друг. Уверенность в голосе Ильи заставила Женю поднять на него глаза. Улыбка преобразила лицо черноволосого мальчика, словно где-то внутри у него включился свет. Она очень понравилась Илье.       Позже выяснилось, что их отцы — старые друзья, бывшие когда-то не разлей вода. Они очень обрадовались неожиданной встрече друг с другом и утверждали, что не зря их сыновья познакомились сами, без их помощи, и снова свели их вместе.       Женя оказался веселым и добродушным другом. С ним было легко общаться, и они быстро нашли множество общих интересов. Илья ни разу не пожалел, что заступился за него, оставив предыдущую компанию. Гришка иногда задирался, но остальные, видя, что Илья ни капли не боится, стоя перед ними в полный рост и уверенно глядя прямо в глаза их вожаку, отступали, говоря, что нечего тратить время на этого «предателя».       Видя смелость и решительность друга, Женя тоже становился увереннее в себе, перенимая силу воли, упорство и даже какое-то бесшабашное бесстрашие. Спустя некоторое время он перестал бояться нападений других мальчишек, научился давать отпор даже в одиночку. Но спокойнее и увереннее всего он все равно чувствовал себя вместе с другом. Упорство, смелость и неудержимый полет воображения Ильи восхищали его. В этого мальчишку с твердым взглядом хотелось верить, за ним можно было идти куда угодно и не бояться ничего.       Но если Женя находил в нем спокойствие внешнее, то Илья находил внутреннее. Он наслаждался теплом и веселостью Жени. Его дружелюбие и доверие наполняло Илью силой, его смех грел сердце, с ним ему было хорошо и уютно. С ним он отдыхал от всех трудностей и случайных невзгод. Женя был Солнцем, к которому тянулась душа.       Вскоре они обнаружили, что оба любят конструировать и придумывать несуществующие здания. Конструкторы вызывали у них восторг, и они с упоением строили из них странные сооружения, часто разваливающиеся от малейшего дуновения. На пару они рисовали дома и комплексы, в которых потом и сами не могли разобраться. Они даже попытались построить домик на дереве, но он сразу развалился. Дед Макар, дремавший до того под деревом и едва не получивший по макушке упавшей доской, мудро промолвил, тактично стараясь не дышать в их сторону перегаром, что, чтобы что-то построить, прежде надо знать, как вообще строить.       Илья запомнил эти слова. А где еще узнать, как строятся настоящие дома, если не на стройке? Но идущих строек у них рядом не было. Только заброшенные — в, так называемом, старом районе.       Старый район носил дурную славу. Когда-то компания, взявшаяся за его застройку, обанкротилась, и этот район остался один на один с энтропией, вяло осыпаясь протезами из строительных лесов. Это был район-свалка. Трущобы. Изгрызенные временем здания поломанными зубами торчали за высоким забором. Сколько всего можно было бы узнать в этом месте? Но взрослые строго-настрого запрещали туда соваться. Старшие же ребята старый район облюбовали, и по ночам оттуда доносились панковские песни и крики.       И Илья решил, что если он хочет больше узнать о строительстве, то ему просто необходимо посетить этот район. Он же никогда не отступал перед трудностями. Но нельзя ведь пускаться в приключение, не взяв с собой друга. Жене наверняка тоже интересно будет посмотреть на строительные леса и балки, торчащие из плоти камня. — Илья, ты уверен? — спросил Женя. Его лицо выражало муку: ему хотелось в старый район вместе с Ильей, но такая авантюра его все равно пугала. — Конечно, уверен. Да и старшие все время там пропадают — и ничего с ними не случается. Женька, не трусь, пошли! И Женя согласился, уступая желанию друга.       Для двух проворных мальчишек никакой забор не помеха. А за ним начинался уже совсем другой мир. Полуразрушенный, грязный. Здесь не было рук, готовых убрать беспорядок, залатать дыры. Здесь бывали только старшие, сорившие окурками и плевками, оставлявшие после себя пустые бутылки и их осколки, вязкий смрад алкоголя, дыма и пота. — Ого, мы прямо как сталкеры! — прошептал Женька, изумленно озираясь по сторонам. Шепот гулко разносился по руинам. — Кто? — Люди, которые выбираются в Зону, которую пришельцы оставили, и собирают там всякие классные вещи. Мы с папой читали!*       Илья кивнул, принимая это во внимание. Его друг часто пропадал за книгами, что казалось ему странным, но вовсе не ужасным занятием. После чтения Женя всегда светился прочитанными историями, говорил их фразами, чаще всего непонятными. Но Илье нравилась его увлеченность, пусть и непонятная ему: его всегда интересно было слушать.       Путешествие по Зоне было веселым приключением. Неизведанные странные пейзажи лишь возбуждали любопытство. Женя вскоре забыл свои опасения и вместе с Ильей с интересом рассматривал торчащие балки, пруты ржавой арматуры, бетонные котлованы. Осторожный шепот сменился смехом. Неуверенные шаги по самым краям улиц сменились лихим бегом.       Илья забрался по выщербленной стене на торчащую над пустотой балку. Все остальное в здании уже обвалилось. Он пробежал по балке до конца и огляделся. Внизу — пустота прохода меж каменных руин, вверху — пустота неба. Случайный взгляд вдруг выловил в здании неподалеку неожиданную целостность. Снизу оно выглядело разваливающейся грудой, а отсюда стала видна структура. Несущие стены, балки, отделяющие этажи, наметки лестничных пролетов, полуразвалившиеся строительные леса. Он начал понимать что к чему. — Илья, спустись, пожалуйста! — донеслось снизу. — Ты опять трусишь?! — крикнул он. — Жень, лезь сюда! — Илья, пожалуйста, спускайся! Мне кажется, все сейчас рухнет! — Трус! — Он топнул ногой. — Да все здесь крепко… Балка ушла у него из-под ног. Грохот оглушил, испуганный вдох втянул пыль и каменную крошку. Все закрутилось, что-то ткнуло в бок. Он инстинктивно закрыл голову.       Когда шум кончился, он поднял голову. Его спасло то, что он стоял на конце балки, висящей над пустым пространством. Поэтому на него ничего не упало. Болели ребра от падения, глаза щипало от пыли и легкие заходились кашлем, но с ним все было в порядке. — Женя! — хрипло крикнул он.       Друг не отозвался. Илья побрел туда, откуда до того слышал его голос. Он не сразу различил распростертую фигурку друга, припорошенную бетонной крошкой. Из-под камней и балки, придавившей тело, начала течь бурая кровь. Очки куда-то делись, и оттого лицо друга казалось еще более беззащитным, непривычным. Илья бросился к нему, звал по имени. Женя не реагировал. Попытался сдвинуть балку — не вышло. Он стал сбрасывать с него куски стены, становившиеся красными и скользкими. Увидел, что одну его ногу пропорол прут арматуры. Кровь сочилась из раны, и ее было все больше. Он понял, что не может ничего сделать. Он просто слабый глупый мальчишка, а друг, возможно, умирает. Или уже… Илья отбросил эту мысль и со всех ног бросился за помощью.       Женя выздоровел. Пару месяцев ему пришлось поваляться в больнице, залечивая треснутые ребра и сотрясение мозга. На правой ноге так и остался продольный шрам. Взрослые бушевали.       Илья навещал друга, и, несмотря на то, что Женя, кажется, даже и не думал о том, что в его травме кто-то мог быть виноват, не чувствовал прежнего тепла. Доверчивая улыбка стегала как кнутом. Дружелюбные веселые слова лишь оттеняли предательство. Как он когда-то ненавидел шакалью толпу ребят, обижающих незнакомого черноволосого мальчика, так теперь он ненавидел себя. Чувство вины пожирало его изнутри. «Это все из-за того, что я нарушил правила. Все из-за моих тупых идей. Все из-за моей упертости», — думал он.       И он решил больше не повторять ошибок: перестать переть везде напролом, не выдумывать несуществующих вещей, слушать, что говорят, следовать правилам. Если есть река — нет смысла сворачивать и биться о камни. Он решил отдаться течению, смирить себя. Чувство вины с радостью сожрало и бесстрашие, и решительность, и смелую фантазию.       Илья стал неосознанно отдаляться от Жени, закрываться от него. Того это пугало. Он пытался разговорить друга, повторял, что совсем не обижен, что шрам ему даже нравится — как напоминание об их приключении. Но доброта Жени еще больше распаляла вину. Илья не мог простить себя за то, что ненароком сделал с единственным другом.       В итоге стало ясно, что это конец. Илья стал холодным, неправильно правильным для ребенка. Он говорил не больше нужного, делал только так, как велели, ни больше, ни меньше. Отрешенный взгляд ставил в тупик всех, кто знал его раньше.       Изменения в друге поставили Женю перед сложным выбором. Но он не мог бросить того, кто спас его из роли жертвы. Того, кем он восхищался и кого безумно любил. И он решил, что если не может греть, то будет жечь. Он станет врагом своему другу. Не даст ему полностью погрузиться в себя, утопить все свои эмоции в апатии и безразличии. Будет вызывать на себя злость и ненависть, только чтобы он перестал пожирать сам себя, чтобы он начал хоть что-то чувствовать. Ведь не секрет, что отрицательные эмоции вызвать проще всего. Может быть через такую «терапию» Женя сможет вернуть Илье его былую сущность? Это будет сложно и трудно, но у него уже был хороший пример безграничного упорства и бесстрашной решимости.