На сон грядущий

Уже холод и легкая молочная дымка окутали стволы деревьев, мощные корни, словно морщины, испещряли поверхность сухой земли. Шумела листва под буйным ветром. Он то затихал, то вновь в порывах уносил за собой тенистую крону. И не светило солнце, не овивало лучами цветы и тропы, не падало золотым потоком своим на её пряди, не касалось их рук, не слепило глаза. Не пели и птицы, умолкнув в потоке сумасбродных мыслей и умерщвляющей тишине. Не услышать было заливистой трели этих созданий, не порхания легких крыльев на ветру. Даже шум дорог и беспокойное гудение машин не тревожило их слух. Не трещали бамперы, не свистела покрышка, не освещали туманную дорогу тусклые фары. Зато неяркий свет лунного диска касался её бледной кожи. Длинные и тонкие огненные локоны падали на исцарапанные плечи, струились по земле пламенным ручьем и обвивали корни могучего дуба. Большие синие глаза глядели вверх, где из-за кроны дерева блестели звезды окруженные прозрачной дымкой. Руки девушка расслабленно откинула вверх, ладонями водя по траве. Ноги девушки, как и его, ослаблено дрожали как после сильной пробежки. Она улыбнулась, повернув к нему голову, слегка придвинулась, холодными пальцами ненароком задевая его руку. И склонила голову, ласково нашептывая ему, отчего становилось противно от самого себя и сердце сжималось, как затихшая птица. Девушка касалась губами его уха, жаром опаляя мочку, и, переводя дыхание, заставляла заныть чему-то приятному и сладкому внизу живота. - O diem praeclarum!* - Василиса опять улыбнулась, посматривая на звезды. А юноша даже не слышал, он жадно глотал само звучание её голоса, переливание медовых слов в слегка пухлых розовых губах, трепеща, как чайка над бурным океаном, от её прикосновений, и опять ненавидел себя за чувства, боясь коснуться зыбкой и нереальной Василисы. Он осторожно,с трепетом провел пальцами по её голове, девушка прикрыла глаза и, расслабившись, казалось замурлыкала как кот, в нежных невесомых прикосновениях. Драгоций водил от лба к губам, щекоча кожу, спускаясь к ключицам и прокладывая дорожку к краю платья, к вздымающийся груди. А потом вновь щекотал молочную кожу, покрытую мурашками. Его глаза были стеклянными, туманными и невидящими, он был слишком далеко от неё. Вздох. Вот еще один, нервный, будто юноша задыхался в потоке слов. Лицо было до неприличия белым, а руки слишком тряслись, чтобы схватить бокал. Тот блестел в неярком освещении керосиновой лампы и огня. Алкоголь брызнул из бокала, от сильного натужного удара руки. Рядом вздрогнул Драгоций, отстраненно глядя на друга в своем строгом костюме и смазанных ботинках. Губы его подрагивали, то сжимаясь, то открываясь в безмолвном крике. Как будто не было уже слов и можно было лишь кричать, разрушая сказанное. - И ты молчал? Ты знал и молчал? - Фэш вновь сжал губы. - Так вот! - бессовестно продолжил Ник, хватая бокал и теперь мимоходом болтая его в руке. - Его, - Лазарев четко выделял слова, чуть не плюя их в Драгоция, но тот в несколько шагов преодолел комнату, отчего половица жалобно скрипнула,и выбил дурацкий бокал. Осколки рассыпались по ковру, впиваясь в подошву ботинок, Ник возмущенно взмахнул руками, будто пытаясь образумить друга, но тот от гнева уже не видел ничего. - Заткнись, как Ты можешь о нём говорить? - прошипел юноша. - Не затыкай меня, - беловолосый вскинул брови, ухмыляясь. - Его. Убил. Огнев. - Последнее слово юноша слащаво прошептал, запуская руки себе в волосы и нервно смеясь. - Знала бы Фрезер, какой ты подлец. - Нет, - Ник прикрыл глаза, а улыбка растеклась по лицу словно глазурь. - Нет, нет, нет. Я спасаю отца, а ты, - он ткнул пальцем в Фэша. - Ты просто глупец. Драгоций отчаянно метался по комнате, понимая что Лазарев прав. Но неожиданно Фэш повернулся на пятках к Нику, зло улыбаясь. - Диана узнает, ой, что будет! - театрально всплеснул Фэш руками. - Ты на неё работаешь, трус. - На кого? - Ник в изумлении прижал руки к груди. - На Мортинову, ты ведь за мной приехал, лишь чтобы деньги выпотрошить, а я думал, ты действительно помочь приехал, - юноша сузил глаза. Пламя бешено вращалось в камине, словно ураган. Рядом безмолвно стояла ваза с единственным тюльпаном. За окном дрожали листья чернеющих в мгле деревьев. Едва заметно скрипнув, закрылась дверь. - Глупец, - вяло улыбнулся Ник оставшийся в комнате. Керосиновая лампа камнем упала на пол, и пламя метнулось огненным капканом на алый ковер. Василиса, вновь шепча, задела губой его ухо, отчего кожа на спине покрылась мурашками. Он рвался убежать, но будто могучие корни охватили его тело, хотел кричать, но вновь стал немым слушая её вздохи, от которых подрывалось сердце. Хотел коснуться, но не посмел нарушить тишину. Пытался представить как её отец хладнокровно убивает его отца, но не мог. И корил себя за всё. - Ужас. - лишь беззаботно сказал юноша, почувствовал как она коснулась холодным пальцем ямочки на щеке. Девушка подумав, что он осудил её за столь безрассудный поступок, залилась румянцем. Василиса протянула руку к темному небу, но движение оказалось скованным и кукольным, как в постановке жалкой пьесы далеко в театре в Вермонте. Но вместо мягких хлопковых занавес, их укрывала дымка тумана, нитями сплетая тела в лоснящееся полотно.

***

Гремела посуда, летели мыльные пузыри, в отражении которых весело сверкала люстра. Стукались о бортики кастрюль ложки, касались угловатыми ручками кофейные чашки, скрипела половица, на которой напряженно пританцовывала судомойка. Её руки стали такими же бугристыми от воды, как и потрепанная мочалка. Сальные волосы у девушки слиплись, а ноздри раздувались, будто она таскала мешки с углем. На ещё совсем недавно безмятежном и спокойном небе закружились хмурые, угрюмые, свинцово-серые тучи, задавившие солнце своей тяжестью. Светило, как будто растерявшись, совсем скрылось за их тяжёлыми боками. Сверкнула молния, а через несколько секунд невдалеке пророкотал гром, подтверждая своим ворчанием, что вот-вот на землю обрушится ливень. Ребятишки, весело играющие в уютных двориках старых угрюмых домов, плеская грязь, побежали, шлепая ботинками, к крыльцу, где заботливо им набрасывает на плечи кофту суетливая матерь. Лишь только деревья, цветы и трава радостно начинают трепетать, разворачиваясь в ставшем сразу прохладным воздухе, радуясь скорому спасению от жары. И вот первые капли дождя упали на землю, будучи мгновенно и без следа поглощёнными пересохшей землёй. Но следом за ними уже летят другие капли, их становится всё больше, они сталкиваются боками, суетятся, теснятся и толкаются – каждая стремится поскорее, желательно самой первой упасть на разгорячённую летом поверхность земли, тротуаров и домов. Все хотят быть первыми – ведь именно о первых каплях дождя пишут писатели сгорбившись над полу-работающей печатной машинкой, выдавливая клавиши с буквами и начиная замысловатый текст. В крайнем случае, пишут о последних – но никто не пишет о тех каплях, что упали в самый разгар дождя, они заурядны и банальны, не так долгожданны, как первые, и не так удивительны, как последние. Капель дождевых уже так много, что они сливаются в сплошные потоки, и дождь расходится, уже льёт, как из ведра. Дождь мочит уже и так комками свисающую одежду, надоедливо касаясь неприкрытых плеч. Ворох иссиня-черных ворон беспокойно метался по округе, ища убежище в самых непредсказуемых местах: под раскидистыми лавочками в парке, на чердаке обветшалых домов, за картонной коробкой, выпавшей из ларька тучной женщины, что стремительно уносилась домой, стукая низким каблуком. Птицам в этот момент явно не нравилось, что деревья начали облезать, как старые кошки, им не сиделось на пустеющих сухих ветках, чьи скрюченные тени покрывали садовые дорожки. Старые леди с лицами, испещренными морщинами, выбираясь из в прошлом зеленом, но уже ставшим неприветливым и серым, парка, томно бормотали о первом ливне. Теперь шляпки этих не устающих к разговорам вдов были сбиты ветерком, что подгонял опадающие листья поближе к дороге, где гудели цветастые машины; из окон некоторых вырывался дымок от сигар и взлетал вверх, подхваченный холодным потоком и размытый дождем. Но в натопленном множеством каминов особняке Диана расчищала жесткой щеткой потрепанную временем чугунную сковороду. Вдруг до слуха её донесся еле слышный шорох чьих-то босых пяток. Судомойка сжала губы и выставив вперед омываемый предмет, как холодное пузыристое оружие, повернулась сузив глаза, словно отчаянный сыщик с кругами под глазами, как после бурного застолья в кабаке. - Не спится? - со вздохом облегчения вопросила Диана, чуть завидев лохматую копну рыжих волос. Девушка скосила взгляд на мерно тикающие часы, чьи стрелки безмятежно замерли на шестерке. Ответа от горничной, однако, не послышалось. Лишь был слышен скрежет щетки, нервное дыхание Фрезер, то как лопались мыльные пузыри, рушась на холодный пол. Рок без устали сокрушался на счет этой безобразно холодной плитки, не забывая кричать на Василису за её опрометчивость ходить босиком, ведь можно простудиться, а что того хуже, если ты ходишь по полу, когда судомойка на кухне возомнила себя эдемской русалкой, плескающей воду в путников на расстоянии десяти футов, - возможно поскользнуться и заработать вывих лодыжки, без лодыжки мы как щетка без пасты. Простуда же в грязном Бирмингеме может вызвать осложнения, а некурящих докторов, не портящих здоровый баланс организма своими порт-сигарами, тут нет. Так что, чуть насморк - Рок советует писать надгробное слово. Его рассказы будоражили дух Фрезер не меньше, чем лед в кружке горячего чая, она считала это вопиющей смесью употребляемой невеждами, разрушающими все устойчивые понятия горячительного напитка. За дерзкие слова Драгоций зачастую гонял девушку до конца дня с работой так, что под конец лицо её было красным, а руки дрожали похлеще, чем у нервных стариков из местной больницы. - На заданные вопросы надо вежливо отвечать, Василиса, - упрекнула Диана с толикой обиды в голосе. Со стороны Фрезер послышался приглушенный вскрик, как она увидела подругу. Плечи той были устало опущены, длинные руки висели как у тряпичной куклы, в синих глазах сверкали блики и отражения, как в маленьких тусклых зеркальцах. На ней была старая, потертая ночнушка, увядшая от крахмала и пропахшая порошком и душистым хозяйственным мылом. Скрытая ранее кожа под слоями одежды и тряпок была безобразна; лишь лицо оставалось белоснежным, лишенным красок, всё тело было облеплено тонким блестящим слоем мертвенно-зеленой кожи. Тут и там выступали багровые бусы запекшейся крови, глубокие и незаметные царапины бороздили хрупкую фигуру, наспех проложенные швы, которые время от времени кровоточили, о чем свидетельствовали красные подтеки, шрамы и бог знает чем наставленные синяки. Но всё это было старым, прижившимся на юном теле уже давно и всё никак не утихающим. Уголок губ рыжеволосой задрожал в попытке легкой улыбки, она протянула руки к Диане, та спешно отбросила полотенце, со слезами подбегая к девушке. Она крепко стиснула хрупкое тельце в дрожащих руках, вдыхая слабый аромат полевых цветов. Она чувствовала мороз, леденящий Огневу каждый день, ощущала мягкое касание пальцев, но не знала, что за ним скрыто. Фрезер обеспокоенно бросила взгляд на юношу, который, несмотря на дождь, мочивший его куртку, одиноко, как маяк, глядел в сторону Василисы. От его тусклого силуэта, размытого ливнем, тело охватывала тоска и волнение, лишь мокрые ботинки сверкали бликами фонарей. Поежившись, судомойка ослабила теплое объятие, окинув взглядом подругу. - Что же ты раньше не сказала? - насупилась темноволосая, хватая горничную под руку и провожая по темным коридорам особняка. - Подожди, вот я видела тут свободные покои, сэр даже не заметит, - Диана пыталась буднично тараторить, убаюкивая все проблемы и раны болтовней. - Я могу сегодня привести тебе Броннера, он будет не против, уверяю, эта болтушка еще всех нас переживет, как-то он захворал и слег с температурой под сорок, так вот, через неделю, уверяю, скакал по офису, словно козел! - Василиса слегка улыбнулась на тираду Дианы. После долгих сплетений коридоров, множества пыльных картин и гобеленов, они дошли к маленькой ажурной двери, казалось если открыть её, можно увидеть спящую красавицу и комнату, окруженную ароматом лилий и белых роз, высоких расписанных ваз и с миниатюрной картиной корабля, которому безразличен шторм. В темноте загадочно блеснули карие глаза Фрезер. Девушка протянула руку в тонкое сплетение выполненных из дерева узоров, нащупав брешь во всей элегантной конструкции. Замок щелкнул и заскрипел как старая щеколда. За диковинным убранством двери показались шестеренки, их было множество: маленькие и большие, громоздкие и легкие, острые и гладкие - и все они щелкали и вращались. Хотелось коснуться их и закружиться с ними в потоке безрассудного непонятного танца, щелкая каблуками остроносых туфель. В последний раз щелкнула крошечная шестеренка, до неё последней дошел безмятежный танец периодического вращения. Дверь легко приоткрылась, в темный коридор скользнул луч солнечного света. Храня приятную молчаливую атмосферу, девушки шагнули в комнату. Здесь было свежо и витал легкий запах мяты - это лечебные травы, мази и маленькие пузатые бутылочки с настойками оказывали душистое влияние на атмосферу уютной комнатушки. Слева теснилась раскидистая кровать с балдахинами и множеством мягких, обтянутых атласной тканью подушек. Всё разительно отличалось от верхних убранств покоев: там разило чопорностью и сталью, тут же царил приятный нежный сумрак, старые лаковые тумбочки и шкафчики, кресло в забавный цветочек и кружевные занавеси. В углу, неподалеку от постели, во всю длину расположился столик, на нём стояли флаконы разных форм и размеров, тетради и аккуратно сложенные чистые листы. Над этим уголком повисли полки с пучками трав и потрепанными книгами. Василиса восхищенно взирала на свое прибежище: даже узкий шкаф и жестко обтянутый диван с цветастыми подушками были здесь уместны и веяли солнцем, и ромашками, и старой воздушной леди, любящей пушистых котов, чай и шершавые страницы книг. Диана подвела горничную к постели, небрежным взмахом руки откинув сборище подушек. Изнеможенно улеглась рыжеволосая на хлопковые простыни и забылась безмятежным сном. Фрезер хлопотливо оглядывала настойки, вертя пахучие мази в руках, предавшись выбору, она оставила коробку с лекарствами у ног подруги и поспешила покинуть покои оставив приоткрытой дверь.

***

Фрезер, накинув длинную шаль и обмотавшись ей на манер султана, толкнула дубовую дверь. Вернулся шум дождя, гром чернильных небес и завывание ветра. Пусто было на серых улицах, даже лес не тянул свои ветви в сторону проулков, оставив безнадежную затею обрести листву. Птицы окончательно попрятались, не услыхать ни недовольного карканья вороны, нм трепета крыльев пестрых голубей. Окончательно смолкли гудки машин, уже ушли в теплые дома старушки. Лишь стоял промокший юноша с прилипшими к лицу белыми волосами. Руки его были в насквозь вымокших карманах, строгий шершавый костюм на нем сидел невпопад, тело молодого человека было слишком тощим. Диану охватил мороз, а шаль безнадежно прилипла к гусиной коже, глаза слезились от настойчивого ветра, но она всё равно твердо шла к человеку. Он спокойно глядел в её сторону, без всяких чувств, с лицом, смирено спокойным, словно олицетворение штиля в морских глубинах. - Ты кто? - крайне неуважительно зыркнула на парня Фрезер, сузив карие глаза. Юноша заинтересованно окинул свежим взглядом гостью, словно она потревожила его покой, перешагнув асфальтированную дорожку и пару клумб. - А какая разница, мисс? - деловито улыбнулся беловолосый, сверкая серо-зеленой радужкой глаз. Казалось, высохший папоротник дремучего леса застыл в этих глазах. - Тогда, - девушка была явно в смятении из-за такого ответа. - Тогда зачем Вы здесь, сэр? - Диану явно распирало от желания надерзить неприветливому юноше. - Я навещаю сестру, - буднично отозвался парень, следя за непонимающим выражением лица судомойки. - Вы Драгоций? - Какой Гоций? - поморщился юноша, его явно забавляла ситуация. - Не грубите мне, я Вас не пущу в дом, пришли, незнамо зачем, и решили насмехаться? Так не пойдет, молодой человек, это частная собственность, сейчас я вызову полицейского, держитесь от нас подальше, какое вы имеете право заявляться сюда? - Фрезер пыхтела от возмущения. - Я и не хотел заходить к вам, здесь намного уютнее, чем там, - парень ткнул пальцем на темный особняк, над которых нависло скопление свинцовых туч. - Между прочим, Нортон Огнев-младший, - юноша, словно аристократ, вытянул лицо, протянув руку девушке. Диана испуганно отпрянула попятившись назад, припоминая, как Маар вещал на днях, что уважаемого бизнесмена-миротворца Нортона Огнева старшего, еще двумя месяцами назад убили, и следствие склоняется к тому, что его застрелил собственный сын. Она четко помнила размытую газетную фотографию протянутую Броннером, на ней был великих размеров дом, у крыльца которого стоял строгий мужчина, по левую руку от которого была миловидная девчушка, а по правую близнец ей, юноша с острыми чертами лица. За ними виднелся неяркий пучок чьих-то волос - Василиса. - Убирайтесь! - прикрикнула на парня Фрезер, кутаясь в промокшую шаль и направляясь к дому. - Чтобы я тебя тут не видела! - с крыльца выкрикнула девушка на удаляющуюся фигуру Норта, которую поглотили капли непрерывного дождя.