God of the Shadows

— Итак, — Скай закинула ногу на ногу, удобно откинувшись на мягкую спинку софы, — а теперь, пожалуй, мы можем продолжить наш давешний разговор. Чего ты хотел? — она потянулась к бутылке воды, столь любезно оставленной Биллом на кофейном столике. Мелло расположился в кресле напротив и не сводил с неё тяжелого, слегка брезгливого взгляда. Когда-то такие прекрасные, яркие голубые глаза сейчас потемнели. — Босс Лос-Анджелесской мафии Род Росс настоятельно приглашает тебя в свои ряды, но сейчас не об этом, — Мелло поднял к верху ладонь, пресекая все попытки Билла и Джейсона вмешаться. Также, повернувшись к ним, он приказал: — Оставьте нас. Ступайте и не мешайтесь. Как жаль, что Мэтт изъявил горячее желание смотаться в город и не возвращаться оттуда ближайшие несколько часов, но Мелло и сам считал будущий разговор чем-то личным, отчего-то касавшийся его самого. — Ты считаешь, что, увидев единожды мой приступ в Вамми, ты получаешь некое право на мои личные тайны, Михаэль? — надменно спросила Скай, точно угадав его мысли. Мелло скривился. — Я даже не буду спрашивать, откуда ты знаешь мое имя, но скажу одно: с этого момента никто не должен знать наших настоящих имен, так как мы ведем борьбу с Кирой. — А моим интересовался, — лениво заметила Скай, растекшись по софе и закинув руку на спинку. — Ай-яй-яй. Мелло продолжал сверлить её изничтожающим взглядом. — Ну чего ты хочешь? — Как ты докатилась до такого? — Скай сбросила руку с со спинки софы и разочарованно вздохнула. — Как-то да докатилась. Ты же в мафию пошел… Мне не сильно хочется говорить об этом, я и сама до конца не понимаю, что происходит со мной… Меня, с того момента как забрали с дома и отвезли в больницу, где накачали какой-то наркотой, стал преследовать призрак моего обожаемого братца, — тут Скай скривилась, совсем похоже на Моргана. — А я до уссачки была рада его видеть — дурная была и мелкая. Слушай, у тебя есть сигареты?.. — Мэтт вернется, может, у него попросишь. — О’кей. Так вот. Тоже меня психом уже считаешь? Или начал считать после россказней Моргана? А? — Мелло молчал. — Да знаешь, мне плевать в общем-то. Хотел правду — получай, но так, как вижу её я. А там думай и разбирайся сам, — Скай махнула рукой. — Алоис приходил, чтобы забирать чьи-то жизни, и забирал их моими руками…. А… Скай вдруг зависла, глядя в пространство. Её глаза расширились, а губы быстро-быстро шевелились, но с них не слетало ни звука. — Скай? Мелло приподнялся с кресла и легко потряс девушку за плечо, опустившись рядом. От прикосновения её всю передернуло, точно от удара током и она отпрыгнула на другой край. Скай потрясла головой, тут же схватившись за одну, выкрашенную в бело-серебристый, грязный цвет прядь, и принялась её расплетать, быстро затараторив: — Да-да… Со мной бывает такое, ты того… не переживай, не волнуйся, все хорошо, все будет хорошо, хорошо… — она стала повторять слово «хорошо» как некую мантру, раскачиваясь в такт заданному ритму. Мелло нахмурился и снова основательно тряхнул её за плечо. Скай опять взвилась, как ужаленная, но на этот раз отскочила к стенке. — Н-н-никогда больше так не делай. — А твое поведение изменилось, — задумчиво обронил Мелло. — Что произошло? Ты договоришь? — Что договорю? — её взгляд бегал. — Про брата. И про жизни, что он хотел, — напомнил мафиози. — А-а-а… Брат… — но Скай резко вдохнула, будто подавив сильный возглас, и резко замотала головой, - нет, не скажу. Нельзя, нельзя! — Что, брат не разрешает? — ухмыльнувшись, спросил Мелло, наклонив голову набок, копируя так бесивший его жест Скай. Да и эта ситуация начинала порядком его выбешивать. Скай если и была актрисой (а он в этом не сомневался), то крайне неуклюжей — она меняла маски слишком быстро, резко сбрасывая их на пол одну за другой, толком не успевая достаточно поносить хотя бы одну из них. Её разномастное поведение заводило его в тупик, и если она пытается играть с ним в какую-то игру — она за это поплатится. — Значит, ты останешься здесь. Выйдешь, когда будешь готова поговорить со мной, а не играть в актрису погорелого театра, — презрительно бросил Мелло и вышел из комнаты, освещаемой только багряными отсветами камина. — Следите за ней, — бросил он подчиненным и, накинув кожаную куртку, вышел на улицу в поисках Мэтта. Скай опустилась рядом с горячей решеткой и прислонилась к ней, не замечая, как та немилосердно жжет не прикрытую жилетом мертвенно-белую кожу. *** Мандраж после убийства Оуэна уже почти прошел. В помутневшем зеркале придорожной гостиницы снова отражаюсь только я, а скрипящее от хлорки постельное белье непривычно холодное. Я ложусь поверх покрывала и вожу открытой ладонью по ослепительно белой наволочке. Запах хлорки напоминает мне больницу. А с запахом хлорки…. Зажмуриваю глаза. Нет-нет, только не вспоминай, не вспоминай! …запах крови. Из-за неё я часто не сплю по ночам. Не просыпаюсь в холодном поту, а просто подолгу не могу заснуть. В такие минуты я закрываю глаза и представляю глубокий черный водоворот, будто сотканный из чернильного тумана, который засасывает внутрь себя. Вверх. Пока я не нашла Дженкинса (да и он не давал о себе знать), я могу побыть нормальным человеком. В смысле — не одержимым убийцей, о котором пестрят первые полосы газет. Странно, что меня не нашли до сих пор, или это мой равнодушный вид меня спасает? Как знать. Но я не прячусь. До поры до времени. В одной из открытых библиотек зачуханного городишки, в котором я оказалась, нахожу несколько интересных книг. Они все почему-то размещены в отсеке «Психология», хотя её тут ни на грамм. Это больше похоже на современные философские трактаты с легким уклоном в «медицину души». Что-то вроде: познай себя, прислушайся к миру, усвой уроки и т.д. Поначалу такое я сразу же закрывала и отодвигала от себя подальше. Но, как я уже и говорила, меня вкрай измучила бессонница и, чтобы хоть как-то убить время, я читала всё подряд. Даже эту лабуду под радужными названиями «Измени свою жизнь», «Вселенная и ты» и прочая-прочая. Особый хит был что-то вроде «полюби свои болезни». Без особого интереса я прочитала главы, посвященные алкоголизму и наркозависимости, где автор самозабвенно утверждал, что человек хочет укрыться от своих проблем, открыть в себе те стороны, которые в трезвом состоянии скрывает… А то это и так неизвестно. Неспроста же в узких кругах бытует фраза «напиться и забыться». Бессонница, по мнению этой, несомненно мудрой, женщины указывала на гложущее чувство вины. Несколько секунд я тупо пялилась на эту фразу. Глаза уже нещадно болели, и я выключила фонарик и откинулась на спину. Гложущее чувство вины. Пре-кра-сно. Неужели я и вправду надеялась, что эти книженции чем-то мне помогут? Я выдохнула и запустила пальцы в слипшиеся от пота и пыли волосы. Жесткие, как пакля, и торчащие во все стороны, как использованная зубная щетка. Я противна сама себе. Почему бы и впрямь не сдаться властям и не забыть весь этот ужас в среде таких же больных, как я? Нет. Меня всю передернуло, стоило только вспомнить болезненный запах хлорки и медикаментов. Ни за что туда не вернусь. Я положила ладонь на сгиб локтя, куда полтора года назад мне была воткнута игла, накачивающая меня наркотиками пополам с транквилизаторами. Как же они не убили меня тогда? Врачи… Я задвинула эти книги куда подальше. Что-то меня в них манило, а что-то — наоборот — отвращало. Позже, копаясь в других книжках сомнительного направления, я поняла, что. Все эти статьи с одним лишь посылом: «лечить». Я и сама не знала, в действительности ли я больна или вправду Алоис приходил ко мне. С одной стороны, мне хотелось видеть его вновь и вновь, касаться его тела, перебирать волосы и слушать редкие слова… С другой — это пугало меня. Его кожа была теплой, но часть меня, задвинутая в глубокие подвалы сознания, едва слышно твердила: «нет, холодная». Холодное тело бывает только у мертвецов. Мертвецы тихо спят себе в могилах, мысленно повторяла себе я, гладя соседнюю подушку и представляя его. А если он приходит, значит, я нужна ему? Иногда я чувствовала себя непомерно счастливой. Эйфория… Такое красивое слово, напоминает мне почему-то о феях. Летели дни, а я всерьез занялась всякими странными штуками, вроде медитаций, самовнушения и так далее. По какому-то каналу я наслушалась о тибетских монахах, что не чувствуют боли, ходят по раскаленным углям, битому стеклу или по наконечникам копий, «просвещаются» и … Даже не знаю что. Меня это вдохновило. На какой-то момент я почувствовала себя наивной девчонкой, решившей попробовать что-то волшебное и неизведанное. Но я-то знала, что ничто в жизни не дается просто так. Было ли это воздействием странных книжек, не знаю, но одна фраза крепко вбилась в мою голову, точно метеорит: «Каждый день мир преподает нам какой-то урок и мы должны его усвоить» Сперва я пробовала простенькие медитации, просто очищая голову от ненужных мыслей, научившись этому, однако, не скоро. Мне было приятно пребывать в некоем пограничном состоянии, не слыша ни шума, ни собственного дыхания, ни даже не погружаясь в избитки прошлого и не созерцая вновь те объекты, что крепко въелись в мое сознание. Вселенная (а может быть, и вовсе не она) до поры до времени не воспринимала мое баловство. Но потом я начала углубляться в это дело все больше и больше, пока не добралась до того, что пыталась сначала ощущать свое «тонкое» тело и ощущать уже им каналы, по которым уже надо было гонять чакры, которые, в свою очередь, тоже надо было прочувствовать. Это было так долго, что я порой подумывала о том, чтобы все забросить. Но смутная надежда, что я смогу наконец-то стать «чистой» или хотя бы свободной, не оставляла меня. Всё дело было в том, чтобы в определенный момент почувствовать легкие уколы тепла в пальцах — это значило, что некая Кундалини начинает выжигать загрязнения внутри меня, а когда они сменятся прохладой, тогда… Дать мыслям на ментальном уровне уйти — стоить ли будущее или блуждать в прошлом — просто наблюдать за ними издалека, отстраниться, абстрагироваться и всё повторять кому-то, кто в твоем понятии Наивысший, Благой, символизирующий абсолют: «Войди в мое сердце, научи прощению, войди в мое сердце». Наверное, последнее стало неким толчком, или фатальной ошибкой. Если Бог есть Любовь, то я просила именно её. И у этой Любви было человеческое имя. …Что-то вырвало меня из поднебесного, блаженного состояния, окутало нечеловеческим жаром и опрокинуло на кровать. Я не находила в ней опоры, мне было страшно. Я все еще пребывала в бреду, нет, скорее глубоко в себе, может быть, в трансе, я не знаю, я не знаю! А когда вырвалась, увидела глаза. Темнее, чем мои, роднее, чем те, что я вижу в зеркале. Я неосознанно потянулась к этим тихим омутам, огладила контур дрожащими пальцами. Не верится, не верится… — Зачем ты пришел вновь? — шепчу я. Он молчит, нависая надо мной, обдавая жаром, которого не может быть у мертвых. — Неужели пришел за мной? А у самой слезы в глазах. Руку колотит невыносимая дрожь, я отстраняюсь. Но Алоис перехватывает её, на краткий миг припадая к тыльной стороне ладони сухими, пекучими губами. Алоис целует мягко, настойчиво. Я не могу вспомнить хотя бы одно мгновение, когда бы не мечтала о таком — подсознательно, отдаленно, инстинктами, которым имени нет. Ведь просто помыслить о таком — ясно, твердо — в его присутствии казалось мне святотатством и приводило меня в мертвенный ужас. Но всё оказалось не так страшно, как я предполагала. Нет, куда страшнее. Но это я осознала уже потом. Он медленно, с горячечной сладостью отбирал с воздухом не только мою жизнь, но и мою волю — цели, мысли, мечты – всё, чем я жила последнее время, за что цеплялась. Мое тело бессилело. На краю сознания поскреблась одинокая мысль: «неужели и с матерью было так же? Неужели вся вина лежала не на ней, а на нем?» Имя его становится заклятым. Как ключ от печати, которую обычно не сорвать с клетки, внутри которой сидит темное существо. Произнести, вложить всю силу надежды на грани отчаяния, мольбу — и печать с сухим треском разваливается на куски, и облаченный в человеческое тело зверь из того мира прибывает в этот. «Алоис», вот что я сказала тогда, в полутьме бреда. Его имя, его личность всегда ассоциировалась с тихой гаванью, с надежным оплотом из теплых камней. «Мудрый, находчивый» со старофранцузского. Няня, которая была с нами до того, как Алоис перешел в старшие классы колледжа, учила нас помнить значения наших имен (странное дело, что мое имя никак не вписывалось в общий ряд имен нашей семьи). И только второе имя моего брата было под стать тому монстру, что выжигал меня сейчас. Эмиль, не уступающий, ревностный. Я задыхалась. Горячие руки Алоиса скользят по моему телу. Не скрыть, что я и впрямь желала этого. Если бы я была тем ребенком, что робко преподносил огненные цветы своему возлюбленному брату, ответившему тогда на мои чувства, я бы сгорела еще раньше. Все говорят, что гореть и сгорать в любви — прекрасно. Нет, это противоестественно, запретно, и оттого сладко на грани невыносимой горечи. Это как мешать чай из полыни с сахаром. Но он склоняется надо мной… Провожу пальцами по точеному, тронутому нежно-медовым загаром лицу в обрамлении длинных каштановых волос, и едва-едва улыбаюсь. Это так… странно. Никак не могу привыкнуть. Алоис, на миг отстранившись, вновь осыпает испепеляющими поцелуями мое лицо. На краткий миг мне снова кажется, что со мной снова мой любящий и заботливый брат, что он только пытается мне пообещать, что защитит от всего мира… Снова. Но он не защитил. Как и не смог защитить меня от страха, накатывающего удушливыми волнами на меня. Я боюсь, но покорно подчиняюсь каждым движениям, любому изменению в его молчаливой мимике, как загипнотизированный кролик в удушливых объятиях бронзово-золотистой змеи. Растянутый синий джемпер и штаны в нелепых звездах летят куда-то в край комнаты. И пусть, что я не заперла дверь на ключ. Но Я боюсь спугнуть Алоиса резкими, нелепыми движениями и только крепко-крепко обхватываю широкие плечи. Это больно… и так одновременно хорошо. Я выдыхаю… прижимаясь еще сильнее. Мне никак не объяснить это безумие. *** Я тщетно пытаюсь выкинуть прошедшее из головы. Я пристрастилась к сигаретам и вину. Я не хочу курить и пить всякую дрянь, а то, что хорошее — стоит далеко недешево. Не знаю повезло мне или нет, но кто-то смог напасть на мой след и установить через посредника контакт. Мне предложили стать киллером. Если бы это услышала Я как минимум недельной давности, та «я» послала бы этого человека к чертовой матери, не думая о возможных последствиях. Но приход Алоиса и то, что он пытался мне сказать… Возможно, это была слишком больная игра моего воображения, а может, он и впрямь сказал мне «не суйся, куда тебя не просят». Странный подход, но предельно четкий и ясный. После той ночи у меня страшно ломило все тело, я три дня подряд не могла нормально ходить, мыслить. Все моя жизнь свелась к однообразному амебному существованию на этот смешной отрезок времени. Когда я вновь попыталась прибегнуть к медитациям или молитвам (уже более привычным, христианским), меня будто било током, а правую ногу и руку сводило ужасными судорогами. Намек был понят. Человек я по своей натуре предельно замкнутый, могу даже сказать, не доверяющий никому. Но высокая блондинка с цепким, ехидным взглядом и сталью в глазах сразу же притягивает мое внимание. Я чувствую в ней силу, которой нет в обыкновенных людях и, совершенно неожиданно для себя, за случайной беседой и хорошей бутылкой вина с парой дорогих сигарет вываливаю на неё всё. Мне абсолютно пофиг, испугается она меня или нет, будь я киллер или конченный псих, а то и всё сразу, и выжидающе смотрю на неё. Корнелия Инганнаморте ненадолго задумывается и, в конце концов, стряхивая пепел, и, не сводя с меня пристального взгляда, произносит: — Странней всего то, что призрак твоего брата живет какими-то своими амбициями, а для их исполнения, как известно, приходится чем-то жертвовать. — Ты думаешь? Корнелия коротко усмехается. — Все братья такие. Они только кажутся белыми, пушистыми и заботливыми, а на деле, только дай слабину, они тут же возьмут тебя в оборот. — Или в постель, — мрачно вставляю я. Я знаю, что в нормальном обществе такие отношения неистово порицаются, и невольно жду какой-нибудь нападки со стороны циничной и расчетливой Инганнаморте. Но она улыбается — всё так же по-лисьи, даже по-женски хитро. — Даже в постель, — соглашается она. И вдруг, задумчиво глядя в окно, добавляет в тон своим мыслям, — Хотелось бы мне знать, какими…. Это была наша первая встреча, окутанная ореолом просто пышущей во все стороны тесного немноголюдного кафе ненормальности.