Вещий сон

Когда мужчины покинули охотничий домик, Хатидже приказала всем девушкам выйти и по обыкновению позвала в покои стражника. Женщина стояла возле окна и наблюдала за отъезжающей каретой, когда почувствовала тёплые мужские объятия, в которых она готова была тонуть бесконечно. - Мне страшно представить, как бы я себя чувствовала, если бы тебя сейчас не было рядом со мной, Ибрагим. - Тебе нужно прилечь. Ты очень бледная, - тихо заметил он, помогая жене дойти до кровати. - Я отдала кольцо, - сразу выпалила Хатидже, не выпуская руку Ибрагима. - Так вот отчего Антуан был так взволнован… - Ты ведь понимаешь, это нужно, чтобы все окончательно поверили в мою смерть… - Не говорите мне о смерти, Госпожа! Мы уже достаточно с ней соприкасались. - Это кольцо было единственным явным напоминанием о тебе, и я бы ни за что с ним не рассталась, если бы не была уверена, что мы с тобой больше никогда не разлучимся… Когда ты рядом со мной, мне больше ничего не нужно, - её слова, как и прежде, проникали в самую глубину его души. Любовь Хатидже оказалась гораздо более необъятной, чем он когда-либо мог себе представить. Он поцеловал ей руку и разместился на кровати, позволяя женщине положить голову ему на колени. - Что Вы собираетесь делать, Госпожа? - Если Мустафа сдержит своё слово, то мы сможем забрать детей и вернуться в Паргу. Ибрагим искренне удивился: - Вы действительно хотите этого? Неужели Вам не хочется вернуться к тому образу жизни, который Вы вели раньше? - Мой дорогой, - женщина взглянула ему в глаза. – Единственное, чего я хочу, это всегда быть рядом с тобой. Будучи облачённой в самые красивые шелка, окружённой услужливыми калфами, но находясь вдали от тебя, я чувствовала себя самой несчастной. Но когда ты нашёл меня в лесу, мне было так тепло и хорошо, словно я попала в Рай. И очутившись там, я ни за что не вернусь обратно! Ибрагим слушал её и понимал, что с каждой минутой он любит её сильнее, чем раньше. Как он когда-то вынужден был покинуть Родину, семью, сменить религию и собственное имя, чтобы стать лучшим спутником для Повелителя и достойным супругом для прекрасной Султанши, так и она теперь полностью отреклась от своей Династии, только чтобы быть рядом с ним. Ах, если бы не эта болезнь, так некстати омрачавшая их радость… Хатидже снова почувствовала дурноту, и Ибрагиму пришлось позвать служанок, которые делали всё возможное, чтобы облегчить состояние Госпожи. *** - Повелитель, - Хюррем несмело переступила порог Султанских покоев. От Гюля-Аги она узнала, что Хызыр-Реис уже вернулся в столицу и побывал на аудиенции у Падишаха. Отсутствию Мустафы не удивился только ленивый. Но о причине этого Повелителю предстояло узнать самостоятельно, поскольку Барбаросса утверждал, что ему ничего не известно. Махидевран сделалась тревожной и боялась каждого шороха. Мустафа не прислал ей ни единой весточки, а это могло означать только одно – случилось что-то ужасное. Хюррем, наблюдая за агонией своей соперницы, решила добить её окончательно. Именно поэтому она явилась в покои Сулеймана. - Входи, Хюррем, - тихо позвал Сулейман. Он уже переоделся в костюм для сна и даже не повернул голову в сторону дверей. Балконные двери были распахнуты настежь, и порывы ветра заставляли пламя свечей беспокойно колыхаться. Некоторые из них уже погасли, отчего комната погрузилась в полумрак. Султанша невольно поёжилась, когда представила, что её муж просидел вот так больше часа. За всё то время, которое прошло после возвращения Султана из похода, Хюррем привыкла к такому проявлению апатии и не принимала всё на свой счёт. Каждый вечер она заходила к супругу, чтобы справиться о его здоровье или же посылала кого-нибудь из слуг. - Вы можете заболеть, если будете сидеть напротив ветра, - заметила женщина, поспешно закрывая двери, ведущие на балкон. Хюррем немного волновалась. Она растеряла всю свою решимость, пока шла по золотому пути, и теперь сомнения с новой силой одолели её. Но когда она вновь взглянула на Повелителя, который был подобен каменному изваянию, она поняла, что это, возможно, её единственный шанс вырвать Сулеймана из оцепенения и вызвать в нём хоть какие-то чувства. Поэтому она сделала глубокий вдох и на несколько шагов приблизилась к кровати: - Сулейман. Я могу рассказать тебе о возможной причине отсутствия Шехзаде Мустафы… *** - Ах, ты, мерзавка! – Махидевран бесцеремонно ворвалась в покои Хюррем, которая уже видела десятый сон, и принялась её душить. – Всё то время, когда я наивно полагала, что мы действуем во имя общей цели, ты подстраивала очередную ловушку для меня и Мустафы! Я могу понять, почему ты ненавидишь меня, но что тебе сделал мой сын? - Махидевран! Ты в своём уме? Опомнись! – рассердилась Хюррем. – В какой клевете ты хочешь обвинить меня на этот раз? Махидевран рассмеялась. Хюррем всегда старалась придать своему лицу выражение кротости и невинности и дополняла этот образ словами «клевета», «враги» и «игра». - Сегодня Повелитель ясно дал мне понять, что Мустафу, скорее всего, переведут в другой санджак! Только ты знала причину, которая могла этому способствовать. Ты рассказала Повелителю о тайных поисках тела Хатидже-Султан… - Не сам ли Шехзаде Мустафа перед своим отъездом потребовал, чтобы Повелитель был обо всём осведомлён? - Мустафа наивен, - Махидевран поджала губы. – Он даже представить себе не мог, насколько катастрофическими могут быть последствия… Внезапно на первом этаже сераля раздался голос Сюмбюля-Аги: - Дорогу! Шехзаде Мустафа Хазретлери! От радости у Махидевран перехватило дыхание. Она в один миг забыла о своём гневе и умчалась из покоев Хюррем так же стремительно, как и появилась. Увидев сына, Махидевран, забыв об условностях и о том, что за ней наблюдают девушки из гарема, стремительно заключила сына в объятия. Женщине важно было то, что её сын всё-таки оказался жив и здоров, но лишь спустя минуту, когда она взглянула на его лицо, то заметила на нём выражение скорби. - Что произошло, сынок? Почему от тебя не было вестей? Я же просила тебя писать мне обо всём… На самом деле Шехзаде до самого последнего момента сомневался, стоит ли ему посвящать в ту сокровенную тайну, которая благодаря сеньору Брагадину открылась ему во время путешествия, свою Валиде или исполнить просьбу Хатидже-Султан и умолчать обо всём. Именно по этой причине он не решился написать ей ни одного письма. - У меня есть важные новости для Повелителя, матушка, - твёрдым голосом прервал тираду своей матери Мустафа. – Скажите, он у себя? - Ах, Мустафа! Повелитель разгневался на тебя! Хюррем сегодня рассказала ему о том, с какой целью ты на самом деле отправился в экспедицию… - Матушка! Я же просил уведомить Повелителя заранее! Ах, почему же я сам не рассказал ему обо всём, - сокрушался Шехзаде. - Он хочет отослать тебя в другой санджак, изгнать тебя из своего Рая, - продолжала сетовать Махидевран. – И всё из-за этой проклятой змеи Хюррем… - Я уверен, что всё будет нормально. Хоть я и привёз печальные известия, - Мустафа вздохнул. Если его действительно сошлют в другой санджак, это может навлечь очень много неприятностей, ведь правда о таинственной женщине, проживающей в охотничьем домике, обязательно дойдёт до ушей Хюррем-Султан. Поэтому в данную секунду Шехзаде предстояло предпринять все возможные меры для того, чтобы о Кассандре знало как можно меньше людей. - О чём ты говоришь, Мустафа? – встревожилась Махидевран. – Неужели Хатидже-Султан действительно погибла? Мустафа кивнул: - Я привёз её тело, чтобы Повелитель имел возможность попрощаться с ней и перезахоронить там, где посчитает нужным. Если желаете, можете известить об этом всех Султанш, находящихся во дворце, а я всё же отправлюсь к Повелителю… *** После разговора с Махидевран, которой пришлось принять на себя весь гнев Повелителя, последний почувствовал, что ему стало легче. Разумеется, он не хотел отправлять своего первенца в другой санджак, но чувствовал острую необходимость каким-то образом наказать его за то, что тот скрыл от него такое важное дело. Он непременно отправился бы в плавание вместе с сыном и лично принимал бы участие в поисках! Это помогло бы ему отвлечься от тяжести и гнетущей обстановки, сгустившейся в ставших такими тесными Султанских покоях. А Мустафа не предусмотрел этого! Самостоятельность и инициативность Шехзаде начинали его тревожить, несмотря на то, что в большинстве случаев сын принимал весьма разумные решения. - Повелитель, Вы позволите? Услышав голос Мустафы, который почтительно склонился перед отцом, Сулейман даже улыбнулся. Он протянул руку, позволяя Шехзаде прикоснуться к ней губами. - Здравствуй, Мустафа. Я давно ожидаю тебя. В темноте, освещаемой несколькими догорающими свечами, не было видно, как Шехзаде густо покраснел от переполнявшего его стыда. Аллах всемогущий! Ему будет гораздо страшнее солгать отцу, чем он предполагал в самом начале. Если у Повелителя не хватило сил даже на то, чтобы в полной мере продемонстрировать свой гнев из-за разъедающей его печали, то как он, родной сын, сможет окончательно убить его?.. Но он дал слово Хатидже-Султан… - Повелитель, я не смею просить Вас о прощении за то, что сразу не рассказал о своих истинных намерениях. Просто я не хотел лишний раз волновать Вас и предоставлять ненадёжные сведения и хотел выяснить всё наверняка. Повелитель долго молчал. Мустафа не решался продолжить. Он решил, что скажет всё лишь тогда, когда Повелитель сам задаст вопрос. Сулейман это почувствовал, а потому не торопился спрашивать, боясь услышать самое страшное. - И что же тебе удалось выяснить? – наконец-то спросил он. Однако даже этот толчок со стороны отца не избавил его от кома в горле, который возник так внезапно и который мешал говорить. Губы у Мустафы дрожали, а каждая мышца на лице была напряжена. В конце концов, он сказал: - Повелитель, то, что я собираюсь сообщить, касается не только нас с Вами, но и всех членов Османской Династии. Поэтому я предлагаю позвать сюда Хюррем-Султан, Шах-Султан, Махидевран-Султан и Ваших детей… Сулейман с облегчением выдохнул. Видимо, он был ещё не готов окончательно услышать о смерти сестры, поэтому тут же позвал: - Стража! Позовите всех членов моей семьи… *** Наша смерть – это вечное торжество. Почему так происходит? На всё воля Аллаха. Проникая в дом через окна, солнечный свет как будто распадается на части. Потому что в каждый дом он проникает через своё окно. Однако если все окна закрыть, то это распадение на части исчезнет, перестанет быть видимым. Так можно посчитать число ягод в грозди винограда, однако нельзя посчитать сок, который из этой грозди выжмут. Душа человека, заключённая в теле, живёт благодаря свету Аллаха. И может спастись из этой тюрьмы только посредством смерти. Об ушедшем в иной мир не говорят дурное. Ибо освободив душу, он снимает различие между благим и скверным. Думай только об Аллахе. Не суди людей. Не суди о том, что тебе не дано видеть. Не суди. И тогда будет дана тебе способность видеть по-иному. Не судя других за их поступки, ты обретаешь иное видение, которое не ограничено рамками того, что видят твои глаза. Этому видению открыто всё. Когда пространство освещается светом, предназначаемым Аллахом, то глазам становится всё совершенно очевидно. Аллах источает бесконечное количество света. Но не думай, что весь свет исходит от него. Только ровный и нескончаемый свет есть свет Аллаха. Бренный же свет, проходящий – это свойственный признак человеческого или иного тела. О, Аллах. Этот человек удостоился Твоей милости. Словно птица с небес, к нему спустилось иное видение. Глазам его открылись небесные пространства. Он устремлён ввысь в поиске Тебя. Так даруй же ему возможность узреть Твою божественную красоту или хотя бы не прячь от него свой небесный чертог в наказание за дерзость. За этот душевный изъян… *** Султан приказал хоронить её в закрытом гробу. Сам он, несмотря на предупреждения Мустафы, настоял на том, чтобы взглянуть на тело. И если бы не кольцо, которое, он помнил, Ибрагим в его присутствии подарил своей жене в знак примирения, он, возможно, и дальше пребывал бы в уверенности, что это какой-то жестокий розыгрыш. Мустафа, наблюдая за страданиями отца, слезами матери, Шах-Султан и Гюльфем-Хатун, с ужасом думал о том, как после смерти Аллах жестоко покарает его за причинённое этим людям горе. Разумеется, Повелитель нашёл крайнего, и Антуана казнили за то, что он якобы держал Хатидже в своём доме силой. Мустафа так и не решился признаться отцу, что ненависть к нему у Хатидже-Султан достигла настолько невероятной силы, что она сама предпочла скрываться в доме неверных. Сеньор Брагадин понял это и покорно сложил голову на плаху. Вскоре после этого Повелитель велел Мустафе покинуть Стамбул и возвращаться к своим делам в Манисе. Если учесть, что раньше людям, приносившим плохое известие, попросту отрубали голову, то ссылка в санджак, причём в прежний, казалось не таким уж плохим решением. Мустафа понимал, что Повелителю тяжело, и он невольно видел в нём виновника всего произошедшего. Однако теперь старшему Шехзаде предстояло решить, каким образом передать весть Бейхан-Султан о том, чтобы она привезла Османа и Хуриджихан в Манису. В Топкапы она приехала без близнецов и уехала, толком ни с кем не поговорив. Кроме того, он не имел ни малейшего представления о том, каким образом он будет скрывать Хатидже-Султан от собственной матери. Если он будет часто уезжать в охотничий домик из своего дворца, это заметит не только она, но и все приближённые. Пойдут сплетни, пересуды, которые обязательно дойдут до ушей Повелителя. А что в этом случае произойдёт дальше, страшно даже представить. *** За время отсутствия Мустафы Хатидже стала чувствовать себя гораздо лучше и даже изъявила желание перебраться во дворец Шехзаде. Она не боялась, что её узнают, ведь во дворце не было ни одного знакомого лица. Хатидже представилась Кассандрой и объявила, что сам Шехзаде отправил её в услужение на кухню, ведь из-за шрамов и ожогов она не в состоянии привлечь его. Узнав о том, что новая Хатун не представляет для них угрозы, девушки мгновенно успокоились, а когда вечером они попробовали сладости, приготовленные ею, то и вовсе пришли в полный восторг. Таким образом, у женщины появилась возможность узнавать все новости из первых рук. Раз в два дня она появлялась на дворцовой кухне, чтобы с помощью физического труда отвлечься от гнетущих мыслей. Ибрагим тем временем целыми днями где-то пропадал, но все вечера и ночи неизменно проводил рядом с женой в охотничьем домике. Хатидже, наученная горьким опытом, не устраивала ему допросов о том, где он был и чем занимался. Она просто была счастлива каждый раз, когда он входил в её комнату и заключал в свои объятия. Им нравилось предаваться мечтам о том, как чудесно они заживут в Парге вместе со своими детьми. Поначалу он сам хотел отправиться в Семендире и привести близнецов в Манису, но Хатидже умоляла его не подвергать свою жизнь опасности. Однако страхи Хатидже не были беспочвенными, и одна неосторожность открыла тайну Хатидже ещё одному человеку. *** Вернувшись в Манису, Мустафа первым делом направился в охотничий домик, чтобы убедиться в том, что с его тётей всё в порядке и что весь тот ужас, который окутал дворец Топкапы, - всего лишь постановка для отвода глаз. Хатидже с недоверием слушала пересказ Шехзаде о том, как все бесконечно скорбели и проливали слёзы над закрытым гробом, в особенности Повелитель. - …Ведь до моего приезда он ещё надеялся на другой исход, но… - Тебе не стоит переживать, Мустафа. Повелитель не должен был ни на что надеяться с тех пор, как он отдал приказ о подлой казни… - Хатидже-Султан, как Вы можете так долго копить в своём сердце обиду? Ведь с того ужасного дня прошло целых два года! - О! Пройдёт ещё очень много лет, в течение которых я буду помнить об этом ударе в спину, об этом оскорблении… - Вы должны отпустить своего мужа и начать жить ради себя и своих детей! Хатидже улыбнулась, пытаясь скрыть то, насколько ей неприятна сама мысль о том, чтобы отпустить Ибрагима. Тем более, когда он стоит за дверью и имеет возможность услышать каждое слово. Она взяла Мустафу за руку и заговорила о совершенно посторонних вещах: - Во время Вашего отсутствия я устроилась на кухню и помогаю девушкам с готовкой. Я представилась им как Кассандра, и Вас я попрошу впредь называть меня только так. - Признаться, я немного удивлён. Для человека, который хочет скрыться ото всех, Вы поступили очень неразумно. - Но я не могу бездействовать, Мустафа. За эти два года только работа помогла мне не сойти с ума от горя. Я не понимаю, как я могла раньше дни и ночи напролёт только читать книги или прогуливаться в саду. Неудивительно, что время тянулось бесконечно. А по поводу того, что меня могут разоблачить, не волнуйтесь. Махидевран, видимо, взяла новых девушек в гарем, поэтому никто из них не знает, как я выгляжу. Мустафа наблюдал за Госпожой, и ему казалось, что перед ним находится совершенно незнакомый человек. Если бы не её любовь к Ибрагиму, которая проявлялась в каждом её слове и жесте и которая превратилась в ненависть к брату, он с испугом мог бы подумать, что ошибся. - …Когда ты сможешь организовать свидание с моими детьми? - Я приказал немедленно отправить послание в Семендире с приглашением погостить у меня. Я не имел возможности лично поговорить с Бейхан-Султан, поскольку она не задержалась в Топкапы дольше одного дня. Хатидже крепко обняла своего племянника: - Ах, Мустафа! Какое счастье, что именно ты прибыл в Паргу! Только тебе я смогла доверить свою жизнь, не опасаясь предательства. Обещаю тебе, что как только я увижу близнецов, то сразу же покину Манису, чтобы не подвергать тебя опасности. Мустафа настолько не ожидал, что его тётя примет такое решение, что резко поднял голову и заглянул ей в глаза: - Неужели вы оставите меня? Хатидже улыбнулась и потрепала шехзаде по плечу: - Возможно, некоторое время после моих мнимых похорон бдительность Хюррем и её слуг будет усыплена, однако глаза и уши есть везде. И Маниса – не исключение. Я понимаю, что тебе было тяжело обманывать Повелителя, поэтому не стану подвергать тебя такому испытанию снова. Мустафа внимательно выслушал госпожу, после чего на его лице появилась улыбка: - Мне бы не хотелось расставаться с вами, тётя, однако вы правы. Прежде всего, нужно позаботиться о безопасности. Тем не менее, пока вы здесь и сами пожелали работать на кухне, я желаю как можно чаще видеть Вас в своих покоях. Хатидже засмеялась: - А ты не боишься, что таким своим решением ты переполошишь весь гарем? - Об этом не беспокойтесь. Теперь одевайтесь. Нам пора вернуться во дворец.