won't you come home

Сехуну восемь, и когда ему не надо решать уравнения или учиться этике поведения, он любит садиться в игровой комнате на ворсистый ковёр и скидывать весь имеющийся запас конструктора в середину. У него отличная фантазия, так что чуточку смекалки и терпения – и весь подоконник забит самыми разными пластиковыми существами. Цзытао говорит, что у будущего наследника настоящий талант, а тот в ответ улыбается так широко, как умеет только он, и его выпирающие передние зубки дают понять, что ему действительно приятно это слышать. Но в этот день Сехун не надеется получить комплимент от слуги: его просто нет, Цзытао с самого утра не видно в радиусе близости. Сехун, конечно, не волнуется, но самую малость удивлён: обычно мальчишка его и будит, и буквально с руки кормит, и всячески обхаживает, а тут – раз! – и с какой-то стати решил даже не показываться. Сехун не волнуется – злится. Совсем неумело, правда, в силу возраста, немножко терпко, с каким-то неразличимым послевкусием. Ему невдомёк, но остатки от недовольства – горечь. – Тук-тук! Снаружи о дверь стучат костяшки пальцев, и Сехун удивлённо реагирует: «Кто там?» – Это я, маленький господин. Дверь открывается, и в комнату входит Цзытао. В его глазах зыбкость дней, а в голосе – смешок и капелька сарказма, но принцу не понять: мал ещё. Он расплывается в улыбке от простенькой фразы мальчишки и забывает всё, что прежде собирался ему высказать: фразы вроде «Я обиделся!» и «Я с тобой больше не играю!». Это их собственная игра: каждый раз, когда Цзытао называет Сехуна маленьким господином, тот в ответ обязан показать передние зубки (иначе – улыбнуться). Сехун даже не замечает, как вскакивает с места и несётся в чужие объятия, такие надёжные и радушные, словно объятия самого ангела. Принц никому об этом не говорит, но слушая мамины рассказы о непорочных небесных созданиях, он всегда представляет себе раскосые глаза Цзытао и его кривую ухмылку, какую он ни у кого другого не видел, ещё – прилив тепла, когда в ушах, притянутых к маленькой мальчишеской груди, вода разбивается о скалы (так волнующе звучит сердце слуги). Для Сехуна это настоящее волшебство, хотя он не до конца понимает, почему в такие мгновения у него самого рёбра трескаются по вертикали и наитию. – Что это у тебя? Он вдруг отскакивает от Цзытао так далеко, что сам себе удивляется. Но повод веский: нечто белое и пушистое выглядывает из походной сумки слуги. – Это Бэй! – гордо заявляет в ответ мальчишка, вынимая то самое «нечто» и демонстрируя примечательный рисунок у него на лбу. – Видимо, это, – он указывает на нечёткий ромб, явно выведенный взрослой рукой, – помогло ему выжить. Я нашёл его в городе и накормил. Цзытао весь светится, рассказывая о том, какой Бэй послушный и сговорчивый, он даже не замечает, что Сехун по-прежнему стоит, не шевелясь, и завороженно разглядывает незнакомца в руках у слуги. Принц никогда прежде не видел нечто подобное вживую – только на потускневших картинках: всех собак истребили, когда оказалось, что они стали источником Заражения в годы Третьей мировой. Он и не думал, что причиной стольким бедам может быть кто-то такой же милый и озорной, как этот самый щенок, Бэй. Но что он всегда знал и знает наверняка: это незаконно – то, что Цзытао сейчас тискается с «вредителем». – Тао… если кто-то увидит тебя с ним, то тебя казнят. Сехун всё ещё не умеет говорить чисто, но его тон звучит серьёзно, так что Цзытао даже не думает усмехаться в своей привычной манере. Он широко улыбается хозяину и крепче прижимает к груди Бэя. – Не волнуйся, маленький господин. Ничего не случится. В его голосе сквозит сталь, он ни капельки не сомневается в своих словах, и принц невольно проникается этой уверенностью. Он понимает: его слугу не казнят. Даже если поймают с поличным. Не потому, что Цзытао – сын господина Хуана: просто он ни за что не умрёт так глупо. – А почему Бэй? Мне больше нравится имя «Кэнди». И принц больше не боится. Он по наитию тянется почесать Бэя за ушком, и тот от удовольствия аж урчит, так что когда Сехун и Цзытао встречаются взглядами, лица обоих разукрашивают улыбки, и не единая глупая мысль больше не смеет тревожить детские сердца.