Чудеса, да и только!

- Годжо, с добрым утром! Пора вставать! – радостно улыбаясь, Хаккай вошел в комнату друга. Из-под одеяла показалась встрепанная санзовская физиономия. - Убью… - пообещала она хриплым со сна голосом и исчезла обратно. - Эээ… Я ошибся дверью? – недоумевая, моргнул Хаккай. – Санзо? - Я же сказал – убью! – тихо зарычали из-под одеяла. Хаккай невольно попятился к двери. - Хаккай! – прозвучал за спиной радостный голос Годжо. – А я как раз тебя искал! - Г-годжо? – переспросил Хаккай, оглядываясь на друга. – А почему?... – он указал на укрытого с головой тихо рычащего Санзо. - А? Это? Не обращай внимания, Санзо-сама сегодня просто не выспался! – отмахнулся ханьё с самым беспечным видом. В следующую секунду в него полетела подушка. Поймав ее в паре миллиметров от своего лица, он повернулся к Хаккаю и трагичным тоном произнес: - И этот человек называет нас с Гоку детьми… Хаккай засмеялся и воспитательски поднял палец. - Поэтому я всегда говорил, что в нашей компании детей трое! - Хак-кай!! – зарычало одеяло. - Сан-чан такой нервный, - умилился Годжо. - Кстати, Годжо, ты говорил, что искал меня? – внимательно и чуть встревожено. - Даа… Посмотри пожалуста… - неловкая улыбка. - Годжо! Где ты умудрился получить такую рану? – взволнованно и слегка удивленно. - А… Это мы с призраком воевали… - Победили? - А то! Должна же и от Санзо быть какая-то польза? - Го-джо… - Осторожнее, Годжо, похоже, Санзо разозлился! – улыбнулся Хаккай, леча плечо друга. – Не болит? - Абсолютно! Хаккай, ты чудо! – жизнерадостно воскликнул Годжо, приобнимая друга за плечи. - Да ладно… - смущенно заулыбался тот. Тут из-под одеяла показалась хмурая физиономия Санзо. Окинув грозным взглядом замершую парочку, он потянулся рукой к прикроватной тумбочке, на которой лежали Шауреджо и пачка сигарет. - Эмм… Похоже, вы уже проснулись… Пойду ка я будить Гоку… - проследив направление санзовского взгляда на руку Годжо на своем плече, Хаккай поспешил ретироваться из комнаты. Санзо, взяв пачку сигарет, вопросительно посмотрел ему вслед. - Каппа, дай зажигалку, - безразличным тоном приказал он. - Слушаюсь и повинуюсь, Санзо-сама! – хмыкнув, Годжо кинул монаху зажигалку, подошел к кровати и завалился на нее, подложив под голову трофейную подушку. Санзо тем временем закурил, кинул пачку с зажигалкой на тумбочку, прислонился к стене и посмотрел, наконец, на полукровку. Тот задумчиво разглядывал его. - Что? – приподнял бровь Санзо. - Хей, Санзо-сама, а чтобы получить свою порцию утренних нежностей мне нужно притвориться спящим? – протянул ханьё. - Почему? – приподнял брови монах. - Потому что иначе ты на это не решишься, - вздохнул каппа, прикрывая глаза. И в следующий миг удивленно замер, почувствовав, как пропахшие табаком пальцы сначала не уверенно коснулись его щеки, потом осторожно провели по линиям шрамов, прикоснулись к кончику носа, смахнули со лба лезущие в глаза красные прядки. Потом на секунду исчезли, а взамен вернулись губами, прижавшимися к его собственным, руками, зарывшимися в алые пряди, горячим телом, чуть дрожащим на ответные прикосновения. - Годжо, открой глаза, - попросил, в кои-то веке не приказал любимый голос. Ханьё приоткрыл затемненные ресницами сейчас почти бордовые глаза и… утонул. В чистейшем аметисте таких усталых, нестерпимо родных и желанных, с перемешанных в них мукой и нежностью, глаз. - Да, Санзо, я тоже тебя… - заворожено шепчет Годжо, притягивая к себе это невероятное и невозможное, склочное, холодное, безразличное, слабое и сильное, и еще Гю-Ма-О знает какое чудище. И целует улыбку на его губах.