Признать и признаться

Мерный стук ложки, ударяющейся о чашку. Мерные помешивания чая, создающие в чашке маленький водоворот. Мерное тепло, подымающееся от горячей жидкости и согревающее озябшие пальцы. Хотя, озябшие пальцы в начале сентября — это ещё постараться надо. Кто бы, кроме самого Шинры, смог замёрзнуть в такую ещё — относительно — тёплую погоду? — Ух ты, чаёк! — совершенно неожиданно восклицают прямо над ухом, из-за чего Кишитани испуганно подпрыгивает метра на пол на своём стуле и, едва удержав равновесие по приземлению пятой точки обратно на сидение, озадаченно оборачивается. Изая с удовольствием потягивает чай из кружки, довольно жмурит хитрые глазищи и что-то с наслаждением мычит. Шинра тот же озадаченный взгляд переводит на стол, где раньше стояла его чашка. С его чаем. А теперь там только ложка и лежит. Мокрая. Одинокая. — Доброго вечера, Изая-кун, — заторможено произносит Шинра, на что получает невнятное, булькающее мычание. Тёмные, с синим отливом глаза неотрывно наблюдают за тем, как друг нагло и без спроса пьёт чай. Его, Шинры, чай. Именно сейчас этот факт почему-то — совсем немного — бесит Кишитани, хотя раньше он за собой подобных порывов не наблюдал. — Ух! — Изая отрывается от кружки, смешно плямкает губами, слизывает с губ редкие капельки. — Хорошо-то как! — Рад, что тебе понравилось, — почти дружелюбно отзывается Шинра. И ему почти не становится не по себе от резкого, мимолётного острого взгляда. — Не поделишься, о чём медитировал над несчастным чаем до прибытия великолепного меня, о величайший из учёных? — насмешливо тянет друг, а в его глазах — удивление пополам с волнением. Скрыть что-то от Орихары? На такое способны лишь редкие гении, а при всех достоинствах Кишитани, лицемерие и способности к обману никак не входят в список одарённостей последнего. И Шинра медленно выдыхает. В груди что-то ноет и тянет, но парню кажется, что вместе с воздухом он выдыхает и собственное, необоснованное, неизвестно откуда взявшееся раздражение. Выдыхает тяжело, болезненно. Будто газообразный яд из лёгких. — Не знаю, Изая-кун, — бормочет он, — просто не знаю. Не понимаю, что со мной происходит. В последнее время я сам не свой. Изая — что с ним редко бывает — молчит. И смотрит. Препарирует взглядом, как сам Шинра — любимым скальпелем. И Шинра понятия не имеет, что именно Орихара видит перед собой. — Эх, — прерывает игру в гляделки Изая, — а я так спешил, хотел рассказать тебе о просьбе Шизу-чана… Изая щурится, но внимательно смотрит из-под тёмных ресниц-стрелочек, прячет тонкую ухмылку за вновь поднесённой ко рту кружкой, делает выразительную паузу. Интригует. Кишитани прекрасно это понимает, видит цепким глазом учёного, но с удовольствием подыгрывает другу. — И что? Ты ведь так и не сказал, о чём вы с Шизуо-куном разговаривали… — лепечет он и сбивается от внезапной мысли. — Стоп! Просьба? — недоумённо моргает. — О да, — Изая с наслаждением прикрывает глаза, заполучив долгожданное внимание к собственной персоне, и даже не пытается скрыть своего довольства. — Несколько дней назад Шизу-чан попросил меня об одной услуге. И выразил готовность оказать мне ответную услугу. И вот я проверял, разведывал, так сказать, обстановку… Изая бросает на Шинру быстрый острый взгляд, хмурится, поджимает тонкие губы, недовольный собственными мыслями. Или догадками. Шинра не мешает ему обдумывать ситуацию. Когда Изая решит что-то сказать — его не заткнёшь, а вот если он не считает нужным о чём-то говорить — так ни под какими пытками не вытащишь. Поэтому единственное, что остаётся Шинре — это спокойно и терпеливо ждать. А это Шинра прекрасно умеет — с самого детства, когда сидел в лаборатории отца и ждал, когда же тот отвлечётся от очередного опыта и уделит ему, собственному сыну, внимание. — Шинра, — тихо и серьёзно зовёт Изая, и это так не похоже на его обычный громкий звонкий голос, пропитанный медовой фальшью и едкой насмешкой, — Шизу-чан попросил меня разобраться с учителем Касуки-куна. Теперь очередь Шинры хмуриться. Если Шизуо-кун обратился к Изае-куну за помощью, то… Что, чёрт возьми, там у Касуки творится?! — Обычно ты зовёшь его «Касука-кун», — ехидно пропел Орихара, давая понять, что последнюю мысль Шинра сказал вслух. А может, и не только последнюю. — Ну и? Что же ты выяснил? Изая моментально расцветает на глазах. Этого и мёдом не корми — только дай похвастать. — Оказывается, мы имеем дело с редким извращенцем! Представляешь, он пользовался своим положением и склонял своих учеников к интимной близости! — Изая, будто ребёнок, радостно хлопает в ладоши. — Да вот беда, одним из своих будущих жертв он выбрал Касуку-куна! О, он, конечно же, не мог предугадать, что у Касуки-куна есть гипер-заботливый старший братец! — а теперь пакостно хихикает — ну чисто дитя, задумавшее очередную шалость! Шинра неосознанно улыбается такой непосредственности друга. — Правда — что весьма удивительно! — в этот раз Шизу-чан не стал лично показывать нахалу, почему не стоит приближаться к его брату со всякими грязными мыслишками, а натравил на него меня. Умно, знаешь ли, — кивает самому себе Изая. И Шинра с ним абсолютно согласен. Умно. И, возможно, если бы этот незнакомый мужчина не положил глаз на Касуку-куна, его друга и помощника, Шинре и стало бы его жаль. Чуть-чуть. Ровно на секундочку. Но недо-сенсей, исходя из рассказа Изаи, собирается домогаться именно Касуки-куна. А такого Шинра не потерпит. Он никогда не позволит причинить какой-либо вред дорогим для него людям. Благо, таких можно пересчитать по пальцам одной руки. И Изая видит в его глазах что-то тёмное, угрожающее. Иначе с чего бы ему смотреть на Кишитани так удивлённо, выжидающе. Вопросительно. Шинра прячет взгляд за стёклами очков, растягивает губы в — почти — ласковой улыбке. Об этом они поговорят позже, когда Шинра разберётся в себе. Сейчас — Касука и его недо-сенсей. Орихара отвечает такой же ухмылкой. И хитрым прищуром глаз. Когда речь идёт об интригах и моральных надругательствах, лучше него никого не сыскать. Шизуо-кун знал, к кому обращается. И зачем.