Слова здесь лишние

Отца нет уже 4 месяца. Я знаю, папа больше не вернется. Мама тоже знает, я каждую ночь слышу, как она плачет. Но мы должны быть сильными, так она говорит мне очень часто. Сейчас все должны быть сильными, идет Война. Мне так страшно, но я должен защитить маму. У нее остался только я, только я смогу ее защитить. Она не должна плакать, не должна бояться. — Ты кушай, Илюша, — улыбается она и треплет мне волосы на затылке. Дома почти нет еды, в магазинах пусто. Все продовольствие уходит в армию. — Ты должен быть сильным! Она почти не ест, говорит, что не хочет. Я не знаю, правда это или нет? Мне не хочется обременять ее, я не хочу, чтобы она голодала. После ссылки отца у нас почти нет денег, мы живем по талонам, как все. Все привилегии ушли вместе с папой. Я отодвигаю тарелку, но мама хмурится и почти злится, просит, чтобы я кушал, и я ем. Я не хочу ее расстраивать. — Ты сегодня ложись спать раньше, хорошо? — она улыбается, но я вижу, как она волнуется. — Не нужно заниматься до ночи. — Хорошо, — я улыбаюсь. — Вот и отлично. Ты у меня молодец, Илюша. Знаешь, как я горда тобой? Кушай-кушай, — она подгоняет меня, чтобы я быстрее ел, иначе суп остынет. Я снова ем, а она смотрит на меня и грустно улыбается. Я знаю, что она скучает по папе, а ведь я так на него похож. Глаза у нее блестят, но она не плачет. Все слезы горечи мама льет в подушку очень тихо ночью, но я все равно слышу. Она не должна плакать, как не должен плакать весь народ нашей Родины. Скоро все закончится! Все снова будет хорошо. Наполеон проснулся среди ночи. Он сонно присел на постели и включил настольную лампу. Сон, который он увидел, поражал четкостью и реальностью происходящего. Но почему ему снилась Москва? Почему та женщина с русыми волосами и голубыми глазами называла его «Илюша»? Мысли мальчика во сне пролетали в сознании взрослого мужчины. Соло потер глаза. Может ли быть, что эксперимент удался? Неужели Наполеон имеет доступ к воспоминаниям своего напарника? И значит ли это, что Илья также может увидеть во сне отрывки его воспоминаний? Американец слепо смотрел перед собой, прокручивая в голове все, что пережил тот испуганный мальчик во сне. Он не говорил о семье с Ильей, да и тот никогда не хотел об этом говорить. Разве с Курякиным можно поговорить хоть о чем-нибудь? С этим увальнем только в шахматы играть, на другое не годится: ни выпить нормально, ни поговорить по душам. У русского вообще душа имелась, а? Судя по сну, имелась, но куда-то потом делась. Да и нужно ли придавать такое значение сну? Вдруг это все воображение, разыгравшееся от красочного рассказа Габриэллы? Габи вообще сказочная выдумщица! Выдумала же, что влюблена в Илью и верит сама себе, дурочка. Вздохнув, Соло выпил воды из стакана, который стоял на тумбочке, и выключил свет. На утро он и не вспомнил о сне, словно ему вообще ничего не снилось. В половину девятого утра все встретились в ресторане отеля. Габи собрала со шведского стола все, что любили ее друзья, и уже сидела с Ильей, говоря на ломаном русском о погоде. — Ветер сильно дуть сегодня, — честно пыхтела девушка над каждым словом, сжимая в ладонях блокнот с пометками. — Дует, — поправил Илья и ткнул карандашом в блокнот на неправильное слово. — Но вообще можно сказать короче, например, «Сегодня очень ветрено». — Вот вам делать нечего, — вмешался Соло. Агенты подняли на него взгляд и улыбнулись. Точнее улыбнулась только Габи, Илья одарил его утренним скептицизмом и снова бросился в объяснения. Роль учителя давалась ему легко, но даже так Курякин не терял своей суровости. С Теллер Илья, конечно, был максимально мягок, хотя марку свою держал. Наполеону уже надоело смотреть на эти жалкие попытки немки очаровать Курякина. У нее была прекрасная возможность на первом задании, ведь по легенде она была ему невестой. Что мешало им переспать в рамках миссии? Узнали бы друг друга лучше. Но эти экземпляры не смогли даже на поцелуй решиться. Соло хмыкнул: ему было жалко девушку. Илья, кажется, банально не понимал, что та в прямом смысле изнывала от всех чувств разом. — Доброе утро, Наполеон, — все же отозвалась девушка. Соло кивнул ей и присел за стол. Расправив салфетку и бросив ее себе на колени, американец кашлянул в кулак. — И тебе доброе утро, большевик, — посмотрев на напарника, Соло лучезарно улыбнулся. — Ага, — только и бросил он. — Давай теперь все полностью, — сказал мужчина девушке. — Кхм-кхм, — Теллер облизнула губы и, оглядев текст в блокноте, медленно начала читать почти по слогам, — Се-год-ня прох-лад-но. На-вер-ное, бу-дет дождь. И ве-тер силь-но дуть… то есть… очень вет-ре-но. Ну как? — Отвратительно, — честно сказал Наполеон и рассмеялся, Габи надула губы. — Не слушай его, все очень неплохо. Просто акцент сильный. — Наполеон, а ты долго изучал русский? — поинтересовалась Теллер. — Как вообще у тебя в голове уместились все языки? — Секрет, — улыбнулся мужчина, отпив еще горячего кофе. – О, тосты? Прекрасно. — Как сложно, — вздохнула девушка. — Ладно, давайте завтракать. Они принялись за трапезу, но Илья практически ничего не ел, только делал по небольшому глотку черного чая и читал утреннюю газету. Наполеон долго смотрел на него, иногда переводя взгляд на Теллер. Та уже привыкла к отчужденности мужчины. — Почему ты не ешь? — спросил Соло. — Не голоден, — пожал плечами Курякин. — Ты кушай, Илюша, — вдруг вырвалось у Соло, причем на русском, — ты должен быть сильным. Слова имели эффект: Илья резко сложил газету и вперился взглядом в напарника. Ни Соло, ни тем более Габи не поняли, что случилось. Курякин дернулся на стуле, от чего его ножки противно скрипнули о кафель, а после поднялся и ушел. — Что ты сказал ему? — недовольно буркнула Теллер. — Э… — протянул Наполеон и растерянно посмотрел вслед напарнику. — Вот незадача… — Что ты ему сказал? — допытывалась Габи. — Вы хоть один день можете без этого?! Сколько можно? Как дети, ей Богу! — Я постараюсь впредь быть осторожнее, — пообещал американец и настороженно отхлебнул кофе. Проблема была не в том, что Илья резко подорвался с места и ушел. Проблема была в том, что Соло не помнил, что сказал ему. Слова слетели с губ машинально и не зацепились за паутину памяти.

***

Илья закрылся в номере и стал мерить его нервными шагами, прижимая ладони к вискам. Глаза были закрыты, но он не налетел ни на диван, ни на кресло, ни даже на стол. Физическая память была прекрасной — Курякин просто делал шаги, наверное, даже не отдавая себе в этом отчета. В голове крутились слова Наполеона, сказанные им лишь ради издевки. Все, как обычно, нечему даже удивляться. Но именно сегодня Илье снилась мама, которая в те трудные военные годы старалась держаться стойко. «Илюша», — звучало в голове собственное имя. Голос матери звенел в ушах, полный заботы и любви. Даже та горькая нотка отчаяния и тоски по отцу слышалась. А Илья продолжал ходить туда-сюда, чувствуя, как рвется вдох-выдох. Он хотел бы помнить только это, а все остальное стереть из памяти, но волна тошнотворного стыда подкатывала к глотке. Лицо вспыхнуло жаром, а густые ресницы задрожали. Он хотел помнить свою мать такой, какая она была в этом сне, но другие воспоминания лезли в голову, вбивая тело мужчины в мерзкую дрожь. В моей комнате темно, я должен уже спать. Но я зачем-то стою у двери и тихо-тихо ее открываю. В коридоре свет тоже не горит, но все видно. Мама смеется в зале, вместе с ней смеются мужчины. Папины друзья. Они привезли маме продукты, даже шампанское. Мама не любит пить, но пьет. И сегодня мама красивая. Она всегда красивая, но сегодня особенно. А я слышу ее смех, и мне хочется заткнуть себе уши. Так не смеется моя мама, так смеется та женщина в зале. Я тихо выхожу из своей комнаты, хотя знаю, что мне нельзя этого делать. — Мариночка, ну что ты, — пыхтит, кажется, Петр Иванович. Я делаю еще пару осторожных шагов. Мама что-то возражает, мужчины смеются. — Петь, ну не надо, — просит мама. Я заглядываю в зал, и мои ладони почему-то сжимаются. Дядя Петя задирает мамино платье, я вижу чулки и белое нижнее белье. Игорь Витальевич щупает мою маму за бедра, сует свои руки ей прямо в трусы. Мама шутливо пытается увернуться, но потом сдается и почти со слезами смеется. Мужчины раздевают ее, и я не знаю, что мне делать. Мама запретила мне выходить из комнаты и сказала спать. А я смотрел, как платье летит в сторону, и мама вдруг стоит почти голая перед этими мужчинами. Они же друзья папы! Как они могут трогать мою маму?! Игорь снимает свои штаны, и я впервые вижу такой большой член, он стоит (и я не понимаю почему), а потом он хватает маму и сует его в складку белья. Мама улыбается и целует дядю Петю. — Мариночка, какая чудная у тебя попка, — почти хрипит Игорь и стягивает с мамы трусы. Мне стало стыдно, и я спрятался за стеной, слушая, как мама тихо стонет. Я знаю, что там происходит, приходит понимание, почему стоит член. У меня такое иногда случается утром. — Ну, давай, чего ты как неродная? Давай, открой ротик, — просит Петр, и мама издает странный гортанный звук. Я такого никогда не слышал. Любопытство берет надо мной верх, и я снова подсматриваю. Ей не нравится, она плачет и жалобно стонет, давится членом дяди Пети, пока дядя Игорь берет ее сзади. Я впервые видел секс, и мне не нравилось то, что я видел. Я совсем иначе представлял себе это. Разве один мужчина не лишний? И они совсем не нежничают, заставляя маму плакать и дергаться. Но почему-то внизу живота у меня стало горячо. Я никогда не чувствовал себя так, как сейчас. Я смотрел на маму, на ее груди, которые от толчков мужчины жили почти своей жизнью, смотрел на темный пушок лобковых волос, слушал шлепки и хлюпанья, и жалобные стоны моей мамы. А внизу живота все горячее. Маме не нравится. Папа никогда бы такого с ней не сделал. Маме нравился папа, папу она любила. Только папа мог так ее касаться. Так почему ее касаются другие? Почему она не прогоняет их? Илья сжал свои колени, пытаясь остановить наваждение. Ему противно, ему стыдно вспоминать такое. Наполеон в ресторане отеля резко прижал пальцы к виску. Габи встревоженно подняла взгляд на друга. — Что такое? — резкие движения вовсе не в стиле Соло. Тот всегда все делал грациозно, пафосно, местами даже манерно. — Ничего, — отмахнулся Наполеон и стал массировать висок, который буквально мгновением ранее больно прострелило. — С вами точно все хорошо? — поинтересовалась Теллер. — Я все еще переживаю из-за вашего лечения. — Не стоит об этом переживать. Я несколько не выспался на самом деле, вот и клонит меня немного, аж дергаюсь, — улыбнулся американец, и Теллер понимающе кивнула. Она уже наслышана о постельных подвигах коллеги, она видела многих женщин, которые бывали у Наполеона в номере. Этот маньяк умудрялся найти себе спутницу даже там, где этого делать было нельзя. Тот же Стамбул, например, или Марокко. — Ты бы поспал, — вздохнула девушка, — все равно у нас отдых. — Как я могу тебя оставить? — улыбнулся Соло. Спать он не хотел, естественно, но у мужчины резко появилась нужда принять таблетку обезболивающего, потому что боль била по вискам. — Я позанимаюсь русским, — улыбнулась та, — хотела еще сходить погулять. — Одна? — вскинул бровь брюнет. — Одна! Мне нужно в магазин, а с вами туда я не пойду, опять устроите цирк, это не покупай, это не надевай, это не сочетается! — нахмурилась Теллер. — Я хочу купить обычную одежду, Наполеон. Но ты, наверное, уже не помнишь, что это такое… — Я тебя понял, — не стал спорить он, чем несколько удивил подругу. — Знаешь, последую твоему совету. — Вот, верное решение, — одобрительно закивала девушка и помахала мужчине рукой. Наполеон направился к себе, но почему-то остановился у двери в номер Ильи. «Что я такого сказал?» — спросил сам себя Соло и занес руку для стука, но в этот момент с другой стороны что-то с силой врезалось в дверь и упало на пол. Наполеон даже не дернулся, он уже привык к таким вспышкам своего нерадивого напарника. У американца появилось желание уйти, он не хотел попадать под горячую руку. Илья в такие моменты неуправляем. Но что-то дернуло Соло все-таки вытащить из кармана скрепку. Он нагнулся над замком в ручке и через несколько секунд с силой толкнул дверь. Пуфик несильно подпирал дверь, все остальное, к удивлению, было на своих местах. Илья, тяжело дыша, с силой сжимал спинку дивана, впиваясь пальцами в обивку. — Эй, большевик, проблемы? — усмехнулся Соло и захлопнул за собой дверь. Илья обернулся через плечо и нахмурился. — Уйди, — процедил он. — Куда ж мне идти? — вздохнул он и подошел ближе, — Александр очень просил без порчи мебели, а то он, видать, уже устал платить по нашим счетам. — Я в порядке, — кивнул русский. — Уже в порядке. — О, а ты делаешь успехи, — вскинул брови брюнет. — Всего-то пуфик подкинул, да дверь покоцал чуток. — Почему ты назвал меня Илюшей? — вдруг спросил Курякин. — А? — не сразу понял Наполеон. Так он всего лишь назвал его по имени? И что же его тогда так взбесило? — Не знаю, вырвалось как-то. Тебе не нравится? Хочешь до конца жизни быть большевиком? — Так же, как и ты ковбоем, — ответил русский. — Ты никогда меня так не называл… — Ну, все бывает впервые. Когда-то я тебя и большевиком впервые назвал. Хотя, наверное, тебя нужно называть ходячей катастрофой? Чего ушел-то? Из-за «Илюши»? Руки русского напряглись, и Соло рефлекторно сделал небольшой шаг назад, чисто подсознательно, на инстинкте самосохранения. — Не называй меня так, ладно? — попросил Илья. Чтобы Илья просил? Это что-то новенькое. — Да что с тобой, не пойму? — нахмурился Наполеон. — Это же твое имя, подумаешь, приласкал немного. Не ругать же вечно тебя, м? — Наполеон, — серьезно начал Курякин. — Я ночью видел сон про тебя. Тебя не любили в отряде, да? — Что? — усмехнулся Соло, хотя внутри напрягся. — Меня многие не любили, я же вор. — Или правильно сказать… любили? Наполеон сглотнул. Он вдруг вспомнил свой сон и вспомнил, что сказал напарнику за завтраком. Череда ночных переживаний и раздумий поглотила его, сцепляясь с рассказом Теллер. — Давай условимся, — дипломатично начал американец, — не верить снам. Я не верю в это. Я же не мог видеть то, что действительно с тобой было. И ты не можешь. Это невозможно. Я хотел тебя видеть таким, поэтому и увидел. Боюсь представить, что ты напридумывал про меня… — Ты знаешь кого-нибудь по имени Джулиан? — допытывался Илья, поняв, что сам, наконец, смог унять дрожь и напряжение в теле. Наполеон не изменился в лице. — Нет, — пожал он плечами. — Ладно, я пришел лишь проверить тебя. Мне пора, — махнул рукой он и поспешил уйти, но Илья схватил его за руку, дернув к себе. Встав позади напарника, Курякин нагнулся к уху мужчины. — Тогда не верь своим снам, — это был чистой воды приказ, плохо замаскированный в просьбу. Вывод был один — снам верить придется, ведь Джулиана Наполеон знал. Разве такое забудешь?