На сон грядущий

Тогда пахло кровью. Железный привкус, запах ржавчины, в глазах мелькали блики, тени, но никак не люди, да были ли это люди? Я помню, как меня тянуло к холодной, сырой стене. В ней была железка, не буду вспоминать, какая она там была, я чувствовала её внутри себя когда тянулась к окну. Она давила плоть, разрывала, помню, как слышала свои крики со стороны, как рвалась кожа, как по спине что-то стекало. Голова гудела, будто по ней каждый раз ударяли битой. А когда я тянулась к лучам, что ослепляли, в животе всё сводило, а рёбра ныли и давили, хотелось всё вырвать. Грязные волосы прилипали к потному телу. Пятки щекотали заживающие порезы. Помню, как-то они оставили нож. Забыли. Он блестел, искушал, его лезвие казалось таким тонким, будто хрустальным. Я тогда уже чувствовала, как беру его в изнеможенные руки, как с улыбкой веду по лицу, а потом смеясь, легко ввожу лезвие себе в голову. Будто протыкаю сэндвич зубочисткой. Почему я не взяла нож? Потому что я дура. Я хотела жить, как любой другой человек, жалкая и цепляющаяся за своё обитание на свете девушка. А однажды ко мне зашла женщина. Я почти не видела её, лишь блики и красные размытые пятна, но её силуэт. Он был мне знаком, и я вряд ли его вспомню, потому что не хочу. Её голос эхом звенел в ушах, в голове, вызывал судорогу зудящей боли. Она просила, нет, она велела, чтобы я рассказала о чём-то. Но когда я открывала рот, я захлебывалась в крови, она плескала из меня брызгами. Женщина смеялась, я жмурилась и открывала рот. Ей не нужно было спрашивать, она, казалось, уже всё знала, ей не нужно было убивать меня, она хотела видеть, как я медленно мучаюсь, как я жалко цепляюсь за стену, как разносятся стоны по комнате, как я кричу, колотя ногами и руками. Что-то скрипит рядом со мной, и я резко оборачиваюсь – всего лишь дверь. Я на секунды расслабляюсь, но затем вновь напрягаюсь, если дверь скрипнула, значит кто-то зашел. И этот кто-то щетиниться и сплевывает на пол. Я морщусь и отползаю назад, и мне хочется крикнуть, приказать не приближаться ко мне, но выходит лишь хриплый едва слышный шепот, и я всхлипываю. Зачем я ему? Он что-то говорит, тяжело, и усмехается, обнажая кривые зубы, и на его губах виднеется уродливый шрам, от которого меня подташнивает – оно уродует всё его лицо. Но я знаю, что это один из охранников Мортиновой, ее силуэт я вижу за спиной громилы, она что-то говорит, но я едва слышу ее, а громила обещает ей, что всё будет хорошо, и, потирая руки, закрывает дверь за Мортиновой. Я вздрагиваю и ползу назад, натыкаюсь на холодную стенку и кричу. Надеюсь, что так он уйдет. Но от крика моё горло будто затягивает в прутья, его раздирает и терзает. Боль в висках пульсирует, поэтому кричу недолго, не хватает воздуха, и я замолкаю. А затем всё начинается по новой: кричу, пытаюсь оттолкнуть, а затем замолкаю. Громиле надоедает такая игра и он резко хватает меня за ноги и тянет к себе, до боли сжимая мои лодыжки, и я цепляюсь руками за… Поздно понимаю, что схватиться не за что, я скребу поломанными ногтями по полу, но эта боль тает, стоит вспомнить о руках мужчины. Он подтягивает меня к себе и смеется, приторно, мерзко, словно пытается задеть или поглумиться, и я нащупываю руками хоть что-то, но пол пустой, и мысль ударить его по голове пропадает, потому что нечем. Отбиваюсь от него и его рук, которые пытаются задрать мое платье и ощупать ноги. Руки у него влажные и, когда скользят по ногам, я морщусь, визжу и дергаю ногой, стараясь ударить, и попадаю. Пятка больно упирается и ударяется о его щеки, и мужчина материться и снова сплевывает на пол. Гогочет и заявляет, что бежать мне некуда и что меня спасет только чудо. И я жду этого чуда, но пока чудо ко мне не спешит, и в очередной раз когда меня хватают за ноги и тянут к себе, ища мое белье, я визжу, пытаюсь ударить, но он садиться на мои ноги, и я вскрикиваю от боли и чувствую как влага скапливается у глаз – я не должна реветь. Дергаюсь в его руках и теперь царапаю сломанными ногтями его руки, он снова цедит сквозь зубы оскорбление и заводит руки над головой, прижимая своей ладонью к полу. «Не убежишь…» - вызывая только омерзение, протягивает он, и его голос шепчет гадкие слова прямо в шею, и мне кажется, еще секунда и он ее начнет слюнявить. Я снова визжу и брыкаюсь в его руках. Он бьет меня по голове. Я кричу, но не слышу своего голоса, и паника внутри меня обрывается и холодом прокатывается по телу. Я не слышу и едва различаю цвета, в ушах гулко отдается пульс и голова наполняется свинцовой болью. Продолжаю сопротивляться и улавливаю момент, когда громиле просто придется с меня встать, и бью его между ног, точнее я надеюсь, что попала туда, но ударила я его по коленям, и он, заскулив от боли, с размаху ударил меня по лицу и резко рванул на себя подол моего платья. Я осталась почти голой. Он порвал мое платье, кусок странного ржаво-гнилого цвета слетел с его рук. Я пыталась повернуться так чтобы он не смог меня тронуть там, где не дозволено и не мог увидеть лишнего, но он резко поворачивает меня лицом к себе и снова бьюсь затылком об пол, и в глазах правда появляются звездочки, и волосы на голове мерзко липнут к лицу, а также затылку, и я позже понимаю, что, кажется, разбила голову. Меня подташнивает от его голоса, смеха и слов о том, какая я ужасная, что я ничтожество по сравнению с нормальными девушками: разве я раньше этого не слышала? Каждый день. Хочется захохотать ему в лицу и грубо ругаться, но я не такая, а, открыв рот, вырывается лишь хрип. Но я хочу кричать, орать и визжать, чтобы оглохнуть и не слышать его низкого, басистого голоса. В это мгновение мне хотелось жалеть себя, забыть отговорку «у кого-то всё еще хуже» - хуже чем сейчас быть просто не может! И мне хочется искренне верить, что чудо явится именно сейчас. Холод обдает тело, и я снова изворачиваюсь в его руках, пытаясь поцарапать, но в итоге царапаю оголенный живот о шершавый пол, еще я, кажется, вывихнула руку, потому что захожусь криком от боли в локтях. Он резко дергает меня на себя и шепчет в самое ухо, что он может прибить меня прямо сейчас. если я не заткнусь, а я глупо пытаюсь его укусить. Он снова бьет меня по лицу, и щека упирается в холодный пол, и лицо щиплет от боли – слезы скатываются по щекам, щекоча свежие ранки. Вскрикиваю и пытаюсь свести колени вместе. но он упорно их разводит в разные стороны. Хоть я и сопротивляюсь, но против него у меня просто нет шансов – а вот сейчас я ненавижу себя! Сражаться надо всегда! Только тогда узнаешь, был ли у тебя шанс выиграть. И я пытаюсь бороться, но быстро сдаюсь. Бесконечные удары и голод довели до жуткой слабости, всё тело ныло и болело от ушибов, синяков, порезов и переломов, уже не было сил бороться. Я ненавижу себя, слабохарактерную! И выкрикиваю от смеси боли и злости. И пытаюсь его оттолкнуть, но он щетиниться и сжимает мое горло в руках и быстро двигает бедрами. В отместку сжимаю ногти на его ладонях и кашляю от того что мне не хватает воздуха. Я неожиданно нервно хохочу, что вводит в легкий шок громилу, и он сбивается с ритма и затем сильнее вбивается в меня. А я хохочу от абсурдности происходящего – как пенопластом по стеклу. И этот гул стоит в ушах, и я едва соображаю и что-то ощущаю. От боли рябит в глазах. Когда едва восстанавливаются силы пытаюсь бороться и выбраться из под него, но он сильнее сжимает шею и я снова захожусь в кашле, но он гогочет и что-то цедит. Все кончилось быстро, я, честно, ожидала длительной пытки, но он дольше пытался снять с меня одежду. А я едва понимаю, что только что произошло. И как я оказалась в этом месте. Но к голове с силой приложили что-то холодное и тяжелое, меня шлепнуло к стене, а в глазах начало рябить и мутнеть. Я слышала смех и чувствовала боль, что текла внутри всего тела, меня трясло от неё, словно током. Наверное, я вырубилась; уже ничего не чувствуя.

***

Юноша прищурился и скривив губы провел пальцем по лакированной крышке пианино. На музыкальном инструменте сверкали блики, мягко слепя глаза. На парне был одет пиджак, плотный и местами в катышках, взгляд юноши был хмурым, усталым, под глазами залегли тени, а восковое бледное лицо было изнеможенные. Светлые волосы лоснились, а башмаки сверкали, но всё это было так нелепо и напущенно. Он сцепилсвои длинные, тонкие пальцы за спиной, подавляя вздох. Юноша мимолетом увидел тень, она приближалась к нему, но не осмелилась подойти ближе чем на пару футов. В нос пахнуло свежим и изумительно чистым, будто принесенным ветром с лугов запахом земляники. Но его преграждал строгий аромат дорогого парфюма. Парень поморщился, садясь за пианино на дубовый стул. Жесткое дерево давило в лопатки, он вдохнул воздуха, будто никогда не дышал до сих пор. Теперь земляника и духи, мешались с лаком на крышке музыкального инструмента и с непередаваемым запахом старых страниц нот. Костлявый палец подрагивая нажал на клавишу. Та с радостно как будто бы со вздохом, поддалась и мелодично пискнула. Рядом еще одна, и еще. Его пальцы дрожа, судорожно хватались за клавиши, неразличимые отклики сливались в мелодию. Он будто заново жил, не помня себя от счастья, он хватал воздух ртом, не веря, закрывал глаза. На плечо юноши опустилась теплая рука, кажется, она была вспотевшей от волнения. Парень вздрогнул, испуганно опустив руки на клавиши, а из его груди казалось выбили весь воздух. Клавиши будто разделяя его испуг, жалобно пропищали в последний раз, заставив кожу юноши покрыться мурашками. - Его уже нет, Норт, - в ласковом голосе девушки промелькнула скорбь. Он поднял на неё глаза, свет, что лился из окна слепил, но юноша даже не моргнул, с затаенной ненавистью глядя на девушку. Она была испугана, лучше бы он плакал или кричал на неё. Но парень усталыми глазами смотрел в её лицо. Нежное, гладкое, с родинкой у виска. Волосы были того же цвета, всё те же светлые, будто кто-то разлил лунный свет ей на макушку. Они были всклочены, ныне аккуратные локоны лежали сумбурно неровно. Серо-зеленые глаза нежно, с сочувствием и печалью глядели на брата, а её тонкие губы дрожали в подобии улыбки. - О, уже свиделись? - из прохода выплыла серая фигура старика. Девушка странно покосилась на Астариуса, слегка кивнув. - Чудесно! - его лицо плыло в морщинках, а от глаз расплылись "лучики". - Как там Елена? - как ни в чем не бывало поинтересовался старик, пройдя к центру гостиной и раскачиваясь на носках взад-вперед. Дейла отвернулась от Норта, утерев подступившие слезы рукавом блузки, невзначай поправляя прическу. Казалось она была ошеломлена столь неуместным вопросом. - Всё прекрасно, - голос дрогнул, но она скрыла это за напущенным кашлем, от чего Норт поморщился. Астариус хмыкнув подошел к окну, костяшками пальцев стуча о стекло. Дейла нервно переглянулась с Нортом, но тут же с испугом отвела взгляд, увидев грустные глаза брата. - Я вижу Маркуса, он уже скоро подойдет к нам, - оповестил Астариус потирая ладони и смотря, как шериф легко выпрыгивает из машины, подходит к двери Марины, но та опережает его и зло стукает каблучками об асфальт, скрываясь за дверями поместья. Девушку от сказанного начала бить мелкая дрожь, она вдохнула воздух ртом, оперевшись о журнальный столик. Ноги подкашивались, а колени болели, будто она участвовала в марафоне. - Дейла, вам плохо, мисс? - встрепенулся старик. Та замотала головой, садясь в кресло и закрывая лицо руками. Вдох. Выдох. Её грудь с шумом опускалась и поднималась, она убрала руки от лица сложив их на колени. - Порядок, - хрипло ответила Дейла, как раз когда в комнату вошли еще двое. Маркус и Марина. Астариус на носках остроносых туфель, повернулся к гостям, улыбаясь в лохматую бороду. Марина Резникова цокая каблуками лакированных туфель прошла к креслу, подальше от Маркуса. Тот остался беспристрастен к её поведению, гордо вздернув нос высокомерно и холодно смотря на старика, и на Дейлу с Нортом. Перехватив его напряженный взгляд, Астриус пояснил: - Маркус, я недавно нашел коробки, - Марк обратил черные глаза-колодцы к старику, что испуганно прокряхтел. - Вам нельзя обыскивать дом без присутствия полиции, - отчеканил юноша, на его пепельные волосы забранные в хвост на затылке, падали рыжеватые лучи солнца, создавая "ореол". - Наткнулся, так скажем, - Астариус вжал голову в плечи. - К каждой из них был приклеен кусок пергамента, насколько я понял, это вроде прощального подарка Дейле и Норту. - Нортон как будто готовился умереть, - хмыкнул шериф. - И наследство за два дня до смерти переписал на дочь, и подарочками детей побаловал, - хохотнул Ляхтич, открывая одну из коробок. Они стояли на столе, две совершенно обычные картонные коробки из под обуви. Дейла заинтересованно вытянула шею, протягивая, руку к Маркусу который ухмылялся глядя на содержимое, но он лишь хлопнул её по руке, покачав головой. - Вы нашли девочку? Флисовый пиджак Маркуса зашуршал, шериф достал из кармана желтую бумажку, скомканную по краям и протянул её старику. - Вот как? - Астариус похлопал себя по бокам и сгорбился над своей тросточкой. Норту начинали надоедать непонятные отрывки фраз, он заколотил пальцами по крышке пианино крепко стиснув зубы. - Нортон, вы помните свою сестру? - Марк прищурился. - Где её чемодан? - беловолосая девчонка с брезгливостью тыкала в окно пальцем, указывая на гостью. Там стояла маленькая девочка, с чудесными алеющими на солнце волосам, широко распахнутые глаза понуро глядели в подол мятого платья. Пальцы были чумазы, лицо фарфорово-белое, а на ногах никакой обуви. Её ноги царапала острая галька, от чего девочка поджимала губки. Её неряшливый вид укрывала тень мужчины в сером костюме. Он наклонился к ней и что-то шепнул, скорее даже прошипел, его зубы были крепко стиснуты. - Уродина. Норт поднял усталый взгляд на Ляхтича и холодно процедил: "нет". Шериф повернулся на носках туфель к девушке и проницательно усмехнулся глядя на её лицо. - Маленькие лжецы. И кинул каждому по коробке, которые были плотно закрыты крышками. От них пахло луком и смолой, в глазах темнело. Норт взяв коробку удалился, вслед за ним подскакивая побежала Дейла. А в комнате теперь кипел бурный скандал. Маришка закинув ноги на журнальный столик надула губы, глядя на вырезки из газет. Астариус в то время щурил глаза и скрипучим голосом что-то втолковывая Марку, не переставая тыкал его тростью в живот, от чего шериф округлял глаза и нервно дергался уголок его губ. - Елена ведь была его женой, Маркус, как не стыдно на женщину наговаривать! - Астариус в очередной раз замахнулся тростью, стукнув юношу по руке, которая тянулась к табакерке. - Ишь чего вздумал, ослина, здоровье своё губить, - Марк стоял легко говоря, в ошеломленном состоянии. - Убила двух зайцев! О, до чего молодежь пошла своевольная, - возмущался старик. - Но ведь она крутится вечно с Астрагором, почему бы и нет? - немного испуганно, отпрыгивая от следующего удара высказал Ляхтич. - Почему бы и нет! - передразнил Астариус. - Ты считаешь, ради какой то мести, она убила сразу двух? - Все улики на это! Нам надо только опросить Елену и подписать разрешение на обыск, сэр, - Маркус при своем преимущественном росте, на три головы выше старичка, побежал по комнате, от него же трясущего тростью как шпагой. - Маркус Ляхтич, я вас еще в памперсы одевал! И вы не были таким грубияном! - пророкотал голос старца. Маришка спрятала улыбку за чашкой чая.

***

- Стой, Норт, - девушка цокала каблуками об асфальт. Юноша прикрыл нос, от надоедливого запаха дорогого парфюма. - Давай дадим показания, мы должны помочь следствию, это наш отец умер, Норт, - она подрыгивала стремясь за братом. - Ты знаешь где она. И знаешь кто убил его, кукла, это ведь тебе подарил отец? - зло прошипел Норт оборачиваясь к сестре. Она испуганно глядела на него, пытаясь протянуть руку. - А тебе? Мозги? Этого ведь Норту не хватало, - съязвила она в ответ. Юноша сжал дрожащие руки в кулаки. Выплюнув ей в лицо: - Ты была там. Ты всё знаешь. - Что ты несешь? - девушка одернула пиджак. Норт печально посмотрел на неё и его фигура обернувшись, постепенно удалялась в дымке леса. Но до неё долетел тихий шепот, который как отчаянный звон колоколов трещал в голове: - Кукла.