Ведомый

      Для человека, желающего приобрести знания в сфере романтики и прочих мелочей, выбор глянцевых журналов и телевизора не лучший. Для человека, который не умеет строить отношения, какими они ни были, не стоит пытаться прыгнуть выше головы. Килгрейв считал по-другому. Он привык указывать всем и каждому, он был непостоянным, просто как Мориарти из британской версии, но стоило Джессике Джонс пойти против него, как он заинтересовался. Это было естественное желание познать другого человека, даже полюбить. И он верил, что, если признаться в своих чувствах (в своем уникальном стиле, так как девушки любят оригинальность), обратить на себя внимание, показать, что слушаешь ее, воплощая детские мечты, она растает. Все казалось просто. В теории. Но с Джессикой Джонс ничего простого не было, за это он ее и любил. По-своему.       — Я был — стакан: не полон, и не пуст. Я начат был, и не имел конца! Но чувство к ней (новейшее из чувств!) преувеличило черты лица, — спортсменка даже не шелохнулась. — Как думаешь, Джессике понравится? Хоуп было все равно, она безразлично смотрела в сторону окна, изредка отвечая на вопросы, да и то потому что он приказывал ей. Килгрейв догадывался, о чем она думала, и это его ужасно злило.       — Если собираешься выброситься, то даже думать не смей. Что вы все заладили выбрасываться из окна? Почему не резать вены? Это более драматично, девушки же любят драмы?       — Девушки любят драмы, — обычный повтор.       — Ты как попугай, только с белыми волосами.       Все его гениальные идеи были одинаково опасными для жизни окружающих. Хоуп не знала, чем чревато его предпоследнее указание, но она не могла сопротивляться. Ей оставалось только слушать.       — Хоуп, я видел твоих родителей, — она среагировала достаточно быстро. — Они так переживают за тебя.       — Да, они переживают за меня.       — Ты смогла бы пережить, если бы с ними что-то случилось?       — Не смогла бы.       «Кто бы сомневался? Скука».       — Тогда возьми пистолет, и, когда увидишь их, дождись, когда останешься один на один с ними, и застрели их.       Она не сопротивлялась, только ужас в ее глазах. Конечно, Хоуп сделает это. Но о том, разрушит ли это ее жизнь, Килгрейв не думал. Для него родители не имели такой ценности, как для других людей.       — Мне было с тобой так весело. А тебе?       — И мне весело.       — Ты ляжешь в кровать и не будешь подыматься?       — Да.       — Ариведерчи.       Он желал уйти помпезно, но может ли что-то быть более красочным, чем оставлять бедняжку Хоуп в гостиничном номере? Нужно было передать привет Джессике. Что может быть лучше, чем оставить последнюю куклу? «Джессика не сможет пройти мимо. Интересно, где она сейчас?»       Рассматривать ее фотографии было приятно, не так сильно, как смотреть на живой оригинал, но представлять, что она делала в эту минуту, практически равноценно одной искренней улыбке. Ее слегка вздернутый вверх нос, пухлые губы, большие карие глаза, темные как ночь волосы, слегка волнистые — изучать даже старые фотографии было неплохим времяпровождением. Собирать по кусочкам ее прошлое – только трепать себе нервы, но, если верить Опре, нужно жертвовать чем-то ради любимого человека. Или же это был Декстер? Много телевизора, очень много.

***

      К Триш было не подкрасться. Джессика любила изобретать разные способы, дабы застать сестру врасплох, но та была впереди. Всегда. Такое умение было равноценно супер силе, но даже это умение не было настолько ценным, потому что Триш соорудила целую крепость из своей квартиры на верхнем этаже престижного дома. Подымаясь, Джессика имела возможность ощутить все запахи родной Адской Кухни и вляпаться в природу, ту, что с крыльями. От этого никакая способность не защитит. Чаще Джессика Джонс выбирала балкон, даже шутила по этому поводу: «Не одной ведь тебе прекрасным видом любоваться». И это казалось нормальным явлением, если слово «нормально» могло применяться к Джессике Джонс.       — Ты же знаешь, что у меня есть дверь, — нарочно недовольным тоном напомнила хозяйка, открывая дверь балкона.       — Твой совершенный вид из окна так и притягивает. Грех не насладиться восходом солнца.       — Или падением с большой высоты.       — Радужная перспектива.       Так как Джессика появлялась очень редко, ее визит был воспринят неоднозначно.       — Что случилось? Он вернулся? Под «он» подразумевался Килгрейв, но Триш называла его по имени так редко, словно он был Волан-де-Мортом.       — Нет, от него нет вестей.       — Ты не смотришь мне в глаза, Джесс. Что случилось?       — У меня дверь сломалась. Видишь, сейчас я смотрю на тебя.       — Ты спишь с открытой дверью на Адской Кухне?       — Ну когда ты так говоришь, то и мне страшно, — Джесс направилась в сторону столика со спиртным, но Триш успела первой и с боем отобрала у нее стакан.       — Я могу отобрать у тебя стакан.       — Да, ты достаточно взрослая для этого, — согласилась хозяйка дома. — Я налью нам выпить, а ты не смей пить эту гадость.       — Тогда зачем у тебя стоит виски? — кричала вдогонку Джессика, но виски все-таки налила.       — Тебя что-то тревожит, но ты мне, конечно же, не расскажешь. Триш вернулась с двумя огромными стаканами с зеленой жижей в них.       — Что это? Дары Гудзона?       — Это полезно, пей. От тебя уже воняет как от ирландского паба.       — Может это мой естественный запах.       — Я переживаю за тебя.       Джессика вздохнула и подавила нахлынувшее чувство поделиться с единственным человеком, которому она доверяет. Да и что она такого могла ей рассказать? Что видела странный сон, в котором скрутила голову Килгрейву? Что из-за ее неосторожности чуть не потеряла ее, когда та, поддавшись импульсу, решила унизить Килгрейва в прямом эфире? Нет, в этой войне ей солдаты больше не нужны. Все, что ей нужно, — суфентанил и еще спасти Хоуп Шлоттман.       — Знаю, но со мной все в порядке.       — Ты всегда так говоришь, но я вижу, что что-то случилось.       — Я не могу сейчас тебе все рассказать.       — Джессика, сколько мы уже знакомы? Сколько пережили?       — Мне нужны деньги, Триш.       — Для чего?       — Хочу уехать путешествовать. Триш поставила стакан на стол, не опасаясь, что оставит след на дорогой мебели.       — Так и знала, что эта дрянь и тебе не по душе. Даже воняет как помойка, — Джессика поднесла свой стакан к носу и поморщилась.       — Держи, — без лишних слов Триш протянула Джонс пухлый белый конверт. Не нужно быть псом, чтобы почувствовать запах новых зеленых купюр.       — Я это делаю… — начала Джонс, но Триш только закусила губу, сдерживая слезы. — Я обязательно позвоню.

***

      Мир — место дерьмовое, особенно если пытаешься быть героем. И дело не в «спасибо/пожалуйста», а в том, что облажаться можно еще в самом начале пути. Джессика Джонс была преисполнена мыслями, что облажалась и теперь ей придется расхлебывать и расплачиваться за все дерьмо, что она натворила. И делать она это будет в одиночестве. Может, убить Килгрейва – не самый плохой выход из ситуации, но нужно это сделать до того, как он доберется до Триш или Хоуп. Ей придется перетасовать все карты, обмануть заместителя Дьявола. Главное, чтобы он был уверен, что руководит ситуацией. Поймать такси и не думать о том, что будет после — не сама ужасная стратегия. Прислушиваться к саксофону, рассматривать улыбчивые лица прохожих, даже завидовать им в глубине души, снова и снова прокручивая в голове последнее сообщение Шлоттманов:       — Где наша дочь? Что происходит, пожалуйста, — отец утратил свое хладнокровие.       — Прошу, умоляю, скажите, где моя дочь! — Барбара была на грани.       И Джессика Джонс сдалась, может под гнетом уговоров и молитв, а может потому что не понаслышке знала, что чувствует Хоуп Шлоттман.       — Нужно заехать в пригород. Угол 59 и 5, — таксист кивнул и повернул вправо.       — Мисс Джонс? — конечно консьерж помнит ее. — Так и думал, что это вы. С возвращением.       «Да, в Ад».       — Вы снова остановитесь у нас?       Это был особенный вид мазохизма, наверное, присущий любому герою. Она не горела желанием входить в дверь в конце коридора, не желала снова переживать всплывающие в памяти моменты, когда главной героиней была сама. Коридор сужался, но она видела только горящую над дверью номера табличку «выход». Кнопка пожарной безопасности должна была очистить этаж, а возможно и гостиницу.       Громкий звук, мигающий свет, люди, бегущие прочь. Джонс обходила их, медленно приближаясь к двери. Килгрейв был здесь, снова. Она ощутила это, и снова окружающий мир на мгновение окрасился в пурпурный цвет, она увидела на долю секунды его силуэт. Он стоял неподвижно и сразу же исчез. Выпить бы немного.       — Соскучилась? — успел произнести он.       И очередной приступ паники. Это только в ее голове, это нереально.       Полутемный гостиничный номер казался пустым, но таковым не был. Она медленно переходила из комнаты в комнату — знакомое место. Отголоски ее прошлого подкрались из спины, это было пугающе, снова его голос, очень близко. Девушка находилась в спальне, и даже можно было предположить, что она мертвая – так тихо она лежала. Хоуп лежала неподвижно, смотрела куда-то в сторону, сопела и слегка дергала руками.       — Он здесь? Килгрейв здесь?       — Нет.       — Давно? Когда он ушел?       — Пять часов, двадцать одну минуту назад. — Хоуп смотрела на часы. Пока все было как во сне.       — Тебе нужно уйти отсюда, — командовала Джессика. — Поднимайся и одевайся.       — Я не могу. «Кто бы сомневался?»       — Он приказал тебе не двигаться? Хоуп кивнула головой.       — Я обмочила постель.       Не время для стыда, но Джессика отвернулась, протягивая бежевое пальто.       — Ладно. Давай убираться отсюда. Не хочу делать тебе больно, но ты меня вынуждаешь.       — Нет, ты не понимаешь, я не хочу уходить отсюда! Не могу... Отпусти меня! Я не могу уйти! Ее было жаль, но Джессика была непоколебима.       — Конечно, можешь.       — Нет, нет, отпусти меня!       Хоуп пыталась схватиться за что-либо, дабы остаться в комнате. Влияние Килгрейва на нее было еще слишком высоко, здесь сила и понадобилась. Не с первой попытки, но все-таки смогла оторвать ее от постели и покинуть номер.       Они были жертвами Килгрейва, но жалеть себя — просто тратить время впустую. У Джессики был план, но настолько он был хорош – судить рано.