Слова здесь лишние

Ситуация с Ильей приняла более острый характер. Даже Соло, который и сам был рад не пересекаться с ним, заметил, что его напарник совсем перестал радовать их своим присутствием. Габи уже била тревогу. — Я впервые вижу его таким! Это ненормально! — У него нестабильное состояние, — вздохнул Наполеон, которого к середине второго месяца тоже начало понемногу вскрывать. Воспоминания врывались в сознание мужчин страшными кошмарами, искаженными забытыми страхами. Сомнений не оставалось, Илья уже знал всю подноготную Соло, как и американец, наконец, открыл черный занавес. О таком нельзя было говорить, и находиться вдвоем они больше не могли. Наполеон все знал о матери Ильи, Илья с долей ужаса открыл для себя прошлое Наполеона. — Из-за того, что сделали, да? А ты как? «Тоже плохо», — признался про себя Соло, но ему пришлось нацепить дежурную улыбку. У него не может быть все плохо, не из того он теста, чтобы так быстро скисать. Если все дело в препарате, то скоро весь этот кошмар закончится. Как жить с этим, правда, никто не знал. Но как-то теперь придется. — Все отлично, — пожал он плечами. — Может, ты поговоришь с ним? Вы же напарники, лучше знаете друг друга. Илья сам не свой, я переживаю. Он уже вторые сутки в номере торчит. Ты разве за него не переживаешь? — Теллер отчаянно смотрела на друга и вздыхала. Ее русский агент видеть точно не хотел. Он просто шарахался от девушки, стоило им остаться совсем наедине. Он не оставался больше вечерами для разговоров, не занимался с ней русским языком, да и вообще практически не общался. Он никак ее не обижал, но такая резкая и беспочвенная холодность все-таки задевала ее. — Ты думаешь, он со мной говорить захочет? — да и о чем им говорить? Проблема, которая сжирала изнутри Илью, могла решиться только им самим. — Ты хоть раз видела, как мы болтали по душам? Он же… Черт. Соло тяжело вздохнул. В Стамбуле они общались и очень даже неплохо. Уже на следующем задании Соло неудачно пошутил по поводу Габи, мол, сколько можно тянуть кота за хвост? И все. Их общение снова сократилось. В мыслях сразу закишели собственные предположения о сексуальной ориентации Ильи, но теперь шутить по этому поводу с ним было очень опасно. Теперь Илья знал о страшном прошлом Наполеона. Да и какая сексуальная ориентация может быть у Курякина, если каждую ночь Наполеону снилась его мать. Он так любил ее и так от этого страдал, что, кажется, теперь вообще не мог смотреть на женщин. Ему хотелось и, конечно, опыт был, но каждая женщина когда-нибудь обязательно станет матерью своего ребенка, и на этом в голове русского все снова взрывалось, возвращая его в точку невозврата, туда, где снова открывалась дверь. Страшная дверь открывалась и в прошлое Наполеона. Он был слабым, и слабость его губила. Он с неприятной дрожью вспоминал Джулиана, но, если честно, почти не помнил его лица. В его сознании лица были смазанными. Интересно, а Илья видел их четко? Наполеон тяжело вздохнул и отпил из бокала виски. Как помочь другу, если сам в беде? Он боялся говорить с Ильей, ведь теперь это будет серьезный разговор. Ему бы не хотелось, чтобы Курякин напоминал ему про Джулиана. Одна лишь мысль о том, что Илья все про него знает, видел Соло слабым и униженным, невероятно ранила все внутри. Соло не знал, что это было в клочьях — самооценка, гордость или все сразу? Но что-то нужно было делать. Алкоголем проблему не решить, а Соло уже порядочно принял на душу за эти дни. Так можно натурально спиться и увязнуть в еще одном позоре. Лучший агент ЦРУ — алкоголик. Постучать в номер Ильи не хватало духу. Соло не раз заносил кулак над дверью, но что-то его останавливало. Какое право он имел лезть в его личные переживания? Ведь сам он не хотел бы, чтобы Илья спрашивал о его прошлом. Промаявшись так минут пятнадцать перед дверью и поймав на себе озадаченный взгляд горничной, которая собирала посуду у дверей, Соло все-таки сдался. Илья же не маленький мальчик, верно? Как назло перед глазами встало отражение Ильи в зеркале. То, что на него свалилось, его сломало еще в детстве. Интересно, как он живет сломанным? Наверное, так же, как и сам Соло. Чертыхнувшись себе под нос, Наполеон открыл замок скрепкой и тихо вошел в чужой номер. Темно и тихо, но стоило американцу бесшумно закрыть за собой дверь, как его висок обожгло дулом пистолета. — Слепой что ли? Табличку «Не беспокоить» не увидел? — поинтересовался Илья. Соло лишь отмахнул от себя оружие и безразлично передернул плечами. — Думаю, нет смысла бегать друг от друга. Габи мне мозг вынесла, так переживает за тебя. Мне, знаешь, своих проблем хватает, твои еще на своем горбу переть? Курякин убрал пистолет в кобуру и немного сник. Он не хотел обижать Теллер, но ему сложно было находиться в ее обществе. Их отношения зависли на самой страшной отметке, которая грозилась выкинуть Илью к точке невозврата, а он и так еле сдерживал натиск воспоминаний. Наполеон включил одно из бра, решив не смущать товарища и не выдергивать его из темноты. Только сейчас он задумался, почему у Ильи было оружие с собой. Да, Соло тоже не был безоружен, но состояние Курякина было сложным, не дай Бог еще акт самоубийства совершит. — Давай поговорим? — предложил американец, обернувшись на русского агента. — Я ведь тоже был «там», могу понять твои чувства… — О Джулиане поговорить не хочешь? — перебил Илья, и Соло сжал губы, тут же пожалев о своей затее. С самого начала знал, что идея плохая. — Или о Майке? Или еще о парочке солдат, м? Ты поэтому вором стал, а, ковбой? Голодное детство, да? Зато теперь живешь в лоске и баб трахаешь одну за другой, чтобы доказать себе, что не гей? Соло потер бровь ладонью и закусил губу, не зная, что ответить. Он мог сейчас съязвить про мать Курякина, но почему-то не стал этого делать. — Может быть. Мои проблемы в прошлом сделали из меня того, кем я являюсь сейчас. И я люблю себя в этой новой жизни, — рассудительно проговорил Наполеон. — А ты? Нельзя так замыкаться, Илья. Ты зациклился. Я тоже не в восторге от всей этой ситуации, но мне хватает сил смотреть тебе в глаза, а ты? Прячешь свой взгляд, м? Илья повел головой к плечу. Соло уже так выучил это движение, что с точностью мог сказать, что Илье больно. — Давай поговорим? Ты ведь не виноват… — Наполеон не договорил. — Я виноват! Я… — Илья сжал переносицу пальцами. — Я… — ему было сложно выдавить из себя слова, хотя они разрывали его голову, желая, наконец, вырваться наружу. — Я осквернил ее, память о ней. Ее больше нет… Соло замер. В тусклом свете одинокого бра он вдруг увидел блеск на ресницах напарника и не поверил своим глазам. Курякин плачет? Наполеон даже растерялся: Илья казался ему самым настоящим кремнем, а разве кремень способен на такую слабость? — Большевик, да ты совсем раскис, — это не было издевкой. Американец подошел к мужчине и слабо хлопнул его по плечу. — Пойдем. Ну, пошли. Русский убрал ладонь от лица, и Соло разглядел в полумраке красные глаза мужчины. Илья выглядел очень побито. Как сильно его терзает прошлое? Ведь видеть мало, нужно чувствовать. Соло при всем раскладе их фантастического положения не чувствовал всей гаммы его боли. Он был лишь наблюдателем, хранителем минутных слабостей. Только сейчас Наполеон понял, что видеть страхи — мало. Страшнее жить с ними. И каким бы тяжелым ни было их детство, Наполеон смог встать на ноги и перевернуть страницу, чтобы начать все с чистого листа. Но Илья каждый лист превращал в грязный черновик. Теперь понятно, почему он стал лучшим в КГБ всего за три года. Он погрузился в работу так глубоко лишь для того, чтобы оставить свои страхи снаружи. Дурак, нужно было сделать наоборот. Ведь внизу воздуха не хватает, и ему приходится всплывать наружу и глотать свои ночные кошмары снова и снова. Они сели на диван. Соло не стал настаивать на виски, теперь понимая, почему Илья так не любит выпивать. У него слишком больные ассоциации. О, если бы Габи знала! Она бы никогда не пригубила даже вина в присутствии Ильи! — Я не знаю, что сказать, — с мукой выдохнул Илья, когда неловкое молчание затянулось. — То, что тебя больше терзает. Поверь, я судить тебя не стану, сам небезгрешен, тебе ли не знать? — слабо усмехнулся Соло. — Мне стыдно, — коротко выдохнул Илья, скрыв свое лицо за широкими ладонями. — Я испортил ей жизнь, она страдала из-за меня, а я даже не смог ее уберечь. И это меньшее из того, что меня терзает. — А большее? — Наполеон не спорил. Он просто слушал. — Эти ублюдки трогали ее, — голос Курякина вдруг стал почти утробным, — она терпела все это ради меня. Они приходили к нам домой и трогали ее, они не имели права, и я не имел права. Она — моя мать. Но я… Илья стиснул зубы и согнулся, продолжая прижимать ладони к лицу. Спина дрожала. Соло осторожно прижал свою ладонь к лопатке напарника. — Она любила тебя. Она бы страдала больше, если бы тебя отправили куда-нибудь. Ты же понимаешь, что без тебя ей было бы совсем плохо? Она потеряла мужа, ты – все, что у нее было. Это нормально, Илья. Ты просто хотел ее защитить. — Я хотел ее! — чуть ли не выкрикнул русский и со свистом втянул воздух ртом. — Я не имел права так оскорблять ее. Я должен был заботиться о ней, но я погубил ее. — Ты же знаешь, что это не так. Эй, большевик, впусти в свою голову чуть больше света, — улыбнулся Соло и неосознанно стал поглаживать Илью по спине большим пальцем. – Да, у вас все было сложно, но она была счастлива за твою жизнь. Она воспитала чемпиона, ты помнишь тот день, м? Странно говорить это, но я помню. Я видел. Ты нашел, как контролировать свои срывы. Чемпион России по самбо в 22 года, разве не здорово? Она была горда тобой и, уверен, была очень счастлива. — Я даже в тот день все испортил, — русский снова стиснул зубы, в этот раз сдерживая слезы и дыхание, которое рвало легкие. Наполеон не знал, что было в тот день. Он видел лишь счастливую Марину на трибунах. — Эй, — что делать? Соло был просто растерян! Он не знал, что Илья может быть таким слабым, таким подавленным, таким несчастным. Решение пришло само и опередило сознание: Наполеон обнял напарника, прижав его голову к своему плечу. Илья сначала воспротивился, но потом обмяк в руках американца. Он глубоко вдохнул запах его парфюма, чувствуя шлейф от его личного запаха, запаха его кожи, виски, пота. Горечь в носу защипала глаза с новой силой. Он не мог быть таким уязвимым перед ним! Но он бессильно утопал в мужских объятиях. — Это давно прошло, Илья. Все в прошлом, нужно отпустить этот груз и идти дальше. — Как ты смог отпустить свой груз? — спросил Илья. — Ничто не проходит бесследно, но я не даю призракам прошлого ломать себя. Ты тоже не позволяй. Ты правильно сказал, большевик. Может, я действительно так погряз в женщинах, чтобы перебить тягу к мужчинам. Но ты сам знаешь, наш мир не так свободен, как кажется. Нам с тобой нельзя оступаться…