Дни и ночи святого Мунго

5. Так я разрушил его дом. Я уже был на взводе после Министерства, поэтому не стал разбираться, кто там ходит по крыше, - и без того ясно. “Корраптус” аврорам запрещен еще строже, чем “авада”, но что уж теперь. Я стоял посреди обломков кровли и кусков перекрытия, в ушах звенело, бешено колотилось сердце, я привычно сделал глубокий вдох. “Корраптус” - это очень больно. Не только для врага. Берт поднялся - бледный, запачканный известкой, я и не глядя знал, что у него расширены зрачки, серую радужку залило темным. Постоял, покачиваясь, потом двинулся к мертвецам, стал проверять жизненные показатели. Я-то слышал, что все мертвы, точнее, змея слышала. Берт тронул очередного, перевернул, увидел распоротую грудную клетку, торчащие обломки ребер, упрямо проверил пульс. Руки у него были в крови. На меня он не смотрел. Тело, которое я располосовал “сектумсемпрой”, с раскрытыми пустыми глазами, светлыми сосульками волос, снизу подплыло темным, - принадлежало Уилфреду Моро, он сидел от меня через два кабинета. Когда на тебя охотится аврорат, выбраться из города сложно, точнее, невозможно. Я чуть не кинулся к Берту, чтобы прижать к себе, вопреки всем правилам и инструкциям, закрыть, не отдать никому. Но я скрутил себя и просто стоял, потом на секунду поднял лицо и зажмурился, чувствуя снег и холодные капли. Звенела уцелевшая микроволновка. Я понял, что все еще страшно голоден. - Берти, - сказал я как можно спокойнее. - Нам придется выезжать из города на поезде. Ты в них разбираешься? Берт кивнул, машинально вытер лоб, размазав кровь и известку. Я так же машинально кинул на него “умывалку”, потом заработал палочкой, пытаясь придать всему этому безобразию вокруг подобие несчастного случая. "Взрыв газа", такое в последнее время часто пишут в магловских газетах. Еще взмах - и серебристый тайпан выструился в окно - предупредить Шона. За ним ускакала прозрачная лиса - в сторону Мунго. - Собрался? Идем. На улице в темноте выли сирены скорой помощи и полиции, мы вышли под маглорепеллентным заклятием, через две улицы поймали такси. Берт молча смотрел, как я накладываю на водителя “обливиэйт”. - Я аврор, мне мож... - привычно начал я. Какой я теперь аврор. Денег у нас было немного, в основном магловские фунты и еще монетки, хватило на два пригородных билета. Я до последнего ожидал какого-нибудь подвоха, но мы без помех загрузились в поезд, сели на свободные места. Я тупо смотрел в окно, на мелькающие в темноте фонари. По стеклу сползали капли. Чуть не выронил палочку, спохватился, убрал ее в чехол. Казалось, что в поезде холодно. Мерно стучали колеса. Я подумал, что надо как-то объяснить Берту, что к чему, повернулся к нему, потом понял, что меня позорно трясет, аж зубы клацают. Перед глазами все плыло. Я пробормотал, что, наверное, посплю, потом привалился к Бертову плечу, вдохнул знакомый запах зелий и табака и провалился в какую-то черную яму без сновидений. *** Все кончилось, как и должно было кончиться. В общем-то, моя жизнь менялась достаточно часто, так, чтобы раз - и все, и некоторый опыт в этих делах я уже приобрел. Проваливающаяся крыша дома, завеса известковой пыли, раскромсанные тела, и все это за считанные минуты, вместо ужина и заслуженного отдыха перед суточным дежурством… И вот теперь мы беглецы, в ночь, в никуда, и с собой только то, что я успел покидать в сумку. Черт! Трубку! Трубку-то и забыл… Ну в общем, как всегда и бывает. Интересно, откуда я возьму деньги расплатиться с хозяйкой? Что-то, конечно, вернется по страховке… Арт завозился у меня на плече, скрипнул зубами. Ага, спасибо, что напомнил. Расплачиваться с хозяйкой - ну и вообще париться о жилье в ближайшее время мне вряд ли придется. Азкабан - отличное и удобное место с казенным содержанием и питанием. Если мы, конечно, доживем до Азкабана. А хозяйке, скорее всего, сотрут память, она и не вспомнит о своем жильце. И студию починят… наверное... Я видел их тренировки. Это было больше похоже на танец, на какие-то гимнастические упражнения на аврорском дворе, если честно, мне это нравилось. Молодые красивые ребята в аврорских мантиях, слаженно взмахивали палочками, отрабатывали замысловатые движения, молниеносно посылали заклятия, глаза у них горели. Арт рядом с жилистым Шоном и огромным Биллом выглядел хрупким и декоративным. Что-то такое из музея Виктории и Альберта, изящное, наверное, немножко опасное и в любом случае изысканное. Я никогда не видел его в бою. Да будем честны, я вообще никогда не видел войны. Мы в Мунго имеем дело только с ее последствиями, и то первым делом стараемся максимально отгородиться от ее липкой грязи и кровавой каши. А сама война остается за порогом клиники и смеется. Я не думал, что смогу испугаться, заглянув ей в глаза. Я возился с ее поломанными игрушками и считал, что знаю про нее все. Дурак. На моих глазах Арт расправился с пятерыми. Из них минимум двое - его коллеги. Бывшие коллеги, что уж тут, они, мертвые, - навсегда авроры, а вот ему больше аврором не бывать. Потому что жив. Мы оба живы. Я знаю, что те ребята пришли меня ликвидировать, и не окажись там Артура, им было бы это раз плюнуть. Но за что? Почему меня? Сто лет тому назад я стоял на кухне у плиты, варил кофе, а Ллувелин уже знал, что в Министерстве работают Пожиратели. В конце концов меня достало то, от чего я отмахивался. Обломки гипсокартона, известковая пыль и снег с дождем. В вагоне, кроме нас, почти никого не было. Не то время, чтобы ездить: среди недели, последний поезд. За окном продолжалась свистопляска - ледяное мокрое крошево, ветер, выглянуть страшно, не то что выходить туда. Сейчас мы доедем до последней станции - и что? Куда дальше? Я растолкал Арта и сказал, что нам пора. Потому что в этой чертовой дыре, куда через пять минут прибудет поезд, прямо около станции лет десять назад стоял один милый дешевый мотель, нечто вроде закусочной с ночлегом для скаутов. Мы останавливались там, когда шпарили на велосипедах в пятидневный поход. Это воспоминание вспыхнуло в моей дурной башке, как луч в пыльной кладовке. Я не знаю, был ли у нас хоть какой-то шанс, но выбирать не приходилось. Арт, не задавая вопросов, молча встал и вышел вслед за мной под сырую метель. Очевидно, кто-то из нас двоих был очень нужен Господу, или мой ангел-хранитель уверенно шел на повышение. Мотель “Барвинок” за все эти годы не закрылся, не сгорел и не переоборудовался в парикмахерскую. Все же народ в наших краях консервативен до чрезвычайности, если уж что у нас завелось, то будет стоять, пока его бешеный слон не растопчет. А слонов у нас, сами понимаете, не густо. Почему у нас? Потому что именно в этих краях я проводил лето за летом. Потому что Вильсонов здесь - как собак нерезаных. А бабушка моя в девичестве была Вильсон, Эдит Лора Вильсон. И я, ее бестолковый внук, до последнего не соображал, куда мы едем и где найдем приют. Зато теперь все сложилось в отличную картинку, и потому я чуть не полчаса обрывал звонок и колотил в дверь “Барвинка”, пока наконец сверху не спустилась сонная, замотанная в клетчатый платок миссис Джеймс Вильсон и не осведомилась ледяным тоном, уж не сошли ли с ума молодые люди, что сваливаются посреди ночи и имеют наглость ломиться в приличное заведение, как в непотребный дом. Она сунула нам в руки ключ от шестиместного номера и сухо предупредила, что завтрак с 8 до 9, а в 12 она придет убирать, и прошу вас… ну вы меня поняли, молодые люди… не курить, никакого спиртного и больше никакого шума… и я был готов коленопреклоненно целовать бахрому ее платка. А Арт больше напоминал мертвеца из телепрограмм, но, к счастью, это был вполне ходячий мертвец, и до кровати он добрался сам. *** Это была какая-то магловская гостиница, наверное, для студентов или бедняков. Мы прошли в скудно обставленную комнату с двухъярусными кроватями, на окнах висели дешевые занавески, пол чисто вымыт и натерт, под потолком болталась неяркая лампочка в бумажном колпаке. Пахло воском, немного сыростью и деревом. Я снял обувь, оставил ее у порога и спросил Берта, где здесь может быть ванная комната. Берт хмыкнул и сказал, что душ и сортир, скорее всего, в конце коридора, это ж хостел. Это слово я не понял, наверное, так у маглов называются странноприимные дома. Надо было навешать на комнату защитных заклинаний, но я вспомнил о старой леди, которая нас приютила, и в итоге доплелся на первый этаж до входной двери, как был, босиком, зачаровал общий замок, кинул пару следилок на окна. Вода в душе была еле теплая, я поплескал себе в лицо, потом долго смотрел в зеркало. Змея во мне никак не хотела успокаиваться, желтые радужки, расширенные зрачки. Хорошо, хотя бы моргнуть могу. Некрасиво это как-то. Я стал прикидывать, что делать дальше, но потом понял, что адреналиновый отходняк вот-вот накроет меня окончательно, поэтому надо выпить полную сахарницу чаю и лечь спать, как угодно, хоть под заклятием. Когда я вернулся в нашу комнату, Берт уже устроился за маленьким столом и делал бутерброды с сыром и колбасой, пользуясь заклинанием вместо ножа. Глядишь, скоро настоящим чистокровкой станет. От запаха еды я приободрился, схватил бутерброд, потом со вздохом вытащил из внутреннего кармана куртки фляжку коньяку. Шон подарил эту фляжечку еще на Рождество, я ее зачем-то все время таскал с собой, невзирая на ИРАшную символику и матерную надпись на гэллике, - вот и пригодилась. Чая никакого не было, само собой, а шуметь на кухне и беспокоить грозную старую леди мы не решились. Пришлось коньяк вылить в графин с водой, туда же пошли несколько порционных упаковочек сахара из “Бургер Квин”, а я-то вечно ругался на Берта за то, что он собирает всякую дрянь. Он говорил - пригодится, вот и пригодилось. Крошечная порция спиртного нас приободрила, я вдобавок сожрал три бутерброда и попустился. Берт неохотно жевал свою долю еды и вопросов никаких не задавал. Он только куртку снял, а в остальном так и сидел, и носки, наверное, у него были такие же мокрые, как у меня. - Что, противно со мной теперь разговаривать? - неловко спросил я. Берт пожал плечами, неопределенно мотнул головой и склонился над своим бутербродом. Пепельные, отсыревшие под дождем пряди спадали на лицо, и я не видел его глаз. Метель за окном так и не успокоилась; хвала Господу, что мы нашли этот маленький приют посреди февраля. - Они бы нас убили, поверь, - что это я, оправдываюсь? Если честно, я ничего не испытывал по отношению к своим жертвам, а вот дом Берта мне было жалко до соплей. Все время в голову лезли всякие воспоминания - как он варит кофе и смеется, и зимнее яркое солнце светит в окно мансарды. Я сижу с ногами в кресле и подтруниваю над ним, а он отшучивается. - Мне очень жаль, правда. Берт молчал, поэтому я протянул руку, взял его холодные пальцы в свои и стал, ничего не скрывая, рассказывать про то, что вычитал в тайнохранилище, и про Ника, и про вечерний разговор в Министерстве, и как мелькнуло в этом разговоре его имя, а потом мое, и как я боялся опоздать, и что я, конечно, сволочь и убийца, но я любящий его сволочь и убийца и, может быть, это немного меня извиняет. - Сейчас мы только спать лечь можем, а завтра с утра подумаем, что делать. От Шона должна весточка прийти. - Да, давай спать. Голос его был тусклым и невыразительным, я подумал, что Берт все еще сердится. Комната нам, к счастью, досталась пустая, в этом, как его, хостеле, кажется, вообще никого не было, февраль, низкий сезон, какой идиот будет путешествовать в такую погоду. Мы заняли две нижние кровати, Берт, не поднимаясь, махнул палочкой, свет выключился. Вьюга долбилась в стены дома так, будто хотела выцарапать нас и сожрать. Я мысленно показал ей Шонов неприличный жест. Надеюсь, мой патронус нашел О’Ралли вовремя. Я некоторое время ворочался под слишком тонким шерстяным одеялом - в безупречно чистом, впрочем, пододеяльнике. Подушка какая-то твердая, матрас неудобный… Адреналиновый выплеск угас, оставив после себя холод и пустоту, я мучился, не в силах заснуть. Потом плюнул, отбросил одеяло, прошлепал по холодному полу, забрался в койку к Берту. - М-м? - пробормотал он, и обнял меня свободной рукой. Вторая была уютно подложена под щеку. Я решил, что он больше не сердится, обнял за шею, приластился. - Арчи, не вертись... спать хочется… - он душераздирающе зевнул, но все-таки не отстранился. Меня так разбирало после драки и нашего поспешного бегства, что я не отстранился, как обычно, а прижался покрепче, поцеловал его в угол рта. Губы были горячие, сонные, я ощутил запах виноградных лоз и талой воды. Требовательно притиснулся животом, закинул колено... - Арчи, помираю спать хочу… ну змейка, завтра дежурство... - Берт убрал руку с моего плеча, отвернулся и размеренно засопел. Оконные стекла сотрясались от ветра. Я перевернулся на спину и некоторое время лежал так, невидяще глядя в потолок. Губы горели огнем, внутри все болело. Я стиснул зубы и кулаки, чтобы не дать этому… м… медику по башке. Ладно. Сам виноват. Нечего было лезть. Никто тебя не приглашал, Артур Лувеллин. Иди-ка ты… напрочь. Я бесшумно слез с кровати, ушел к себе, свернулся там под одеялом, погибая от холода и стыда, потом понял, что перекинулся, слишком уж гадко было быть человеком, да еще таким идиотским... так как-то и уснул. *** Когда мы вошли в дом и закрыли за собой дверь, я понял, что все. На сегодня мое дежурство сдано, пусть, кто может, сделает больше. Если бы за нами по пятам неслись Пожиратели верхом на дементорах, я и то не двинулся бы с места. В стекла стучал дождь со снегом, очень хотелось рухнуть на кровать, закрыть глаза и исчезнуть, просто исчезнуть из мира. Денек выдался тот еще, конечно. Смерть Николаса, первая в жизни серьезная ссора с Артом, в Мунго тоже смена была не подарочек. А потом, на закуску… Но об этом я как-то решил не думать, да и вообще думать не получалось. Арт, напротив, резко взбодрился, метнулся вниз, заблокировал дом в лучшем виде, и вообще держался молодцом. Меня же хватило только на то, чтобы сделать нам бутербродов, а то знаю я эти змеиные ухватки: вовремя не поест - и боевой дух перерождается в ярость берсерка, здравомыслие на нуле. Я вспомнил бойню в доме - и меня передернуло. Лувеллин, очевидно, решил объясниться, а может, просто счел необходимым полностью ввести меня в курс дела. Одно могу сказать: место и время он выбрал для этого самые неудачные. Я не слышал почти ничего из его слов, а что слышал, то вряд ли понял. Коньяк с водой окончательно выключил мозг, и в какой-то момент я очнулся уже в кровати - и только потому, что Арт скользнул ко мне под одеяло и начал там ворочаться, устраиваясь поудобнее. Я взмолился, чтоб он лежал смирно и не выпихивал меня на пол, и в следующую минуту провалился в белесоватую пелену сна, ничего не помню, единственное, что мне снилось, так это то, что я жутко устал и замерз. Арт, обидевшись, ушел к себе, жаль, вдвоем теплее, а одному как согреться? Под утро снилась какая-то дрянь, из всего сна помню только, что Арт куда-то пропал, и я ищу его, потому что поезд уже вот-вот отправится. Проснулся в ужасе, что опаздываю и опять придется писать Маргарет сто первую объяснительную. Минуты две соображал, где нахожусь и что тут делаю, а потом увидел, что Арта на соседней кровати нет. Бросился, откинул одеяло - и получил пушечный удар чешуйчатым носом в грудь. С простыни на меня зашипел разъяренный тайпан. Не то чтобы я не люблю змей, но в человеческом виде Арт меня устраивает куда больше… и морда у него просто каменная, даже дыхание перехватило от утренних тайпаньих приветствий. Я сказал ему, что пойду умываться, а он пускай приведет себя в порядок - и через полчаса вообще-то завтрак. Ради нас, между прочим, приготовленный, потому что других постояльцев в “Барвинке”, кажется, нет. Разумеется, тайпан на мои слова не отгреагировал никак - он их даже не услышал, но когда я вернулся, на кровати сидел злющий и разобиженный Арт в одних трусах и смотрел на меня желтыми глазами примерно с тем же выражением. “Ну, - ядовито спросил меня друг, - наспался? На дежурство не опоздаешь?” За что я его люблю, так это за заботу. На кухне уже пахло кофе, миссис Джеймс Вильсон церемонно встретила нас внизу, каждому досталось по яйцу всмятку, миске мюслей, на столе стояли масло, мед, хлеб и сыр. За кофе завязался легкий изящный разговор, Арт рассыпался в комплиментах, извинялся, что вчера мы были такими дикарями, рассказал страшную историю, как мы случайно перепутали направление и сошли не на той станции, в общем, вел себя как благовоспитанная лапочка. Глаза у него при этом были желтей желтого. Я бы испугался, ну или хоть насторожился, но миссис Вильсон была старуха-кремень. Она вежливо улыбнулась и сухо попросила впредь извещать ее звонком о возможном приезде и вообще бронировать номер заранее. Это просто чудо, молодые люди, что вы меня застали здесь, в противном случае вам пришлось бы ночевать на улице или в участке. Я благоразумно помалкивал. К счастью, на то, чтоб расплатиться за ночлег на двоих, нам хватало. Правда, после этого денег оставалось всего ничего, на один билет, но и тут можно было что-нибудь придумать. Арт тем временем уже испросил у леди позволения воспользоваться ее телефоном, чтобы связаться с родственниками. Те уже, наверное, волнуются. "Да, - вмешался я, - мой мобильник, к сожалению, в луже утонул. Надеюсь, они там с ума не сошли от беспокойства!" - "Звоните, конечно", - пожала плечами миссис Вильсон и махнула рукой в угол зала: там на столике стоял телефон моего детства, серый, с диском. Арт искренне не понял, куда надо смотреть, а я вдруг осознал, что в упор не помню номера Майкла. И вообще что-то странное мне бы пришлось плести в трубку. Поэтому я попросил Лувеллина сдать нашу комнату, а сам начал лихорадочно соображать, как быть, и уже впал было в отчаяние, но меня выручил толстенный телефонный справочник. Уже который раз за сутки мой ангел-хранитель совершал чудеса. Майкл Деннис Вильсон, домовладелец, среди двухсот семидесяти пяти прочих Вильсонов - двести тридцать девятый, - оказался дома, и хотя я его разбудил, не только не швырнул трубку, но даже согласился с тем, что идея прямо сейчас завалиться к нему на недельку-другую прямо-таки отличная! "Но Майкл, - сказал я, запинаясь. - Я не один. Я с другом". С другом? Не вопрос! Давай с другом! А он такой же, как ты? Ну то есть - такой же... странный? Я честно уверил своего кузена, что по сравнению с моим другом - я вообще зайчик и ромашка полевая, потому что вот уж кто полный псих, так это мой друг Артур. Ну то есть если ты понимаешь, что я хочу сказать! "Понимаю, - отозвался кузен. - Вас во сколько ждать? На машине? Ах, на поезде… черт, с этим проблема!" Выяснилось, что кузен мой позавчера по пьяному делу раздолбал свою тачку и забрать нас от вокзала никак не может. И встретить тоже, потому что валяется дома с сотрясением мозга и уже готов от скуки на стену лезть, так что нас с моим сумасшедшим другом буквально Бог послал ему во утешение. Как добираться-то помнишь? Как добираться, я помнил. А тут как раз в кухню спустились Арт и миссис Вильсон, и на какой-то момент я подумал, что все складывается чрезвычайно удачно. И все еще может кончиться хорошо. 6. Я обворожительно улыбнулся пожилой леди и потянул уже было из чехла палочку, чтобы наложить на даму обливиэйт, но Берт побледнел и схватил меня за руку, больно так. - Не смей, - сказал одними губами. Я недоуменно посмотрел на него, но возражать не стал. Мне все еще неловко было за утренний случай. Хорошо, змея учуяла, что это Берти, и не цапнула. Синяк, наверное, остался. - Всего доброго, - вежливо сказал я и раскланялся с недоуменно глядевшей на нас дамой. - Вы нам очень помогли, буквально спасли. Мы спустились с крыльца, и Берт начал меня шепотом костерить на все корки, не особенно стесняясь в выражениях. Я, как всегда, оказался "бессердечной сволочью", "бездушным аристократишкой" и "тебе два раза палочкой махнуть, а бедная женщина может рассудка лишиться"... Я не очень его слушал, потому что смотрел вокруг. Местность, по которой мы пробирались ночью, слепые от хлещущего дождя и снега, словно умылась в ожидании скорой весны. Сколько хватало глаза, простирались волны пологих холмов, расчерченных на квадраты каменными изгородями и расцвеченных соломенно-желтым, черным, нежно-зеленым. Пригревало солнце, и от земли поднимался пар. Деревья еще не покрылись зеленоватой дымкой, но в воздухе было разлито какое-то ожидание. Я знал, что в марте такая солнечная погода сорок раз сменится снегом, тяжелыми тучами с Атлантики и хлестким дождем, но все равно… все равно. Вспорхнула над оградой пестрая сорока, через луг опасливо семенил бурый кролик. - Берти, - сказал я и вдруг рассмеялся. - Берти, уже весна, а мы живые. Здорово же! Смотри, какая погода! Скоро багульник зацветет. Мой друг перестал меня песочить и посмотрел с недоумением. На носу у него проступали крошечные золотые веснушки. - Нате вам, Ллувелин смеется. Это надо в музее показывать. Посмейся еще, я на магнитофон запишу. Я нисколько не обиделся, взял его за руку, и мы пошли вниз к поездам. - У нас денег на один билет, - мрачно сказал Берт. - А ты меня в сумке понесешь. Только.. подожди минуточку... а то мне скучно будет ехать. Берт вздохнул и отвернулся. Остаток пути я был намерен проделать хотя бы с богатым внутренним содержанием. Должно же быть в жизни что-то хорошее, особенно если твой товарищ повезет тебя в сумке вместе со своими рубашками и носками. Хотя рубашки и носки оказались мягкие, отменно чистые и немного пахли Бертом. Я сосредоточился на внутреннем мире пойманного кролика, разнежился и задремал, убаюкавшись от мерных покачиваний сумки на ремне. Сначала гудел и стучал колесами поезд, потом сумка снова покачивалась - мы куда-то шли. Я забеспокоился и высунул голову в прореху молнии, пригляделся. Берт стоял на узенькой дороге, впору двум машинам разъехаться, поднимал руку - это называется "автостоп", он мне рассказывал. Я втянулся обратно и грустно пристроил голову на рукав его рубашки. Спустя некоторое время в сумку всунулась знакомо пахнущая рука и почесала тонкие чешуйки под подбородком. Это было ужасно приятно, я бы даже зашипел от удовольствия, только змеи не умеют. Я любовно обвился вокруг Бертова запястья и принялся выползать по руке наружу, чтобы потыкаться в теплую ямку меж ключиц, но тут рука вздрогнула, сжалась где-то поперек меня и потом я увидел очень быстро бежавшего к машине человека. Он захлопнул дверь и стремительно уехал. Я подумал, что все равно надо превращаться, Бертов брат, наверное, должен увидеть двух человек, а не человека и змею в сумке, поэтому вывернулся у Берта из рук, хлопнулся на траву и перекинулся. - ...и еще водителя напугал, мудила грешный! - экспрессивно закончил Берт. Я пожал плечами. Берт оглядел меня с головы до ног и, видимо, остался доволен. - Как вы умудряетесь с одеждой превращаться? Вот оборотни, к примеру… - Анимаги - не оборотни, а тебе - двойка, - с достоинством ответил я и поднял руку, как это делал раньше Берт. Новая машина остановилась немедленно. Делов-то. Магловский транспорт мне скорее нравился, чем нет. Если бы мы летели на метлах, нас бы уже давно сбили, каминная сеть отслеживается, а аппарировать я не решился, Мерлин знает, по какому статусу опасности нас разыскивают. Дом Бертова кузена оказался полуразваленной халупой серовато-буроватого цвета, со следами побелки кое-где, видимо на чувака находило иногда хозяйственное рвение. У традиционной каменной ограды притулился полуразобранный малый трактор, зеленый и похожий на жука, в глубине двора скучали две неаккуратно сметанные скирды, прикрытые полиэтиленом. - Погнило, наверное, - сказал я, втягивая ноздрями прохладный деревенский воздух. Пахло просыпающимися почками, землей, куриным пометом, торфом, смолянистым дымом - чудесный букет, который я не ощущал с детства. - Что погнило? - Сено. Кто так складывает! Надо в накат. Берт опять странно на меня посмотрел, но промолчал. Он все детство провел в Сохо, ничего такого не знает, а я все-таки деревенский мальчишка, хоть и вырос в доме со стеклянной оранжереей. Послышалось ржание, и к нам подошел пожилой пегий пони, который явно не считал зимнее сено подгнившим и поедал его в свое удовольствие. Я почесал его под подбородком и заулыбался. - Майк! - закричал Берти, приложив руки ко рту. - Ма-а-айк! Мы приехали. Я обдумывал, какое впечатление мы произведем на неизвестного мне магла, два длинноволосых парня, всклокоченных и с синяками под глазами, в потрепанных куртках, в мятых джинсах… потом увидел этого Майка и сообразил, что он примет нас как родных. Майк был точно такой же - мятый, невыспавшийся и в джинсах, ну разве вместо куртки на нем была какая-то… ну, вроде робы. Я вообще решил бы, что он чистокровка. Только солома в кудрявых волосах несколько портила впечатление. - Готти! - возрадовался кузен. - Ну, как вы добрались?! Машину-то я того… При звуке его голоса из-под крыльца выбралась жирнейшая в мире собака, серая, короткошерстная, с обкорнанными ушами и хвостом, и несколько раз гулко гавкнула, стараясь не слишком перетруждаться. Да, тут нас точно не найдут. - Безопасность на высоте, - сказал я беззвучно. Берт на секундочку обернулся, испепелил меня взглядом, потом продолжил курлыкать с кузеном Майком. - Вы, ребята, только не обессудьте, комната у меня одна. Но я вам на полу постелю, ничего, в тесноте, да не в обиде. Вы же не захотите на сеновале? - Захотим, - железным голосом сказал я. - Очень даже захотим. Нам нужно уединение. Артур, приятно познакомиться. Теперь уже затормозил Майк, который в это время жизнерадостно тряс Бертову ладонь. Посмотрел на меня, потом на Берта. - Ой, я не знал, что вы эти… это… короче, какая разница, третье тысячелетие на дворе! Кидайте сумки, - он помахал рукой в сторону приставной лестницы, которая вела на чердак, где сложено сено. Под чердаком очевидно располагались апартаменты самого Майка и пегого пони. - А потом валяйте ко мне пить чай! Посидим, поболтаем. Я мысленно застонал, но что поделаешь. То есть я предпочел бы немедленно наложить на него "империо максима", а по отъезде стереть память начисто, но тут же еще этот… это… борец за права несчастных маглов и гуманистические ценности. К тому же мне предстоял вечером момент, который я малодушно пытался оттянуть. Но тут, как ни крути, ничего не поделаешь, надо признаваться. *** Добрались мы, слава богу, отлично! Арт поживился в полях и уютно доехал в сумке, хотя поместился в нее с немалым трудом. По счастью, никто не присматривался, чем таким интересным набит мой дорожный баул, а у тайпана было дело - он спал, переваривал кролика и не особенно привлекал к себе внимание. Выспаться вволю в “Барвинке” не удалось, поэтому голова подплывала, надо было любыми способами не уснуть и не выпустить из рук сумку. В общем, внезапно образовавшийся отпуск был хорош уже тем, что можно будет выдохнуть и начать наконец-то соображать. Если, конечно, нас не сцапают раньше. Идея отсидеться у Вильсонов сколько получится нравилась мне все больше с каждым часом. В этой благословенной глуши можно стадо мамонтов спрятать - и никто их не отыщет: мало ли что пасется у соседа, лишь бы на мой участок не заходили. Мы добрались до “Небесной отрады” практически без приключений, если не считать бедняги-водителя, перепуганного Ллувелином. “Небесной отрадой” этот хутор назвали в незапамятные времена, может, тогда он и вправду был райским уголком. Но уже в нашем детстве название звучало слегка странно, а уж когда в “Отраде” начал хозяйничать Майк, небеса явно достались маргиналам. Из палисадничка нам навстречу вышел кузен, широко улыбнулся: “Готти, приехал наконец-то!” Я крепко пожал ему руку и вздохнул с облегчением. Мир вокруг был ровнехонько таким, как я помнил с детства. Майк, пони, старушка Мэгги, охраняющая дом (облаяла нас для порядка и ушла спать под крылечко), полуосыпавшаяся каменная ограда, скрипучая лестница на сеновал. Кажется, после позапрошлой ночи я научился по-настоящему ценить все это. В большом доме последние года три шел ремонт, Майк перебрался во флигель, да как-то там и остался. Мы расположились над его головой, сеновал был практически пуст, пропах пылью и сенной трухой, остатки брикетов щетинились побуревшей соломой, в чуланчике за ним стояла кровать, шкаф, раскладушка. Майк выдал нам пару перин, одеяла, подушки - и даже ни одного вопроса не задал. Вот тетя Рози, матушка его, точно бы не успокоилась, пока не вытянула всю правду о наших странных отношениях с Артуром, а кузену моему все пофиг, он настоящий сельский джентльмен. Пожиток у нас не было никаких, даже смену белья Арт с собой не прихватил, так что разместились мы быстро и пошли к Майку, а тот уже ждал нас и немедленно усадил обедать. Меню Майка я знаю наизусть, оно состоит из двух блюд: гороховый суп с картошкой и картошка с крольчатиной. Сегодня было второе. Считай, повезло. Мы сели за стол, клеенку в буколических подсолнухах выбирала еще тетя Рози, я помню ее с детства, как и огромные керамические миски. Майк вел себя так, словно мы расстались накануне вечером, ну свалился ему на голову чудак-кузен со своим странным дружком, ну и отлично. Мне было стыдно, что никаких подарков из города я не привез, но кузен весело отмахнулся - еды хватает, а пить он не может - тошнит. Уж очень он хорошо позавчера въехал в какое-то чертово дерево, будь оно неладно. Машину его техники сразу утащили, а теперь вот наверняка придется к чертовым докторам в растреклятую даль тащиться! “Маки, - сказал я, - так ты, может, не помнишь? Я же врач! Давай после еды посмотрю тебя как следует!” Майк просиял и согласился. Обед проходил в теплой дружественной обстановке, Майк был довольнехонек: каждый Вильсон радуется, если может обойтись без внешнего мира, исключительно с помощью родни и подручных средств. Родись Майк волшебником, сто пудов его патронус был бы медведем или барсуком. Но вот что меня поразило, так это Арт. Куда девался уэльский принц и опасный преступник, за которым гоняется Министерство! За столом они с Майком тут же сцепились языками, как заправские фермеры: обсудили погоду, урожай, чертовы кротовые норы, из-за которых бороны так и летят, поганцев-кроликов… тут я не выдержал и потребовал элементарной благодарности к тому, кого ешь! Оба заржали как кони. Не удивлюсь, если Ллувелин и корову сумеет подоить. После обеда Арт пошел инспектировать территорию, а мы с Майком занялись его головой. На самом деле, кузен мой практически не пострадал. Плотный череп и крепкие нервы - лет пятьсот назад кто-то из наших предков мог быть отличным крестоносцем-латником, потому что сокрушительный удар башкой, приведший бы к трещине в черепе у кого послабее, на Майке даже вмятины не оставил. Я без проблем убрал ему тошноту, боль и здоровенную гематому, на всякий случай усыпил и чуть-чуть подкорректировал память. Вот мы зашли в комнату - а вот я выхожу, а он устает и решает прилечь. Проснется кузен уже без головной боли и помутнения в глазах. И то сказать, треснулся на совесть. На крылечке сидел Артур и с интересом наблюдал, как в небе летят облака. Я встал рядом и закурил. Мы славно справились с первым уровнем, перешли на второй - и, кажется, теперь у нас пять минут передышки. Не тут-то было. Арт поморщился, учуяв дым, и спокойно спросил, как у меня с легилименцией? Вроде, медикам ее читают дополнительно? Я пожал плечами - ну как, не ахти, у Ли куда лучше. Окклюменция у меня шла на ура - защищать мозг я научился довольно рано и практиковался в том постоянно - еще бы, в нашей-то семейке! - а вот с проникновением как-то никогда особенно не рвался в бой. Все эти управляемые проныривания, различения ложных, фантомных и нативных уровней, тонкие срезы, улавливания респонсорных импульсов… то ли дело штопанье бренных телес и приведение в порядок чудесной божьей машины - человеческого организма! Кроме того, смешно сказать, но против правды не попрешь, я чувствовал, что в легилименции было что-то особенно нецеломудренное. В общем, мне, магу-католику, легилименция была не по душе, но экзамены, конечно, сдавать пришлось. В Мунго были штатные легилименты, на нашем этаже они частенько паслись. Вот, кстати, девочка, которая поступила позавчера, - наверняка с ней без этого дела не обойдется. А иногда мы лечили тех, кто подвергался грубому взлому. И знаете, душа, раскуроченная опытным садистом, - вещь не менее страшная, чем располосованная и разорванная плоть. Даже не скажу, что для человека опаснее. Оба хуже. Ллувелин устало посмотрел на меня и сказал: “Не тяни кота за яйца. Мне нужна твоя помощь”. “Хорошо, Шонни, - согласился я. - Что ты хочешь узнать? Тебе понравился Майк? Сразу скажу: забудь о нем, детка!” “Берт, послушай, - сухо перебил меня Арт. - И запомни как следует. Сейчас мы пойдем на чердак, ты меня свяжешь, крепко свяжешь, Берт, - и проведешь сеанс легилименции. Смотреть будешь на недавно поставленные блоки. И еще - на темную непрозрачную опухоль. Запомнил? Если она там есть, не касайся ее. Выходишь, спрашиваешь у меня кодовое слово, ставишь меня в известность, смотришь на реакцию. Еще раз спрашиваешь код. Только после этого развязываешь. Или… не развязываешь. Кодовое слово… Кодовое слово... Ну, пусть будет “феникс”. Свяжешь веревкой, кроме заклинаний. Понял? Встали, пошли”. Я как-то онемел. Арт стегнул меня взглядом и поднялся по лесенке. Мне надо было сказать ему, что он охренел, что легилимент из меня никакой, что без наблюдателя - это просто бред, но мы пришли в нашу комнату, и Арт протянул мне свою палочку. “Сейчас я выйду, а ты ее спрячешь, чтоб я не знал и не слышал”. “Не валяй дурака, - не выдержал я. - Ты все равно ее почуешь, если что-то пойдет не так. И связывать я тебя не буду. Что за игрушки в инквизицию?” И тут Ллувелин взорвался: “Да заткнешься ты когда-нибудь, сука, или нет?! Как ты меня задрал со своим гнилым гуманизмом, мало тебе пяти трупов, непременно шестой нужен? Делай, что тебе говорят, тварь безмозглая!” Веревки здесь не было. Я связал его брючным ремнем и “инкарцеро”, а потом вылился, как нас учили, и вошел в его сознание. Пусть Майк думает про нас что угодно. Кстати, если реципиент в бешенстве, это даже хорошо: открывается лучше. Входить в чье-то сознание - ощущение не из приятных, по крайней мере, для меня. Совершенно не чувствуешь времени, тело ощущается сквозь пелену, окружающий мир растворяется, заменяясь странными иллюзорными декорациями. Вокруг меня громоздились какие-то сиреневые с переходом в темно-синее слои, словно живое прозрачное стекло. Где-то сквозь это стекло бесконечно проваливались стены моего дома, через синее я увидел себя, наклонившегося к распростертым на полу трупам. Сгустки темно-синих и пурпурных теней, среди них серебряные капли… нет, они были прозрачные и пластичные. На блокировку, а тем более на опухоль не похоже, идем дальше. В общем-то, главное для легилимента - твердо знать, что ты хочешь увидеть, и не особенно распыляться, потому что в человеческом сознании можно заблудиться навеки, так что и не найдут. И будешь, как Ник. Ооопс! Ника-то я и встретил. Ник с открытым беззвучным ртом смотрел прямо в меня, тыкал пальцем вперед, из его глазниц лились черные слезы, грудь была разворочена, и оттуда будто бы выстрелили внутренностями, опалив при этом одежду. Ник шевелил губами и звал по имени… меня. Это движение его губ я помнил достаточно хорошо. Так, не транслировать! Наблюдать! Наблюдать и идти дальше. Я внимательно осмотрел все вокруг - никакого намека ни на блокировку, ни на темную завязь на прозрачных стенах. Нет. Пусто. Я проверил плотность слоя и спустился еще чуть глубже. Кафе, какое-то небольшое кафе, девушка, лимонный леденец, дрожащий свет… проверил тщательнее… нет, не спустился, а поднялся, плохо, плохо, когда путаешь направления… Но и тут ничего. Я сконцентрировался - и рыбой нырнул вглубь… промазал! Деревенский праздник, музыка, скрипки, девушки несутся по зеленой траве к высокому шесту, украшенному лентами, бусами, конфетами на веревочках, у шеста уже идет самое веселье. Королева, майская королева с синими глазами… белое, зеленое, красная лента… Что-то в ней не так, господи, да это же Арчи! Арчи… девушка? Он в майском венке… она?.. Наблюдатель, ты смотришь не на то, меня заливает плотная волна азарта, боязни, торжества и предвкушения победы! Я вдруг понимаю, что спустился слишком глубоко, эмоции Артура просачиваются через защиту, уходить, быстро, отталкиваюсь, вокруг меня рушатся прозрачные волны, уходи аккуратнее, не повреди ничего! Но это очень важное для Арчи воспоминание. И сила его такова, что азарт и любопытство проникают в меня и не выпускают, вернись, переживи опять, сейчас будет самое интересное! Я устремляюсь вверх, вертикально, в синее-синее небо - и оно мгновенно темнеет, наливается темно-синим, сгущается, я заблудился, верх, низ - уже не определить, еще немного и начнется паника… Останавливаюсь, дышу, успокаиваюсь… восстанавливаю границы и замечаю высоко над собой искорку теплого сияния, иду к ней… плыву, где-то внизу свиваются огромные змеиные кольца, темно-синие и изумрудные в мглистой тьме, среди колец молочно поблескивает капля, скользит по смугло-бледной груди… Девушка-змея с синими глазами… снова вверх, вверх - и внезапно оказываюсь под окном Хогвартса. Это… Это наше окно. Это Гриффиндор, я вижу наших, вот Джеймс, вот Мальвина, только смазанно, как сквозь кривое мутное стекло, а вот я. Смеюсь, машу руками, что-то говорю, отсюда не слышно. И тут меня накрывает еще более мощная волна - неутоленной радости, голодного ожидания, невозможности и при этом счастья… Я проверяю стены - мог бы, впрочем, и не проверять. Ни одна блокада не устояла бы против такого жара… Тихо, направление найдено, надо выше… Мимо первого боя, мимо страха, растерянности, там, кстати, может быть… Но нет, там нет. Моих собственных сил остается очень мало. Надо завершать! Выходить наверх - и еще раз, более тщательно осмотреть верхние, недавние слои. Стоп! Что это? Стена… стена, кирпичная, выщербленная, по ней ползет высохший плющ, стена. Это оно? Я аккуратно посылаю туда импульс, ловлю ответный… в стене внезапно появляется калитка, черная, кованая, заглядываю туда… Там ничего, клубится молочный туман и медные капли… Туман проницаем, прислушиваюсь - тоска, тихая, неяркая, одиночество, капли молока падают в фонтан с желто-зеленым зельем и расходятся опаловыми нитями. Наверху тоже все чисто… никаких блоков. Никаких опухолей… Только змеи, стеклянные волны… и иногда, как внезапные тайники, мы в дороге… я варю кофе… мы с Шоном весело ругаемся за кружкой пива в “Кошке”... Старый Майков пони щиплет сено… Чисто… Выхожу и возвращаюсь в себя.