Микаса/Леви. Слишком эмоционально, Аккерман.

      Спустя несколько часов поездки ноги Микасы снова почувствовали твердую землю, когда темноволосый помог ей слезть с повозки, приехавшей прямо на рынок Троста. Она была рада снова почувствовать себя свободной; больничные стены не заменят те ощущения, когда ветер играет в твоих волосах и в легкие проникает свежий воздух. Наконец, она вырвалась куда-то подальше от их казарм, где все давным-давно пропиталось кровью и потерями. Уголки губ той тронула улыбка, но спустя мгновенье она тут же погасла и лицо брюнетки приобрело такое же мертвенное выражение, как и у людей поблизости. Толпы худых, изнуренных людей в грязной и оборванной одежде – не самое приятное зрелище, солдат всегда снабжали хорошим продовольствием и одеждой, потому острой потребности в этом никогда не было. В её глазах возникло немое сочувствие, но Леви же ни капли не изменился в лице, он видел зрелища и похуже и привык сохранять к подобному хладнокровие.       Аккерман замерла на месте, ловля на себе взгляды потухших глаз, некоторые отдавали честь, дети радостно восклицали, мол «спаситель человечества!», но в лицах городских жителей уже не было былой живости и веры, все давно уже смирились быть запертыми в этой клети и ждать, когда же титаны доберутся и до них. Она никогда еще не была в Тросте, но могла бы с легкостью дать руку на отсечение за то, что раньше рынок на центральной площади был в разы больше: большинство мест занимали оружейные палатки, особой востребованности к которым не было; чуть меньше места занимали лесоматериалы, у них был какой-никакой спрос; далее реденькими рядочками громоздились лавки с продуктами низкого качества, они имели большую популярность из-за низкой цены и хоть какой-то съедобности; хорошие же продукты или ткань можно было купить только в крытых лавках, что строго охранялись от всякого сброда из нищих и голодающих людей. У многих просто-напросто не было дома, они располагали свои пожитки у стен, единственное место, откуда их не гнали; изредка какой-то спятивший пытался забраться наверх и падал вниз, не доходя до середины.       Ривай заплатил пару монет извозчику и попросил подождать его какое-то время, а затем обернулся к девушке, у него были небольшие дела, знать о которых ей было не положено, оттого тот захотел предложить ей какую-то альтернативу. - Ты же…собиралась купить ткани. Верно? – бросил на неё он короткий взгляд. - Ааа?! Д-да, - очнулась от минутного наваждения сероглазая и тут же выпрямила спину, будто отдавая честь командованию. - Вот, возьми деньги, купи, что нужно, - капрал протянул ей мешочек с монетами, - магазин тканей находится в конце той улице за углом, я найду тебя там, когда покончу с делами, - он указал рукой нужно место и всучил так называемый кошелек. - А…мне не нужны деньги, у меня есть свои, - покачала головой та, но её мужчина был так настойчив и серьезен, что, в конце концов, она приняла деньги и тихо кивнула головой. - Смотри, не заблудись Аккерман и ни в коем случае не забредай в темные переулки! – отдал ей приказ Ривай, направляясь в сторону мастерской.       Девушка продолжала стоять на месте, покуда спина её возлюбленного и вовсе не скрылась из виду. Тогда та плотнее закутывается в свою кофту и направляется в указанное ей место, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не сокрушаться по поводу бедных голодных детей. Тяжело вздохнув, она перевела взгляд со своей обуви на потрепанную годами вывеску с эмблемой ножниц и катушкой ниток и уже хотела было зайти в помещение, как какие-то маленькие ручки схватились за её юбку.       Обернувшись назад, темноволосая увидела маленькую девочку в рваном платье грязно-коричневого цвета, оглядев её с ног до головы, нельзя было не заметить эти маленькие худенькие ручонки и босые грязные ноги. « Увидев это маленькое существо с тянущимися ко мне ладошками, мое сердце едва не выпрыгнуло из груди…Может быть, близость материнства делает меня такой восприимчивой, но сейчас мне до боли захотелось помочь этому бедному ребенку» - возникла мысль в голове беременной девушки, остановившейся перед дверью. - Тетя…т-тетя…я и мой братик, мы очень хотим есть.., - хриплым, едва слышным голосом произнесла малютка, продолжая цепляться за подол моего голубого платья.        Рука азиатки уже потянулась за монетами, как вдруг кто-то ревностно одернул её руку и саму девочку в сторону. Этим человеком оказался мальчик чуть постарше девчушки, по внешности отдаленно похожий на неё саму, с видом серьезного взрослого ребенок оттащил ту и спрятал за своей спиной. Он смотрел на будущую мать так, будто бы она – злой волк, желающий обидеть маленького зайчика; на малышку же он бросил более жестокий взгляд, заставив ту прижать свою крохотную головку к худым плечам. - Что я говорил тебе, Мэй?! – прикрикнул на неё он, отчего та вздрогнула и повинно опустила голову, разглядывая каждый палец на правой ноге. - Но…братик…я так хочу кушать… - тихо протянула Мэй, из глаз которой вот-вот должны были политься слезы.       Микаса, терзаемая каким-то чувством вины и уколом совести перед этим детьми, снова застыла на месте, хотя и внутри у неё все переворачивалось. Двойственное чувство, присущее таким холодным людям, как она. Этот «братик» снов одернул её, мол «не реви», она всхлипнула, вытерла набежавшие слезы и сделалась такою же серьезной. Заметив то, как она осмелела, её брат, наконец, обратил внимание на беременную. - Извините, мисс, мы не хотели ничего плохого… - буркнул тот, затем ухватил девочку на спину и побежал в сторону стены.       Не успела азиатка опомниться, как детей уже и след простыл, потому она огорченно вздохнула и вошла в помещение магазина. Большая часть витрины и стеллажей пустовали, но все же здесь было достаточно тканей и пряжи, чтобы прикупить что-нибудь, правда, цены раз в пятьдесят выше, чем было до вторжения титанов и падения стены. Аккерман прикупила пару мотков дешевой ткани на пеленки, еще парочку на детскую одежду, а также несколько клубков шерсти и нужные предметы для рукоделия.       Продавец был так рад такой щедрой покупке, что бесплатно отдал ей корзину, да еще и упаковал все покупки, видимо, в последнее время ему не очень везло с покупателями. Расплатившись и взяв купленные предметы, брюнетка вышла на улицу и стала дожидаться капрала, но ожидание показалось ей таким долгим и невероятно скучным, да и к тому же ей захотелось есть, поэтому она стала оглядываться по сторонам в поиске лавки с чем-то съестным. Долго искать не пришлось. Девушка прикупила кое-что себе и взяла еду для тех голодных детей, которых встретила, аргументируя свои действия тем, что они не смогли бы далеко уйти.       Сероглазая осмотрелась по сторонам, раздумывая о том, куда же ей пойти. На этой захудалой улочке были лишь нищие худые люди, ютившиеся у стен, ни одного ребенка. Девушка прошла на место, где она и голодные дети разминулись, слева от магазинчика просматривался небольшой переулок или что-то вроде того, издалека он казался пустым, что при таких обстоятельствах казалось странным.       Передвигаясь как можно медленнее, непримечательнее и тише, она подошла ближе и взглянула на переулок: с виду он был грязным и забитым разным тряпьем, но привычных людей здесь не находилось. По крайней мере, так ей казалось, пока не послышались грубые мужские голоса. - Эй, щенок, неужели твоя мамочка не учила тебя тому, что ходить по темным переулкам опасно? - звук этого голоса был столь неприятен, что к горлу девушки подкатил горький комок.       Микаса затаила дыхание, по спине пробежал небольшой холодок, ей не хотелось думать о том, что сейчас происходит в нескольких метрах от неё, тем более лицезреть это. "Это же ребенок...точно, ребенок...Как же он посмел тронуть ребенка!?". Её положительное представление о мире медленно, словно песок, уходило у неё из-под ног. Она и раньше была свидетелем жестокости по отношению к детям, но в последнее время девушке не доводилось встречать детей, самое их существование в подобных условиях казалось чудом. Это было не её заботой, не её проблемой, но закрывать глаза на насилие, все равно что самому дать негласное соглашение на проявление той самой грубости. Потому, сделав тихий шаг вперед, та осмотрела обстановку.        Двое увальней окружили того самого мальчика, которого она видела с сестренкой. Один из них, яростно скалясь, легонько стукал увесистым куском дерева себе по ладони; другой же своей крупной красной рукой грубо приподнял ворот мальчонки, заставляя того стоять на носочках, чтобы ненароком не задохнуться. Она прибывала здесь недолго, да и не слышала их диалог с самого начала все услышанные ею реплики составляли общую картину происшествия. Этой уличной швали просто навсего нужна была груша для битья. "Причинить вред другому ради того, чтобы снять напряжение...гадко, мерзко, противно. И ведь этот мальчик ни в чем не виноват. Как в той басне-то...а, да. Он виноват лишь в том, что у них чешутся руки". Эти мужчины не заметили её или просто не брали её существование в расчет, продолжая издеваться над бедным ребенком. - Ты - обычный воришка, которого некому воспитывать, - голос был тяжелым, едким, давящим, в то время как на лице второго парня сиял счастливый оскал. - Я-я...ничег...у...в-в-вас...не брал, - искренний и испуганный ребенок, едва мог это выговорить. - Брал? Ахахаха, - наигранно посмеялась огромная туша, нависавшая над мальчиком, затем ехидно добавив, - ты ничего у нас не брал, ты украл вот это и, несомненно, тебя за это казнят.       Он покопался в своём кармане и извлек оттуда что-то блестящее, отдаленно напоминающее часы. Глаза ребенка напоминали большие прозрачные блюдца, готовые вот-вот разбиться, страх вдруг пробрал его до дрожи, а ведь недавно он не выглядел таким хрупким и беззащитным. Вот что бывает, когда жестокость людей разрушает великий дом человеческой веры. Сердце Аккерман пропустило пару ударов. Излишняя чувствительность из-за беременности? Нет же, она всегда была такой: доброй, человечной, готовой помочь. Ей тоже было больно, она тоже плакала, ей тоже было страшно, она тоже чувствовала себя слабой, но она никогда...никогда этого не показывала, а сейчас, когда в её жизни появилась более сильная личность, сероглазая может наконец быть собой. Может же, правда? - Отпустите его.       Тихий возглас заставляет обидчиков обернуться, а мальчонку уставиться на неё. - Не жалеешь ли ты, куколка, что не прошла сейчас мимо? - обращается к ней парень с дубиной в руках, приторно протягивая каждое из слов. - Я жалею только о том, - несколько секунд она сдержала интригующую паузу, - ...что такие, как вы до сих пор не вымерли. - Хах, вот значит как, стерва? Мы хотели отпустить тебя восвояси, но... - Я не собираюсь уходить, - прервала его речь солдат.       Этот ответ даже ввел их в недоумение на долю секунды, но, оправившись, главарь с ухмылкой изрек: - Таким шлюхам как ты нужно преподать хороший урок...Мы будем поочередно насиловать тебя, пока ты не сломаешься. Это будет повторяться каждый день, семь раз в неделю, месяц за месяцем, покуда ты сама не станешь умолять нас трахнуть тебя.       Затем он замолк, блаженно прикрыв глаза и, наверняка, представив эту картину. Лицо её не дрогнуло, она уже не маленькая девочка, которую воротит от одной мысли об изнасиловании. После падения Сины её не раз пытались изнасиловать до вступления в отряд: красивая, стройная с незаурядной внешностью, последняя представительница азиатского рода на земле, несомненно, её хотели многие. Низкопробные беженцы были вынуждены ютиться огромными кучами на улицах, и какой-нибудь мужлан мог с легкостью попытаться её изнасиловать. Тогда еще брюнетка не могла заснуть, боясь во сне быть изнасилованной или опозоренной, о, боги, она молилась о том, чтобы этого не произошло, и она тем более боялась того, что это увидят её "братья". И не боится она потому, что это никому и никогда не удавалось, это никогда не наступит, она уж постарается этого недопустить! - Боюсь, вы скажете совершенно другое, когда будете корчиться от боли, - уверенно произнесла полу-азиатка, отбросив покупки в сторону и засучив рукава своей кофты.       Один из бугаев направился к ней, она встала в свою фирменную защитную стойку и уже была готова принять удар, как вдруг удар сзади её дезориентировал. В глазах резко потемнело, боль прошлась со скоростью молнии, звон от удара все еще вибрировал в её ушах и ей казалось, что барабанные перепонки сейчас же лопнут от такой стерео волны, но голова резко потяжелела, тело ослабло и с грацией умирающего лебедя она приземлилась на землю. Микаса больше не чувствовала боли, странная надвигающаяся тьма погрузила её целиком, оставив в отблесках её разума одну фразу: "Бог, если ты действительно есть, защити тех, кто не в силах защитить себя самостоятельно...