Fall Out Boy – Centuries
Она с улыбкой на устах распахнула дверь. И услышала стоящий в доме шум. Гром, крики, музыка. Бум-бум-бум... Раздавалось из каждого конца убежища Драгоциев. Опешив и выронив из рук сумки, Василиса с испуганными глазами побежала по дому. Тут на каждом шагу были колонки, обнимающиеся пары, танцующие девушки, парни, покачивающие головой в такт музыке. Но что поразило девушку больше всего, это целующаяся в середине "танцплощадки" пара. Они нагло засасывали друг друга, но обиднее Василисе стало от лиц целующихся. Это несомненно был Фэш. Черные волосы, как всегда в беспорядке, глаза прикрыты, а вот нос... Он морщился. Протискиваясь в толпу и не видя ничего, она уже поняла, отчего парень морщился. От блондинки, с которой он целовался, бурно пахло сладкими духами. Зажмурившись и прикрыв нос краешком платья, рыжеволосая, глотая подступавший к горлу ком, обернулась назад, пытаясь уйти. Рыжие волосы трепал ветер, а она бежала, бежала от жуткого дома. Дальше, как можно дальше в лес.Just one mistake
Достаточно всего лишь
Is all it will take
Одной ошибки
Remember me for centuries
Помни меня веками
Ветки деревьев накрывали её тонкую удаляющуюся фигурку, она не видела, куда бежит. Тут завывал ветер, тут сумерки смыкали свои скользкие объятия на талии, тут не было ноги человека, тут была смерть. Топ-топ-топ, бились её ноги о корни могучих дубов. А кукушки допевали предсмертную песнь. Волк, сверкая глазами, выглядывал из-за кустов, а зайчик в серой шубке торопливо мчался от него. Она споткнулась о толстый корень, упав лицом в грязь. Камень, торчащий из грязи, больно царапнул лицо, а руки, которые Василиса вытянула вперед, упали в жижу, устало подрагивали в локтях. Вначале колени рухнули наземь; бессильно и отчаянно вдалеке завыла стая волков. И Василиса сейчас была не прочь присоединиться к стае бродяг-одиночек, воя на луну от сдавливающего всё тело, непонятного ей чувства. Огнева, вконец потеряв силы, рухнула на землю, больно ударив лодыжку. Но и этой болью не заглушить боль, творящуюся где-то глубоко внутри. Скользкий и липкий червячок, тыкающийся грустной мордочкой в самое сердце. И тут пошел дождь, а с первой каплей упала и первая одинокая слеза. Дождик мерно капал, будто оплакивая вместе с девушкой больно ноющую искорку, которая прячется глубоко в душе. Он пытался смыть с тела остатки воспоминаний.The do - dust it off
Неделей ранее. Глаза с ненавистью смотрели в лицо напуганной девушки, которая как могла вжалась в угол паутины. Глаза цвета штормового моря, в которых тонешь, как в бездонном колодце, в которых задыхаешься, чувствуя, что в легкие западает вода. Ты становишься альпинистом, покоряющим горы: лезешь вверх по скале, тебе в лицо дует ветер, ты дышишь, а надышаться не можешь. – Я тебя ненавижу, Огнева! – зло прошипел он, наклонившись как можно ближе к дрожащей от ужаса Василисе. А его слова ударили девушку хлеще любой пощечины. – Ненависть – сильное чувство, – прошептала она в ответ, отчего на минуту на лице парня пролегло непонимание. – Не-на-ви-жу, – вторил парень как заклинание, взъерошивая волосы, которые и так были жутко запутаны. – Amor tussisque non celantur*, – её шепот заставлял покрыться спину приятным холодом, он был как шелест листьев, как убаюкивающий вой ветра. Фэш лишь сильнее вспыхнул и, обернувшись к ней, зло сверкнул глазами. – Знаешь, как я тебя ненавижу? – с отчаянием и гневом прошептал Драгоций. – Как? – Сильно ненавижу, ненавижу тебя. Он нагнулся к ней, сокращая расстояние, чтобы обоим стало трудно дышать. Она видела лишь буйные глаза, лишь пухлые губы, которые он всегда сжимал в полоску. Вот на губе, слева, была маленькая ранка, вот эти губы ухмыльнулись, их краешек приподнялся, озарив милую ямочку. Василиса удивленно моргнула, когда почувствовала на холодных губах согревающее тепло. Странное и пылающее чувство разогревалось между ребер, там летали тысячи ярких огоньков, осветивших душу. Легкие больно сжимались, а сердце колотилось, будто сейчас разорвет кожу. И, не зная точно, рыжеволосая была уверена, у него оно бьется в такт ей. И от этого сладкого как мед ощущения, хотелось летать, словно бойкая молодая птица. Всего неделька. Неделька сладких радостей, как монеток от зубной феи, таких тающих на ладошках и ярко искрящихся. Но не реальных. И слишком быстро тающих. Семь дней маленьких улыбок, крошечных, первых шажочков её бьющейся в теле души. «А разве это не сон?» – мелькнула спасительная ниточка мысли. «А разве это не сказка?» – бодро толкнула в бок другая мысль. Солнце, летающая по кухне пыль, гора немытой посуды, аккуратная скатерть. Такая уже родная атмосфера утра для Василисы. Но самое родное вот тут, близко. Сидит, пьет дымящийся кофе, пытаясь, скрываясь за газетой, подглядывать за горничной. А та старательно изображает, что совершенно не замечает его взгляда. А иногда, по утрам, она поворачивается резко к нему лицом, с сияющей улыбкой, и тот вздрагивает от неожиданности. Потом он утыкается в газету, с покрасневшим от стыда лицом, как провинившийся мальчишка. Но его голубые глаза так манят, что горничной кажется несправедливым, чтобы только он смотрел на неё. Поэтому чуть ли не каждое утро она подолгу убирается на кухне, чтобы искоса поглядеть на глубокий, как море, взгляд, на слегка кудрявые волосы, на смешные ямочки и выразительные брови. И даже на то, как он опять уронит кофе, когда она засмеется. А сегодня, она повернулась к нему со своей улыбкой, ожидая красные пятна на его лице, но он, не стесняясь, смотрел на неё, так же широко улыбаясь. А газета была сложена на столе, а кофе даже не тронут. Он теперь тоже приходил, чтобы лишь смотреть на неё. И опять соленая слеза скатилась по щеке, а всхлип, казалось, заглушил сильный ветер и дождь. Пусто и одиноко, гадко было на душе. Будто тебя, как молочный коктейль, пьют из трубочки тихо забирая жизнь. Тело обмякло и уже не рвалось в судорогах от истерики. По лбу Василисы прошлось что-то мокрое и шершавое. Посмотрев вперед, она увидела маленького черного котенка, с прелестными голубыми глазками. Он промок насквозь, как мокрая кухонная тряпочка, как странно бы это не звучало. На одном треугольном ушке была большая царапина, на лапе был порез. И Василиса удивилась, что даже причиняемые этими царапинами страдания не уничтожили в маленьком сердце любовь и заботу. Он не испугался, а, прихрамывая, пришел к какой-то грязной, в ужасно бедной одежде девушке. Василиса улыбнулась. Она нашла себе друга по несчастью. Он был маленьким и, наверное, пушистым. Он был ранен и не имел породы... Как Василиса была обычной горожанкой серого Бирмингема. Она вытянула вперед руки, и маленький комочек, чуть не споткнувшись, подошел к ней, свернувшись калачиком у самого лица. Гроза разбудила девушку. Она пугливо оглянулась. В комнате было темно, по стеклу стекал дождик. В руках была очередная книга сказок. А рядом со стулом, на котором она сидела, была кровать, где спал Фэш. В голове мелькнули воспоминания. Маленькие, яркие отрывки сказки. И его закрывающиеся глаза, которые на протяжении волшебной истории, следили за её открывающимися губами. Вспомнив, что до её маленького чулана далеко идти по пугающему поместью Драгоциев, Василиса содрогнулась. Опять раздался гром, и яркой вспышкой в черном небе мелькнула молния. Стало по-настоящему страшно. Будто сильный чародей колдовал глубоко в лесу. – Фэш, – дрожащим, срывающимся голосом прошептала она. Девушка в страхе прикрыла лицо своими ладошками. Раздалось мычание, и парень приоткрыл сонные глаза. – Василиса? С тобо... То есть, с Вами всё хорошо? – раздался тревожный голос. – Я... Нет, то есть да, – она, сжав ноги в коленях, поставила их на стул, укрыв лицо за волосами. Опять гром, и со стороны горничной раздался всхлип. – Ты боишься грозы? – неподдельное удивление звучала в голосе парня. – Нем-много, – Василиса опять вздрогнула, убрав лохматые волосы с лица. Фэш зажмурился, будто проверяя, правда ли грусть он увидел на вечно веселом лице? Но те пустые глаза и дрожащие губы заставляли поверить реальному. – Иди сюда, – решительно, будто проглотив большой комок неуверенности, произнес парень, протягивая руки. Девушка отрицательно покачала головой. – Я лишь прислуга, м-мне нель... – она не успела закончить свою нравоучительную фразу. – Мне можно, – твердо произнес его голос. И она ловко скользнула в его теплые, согревающие душу объятия. Василиса была готова замурлыкать от этого тепла, растекшемуся по всему телу. От головокружительного чувства радости. Фэш ловко приподнял её с места, как фарфоровую фигурку переложив к стенке. Горничная удивленно пискнула. - Так ты не упадешь, - даже лежа к нему спиной, она была уверена, что Фэш улыбнулся. И снова как мягким пледом, он укрыл её своими руками. Укрыл вечно холодную и мерзнувшую кожу, надежно прижав к себе, как собственную жизнь.