Слова здесь лишние

Наполеону мешало все. Мешал диван, с которого он не мог встать; мешал галстук; мешал чертов гром, который давал его дрожи звуковое сопровождение. Мужчина просто не понимал, как может быть так приятно и противно одновременно. Осознание, что Илья в прямом смысле ублажал его и пытался расслабить, возносило все ощущения на какую-то новую ступень или даже вершину, но стоило русскому выдохнуть треклятое имя, как все катилось в бездну. Не помогали и насмешливые фразочки, которые кололи кончик языка, желая быть озвученными. Наполеон просто поддавался, а Илья был решительно настроен довести дело до конца. Возбуждение, которое испытывал американец имело двойной эффект: оно щекотало нервы и действовало пугающе. — Думай обо мне, — Наполеон сильно нахмурился, слыша свое имя еще до того, как Илья его произнес, - Лео. — Перестань! Черт возьми, хватит! – все, американец не выдержал и отпихнул от себя мужчину. С тяжелым дыханием он содрал с глаз галстук и поднялся на ноги. Илья с тяжелым вздохом тоже снял повязку с глаз и облизнул припухшие от долгих поцелуев губы. Глаза Соло бегали по периметру, не в силах зацепиться за что-то одно. — Разве ты не хочешь этого? — Большевик, я польщен твоим желанием, но, согласись, из нас двоих этого больше хочешь ты, — ответил Соло и посмотрел в окно. О стекло разбивались капли воды, продолжало громыхать, и где-то очень далеко небо освещалось молниями. Такая же буря была и в его душе, где яркими молниями Наполеон вспоминал о Джулиане. — Не называй меня так, я же просил… — Я хочу дать этому имени приятное воспоминание. Неужели ты сам не хочешь переиграть свой первый раз, м? — Илья подошел к мужчине и стал осторожно развязывать узел галстука. — Что может быть лучше, чем вспоминать меня? — Ты слишком переоцениваешь себя, — заметил Соло, облизнув высохшие губы, — ты — еще один кошмар моей жизни. Это же надо было умудриться работать с русским в одной команде… — Согласен, — кивнул Илья, — тяжело работать с тем, кто во всем тебя превосходит. Наполеон перевел насмешливый взгляд на напарника и стал тихо посмеиваться. Все-таки было здорово работать вместе. Он вряд ли забудет это вынужденное партнерство, которое уже на второй миссии стало даже приятным. Забыть не получится, ведь теперь он — Илья Курякин. Хуже придумать было нельзя: Наполеон был полной противоположностью тому, кого теперь видел в зеркале. — Такой ливень, — вздохнул американец, решив перейти на нейтральную зону для беседы. — Для Лондона очень характерно, — ответил Илья и снова прижал гладкую ткань к глазам коллеги. — Глаза — зеркало души, неужели ты так не хочешь увидеть мое зеркало? Или свое? — хмыкнул Соло, закусив губу. — Я и так вижу, ты очень громко думаешь, — ответил русский, пытаясь снова завязать узел. — Большевик, я не могу настроиться. Ты зря стараешься. Как только ты произносишь мое имя, все падает. — Я знаю, как поднять. Ты просто должен мне довериться, — заверил его мужчина. — Откуда такая уверенность в себе, а, большевик? — хмыкнул Соло, покорно принимая на себя роль слепого снова. — Разве ты опытен в подобном? — Может, я не такой игрок на постель как ты, но, поверь, как себя поднять я знаю наверняка, — в голосе Ильи слышалась улыбка. Соло облизнул губы и тяжело выдохнул, когда теплые губы Курякина коснулись его шеи сзади. — Просто расслабься. А расслабиться было сложно. Наполеон даже не знал, вышел бы из всего этого толк, если бы он не слышал имени «Лео»? Или все было обречено на провал в любом из случаев? Но каждое движение русского подстегивало что-то внутри, от чего приятно засосало под ложечкой. Возбуждение возвращалось, и Наполеон уже почти отдался порыву. Кто бы мог подумать, что Курякин так превосходно целуется и так самозабвенно может ласкаться в прелюдии перед сексом. Черт, Илья точно знал, как доставить себе удовольствие, даже не становясь на колени. Каменная выдержка русского с Наполеоном не работала, по крайней мере, выше живота. — Лео, тебе нравится? — Соло с дрожью выдохнул. — Лео, тебе нравится? — я тяжело выдыхаю, стискиваю зубы снова и оборачиваюсь через плечо на мужчину. Мне уже не больно, внутри просто все горит и колет. Я чувствую странное возбуждение внизу живота, но стараюсь сбить его на нет. Меня не возбуждают мои партнеры, мне все это противно, но мое тело стало реагировать на их домогательства. Мне страшно от того, что мне начинает это нравиться, или я просто сошел с ума? От запахов вокруг меня начинает подташнивать. Джозеф двигается все быстрее, и мне, наконец, становится больно. Я жду этой боли каждый раз. Если я хоть раз позволю себе расслабиться, если я хоть раз получу от этого удовольствие, они никогда от меня не отстанут. Я больше не тот Лео, который им нравился, я приложил максимум усилий для того, чтобы не походить на женственного мальчика. Но им, кажется, лень было искать другую подстилку. – Лео, что же ты молчишь? Я больше не доставлю им удовольствия слушать мои жалобные крики. Я молчу, стараюсь почти не дышать, чтобы не сорваться на скулеж. Мне хочется, чтобы они сделали это больнее. Иначе мне это нравится, а я не хочу! И я утыкаюсь носом в обшарпанную стену, глотая свои слезы. Меня тошнит, я сам себе противен. Илья осторожно усадил Наполеона на постель и присел на корточки перед ним. Он раздвинул полы халата и провел ладонями от коленей до бедер, с небольшой заминкой взяв окаменелую от возбуждения плоть в рот. Соло прижал ладонь к лицу, слегка сжав пальцами галстук. В голове бились воспоминания, которые он упорно прогонял, представляя себе Илью на коленях перед собой. Черт, когда еще русский будет с ним таким уступчивым? Когда еще он подпустит к себе так близко? Когда еще он сможет увидеть его на коленях перед собой? Наполеон почти дернул галстук с глаз, пока не вспомнил, что тело Ильи принадлежит ему самому. Он нахмурился и все же убрал руку от глаз, сдавленно выдыхая от глубокого таланта напарника, о котором даже не подозревал. Мысли отчаянно бились с воспоминаниями: навязчивые картины лезли в голову, шпаря кипятком, но Соло изо всех сил представлял перед собой Курякина. Зрелище, однако, тоже было не для слабонервных. — Тихо-тихо, — смеется Джулиан, — не дергайся. Ну? Тебе нравится? Джулиан тискает мой член в ладони одной рукой, а другой гладит меня между ягодиц, то и дело просовывая палец внутрь. По ногам течет сперма, и мне до одури противно любое прикосновение. Мой член отказывается подниматься, и Джулиан садится передо мной на корточки и берет мой сморщенный пенис в рот. — Оставь его, — бросает Майк, застегивая военную форму. — Нам пора на караул. — Думай обо мне, — тяжело выдохнул Илья. Наполеон, почувствовав, как теряет возбуждение, рефлекторно прижал ладонь к затылку мужчины и резко подался бедрами в глубину рта. Головка уперлась прямо в глотку, и Курякин с кашлем и сдерживаемым рвотным рефлексом отстранился, — руки, блядь, не мешай, я сам! — О, узнаю большевика, — хохотнул Соло, но руку убрал. Высказывание Ильи выдрало Наполеона из воспоминаний, и он резко дошел до границы своего возбуждения. Русский точно знал, что нужно делать, а Соло лишь удивлялся чувствительности его тела. Он и представить себе не мог, что Илья способен так откликаться на такие простые прикосновения. Все снова было как впервые. Новые ощущения, но уже не грубые тиски у стены на складе, а трепетные прикосновения в дорогом номере отеля Лондона. Наполеон снова окунулся в свои переживания, вернулся страх, хотя бояться было нечего. Может, Илья мог бы сделать что-то не так, но был один нюанс, который отметал подобное сразу. Русский не мог быть небрежен со своим же телом. Но они оба почти забыли о том, кто они в данную минуту: каждый в темноте рисовал себе картину друг друга. Наполеон сам остановил Курякина в ласках, чувствуя, что скоро просто не выдержит этого. Он отполз на постели и, протянув руку, на ощупь пытался найти напарника. Дернув его к себе, Соло с тяжелым выдохом сжал его член в ладони. Тут уже пригодились знания, как нравится ему самому, и он увереннее сжал плоть у основания. Илья тяжело выдохнул и вжал тело американца в постель. Они оба хотели друг друга, бурно реагируя на каждое прикосновение, которое взрывалось ярким фейерверком в темноте. Отчаянно хотелось увидеть выражение лица друг друга, но все было скрыто за плотной шелковой тканью галстука, и эта ограниченность будоражила воображение, взвинчивая нервы. Наполеон почти задыхался под напором русского, но красные сигналы в голове были все слабее, что даже имя «Лео», которое скрылось в раскате грома, не придало страху нужного объема. Илья еле себя сдерживал. Он ведь не робот, и его задевала вся эта суматоха. Он отчаянно хотел решить проблему Наполеона, чтобы решить свою или хотя бы спустить пар. Ему казалось, что судьба над ними посмеялась и заставила сотрудничать на самом высоком уровне, какой мог быть вообще в их положении. Два врага или два друга? Они знали все грехи друг друга, все слабости и страхи, но впервые они давили на больное лишь во благо. Темная комната наполнялась новым смыслом. Шумное и сбитое с ритма дыхание, когда один вздох срывал другой; тесные касания и ужимки в постели, когда одному действительно хотелось доминирования, а другому хотелось, наконец, подчиниться. Все заиграло яркими вспышками, когда язык Ильи соскользнул в ушную раковину, и возбуждение стрелой пробило Соло до бедра, от чего он даже взбрыкнулся и, сорвав вдох-выдох, стал стягивать шелковый халат с напарника. — Лео, — все еще неприятные ощущения от имени. Наполеон одеревенел, когда ладонь Ильи опустилась ниже мошонки, и он надавил средним пальцем на сжатые мышцы. Сознание снова забило тревогу, но Соло был уже слишком возбужден, чтобы остановиться. Ему страшно хотелось съязвить и одернуть русского, но он лишь хрипло дышал, позволяя ему делать все, что тот задумал. Хлопок ящика, возня, и в воздухе запахло чем-то до жути медицинским, а после Соло шумно выдохнул от холодной мази, которой Илья щедро смазал его промежность. — Ты сам мне скажешь, когда будешь готов, хорошо? — Наполеон кивнул, поджав губы. — Договорились? — Я киваю, — прокомментировал американец и снова тяжело выдохнул, когда губы Ильи вновь окутали трепещущую плоть плотным кольцом. Его палец постепенно входил глубже, всего один, но этого уже было много. Это было очень странное и забытое чувство, но Соло жадно сжимал мышцами, втягивая палец глубже или вовсе выталкивая из себя. Он должен был дать знак, но слова здесь были уже лишними, потому что Илья все понял без них. Трудно не понять подобного, когда член пробивала сильная пульсация от испытываемого возбуждения. Раздвинув ноги мужчины, Илья размашисто провел по своему члену и направил головку, сразу осторожно толкнувшись в узкий проход. Наполеон медленно и сдавленно выдохнул, вдруг обрадовавшись, что не имел дела с настоящим Ильей. Он бы точно его порвал, будь у них действительно первый раз. — Все нормально, ковбой? — вырвалось у русского, и Соло не сдержал смешка. — Все отлично, мм, — почти сразу сорвавшись на мычание, Соло выгнулся в спине и уперся носком в край постели, сильно напрягая ноги. Для первого раза Илья слишком разошелся, но и его можно было понять. Он не был женщиной и точно не собирался сюсюкаться, и это разрывало Наполеона в прямом смысле слова. Не был женщиной, и женщины давно не было. Наполеон, кажется, попался под горячую руку, от чего у него просто огнем полыхал проход. — Что за мазь?! Черти! — Заживляющая, — послышался сдавленный ответ. Илья тоже это чувствовал. Головку члена тоже порядком щипало, но, честно признаться, Илье это даже нравилось. Жжение довольно быстро прошло, но Наполеон вздыхал лишь громче, чувствуя колющий эффект уже совсем от другого «препарата». Он оттолкнул от себя мужчину, чтобы иметь возможность сжать свой член в ладони. Илья без каких-либо возражений присел на коленях и, подтянув Соло за бедра, стал еще чаще подаваться в горячее тело, пока американец помогал себе рукой. Наполеон почти стих, лишь срывами выдыхал со стоном и все сильнее напрягал тело, иногда свободной рукой цепляясь за бедро русского. Он был на пределе, да и Илья держался из последних сил. Он мог держаться очень долго, но сейчас это было лишним. Разрядка была все ближе, и толчки Курякина стали совсем резкими, но это не имело уже никакого значения. Соло с протяжным стоном дернулся и, быстрее передергивая ладонью, кончил. Густая сперма длинной дорожкой легла на грудь, подбородок и губы мужчины. Соло успел поймать себя на мысли, что не будь галстука вместо повязки, он бы мог попасть себе в глаз. А оргазм продолжал пробивать нижнюю часть тела, вместе с тем как остатки семени продолжали плести белые нити на его животе. Что ему определенно нравилось в теле Ильи - это его оргазмы: Курякин кончал долго, и в эти секунды Наполеон понимал прелесть долгого воздержания. Пересохшие губы требовали влаги языка, но Наполеон лишь часто дышал, пока Илья доходил до своего финиша. Со сдавленным стоном, мужчина вышел из тела Соло и излился ему на живот белыми брызгами. Три секунды гробовой тишины, а затем Илья тяжело выдохнул куда-то в сгиб шеи мужчины. — Неплохо, большевик, — выдохнул Наполеон и, наконец, облизнул губы. Во рту вспыхнул вкус спермы, но мужчина лишь громко сглотнул даже без намека на тошноту. Они оба стянули с глаз галстуки и лишь слабо друг другу улыбнулись. За окном ярко светила луна, было тихо и промозгло. И в белом свете из окна Наполеон посмотрел на свой живот, поняв, что ему срочно нужно полотенце. Илья облизнул губы и, не задумываясь, вытер сперму с живота галстуком Наполеона. — Эй! Ты испортил мой любимый галстук! — сморщился американец. — Я подарю тебе свой, — хмыкнул Илья, — советского производства. — Умеешь ты все испортить, — вздохнул Соло и отпихнул от себя мужчину. Нужно было срочно принять душ. — Лео… — тихо шепчет Илья, и мне страшно хочется, чтобы он заткнулся. Его пальцы проскальзывают в меня, и я не могу найти себе места. Наполеон слабо усмехнулся и, пропустив мыльную руку вниз, осторожно вошел двумя пальцами в раздраженный проход, сдавленно выдохнув. «Лео» из его уст звучало недурно, но привычное «ковбой» вернуло мужчину с небес на землю. Соло раскрыл глаза и перевел взгляд на Илью, который с усмешкой стоял рядом с ванной и скрещивал руки на груди. — Ковбой, тебе было мало? — он дернул бровью и залез к Наполеону под теплые струи воды. Зачем отвечать? Слова снова были лишними, но его движений было все еще мало.