Слова здесь лишние

Впервые за утренним столом в ресторане Габи не появилась. Илья хмуро смотрел на Наполеона, который даже в такой ответственный момент успевал проследить за каждой юбкой, которая мелькала рядом. Все усугублялось тем, что Наполеон был в теле Ильи, и русский с ужасом понимал, что в жизни бы так себя не повел. Все было другое, неправильное и отталкивающее. — Прекрати оценивать каждую бабу, — не выдержал он и бросил в тарелку недоеденный кусочек хлеба. Честно сказать, аппетита у него никакого не было, потому что новый день принес ему два новых разочарования: он вновь проснулся не в своем теле, и Габи не желала видеть ни его, ни Наполеона. — Ты должен все исправить. — Может, не нужно ничего менять? — вполне серьезно спросил американец, отпив немного черного кофе. — Она ждала от тебя четкого ответа, а ты слишком далеко от финишной прямой. Вам не хватало точки, и я ее поставил. — Как поставить точку, я сам решу! Она считает меня последним мерзавцем. А я должен был сегодня прогуляться с ней по городу. Черт, — Илья был не в духе. С утра мужчины пытались под действием тока исправить чудовищную ошибку эксперимента, потому сунули скрепки в розетку и одновременно прикоснулись. Шарахнуло ощутимо, на паркете остался горелый контур железной проволоки, но кроме испуга и жжения на подушечках пальцев ничего не случилось. Ждать конца недели тоже было невыносимо. — Ну, может еще не все потеряно. Скажу, что страшно хотелось секса, что давно никого не было, к тому же это правда. Скажу, что не хотел торопить наши отношения и далее в том же духе. Взгляд Ильи вдруг снова наткнулся на брюнетку, с которой вчера развлекался Соло. Та тоже украдкой смотрела на высокого русского мужчину, и у нее от воспоминаний сводило ноги, и белье мокло. Она давно наблюдала за этой компанией, и светловолосый красавец всегда казался ей очень сдержанным или даже постоянно озлобленным, но вчера ей посчастливилось узнать и другие качества. Наполеон на нее не смотрел, ему было уже неинтересно, и пусть желание никуда не делось, но Илья не спускал с него взгляда, пообещав, что свернет ему шею, если он еще хоть раз позволит женщине прикоснуться к его телу. Единственная женщина, которую он сейчас хотел видеть рядом с собой, сейчас заперлась в своем номере и таила на него страшную обиду. Но Илья был не виноват! Ему бы даже в голову не пришло развлекаться с кем-то. Наполеон не в счет, там совсем другие эмоции и причины. — Слушай, большевик, чего ты так нагнетаешь? — все продолжал Соло. — Ты на себя с женщиной даже со стороны смотреть не можешь. Мне уже жалко Габи, ты и не с ней, и не отпускаешь ее. — Тебе в голову не приходила мысль, что я не хочу ее отпускать? — поинтересовался Илья, глянув на мужчину. — Даже если это ни к чему не приведет, я не хотел расставаться на такой ноте. К тому же это совсем не мой поступок! Что тебе мешало сделать это без женщины, черт возьми? — А то, что нормальный мужик не станет делать этого без женщины. Это странно, Илья, — невозмутимо ответил Наполеон. — Черт возьми, чего ты боишься? Ты можешь хоть раз четко сформулировать свой страх?! — Хочешь, я сформирую твой страх, Лео? — низко спросил Илья, и Наполеон сразу заткнулся. И никакая кирпичная физиономия, которая бонусом досталась американцу от русского, не могла скрыть ярких воспоминаний, которые сейчас вспыхнули у обоих сразу. — Ты действительно хочешь поговорить об этом здесь, а, Лео? — все добивал Курякин, наблюдая, как тот свел брови и чуть наклонил голову в сторону. — Не можешь смириться, что над тобой совершили акт группового насилия, вдолбив в тебя тягу к мужчинам, от которой ты теперь страдаешь? — Перестань, — тихо попросил американец, но Илья не мог молчать, прокручивая в голове самые страшные картины детства Соло. И если последний пытался их выкинуть из сознания, как сделал бы любой нормальный человек, то Илья прокручивал их в голове снова и снова. То же он делал и с воспоминаниями о матери. Он не мог это просто отпустить, потому что его никто не заставлял, он сам позволил себе коснуться святой для него женщины грязно. Он ненавидел себя за это, с приступом стыда вспоминая об этом из раза в раз. До такой степени все эти порывы к матери были для него болезненными, что каждый раз ему хотелось стать другим человеком. С другой историей. И тут Илья замолчал, поймав себя на абсурдной мысли, что его желание исполнилось. Ведь теперь он вовсе не Илья Курякин, он — Наполеон Соло. Но, даже потеряв свое тело, Илья не выпустил из рук своих бесов. Те, как верные спутники, сопровождали его и в теле американца. — Разберись со своей проблемой, ковбой, прежде, чем лезть в чужие, — бросил русский напоследок и поднялся с места. — Моя проблема не мешает мне жить полноценно, — последнее слово всегда оставалось за ним, иначе нельзя. Соло угрюмо уставился на стол и недовольно скрестил руки, только чуть погодя поняв, что такое поведение совсем не в его стиле. Он даже злиться не мог по-своему, тело рефлекторно принимало привычную позу. Метрдотель с легкой улыбкой глянула на мужчину, вновь увидев его в привычном расположении духа. Неразговорчивый постоялец отеля выглядел так сурово, что даже внушал страх, от которого у нее сводило низ живота. — Эй, Габи, не заставляй меня пользоваться скрепкой, — попросил Илья, с досадой подумав, что скрепкой вскрывать замки все равно не умел. Теллер все-таки распахнула дверь и недовольно уставилась на друга. — Я не голодна! — она уже поела. Иногда даже приятно заказать завтрак в постель, хотя в какой-то момент ей искренне хотелось, чтобы этот завтрак принес Илья вместе с извинениями. Она, конечно, перевернула бы поднос на его голову, если б дотянулась, но Илья не пришел. И даже сейчас вместо него пришел Наполеон, который был замешан во всем этом тоже. Курякин вошел в номер без спроса, Наполеон никогда бы и не спросил разрешения в данной ситуации. Где-то быть не собой ему даже нравилось, и в какой-то момент русский поймал себя на желании во всем признаться девушке. Он ведь не спал с той женщиной, она даже была не в его вкусе. — Все это лишь досадное недоразумение, — повторил он слова Наполеона. — Конечно, — фыркнула Теллер. — Ты обо всем знал и ничего мне не сказал. Это тоже недоразумение?! — Я не знал! — возмутился Илья. — Да неужели? В гардеробной разве с утра не было Ильи с этой женщиной?! — Так, во-первых, ее там не могло быть, ведь ты сама была утром в ресторане, наверняка она тебя провожала к столику, не так ли? — Габи раскрыла рот, чтобы возразить, но возражений не нашлось, ведь это действительно так и было. — Илья был там, да, но там была Мари, которую я случайно ударил в порыве страсти, — дернув плечом, Курякин посмотрел в сторону, — большевик лишь затыкал ей рот, чтобы не мычала, и оказывал ей первую помощь. — Так он не только с ней был! — скуксилась немка. – Все, не хочу этого слушать! — Нет, послушай! Ты хотела правду? Я скажу тебе правду! Илья не может быть с тобой не потому, что ему нравится эта вертихвостка из ресторана, а потому что просто не может быть с женщиной. — Что значит не может. Я же сама видела! Теперь я точно не поверю, что он гей! — Гей? — опешил мужчина. Что, черт возьми, Наполеон наплел ей?! — Он не гей. Он болен… своим прошлым. Я расскажу тебе, и он тебе в глаза смотреть не сможет, если узнает о том, что я это сделал. А он узнает, потому что ты никогда не посмотришь на него так, как смотрела до этого. — О чем ты? — У него уже была женщина, которую он любил очень долгое время, — но дальше Илья не мог выдавить из себя слов. Он решительно хотел рассказать Габи обо всем, но не получалось. Как он мог рассказать ей о том, что грязно любил свою мать? — Их отношения принесли друг другу только страдания, и их количество перекрыло собой все хорошее, что было до них. Он боится, что все вновь повторится. Потому что в каждой женщине он видит ее, ты понимаешь? — Разве это то, что можно было от меня скрывать? — удивилась Габи, но эта информация никак не оправдывала Илью и его вчерашнюю связь. — А та девушка лишь способ немного отвлечься. Тут моя вина, я часто ему советовал спустить пар, я же не думал, что он это сделает, — Илья как мог старался свести свою вину в нули, но сложно было это сделать, когда в глазах Габи все еще полыхала обида, — еще и в моем номере… Но, согласись, просто отвлечься от проблем и использовать для этого тебя — некрасиво с его стороны. Ну? Прекрати злиться, он тоже себе места не находит. Я впервые видел его таким… виноватым? — Но он не пришел, Наполеон, — поджала губы девушка и пропустила пальцы в копну своих пышных волос. — Ему стыдно. Но, между нами, у него давно не было женщины, так что ему можно это простить, — схватившись уже за отговорки Соло, Илья с надеждой заглянул в карие глаза и тяжело вдохнул. — С ней у него ничего нет, никаких чувств, поверь. А к тебе он испытывает сложные чувства, потому и не решается их развить. Посмотри правде в глаза, Габи, вы — агенты разных стран. Это ты вольна уйти в отставку, а для него отставка — это ссылка в Сибирь. Вы обречены на неудачу. Связывать себя с женщиной, с которой придется болезненно расстаться? Ему нравится то, что у вас есть. Нравится то, что оставаясь на месте, вы не можете причинить друг другу боли. Он так оберегает тебя от своих поступков, оберегает себя тоже. Ему тяжело даются отношения, и он не знает, как ты воспримешь новые проблемы, если пройдешь с ним чуть дальше. Он не знает, как поведет себя сам. И это лишь малая часть его дебильных страхов, которые он просто не в силах побороть. — Почему ты мне раньше не говорил этого? — после долгой паузы спросила Габи, с долей изумления рассматривая Наполеона. Ей вдруг показалось, что с ней говорил сам Илья, потому что столько тяжести в голосе Соло никогда раньше не было. — Потому что я не знал, да и ваши отношения — не мое дело, — вздохнул Илья. — Жаль, я не знала этого раньше, — девушка, наконец, расслабилась и присела на подлокотник кресла. — Уже поздно… У меня нет времени все исправить. — Мне, кажется, ты бы и не смогла, — честно признался Илья. — Но я могла бы попытаться, — пожала она плечами. — Я даже не имею права злиться на него, просто… почему не я? Нет-нет, — она выставила руку вперед, останавливая ответ Соло, — понятно, что это было бы не очень… Просто почему не я? — Габи… Илья впервые видел девушку такой разбитой. Она никогда не показывала ему, как тяжело ей было с ним на самом деле. Курякин почувствовал такой укол вины, что ему стало стыдно за свое поведение. Он слишком боялся ранить себя, что не смог разглядеть, что сильная Габи не так сильна, какой всегда ему казалась. Мужчина присел перед ней на корточки и взял ее ладони в свои, слегка сжимая их. Ему хотелось утешить ее, но что-то потянуло его вверх, и он прикрыл глаза, наконец, поцеловав ее в губы. Немка замерла и в шоке отпрянула от брюнета. — Наполеон, ты что делаешь? — у нее даже голос стал другим от изумления. — Прости, сам не знаю. Только не злись, я без задней мысли, — Илья сжал губы. Ему хотелось вернуться в свое тело, он бы сейчас повторил то же самое. Без сомнений и кричащего прошлого. Ведь Габи к прошлому не относилась, это он упорно ее сталкивал в пропасть своих страхов. — Мы просто забудем об этом, ладно? — Наполеон умел шокировать. Габи облизнула губы и тяжело выдохнула. Ситуация становилась все более неловкой, и мужчина решил оставить ее одну. Все слишком запуталось. Ему придется либо рассказать ей об увлекательном перемещении из тела в тело, либо придется действовать от лица Наполеона и навсегда похоронить себя прежнего. Но до конца терапии нельзя было ничего решать. Но преисполненный какой-то уверенности в себе, Илья вдруг осознал, что раскрепощенность и безнаказанность Наполеона все-таки составили ему неплохую службу, потому что впервые ему действительно хотелось прикоснуться к Габи без осторожности. Для таких отчаянных шагов было уже слишком поздно, но, возможно, такой шаг был бы прекрасной точкой их отношениям. Да только поставить ее он все равно не в силах, потому что был заперт в чужом теле. Радовало лишь то, что следующим утром Габи снова составила им компанию, и они целый день провели вместе. Илья наблюдал со стороны, как они смотрятся вместе и где-то ему отчаянно хотелось, чтобы Наполеон ее обнял крепче или, наоборот, убрал от нее свои руки. Он должен был давно обнять ее крепко, а теперь ему приходилось сильнее сжимать кулаки и просто наблюдать за собой со стороны. Соло почти ничего не говорил, с блеском играя свою роль, но в этот раз и Илья молчал. Они все молчали, просто гуляли по Лондону. Лондон стал городом для троих, но двое в нем умудрились потеряться.