God of the Shadows

Уже на следующее утро были взяты билеты на самый ранний рейс в Лос-Анджелес. Билл и Джейсон сидели по отдельности и в разных концах самолета. Билл сидел ближе к кабине летчиков, Мэтт пристроился через два сиденья назад от него. Мелло сел рядом со Скай, выкупив место между ними. Так, девушка оказалась возле окна, Мелло — возле прохода. За иллюминаторами было сплошь море — погода была очень ясная, и только редкие клочки блуждающих облаков закрывали искрящуюся далеко внизу гладь. В первый раз Скай не смогла полностью ей насладиться — кровавая пелена после убийства Дженкинса еще не спала тогда с глаз. Сейчас всё было удивительно чистым… и пронзительно синим. Скай как можно плотнее придвинулась к стеклу и окунулась в водоворот ослепляющих своей голубизной красок. Сбоку скрипнула тележка, и подтянутая, неискренне улыбчивая стюардесса поинтересовалась, не хочет ли пассажир чего-нибудь выпить. Мелло смерил её долгим, задумчивым взглядом, а после покосился на Скай: — Нет, ничего. От шоколада во рту уже было горько и терпко. *** Корнелия, как оказалось, тоже вертелась в криминальной среде, причем с самого детства. Она как-то обмолвилась ненароком, что изобретает и изготовляет различные яды, тестирует незаконным способом ею же приготовленные препараты, а заодно является поставщиком моего недавнего заказчика. ..Она обладала на редкость высоким интеллектом и пытливым умом. Не скрою, я восхищалась ею, да и сама Корнелия не смотрела на меня свысока, как она смотрела на всех прочих людей. Нет, мы далеко не были похожи, и не были полными противоположностями, чтобы, как правило, притягиваться, нет! У нас было что-то общее, а этим общим было людское мнение о нас. Я поняла это далеко не сразу, но, вернувшись к некоторым книжкам по медицине и психологии, поняла, что любое увлечение, связанное с насилием, является «отклонением от нормы». Я так, по правде сказать, не считала, да и Инганнаморте тоже. Для неё было делом совершенно привычным явиться в какой-нибудь бар, подцепить мужчину и уехать в мотель, чтобы там предаваться с ним своим, далеким от понятия секса, развлечениям. Возможно, она и казалась совершенно обычным человеком со стороны — пусть и несколько дерзкой, высокомерной и избалованной девушкой из обеспеченной семьи, но никак не доктором Франкенштейном нового поколения. Корнелия говорила мне, тихо посмеиваясь, что я сама выгляжу обычной забитой девочкой родом из вечной депрессии, что было нынче модно среди молодежи. Я не знала, совпадает ли течение и общий настрой моих мыслей с её мыслями, такая ли она и вправду стальная и едко-циничная внутри, да и не хотела знать. Но она стала первым относительно близким мне человеком в этом безумном мире людей. — …убьешь меня? — однажды спросила меня Инганнаморте, прихватывая губами соломинку и медленно посасывая абрикосовый сок. Дело было в том, что спустя некоторое время я получила заказ уже на неё. Дело было вполне обычное, я даже не удивилась. Мир, особенно криминальный, очень тесен. Я покачала головой. — Непобедимая сила дружбы, да? — ехидно осведомилась она. Я снова покачала головой. — Нет, ты же знаешь, что мне чуждо это всё. Просто таких, как ты — очень мало. И, право слово, мне будет скучно, если ты умрешь. Когда я успела стать такой же холодной и циничной, как Инганнаморте? Я не знаю. Она красила губы в темный, карминовый цвет и одевалась в короткие черные или винного цвета платья и в таком виде щеголяла по городу, будь то повод или будний день. Да, вслед ей много кто оборачивался, и меня понемногу подъедала зависть. Нет, я не завидовала её успеху у мужчин — я не знала того понятия любви и счастья, что описывается в бульварных женских романах. Я завидовала тому, что её замечают, а меня – нет. Корнелия это заметила. Но, вопреки всем её, удивительно искренним советам, я красила только верхнюю губу, и не в красный, а в темно-фиолетовый, почти черный цвет, рисовала примечательные метки вокруг глаз ярко-алым... Выходило вполне самобытно. — Если нам до сих пор удавалось уходить от правосудия благодаря связям и сильному везению, теперь ты только ухудшаешь ситуацию, — комментировала Корнелия, когда я щеголяла в нелепых желтых шароварах с фиолетовым чешуйчатым узором и синем жилете с белой окантовкой. А вскоре я начала красить нижние пряди отросших волос в седые оттенки, вплетая в них разномастные бусины из дерева и стекла. — Что ни говори, а расхаживать в вечернем платье среди бела дня тоже необычно. А может, всё дело было в ней — такой же аристократке от рождения, но с малолетства выходившей в свет? Так это было или нет, но хотя бы часть своих эмоций, что, угнетая, скапливались у меня в груди, я могла выплескивать наружу. *** — Знаешь, — задумчиво проговорила как-то Корнелия, когда мы сидели за стойкой кафе у запотевшего от дождя окна, — никогда не связывайся с мафией. Она редко так откровенничала. — … А если всё-таки свяжешься, перебей всех сразу, вместе с членами их семей, информаторами и другими, возможными проблемами в будущем. — Отчего ты вдруг заговорила об этом? — Я была причастна к известной сицилийской мафии, я ведь итальянка, как-никак. А наша семья уже долгие века практиковалась в медицине. Когда Америка была на грани дефолта, знаешь, еще Сухой Закон тогда придумали… Мой прапра- был приглашен в ряды мафии и с тех пор… — печально, но с ностальгическими нотками протянула Корнелия, рисуя пальцами на стекле. Я решила промолчать, чтобы дать ей время. — Последние несколько поколений мафия требовала от нашей семьи производить и изобретать все более и более каверзные наркотики, которые она потом пускала в народ, — Корнелия вернула себе надменный тон и начала похлопывать по карманам своего кремового полушубка в поисках тонких сигарет. Закурив, она продолжила: — Я же, как и мой брат Фабио, были скорее учеными, чем обыкновенными мясниками и охотниками до наживы. Естественно, большая часть финансов нашей семьи уходила на «посторонние» с точки зрения нашего сицилийского босса, — она скривилась, — опыты. А потом он нас всех перебил… — закончила она будничным тоном, выпуская аккуратное колечко дыма. Она так забавлялась иногда. — Но ты почему-то осталась жива? — спросила я, гоняя ложкой по дну бокала осколки корицы и дольку лимона. Она пожала плечами. — Если осталась жива, значит, так должно было быть, - и, резко развернувшись ко мне и потушив сигарету, добавила: — И я не говорю о решении босса мафии. Я нахмурилась. — А о чем тогда? — Инганнаморте прикусила губу, слизывая остатки багряной помады. Спрятала глаза, отбила какой-то ритм по лакированной столешнице и, наконец, решилась: — Кто ты по вероисповеданию? Сказать, что я удивилась, не сказать ничего. — Агностик, наверное. — Значит, не отрицаешь. — Но и не подтверждаю, — подняв указательный палец. — Я вот о чем: я верю, как и многие другие, подобные мне, что ничто не случается просто так. Все это было предопределено, во-первых, — она принялась загибать пальцы, — нашими поступками и проступками в прошлом, во-вторых, людьми, что нас окружали в разное время… — Типа, мы не принадлежим сами себе, да? — с грустью поинтересовалась я. — Да. Но, прежде всего, я думаю, что это наши кармические наработки с прошлых жизней. Ну, что-то вроде того, что я нагрешила, к примеру, в прошлых жизнях, за что Вселенная так самозабвенно лупит меня по голове, — она скорчила рожу и замахала руками, как будто сушила маникюр, — а теперь она услужливо подсовывает мне новые способы «набрать баллы» и покинуть круг перерождений. — Так во-о-от ты какая… — со смехом протянула я. — Никогда бы не подумала, что ты таким увлекаешься. Инганнаморте притворно надула губы. — Ну тебя. Я к ней со всей душой… — Да ладно, — передергиваю плечами и подпираю подбородок рукой, — конечно я тебе верю. Сама не лучше, ты же знаешь… Повисло неловкое молчание. Корнелия задумчиво глядела в окно и водила пальцами по запотевшему стеклу. Я откинулась на стуле и гоняла по гладкой столешнице стакан с остатками гренадина. Сироп лениво плескался о стенки, и среди неловкой тишины раздался её голос: — Вот, например, ты, Скай. — Да? — Мы с тобой встретились не просто так. И не просто так Сицилийская мафия, зная, что я ушла из их лап живой и продолжаю свою деятельность «на стороне», до сих пор меня не сцапали. Хотя перестали, едва я подписала договор с Энтоном на день раньше тебя. Я знаю, что жива только потому, что нужна тебе, — с печальной улыбкой закончила она. — Я должна дать тебе какой-то урок, но какой — не знаю… Она аккуратным, выверенным движением стряхнула пепел с тонкой сигареты. — Вселенная так говорит? — буркнула я. Серый снежок едва уловимо клубился на дне пепельницы, а потом стих. — Не веришь? — Отчего же, — слабо улыбаюсь, — очень даже верю… *** — Ты же ничего не можешь мне предложить, — голос Скай тих, но скрипуче прорезает тяжелый дурман курева, обволакивающего каждого присутствующего со всех сторон. Родда почти не видно — или впору жаловаться на порядком попорченное зрение, но зато слышен его голос — низкий, хриплый, как у клокочущей чайки. Такой же и его смех. Ужасный, до зубной боли непереносимый. Скай еле сдерживается, и сама не знает, почему. Ведь так, казалось, просто перерезать вздутую вену на его свиной шее… Рядом — легкий шлейф горьковатого запаха шоколада. Сам Мелло отошел к софе, на которой сидел Родд, и запрыгнул на её спинку. Все взгляды сосредоточены на ней, липко опутывают тело, так противно, противно… Скай чувствует себя удивительно беспомощной. Будто бы со всех сторон слышатся шепотки: «И это она? Тот самый маньяк-психопат?» Им нельзя объяснить, что она на самом деле — забитый, зашуганный многочисленными призраками ребенок, закрытый на семь стальных замков в клетке страха, в броне из жестокости и многочисленных масок, воспитанный (подумать только!) таким же отщепенцем приличного общества. Всё в этом мире относительно. Фоном что-то зудел высокий мафиози в очках, усталыми водянистыми глазами следя за её движениями. Считает ли Родд Росс себя нормальным? Считает ли таким его общество? А нормально ли, адекватно ли общество? И какое общество стоит иметь в виду? Голова побаливает от внутренних противоречий. Что ей нужно? Ничего. Покой и забвение — или это уже что-то? Милосердная пуля в лоб или возможность уйти ярко и красиво, оставив за собой последнее слово, выйти из игры не проигравшим, а победителем, на шаг не дав приблизиться к своему пьедесталу? — …мы говорим о Кире, который судит нынешнее общество и наказывает неугодных посредством некоего артефакта, — продолжал говорящий. — А точнее Тетради, — вставил Мелло. Голос его снова стал надменным — таким же, как и в первый день их встречи. — Это неподтвержденная информация. — Вы рассчитываете стравить нас обоих, — равнодушно констатировала Скай, засунув руки в карманы. – Ты, Родд, считаешь, что я способна как-то противостоять Тетради? Глубоко ошибаешься. Я еще не мертва только потому, что Кира не знает ни моего имени, ни моего лица. Я не шпион, — она двинулась вперед, плавно обходя софу сзади, — не детектив, не гений… — Убей его, убей, убей! .. Скай отмахнулась. Навязчивый призрак застыл за плечом сидящего в темноте угла Мэтта. Края неясного силуэта подергивались рябью. Не было видно ни лица, ни глаз. — Как тебе в голову вообще пришла мысль, что в мафии, организованной преступной группировке, интеллигенции, — Скай насмешливо выделила последнее слово, — криминального мира, может присутствовать конченный псих-маньяк? — А выглядит она вовсе не как псих… — Тс. Они все выглядят так. — А много ли вы мне подобных видели? — громко спросила Скай, не разворачиваясь к шептунам. — Верно, ни одного, мои юные принцы наркоты и казино, ни од-но-го, — нараспев произнесла она. — Психи давно в могилах. В живых остались лишь безумцы… В общем, мафия была не слишком интересным местом. Одно хорошо — кошмары перестали постоянно её мучить. Алоис затих на долгое время, но другой, гораздо более ясный в памяти голос все чаще давал о себе знать. — Корнелия, отчего ты не хочешь меня оставить? Тень продолжала смотреть — не двигаясь, не отводя пустых, прозрачных глаз. — Ты что-то хочешь мне сказать? .. — Инганнаморте не раз говорила, что призраки — тени, отпечатки людей, по каким-то причинам все еще привязанные к какому-то определенному месту или человеку. Неужели ты была так привязана ко мне? *** Отчего вы не хотите оставить меня? Наше везение кончилось тогда, когда я наконец добралась до Дженкинса, по наводке одного из бывших информаторов семьи Инганнаморте. Именно он и сдал нас полиции. А потом была кровь и жуткая, сверлящая боль в голове, круговорот людей и уже въевшийся в плоть запах чертового формалина. Но Корнелия с каждым днем становилась всё веселее и веселее, в то время как мои демоны слабли и я обретала большую ясность ума. Именно тогда она меня и научила «играть». Играть с врачами и медсестрами, играть с другими больными, когда нас в редкие моменты рассаживали на стульчиках в кружок для проведения душеспасительных бесед, играть с Корнелией, играть с собой, играть с ним. Один раз коснуться, и отступить на два шага. Провести рукой по волосам, и сказать пару ничего не значащих фраз. Удивительно просто, удивительно легко — улыбаться, быть счастливой, поддаваться позитивным эмоциям. Моя жажда убийства постепенно притуплялась, моя давняя боль утихала и я понемногу начинала заново открывать для себя грани жизни. Те пятна на обоях — брызги опрокинутого с тумбы кофе, тайком принесенным для Корнелии, когда я пыталась им рисовать на тонкой бумаге. Она не подходила — гораздо лучше подходили более толстые, светло-коричневые, на которых художники делают наброски мягким карандашом или кусочками угля. Рисовать у меня получалось: один за другим на листах расцветали цветы: гортензии, хризантемы, огненные ликорисы, для которых у меня были карандаши самых разных горячих оттенков. Я рисовала Корнелию, много раз — пейзажи Портсмута и всего один рисунок изображал Вамми-Хаус, где на пороге застыли мраморными фигурками силуэты Ниа и мальчика с золотистыми волосами — его я плохо помнила. Только имя его — текучее, сладкое, как патока — Мел-ло… Меллло. Странное имя. Сама Инганнаморте стала для меня чем-то вроде постоянной дозы инсулина, без которого невозможно жить: пару раз, когда её увозили (говорили, что на терапию) в самые последние секунды её отсутствия ко мне начинали приходить тени, и самая явственная из них принадлежала Алоису. Но в иные мгновения он не приходил и никак не давал о себе знать. Словно бы забыл обо мне, оставил, отпустил, простил! Но нет. В те редкие мгновения мне было страшно, очень-очень страшно — до дрожи, до сжатого, забитого в горло крика. Я умирала сотни раз под его испепеляющим взглядом. Он убивал, и делал это жестоко, словами-мыслями, что выжигались в моем сознании: «Ты предала меня. Помнишь, ты обещала мне, что мы всегда будем вместе?» — Ты думаешь, он любит тебя? Я покачала головой. Корнелия лежала на животе рядом со мной и болтала ногами в воздухе. Наверное, со стороны мы выглядели как обыкновенные девушки, если бы за пуленепробиваемым стеклом вместо стены напротив не стояли бы наши тюремщики. — Нет, вряд ли призраки способны на это. — Еще как способны, — от пронзительного взгляда её льдистых глаз хотелось скрыться. Я чувствовала, что мою душу вскрывают, как моллюск на суп, но это не было так страшно, как встретиться с глазами моего старшего брата. — Просто их любовь выражается иначе, и непонятна для живых. Они считают, — она чертила быстрые рисунки на смятой простыне, — что «там» лучше, чем здесь. И всеми силами пытаются утянуть нас туда. — Откуда ты знаешь всё это? Корнелия вздохнула. — Когда-то давно, еще до встречи с тобой, мне снилась Лиллиан — моя младшая сестра, погибшая в возрасте восьми лет. А потом Фабио. Но мне удалось поговорить с ними и немного убедить их, — она улыбнулась, — и они сказали, что будут ждать меня столько, сколько потребуется. Больше они не приходили… — Ты намекаешь на то, что мне следует поговорить с ним? .. Я посмотрела за стекло. Одли, недавно приставленная к нам, остановилась в коридоре и внимательно вглядывалась в наши лица, точно думала, что может прочесть по губам наши слова. Корнелия ответила мне лишь долгим, непонятным взглядом. А её губы слегка скривились в улыбке. Нет, не инсулином — она была моим живым щитом, барьером между этим миром и тем. Она меня укрывала, точно легкое теплое одеяло, укутывала в успокаивающий кокон, точно мать… А потом… Я плакала, когда её отобрали у меня. *** — Ты знал, что всё случится именно так, — устало проговорила Скай, прислоняясь к стеклу машины. Рядом с ней на заднем кресле расположился Мелло. — Да. Мэтт мельком взглянул в зеркало и снова уставился на дорогу. — Так почему ты привел меня к Родду? — Хотел убедиться кое в чем. — И в чем же ты убедился? — Мелло повернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Его глаза до боли напоминали Инганнаморте, наверняка сгинувшую где-то в блоке D на территории психбольницы. Мелло чуть наклонился вперед и выдохнул прямо в лицо: — Ты ведь не сумасшедшая, так? Скай нахмурилась. — Все, кто не соответствуют нормам общества, называются сумасшедшими. И я одна из них. И ваш Кира, скорее всего, тоже. Мелло ухмыльнулся. — «Не понятые люди», так? — Возможно, — уклончиво ответила Скай, — но все равно не так. Ты не поймешь, пока не встретишься с этим сам лицом к лицу. А ты не встретишься. — Кто знает. Так ты согласна помочь мне уничтожить Киру? Скай медленно растянула губы в хищной улыбке. — Как знать…