God of the Shadows

На часах была еще половина четвертого, когда Мелло встрепенулся и сонно взглянул время. Краем глаза он заметил светящийся монитор и сгорбленную фигуру Мэтта, усевшегося напротив в мягком кресле. — Ты что, уже встал? — сиплым со сна голосом спросил мафиози. — Даже не ложился, — пробурчал Мэтт, принимаясь постукивать по клавишам. — Интересное, должно быть, дельце. — Не то слово. — Что-то нашел уже? — Да. Я не думаю, что оно тебе понравится, но мне кажется, мы имеем дело с маньяком, у которого как минимум десятилетний стаж, — Мэтт откинулся на спинку и повернул экран ноутбука. Мелло перебрался поближе, и хакер начал пояснять: — Это строго засекреченное дело, и это было отнюдь не государственное решение. Это было решение семьи Скайуокер. — Скайуокер? — пробормотал Мелло, вглядываясь в монитор. Там были небольшие сухие данные о членах этого семейства с небольшими черно-белыми фото. — Да. Скай из этой семьи. Но вот данных о ней практически никаких. Ни имени, ни фотографий, ни анализов — не сохранилось ничего. Она упоминается здесь только как «младшая дочь четы Скайуокер». — Этелберт Геральд Скайуокер, сорок пять лет, — Мелло хмыкнул. — Надо же, какое имя. — Да они тут все такие… — Мэтт прокрутил колесико мышки. — Кейтлин Беатрис Скайуокер, Алоис Эмиль Этелберт Скайуокер… Должно быть, знатная была семейка — с такими-то именами. Мне всё больше становится интересно, как же нашу красотку-то зовут. — Если у неё вообще есть имя, — прошептал Мелло. — Погоди. Останови здесь. Что это? — Это то, что я хотел тебе показать, — Мэтт усмехнулся, зажимая губами сигарету и чиркая зажигалкой. — Хоть эта чудо-семейка и отваливала космические суммы, чтобы укрыть свою дочь от широкой общественности и психушки, кое-какие данные остались. — Это записи… Имена пациентов у доктора Салливана… — Ага. Я решил прошерстить известных психологов-психиатров в то время, и наткнулся на него. Известный старикашка был. Но он двинул кони уже очень давно. Скай была одной из последних его пациенток. — А ты не заметил, что она всегда становится последней? У детектива, одного врача, другого… — Ну, тогда ей было семь лет, — резонно заметил Мэтт. Мелло кивнул. — Просто интересный факт. — Мелло, я тут что подумал… — А? — А ведь ваш Родд голова. Ни её имя, ни происхождение практически никому неизвестно. Её можно использовать в твоем плане против Киры, — Мелло цыкнул, перехватывая мышку и потесняя Мэтта с кресла. — Нет. Она слишком ненадежна. Я пытался вдолбить это Родду, но безрезультатно. Порой я начинаю думать, что он просто гора мышц, обросших жиром, которым жизненно необходима смертельная доза адреналина. — Ну, судя по тому, что я нашел, Скай ему это в состоянии обеспечить. — Покажи, — хрипло прошептал Мелло, подаваясь вперед. Мэтт кивнул и включил какую-то видеозапись. Картинка постоянно дребезжала и прерывалась, сопровождаясь неприятным шумом, хрипами, металлическими визгами. Но Мелло разглядел в черно-белом мареве хрупкую детскую фигурку, съежившуюся на стуле в почти пустой комнате. Спиной к камере сидел человек в белом халате — статный и широкоплечий. Он закинул ногу на ногу и сцепил руки в замок на колене. Он покачивал ногой, изредка наклонял голову набок (Мелло узнал этот примечательный жест — так иногда делала Скай, когда прекращала плотоядно скалиться и будто бы уходила в себя), поводил плечами, иногда протягивал руку к девочке. — Подожди немного, сейчас шум исчезнет, — шепнул сбоку Мэтт, обдав ухо прокуренным дыханием. И впрямь, скоро мафиози услышал глубокий, чуть сиплый голос, который выдавал в говорящем мужчину пожилых лет, повидавшего немало на своем веку: - …так, выходит, всё дело в твоем старшем брате? Вы ссоритесь? — Скай в ответ покачала головой, тут же втянув её в плечи. — А что тогда? — Алоис, он… — голос у маленькой Скай был высокий, чуть надрывный, как после продолжительных рыданий, — он пытался меня оградить. От неё. — От кого? — Это наш секрет. Мой и моего брата. Он просил никому не рассказывать. — Почему? — Это станет позором для благородного дома Скайуокер. — Звучит слишком штампованно, — прокомментировал Мелло. — Да ты посмотри — у неё глаза стеклянные… Что за бред. - Понимаешь, милая… Врачи нашли на теле твоего брата множество синяков и… как бы сказать? Наверное, порезов… Чтобы помочь твоему брату, ты должна рассказать, в чем суть проблемы. Скай медленно отвернула голову. Было видно, как она судорожно сжимает кулаки. Что-то в её мимике изменилось. — Мне достаточно того, что Я знаю, в чем суть проблемы. — И каким способом ты намерена её решить? — мягко спросил Салливан. — Путем абсолютного искоренения её источника. Запись внезапно зашумела и оборвалась. — И это всё? — приподняв брови, спросил Мелло. – Всё, что ты смог достать? — Нет… существуют еще некоторые записи, но они слишком обрывочны и, на мой взгляд, не несут в себе никакой полезной информации… — За исключением этой, что ли? — Ты видел, как изменилось её лицо? Это единственная запись, где Скай говорит об убийстве — не прямо, но крайне прозрачно намекая. Мелло устало плюхнулся на стул рядом. — Ты всё-таки думаешь, что убийца — это она. — А кто же еще? Все «симптомы» на лицо, как говорится. — Что-то еще есть? — Мелло раздраженно потер лоб. — Да. В живых был оставлен только привратник — тот еще молчун, но он тогда был в отъезде, когда…ну ты понял. Мы можем потрясти его на счет этой семейки. — И где же он сейчас? — В доме престарелых, за городом, у старого пляжа Портсмута. Мелло глядел на него слишком сердито из-под слипшихся прядей отросшей светлой челки. — И ты мне говоришь это только сейчас? .. *** После убийства Оуэна, мне становится только хуже. Мне кажется, что я наконец-то дошла до точки —, но какой, я не знаю. Алоис приходил раньше только когда мне требовалась помощь, и каждый раз он забирал кого-то с собой. Но теперь мне кажется, что в этот раз он хочет меня. …Если бы он поманил меня за собой тогда… Истерика начинает сдавливать мою грудь. Диафрагма быстро-быстро сокращается, и я задыхаюсь. Алоис стоит рядом и непонимающе смотрит на меня. Чего ты хочешь? — Чего ты хочешь от меня?! Пошел вон!!! — я рыдаю, стремительно обессиливая. Меня снова накрывает удушливая волна, что-то с отвратительным щелчком затягивает меня назад, в темноту — в тот ад, в котором я жила. Мне семь лет, а за окном осень. Я люблю наблюдать за огненными и чернеющими на земле листьями, которые Морган жестоко накалывает на грабли и с остервенением собирает в живописные кучи по краям газона. Я едва достаю носками до пола — поэтому я практически повисла на подоконнике и стою под порывами холодного соленого ветра, летящего с пристани. Алоис приехал всего несколько часов назад. Но меня печалит не это — как всегда потрепав меня по волосам всего несколько секунд, он отправился куда-то вместе с матерью, которая все время требует его внимания. Не понимаю эту женщину. Ведь у неё есть отец, её обожаемый сэр Этелберт, который приезжает поздними ночами два-три раза в неделю и надолго запирается с ней в спальне. В остальное время у неё есть подружки, с которыми она проводит свое время, всегда забывая про меня. Но мне и не нужно её общество. Я его ненавижу. Веет от неё чем-то нечистым, противным… Мне не нравится, что она забирает Алоиса так надолго. Поэтому сейчас я спрыгну с подоконника и пойду к её покоям — о чем же они там разговаривают так много? Мне до сих пор хочется это забыть, как самый страшный кошмар. Тогда я была ребенком — и не могла полностью объяснить себе, дать название тому чувству, что обхватило удавкой мое горло. Но тогда одно я знала наверняка: я ненавидела эту женщину, эту шлюху, которую я никогда в своей жизни не считала матерью. В этой гулкой тишине, изредка прерываемой их прерывистым дыханием, я считаю гулкие удары своего сердца. Раз… два… три. Раз…два…три. Напротив родительской кровати, на которой расположились мой брат и эта женщина, есть камин, над ним — два охотничьих ружья. Я припоминаю, что мой отец, как и его почтенные предки, очень любит охоту. На один из моих дней рожденья он подарил мне красиво отделанный кинжал, инкрустированный разными цветными камнями. Он был очень дорогим, но я даже и не знала, куда могу приложить этот манящий кусок смертоносного металла. Но теперь я знала, куда. В грудь, в шею, в голову! В моей голове отчетливо рисуется картина жестокого убийства. Мой брат прикрывает глаза и сглатывает. Его голова запрокинута назад, рубашка расстегнута. Он содрогается — и мне хочется верить, что от отвращения. Когда рука этой женщины проникает под брюки, я срываюсь. Тогда мною двигала ревность. Банальная женская ревность. Смешно подумать (и страшно), но я воспринимала мать как соперницу в борьбе за любовь брата. Но тогда я себе всё поясняла просто: он мой брат, я его сестра, и что наша любовь — лишь трогательная детская привязанность, а леди Кейтлин делает что-то ужасное, омерзительное, что она падшая, навеки падшая женщина, и что за то, что я своею же рукой отправлю её в Ад, Небеса простят меня. Алоис мягко укачивает меня на руках — ободряюще гладит по иссушенным щекам и скулам, целует глаза. Плод ли он моего воображения или призрак, что мстит мне так жестоко? Я сжимаю его невероятно теплую ладонь, касаюсь её обветренными, потрескавшимися губами. Я ведь так люблю его, так люблю… Слезы безостановочно катятся по щекам. Сколько же времени мне понадобилось на то, сколько смертей и жертв — чтобы понять, что и моя любовь больна и противна Небу? Меня пробивает тихая, сумасшедшая истерика. Теперь все становится на свои места. *** — Это здесь? — отрывисто спросил мафиози, когда машина с глухим, вкрадчивым рокотом мотора подкатила по неровном дороге к мрачному особняку, адаптированному ныне под дом престарелых. — Стал бы я тебя завозить в такую глушь ради нелепой шутки, — отозвался Мэтт, чиркая зажигалкой. Билл и Джейсон остались в отеле — все одно от них никакого проку, только распугают весь персонал, состоящий из подрабатывающих трепетных студенток с постепенно расшатывающимися нервами под трепом немощных ворчливых стариков. — Нам нужен Джеймс Морган, — Мелло оперся руками о стойкой, за которой пряталась полная женщина с несколько дряблым лицом в очках в позолоченной оправе на длинной цепочке. — А кем вы приходитесь ему, молодой человек? Мелло внутренне поморщился — как же он ненавидел эти высокие дребезжащие старушечьи голоса, которые невольно напоминали ему давно позабытую сварливую старушку-соседку в Кёльне, которая постоянно ругала его, когда он пугал новенького молочника и брызгал её любимого кота ледяной водой. — Племянник. Женщина подняла на него пристальный взгляд и заговорила резким пониженным голосом. — Но в его досье нет никаких пропавших блондинистых племянников, мистер… — Морроу. Я Томас Морроу, внебрачный сын его младшего брата, погибшего в Афганской войне. Вырос в приюте. Решил отыскать единственного живого родственника, — отчеканил Мелло. — Спрошу еще раз: я могу видеть своего дядю? И, едва услышав в свой адрес высокомерное «Конечно», зашагал по коридору, у которого замерла молоденькая девушка в растянутом свитере. — Милочка, комната номер пятьдесят четыре, проведи мистера Морроу к мистеру Моргану. — Он крайне сварливый старик, — испуганным полушепотом известила его девушка, пока они приближались к нужной комнате. — Будьте, пожалуйста, с ним помягче. Он потерял всё, что имел, и после произошедшего вторично… Его мир подкосился. Мелло заинтересованно повернул голову. — Вы ведь слышали о девочке той семьи, где он работал? — Да. Дверь со стеклянной ребристой вставкой (скорее всего, декоративной — сквозь неё ничего не разглядеть) бесшумно открылась, и Мелло зашел внутрь. У окна стояла коляска, в которой удобно расположился крепкий старик, заботливо укрытый пледом, наблюдающий за ссыпающимися хлопьями мокрого снега за стеклом. — Итак, чего же ты хочешь, слюнтяй? *** 2001 год, 22-е декабря, Портсмут. Это были очень длинные полгода. С того случая в начале сентября, когда я грозилась убить Кейтлин, если она еще раз посмеет прикоснуться к моему брату у меня же на глазах, дни стали словно восковыми. Меня объявили душевнобольной и начали таскать по врачам. Алоис пытался защитить меня, но его в принудительном порядке сослали в колледж. В свою очередь, я сказала этой женщине что, если меня упекут в дурдом, я расскажу всем, в особенности — отцу, что происходило в его спальне. И как я поняла, далеко не в первый раз. Алоис отказался говорить со мной об этом, сказав лишь «ты еще слишком маленькая, чтобы все понять» и ткнув меня пальцами в лоб. Когда в ответ поцеловала его в щеку, он как-то стушевался и слишком быстро ушел. Писать он начал мне только через полтора месяца — ни к чему не обязывающие, вежливые, заурядные фразы. Мне было очень больно. Мне его жутко не хватало. Мать вняла моим угрозам и оставила меня в покое. Но вот врачи, в особенности — известный в Портсмуте назойливый старик Салливан – нет. Мне приходилось прятаться у Моргана, который, однако, всё знал. Он даже рассказал мне, что видел пару раз… Мне становится всё хуже и хуже. Вспышки невнятной злобы и ненависти, направленные чуть ли не на весь мир, чередуются с днями слоновьего спокойствия или же истинно детской беспечности. Я не могу понять, что происходит. В голове до сих пор не укладывается, что я видела в начале осени, и как, как это могло случиться. Неизвестно почему, я и впрямь начала искать оправдания для своей матери. Сжимая голову, я повторяю выдуманные фразы наизусть, которые стирают, как ластик, отчетливую картинку в памяти, растворяют, словно ацетоном, и неумелыми, слишком яркими красками рисуют иные картинки. Я принимаю таблетки четыре раза в день. Вместе с ними — транквилизаторы. Недавно я срывалась на Моргана, но вот за что — не помню. У меня навязчивая идея. Я увидела в цветочной лавке на мостовой дивные цветы — ярко-алые, с лепестками, похожими на паучьи лапки. Они называются «ликорисы». Я хочу их. Я повторяю слова «хочу, хочу, хочу» как мантру, до боли сжимая шероховатую ладонь Моргана. Сегодня вечером приезжает Алоис, и мне очень хочется их ему подарить, потому что он любит алый цвет. Он мне приветливо улыбается при встрече, порывисто обнимает, треплет по волосам и целует — горячо, сухими губами. А после смеется своим счастливым, бархатистым смехом, и ко мне возвращается ощущение скорого светлого праздника, волшебства, которое я так любила в детстве вместе с золотыми шарами. И всё в моей жизни идет хорошо ровно до ужина, где меня черт дергает подарить матери ликорисы. Ликорисы означают «мы никогда не встретимся вновь». *** — Скажите мне, «мистер Морроу», вы умеете хранить тайны? — спросил старик. Его слова так и светились неприязнью и одним чувством, которому мафиози не знал названия, но видел уже много раз. Так смотрят умирающие люди, которые не могут унести свою тайну вместе с собой. Они отчаянно ищут преемника, которому можно передать бремя, которое остается невыносимым даже за гранью могилы. И кажется, Морган своего дождался. — Да. — Вам небезразлична судьба этой бедной девочки, так? — Так, — шевельнул губами Мелло. Он вдруг с подступающим страхом ощутил себя кроликом перед золотыми глазами удава — таким гипнотическим оказался низкий хрипловатый голос старика с его тяжелым, изматывающим взглядом. — Тогда слушайте. Вы знаете, что такое инцест? — Конечно, — при чем тут это? Волосы на затылке неприятно зашевелились. — И вы, наверное, получив столь блестящее образование в Вамми-хаус, о котором так много говорят, разумеется, знаете, что все аристократические семьи связаны какой-то степенью родства. А некоторые из них… — Морган понизил голос, опасливо зыркнув в окно, — женят своих детей ради сбережения состояния и своей великой фамилии. В данном случае, лорд Этелберт и леди Кейтлин приходились друг другу двоюродными братом и сестрой. В свою очередь, их матери-сестры вышли замуж за братьев. — То есть… здесь получается даже не инбридинг, а полу-инцест. Их круг замкнулся, а дети, не получившие «свежей крови» в своих генах… — пробормотал Мелло, доставая из кармана плитку шоколада и надкусывая её. — Да. Случаются психические нарушения. Только вот таких случая в семье было два. — В смысле? — Леди Кейтлин имела… определенный интерес к своему сыну, — Мелло, пусть и считал себя человеком, повидавшим достаточно в своей жизни, внезапно ощутил неприятную липкость возникшей в голове картины. Но он быстро взял себя в руки. — Какая мерзость. И он…? — Да. Я видел их, занимающихся сексом, пару раз в саду, — Морган шумно сплюнул на пол. Мелло посмотрел на него в упор. Старик ответил ему не менее тяжелым взглядом. Шутка ли это, сын с родной матерью… Молчание затягивалось. Но парень быстро взял себя в руки и задал вопрос: — А Скай? — Скай? — нахмурился мужчина. – А, ведь её теперь называют так… Видела один-единственный раз в спальне родителей, но тогда до главного дело не дошло. И как раз после этого маленькую госпожу объявили душевнобольной. В ответ на немой вопрос, Морган резко повел плечами, лицом изображая крайнюю степень неприятия. — Она взревновала брата. Возможно, тогда она сама не понимала, что её привязанность к брату имеет другой характер, но это понимали её брат, — он произносил это со странной интонацией, отчетливо выделяя каждое слово, — Алоис и леди Кейтлин. — И что она сделала? — Маленькая госпожа всегда носила с собой хорошо заточенный кинжал — подарок на прошлое Рождество, до…кхех, известной трагедии. В тот раз, когда она их застала вдвоем в спальне господина Этелберта, — в голосе Моргана послышалось неожиданное уважение к этому человеку, — она приставила его к горлу леди и грозилась его перерезать. И перерезала бы, если бы не её обожаемый брат, — старик отчего-то кривлялся при каждом произнесении слова «брат», как трехлетний хулиган. Так вот о чем предупреждала девушка. — Вот как… А что сам Алоис? Вы ничего не сказали про его отношение к этой ситуации. — Вам должно быть понятно уже из того, что я сказал, — смуглое лицо Моргана, и так испещренное глубокими морщинами, презрительно скривилось. — Этот паршивец трахал родную мать и недвусмысленно смотрел на свою сестру — совсем ребенка! Понятное дело, он хотел выжить лорда Этелберта и завладеть состоянием. Испорченный мальчишка, дурная кровь… — Погодите, — поспешно перебил его злобное бормотание Мелло. — Вы говорили, что Скай называют так только сейчас. Какое её настоящее имя? — А это, — неприятно-скрипящим голосом произнес Морган, — вы уже спросите у неё. Прощайте. Мелло хмыкнул. — Именно что прощайте, — холодно согласился он с порядком доставшим старикашкой, направляя на блестящую бронзовой лысиной голову дуло пистолета. — Благодарю за содействие. Выстрел. Двойной звук. Тело неуклюже дергается и откидывается назад. Стекло разлетается вдребезги. Кровь брызжет на мраморно-белый подоконник и легкую россыпь снега на чернеющей земле. Дурная кровь. Больная… Перед глазами вспыхивают сцены разговоров в белой, покрытой кофейными пятнами палате. Скай хищно улыбается, приближаясь к нему, невесомо касаясь его у выреза кожаного жилета, опаляя ледяным дыханием кожу; отводит глаза, трогательно сцепляя руки и начиная кружиться по комнате, почти распевая свой безумный рассказ. Воспоминания крутятся сумасшедшим калейдоскопом, мгновение — и вот она уже цепляется за железные поручни, извивается, демонстрируя наполовину скрытые бедра, а её губы все шевелятся и она говорит, говорит, говорит… — И всё же, ты успел первым, — с отстраненными интонациями констатирует знакомый голос. Мелло резко оборачивается и встречается с ней глазами. Скай сидит на подоконнике и слизывает с пальцев теплеющую кровь, глядя на него из-под полуприкрытых век и мягко усмехаясь. — …мой златоволосый ангел.