won't you come home

Сехуну восемнадцать, и он впервые принимает в себя мужчину. В смысле, он вообще впервые заходит с кем-либо дальше поцелуев. Да и целовался он только с Цзытао и с Ифанем, если быть до конца откровенным. Настоящее волшебство – чувствовать пальцы, скользящие по животу вниз, сжимающие крепко, так что в собственном теле тесно. Пальцы, зарывающиеся в обросшие угольно-чёрные волосы, тянущие в сладкой истоме, щекочущие нервы, лёгкие и весомые, с коротко стриженными ноготками, больно впивающимися в кожу бёдер. Сехун никогда прежде не испытывал ничего подобного (может быть, только когда Цзытао впервые коснулся языком его нёба кучу лет назад), и он готов, если можно, весь замок утопить в своих криках. Только всё же нельзя. Для Ифаня будущий наследник престола вне зоны досягаемости, иначе – под запретом. Если бы его отец, такой гордый за все достижения пасынка, или король, сулящий ему высокий пост в будущем, узнали о том, что он вытворяет с принцем, им обоим досталось бы по полной. Но тому, кто был неправ с самого начала – чуть больше. Ифаню неполные тридцать, он свободно владеет несколькими языками, читает книги о завуалированных мечтах и их достижении в свободное время и наблюдает за Сехуном – в остальное. Всё это – привычный ритм жизни, заевшая пластинка, которую сменяет очередная порция позорного самоудовлетворения. Ифань всегда знал, что малышу Сехуну он нравится непозволительно сильно, но он не воспринимал его всерьёз: только смеялся и трепал маленького принца по угольно-чёрным волосам. Ровно до тех пор, пока ему в голову вдруг не ударило желание – такое чёткое, ясное: желание поцеловать Сехуна. Неправильное, конечно. Но, чёрт возьми, до спёртого дыхания заветное. А сейчас он зашёл куда дальше – куда глубже. Выбивает череду стонов из будущего наследника и сам тонет в наслаждении, берущем промежуток от макушки до пят. В голове трепыхается моль, разъедает стенки разума едким: «Ты заслужил». И он заслужил – как никто другой. Сехуну восемнадцать, и он впервые засыпает на груди, той, что не привычно тёплая, цзытаова, а прохладная, как и пальцы, и взгляд Ифаня временами. Сехуну восемнадцать, а странному чувству между его рёбер – секунда, прежде чем он окунается с головой в омут сна и забывает всё, что хотел сказать Цзытао по утру.