Иноходец

Наверно, прошло не меньше часа, пока они с Артёмом более-менее прочухались. Окончательно Кир пришёл в себя, сидя на крыльце со стаканом в руке. Сначала он даже не понял, чем их отпаивают. На вопросительное мычание и мутный взгляд вглубь стакана Никита сурово ответил: «Мать-и-мачеха, чабрец и мята. Пей давай!» Артём попытался сгонять доморощенного знахаря к холодильнику за пивом, но взамен ему предложили горячего молока, которое не в пример полезнее при отравлениях угарным газом, и пришлось смириться с необходимостью цедить мутно-зелёную тёплую отраву. Никто из них ничего полезного рассказать не мог. С пострадавшей парочки вообще никакого спроса не было, а Никита поведал, что заметил дым, возвращаясь с огорода, где по просьбе тёти Раи подвязывал огурцы. — Обычно я с полчаса там бываю, не больше. На поливку много времени не надо, а тут как назло, застрял, — Карташов заметно нервничал, закусывал губы и старался не смотреть на парней, до сих пор укутанных в большие банные полотенца. Его дрожь была заметна невооружённым взглядом. Кир вспомнил, как он буквально на руках притащил его из этой грёбаной бани, как устраивал поудобнее под узорчатым навесом дурацкого бельведера, чтоб продышались на свежем воздухе, как пристраивал на голову мокрое полотенце… «Вот же гадство… — расстроился Веретенин задним числом. — Такой случай подвернулся повисеть на нём, а я — труп. Даже прикосновения не запомнились, а из сильных впечатлений осталась одна тошнота да ожог на коленке…» — Значит, никого не видел, ничего не слышал. Хреново, — задумчиво подытожил Артём. Он, кряхтя и покашливая, завозился в плетёном кресле. Потом допил лечебный коктейль, сплюнул попавшую на язык травинку и спросил, кивнув на злосчастный сруб, ставший теперь местом чьего-то неудавшегося злодеяния. — Ты там всё потушил? — Всё, — Никита посмотрел в том же направлении, машинально выкручивая давно сухое полотенце. — Там и гасить-то особо нечего было. Солома прогорела, а дрова и заняться как следует не успели. Да и лежали они не вплотную, а так — сбоку от двери… Похоже, больше напугать хотели, чем по-настоящему спалить. — А это нам без разницы, — решительно высказался Кирилл. — Ещё минут десять ты там помидоры бы свои поливал, и мы бы угорели нафиг. Лучше подумайте, кто это мог сделать? А если ещё раз попытаются? И Никита, и Артём посмотрели в его сторону с практически одинаковыми выражениями лиц, переглянулись между собой, но так и не ответили. Пришлось Киру самому включать дедукцию. Недолго поработав гудящей головой, он пришёл к кое-каким выводам и мрачно предложил приятелю: — Тёмыч, отцу позвонить не хочешь? Так сказать, в известность поставить? Артём медленно покачал головой и сказал невпопад: — Нет, она не могла… Нет. Отцу? Да надо бы… Ночью, как связь будет, позвоню. Нет, сначала Аньке, может, она в курсе. Кир с сочувствием наблюдал за душевными терзаниями товарища. Оказывается, быть наследником — не такое уж лёгкое и безопасное занятие. Он знал, что Лодыженский-старший человек далеко не бедный, и Анька не раз, будучи в подпитии, легкомысленно предлагала Кириллу жениться на ней, упоминая, что папа обязательно лишит её половины приданого в случае более обеспеченного жениха. Но они оба понимали, что это только игра, причём игра на публику. Артём же вообще не зацикливался на теме отцовских капиталов. Но все ли люди в близком окружении успешного бизнесмена столь же бескорыстны? Ответ очевиден. Веретенин вздохнул и осторожно начал: — Тём, послушай. Если там большие деньги, то… Артём, словно отказываясь верить этому очевидному, продолжал качать головой и повторял: — Она не могла. Не она, нет… Юрист? Он тоже в коленках жидковат для такого дела. Против отца он не выстоит. — Это вы о чём? Конюх смотрел на них с тревогой и недоумением, и это-то как раз было понятно — истинную причину их визита на ранчо ему никто объявлять не собирался. Стоило ли сделать это сейчас? Кир вопросительно покосился на Артёма, но тот лишь слегка пожал плечами и вновь погрузился в глубокую задумчивость. По крайней мере, на войне от союзников не отказываются. Кир вздохнул ещё раз и вкратце обрисовал Никите подоплёку их вынужденного отпуска, и с какой целью была выбрана именно эта, удалённая от Москвы, деревня. Выражение лица Карташова к концу его рассказа заметно поменялось. Выглядело это так, словно к студенту, который уже смирился с тем, что завалил экзамен, попала нужная шпаргалка, и осталось только её незаметно использовать. Вскочив с места, Никита остановился возле одного из столбов, поддерживающих плоскую крышу беседки. Постукивая по нему кулаком, он спросил через плечо: — Вы как вообще? Нормально уже себя чувствуете? Мне в деревню надо смотаться. От перспективы остаться одним в поместье Кирилл в восторг не пришёл: — Это ещё зачем? — Ну… Поспрошаю народ, может, кто чужих в селе видел. — Не ходи! — запаниковал Кир. — Завтра тётя Рая придёт, у неё и спросим… Однако идею Никиты неожиданно поддержал Тёма. — Пусть идёт. Только чтобы без особой огласки. В магазин, что ли, для вида загляни. — Да там всё равно брать нечего. Я… это… домой схожу. Матери комбикорма подкину, только вы меня Геннадию Петровичу не закладывайте. — Ничего, дядя Гена не обеднеет из-за пары мешков. На Батисте поедешь? Помочь оседлать? — Артём гораздо быстрее Кира осваивал науку верховой езды, и что важнее, не в пример охотнее. Но Никита пренебрежительно хмыкнул и отрицательно мотнул кудлатой соломенной башкой. Уже направляясь к конюшне, он крикнул: — Вы хоть под душ пока сбегайте! Дымом оба провоняли, как из коптильни. Кир проводил взглядом Никиту и невесело усмехнулся: — Да уж, сходили в баньку попариться… * * * Когда они, вымытые наново, устроились на тёминой лежанке с пивом, Кир не выдержал и спросил: — Как думаешь, Никите что-нибудь расскажут в деревне? Артём вопросительно поднял брови. Поскольку при его долгих разговорах с тётей Раей Лодыжка практически не присутствовал, то и всех подробностей деревенских перипетий не знал. Кир постарался объяснить свои сомнения: — А, ты же не в курсе… Видишь ли, за это время, что Ник живёт постоянно здесь, он родственников не часто своими визитами балует. Да и с остальными в деревне практически не общается. Вот я и думаю, не будут ли выглядеть подозрительными его расспросы? Задумчиво поглядев на взволнованного приятеля, Тёма наполнил стеклянный бокал пивом. Наблюдая, как медленно ползёт вниз пенная прослойка, он спокойно сказал: — Если я правильно понял, Никита никого расспрашивать и не собирался. — Как?! — подскочил на месте Кирилл. — А зачем же он тогда?.. Отхлёбывая пиво, Артём выглядел подозрительно довольным: — Да затем, что он и так прекрасно знает, кто баню поджёг. Кир застыл, а потом чуть не вцепился в тёмину футболку, вытрясая ответ: — Ты!.. И ты молчал?! Кто это был? Артём невозмутимо пожал плечами: — Я не сказал, что знаю, кто. Я сказал, что Никита знает, кто это был. Или, в крайнем случае, догадывается. — Ну, и кто? — Извини, Кира, но в этой игре такие правила — каждый должен догадываться самостоятельно, — рассмеялся Артём. — Самый умный, да? — обиделся Веретенин. – Ну, и ладно. Аньке звонить будешь, привет передавай. * * * Наверно, немного найдётся таких людей, которые после попытки покушения на них способны как ни в чём не бывало завести вечером будильник и спокойно заснуть. Кирилл в это меньшинство не входил, поэтому крутился в постели, выгоняя из памяти сегодняшние шокирующие события и умоляя Морфея заглянуть к нему, страждущему. Увы, безрезультатно. Заснуть не давала и тревога за Никиту. Вот где его носит, спрашивается? Неужели этот чёртов пироман его… сделал ему что-то нехорошее? Хотя что мог сделать такому здоровяку, как Карташов, этот пыльный доходяга? Ну да, Кир путём несложных логических умозаключений пришёл к выводу, что кроме злобного суслика Юрки подозреваемых поджигателей вокруг не наблюдается. И таинственные злодеи, жаждущие дармового тёминого наследства, тут ни при чём — Кир как-то сразу поверил спокойствию Лодыжки на этот счёт. Вон, даже заснул вне своего интернетного графика, скотина, оставил мучаться одного! Кир встал, набросил на себя футболку, слабую, но всё же защиту от комаров. Ночные походы до ветру уже не вызывали у него такой опаски, как в первые дни, когда казалось, что из-за каждого угла того и гляди метнётся уродливая тень с горящими глазами. Лампочка на крыльце, светившая всю ночь для удобства приезжих, была единственным источником света на километры вокруг, не считая звёзд и тонкого ятагана нарождающегося месяца. Кир быстро избавился от излишков пива в организме и уже хотел идти обратно в кровать, как вдруг сообразил, что освещение окрестностей происходит не только за счёт одной лампочки и небесных светил. Он обогнул памятник русского деревянного зодчества и осторожно пробрался вдоль забора, лавируя по памяти, чтобы не столкнуться с кустом крапивы или с массивными козлами для пилки дров. Ему надо было выйти в тыл хозяйственным постройкам, туда, где к глухой стене конюшни лепилась крохотная каморка. Ещё вначале, исследуя условия и правила местного бытия, он спросил у тёти Раи, где находится комната Никиты. И узнал, что в доме конюх ночует только зимой, а всё остальное, относительно тёплое время обитает в этой самодельной пристройке на задах поместья. Кир даже как-то заглянул в это незапирающееся помещение, отдав должное чисто русской способности жить хоть в собачьей конуре. Никитина же конура вмещала в себя топчан, узкий шкаф в углу и стол посередине, так что основным непритязательным потребностям вполне отвечала. Затаив дыхание, Кир встал так, чтобы свет, падающий из окошка, не освещал его любопытствующую персону. Занавесок на окне не было, и картина творящегося в комнатушке безобразия была как на ладони. А там творилось именно безобразие, с точки зрения Веретенина. За столом сидели Никита и Юрка. Это уже само по себе было возмутительно, если учесть, что последний у них проходил как основной подозреваемый в покушении на убийство. Но то, КАК они сидели, вообще выходило за все рамки. Во-первых, перед ними стояла бутылка, практически пустая и явно не с минеральной водой. Поза угрюмого Карташова, ссутулившегося над столом и не выпускающего стакан из своей могучей ладони, сигнализировала о том, что парень уже здорово пьян. Никита только вяло мотал головой в ответ на какие-то увещевания собутыльника. Свесившиеся космы закрывали глаза, литые плечи поникли как от неподъёмной ноши. А гадёныш Юрка уцепился за него своими мерзкими ручонками, ерзал по лавке, пытаясь притереться к захмелевшему Нику ещё ближе, и что-то безостановочно бормотал, заглядывая в склоненное лицо. Вот он, не замолкая, нащупал горлышко бутылки и разлил остатки водки по стаканам. Неаккуратно, расплёскивая, себе — немного, Никите — чуть ли не половину стакана. И снова заискивающие, уговаривающие интонации в хриплом голосе, еле слышный звяк от соприкоснувшегося стекла. Кир уже хотел развернуться и прошуршать обратно в дом, где разбудить Артёма и выложить ему факт предательства Никиты, переметнувшегося на сторону своего земляка. Но вдруг ситуация в каморке резко изменилась. Карташов вскочил, вздёргивая на ноги и Юрку. Ногой отпихнул загремевшую лавку, а сам начал трясти несопротивляющегося хлюпика: — Ты достал уже!.. Всю жизнь мне разломал, и всё тебе мало, сука ты конченая?! А потом… Вздрогнувший от чужого крика Кир хотел было сбежать, пока его не обнаружили, но тут Никита сделал такое, что он буквально прирос к земле, с отвалившейся челюстью и вытаращенными глазами. Одним широким движением конюх смёл со стола немногочисленные предметы сервировки и толкнул на освободившееся место Юрку. Одной рукой он придавил извивающееся костлявое тело, а другой стащил с него просторные спортивные штаны. За считанные секунды Никита расстегнул собственную ширинку, и в полученном просвете тут же воспрял кверху член — ровный, тонкий, довольно длинный, с небольшим тёмно-розовым навершием головки. Пока Карташов обслюнявленной ладонью обводил это великолепие, Юрка немыслимо гибким, кошачьим движением вывернулся из-под давящего локтя и улёгся грудью на стол, расставив ноги и похабно отклячив кверху маленькую белую задницу. Куда Никита тут же и вломился, одним рывком, без малейшей жалости и заботы о любовнике. Кир ахнул. Его собственная, бережёная до сих пор дырка тут же запульсировала от фантомных ощущений насильственного вторжения. Да, это недопустимо, беззаконно, абсурдно, непристойно, кошмарно… И всё равно — зрелище надёжно оплело по рукам и ногам, примагнитило взгляд. Как бы ни хотелось отвернуться и бежать от творящейся жути, а глаза сами отыскивают кровавые подробности этого безумного секса, гипнотизирующего своей живой, жестокой откровенностью. Левая рука Никиты упиралась Юрке между лопаток, фиксируя верхнюю половину тела. Правой же рукой он вцепился в худую юркину ляжку, время от времени вздёргивая её, отчего жертва практически висела в воздухе, содрогаясь от каждого энергичного посыла мускулистых бёдер. Звуки шлепков плоти о плоть, охающие вскрики одного и задыхающийся от гнева и возбуждения голос второго: «Ты этого хотел, да? Этого?! Давай… жри, утроба твоя ненасытная…» Вот теперь до Кира дошло: ещё неизвестно, кто кого насиловал. У распластанного как цыплёнок табака Юрки закатывались глаза, черты лица окончательно растушевались, поплыли. Но не от боли, а от наслаждения, от попыток ухватиться за подступающий всё ближе оргазм. Самозабвенно подмахивая, он старался выжать как можно больше удовольствия из ярости вбивающегося в него распалённого самца. Бушующий в крови адреналин — побочный продукт чистейшей похоти — вспарывал вены изнутри. И не только тем двоим, Киру тоже. Забыв, кто он и где, Веретенин всеми органами чувств потянулся к тому, что происходило в разгромленной комнатушке. Не контролируя себя, парень жадно впитывал каждый звук, каждое движение, и даже трепещущими ноздрями старался уловить наркотически притягательный запах чужого секса. Руки сами по себе нырнули под резинку боксёров, обхватили твёрдый до болезненности член. Вспотевшие ладони сложились тесным тоннельчиком, задвигались в частом, догоняющем ритме. Быстрее, сильнее, ещё… Бёдра Кирилла стали конвульсивно подаваться вперёд, словно дублируя каждый толчок Никиты, от которого скрипели по полу ножки стола, и хотелось стонать в голос в унисон сиплым подвываниям Юрки. Потом рычащий мат Никиты стал перекрывать эти мартовские кошачьи вопли, и стало понятно, что вот-вот наступит разрядка. Карташов уже обеими руками вцепился в тощие бёдра Юрки, приподнимая его над столом, и Кир успел заметить, что шоферюга сразу воспользовался этим, чтобы сунуть руку вниз, к собственному члену. Короткие и быстрые фрикции, выпуклость напряжённых до предела мышц, дрожь тела, словно не успевающего за собственными рваными движениями, запрокинутое кверху лицо, изломанное маской последнего усилия, за которым — оглушительное падение в никуда… Оросив спермой листья подорожника у забора, Кирилл на подгибающихся ногах проделал обратный путь к дому. Еле удерживая в себе колотящееся как погремушка сердце, он торопливо взлетел на второй этаж и, прислушавшись по дороге к тишине артёмовой комнаты, у себя сразу нырнул под простыню. Как будто от погони спасался. Последняя порция ошеломляющих впечатлений гарантировала, что теперь уж сна точно не будет, но хрен он до утра из-под этой простыни вылезет. Хватит с него, перебор. Еле-еле успокоившись, Кир попробовал впустить в себя не только эмоции, но и мысли. В голове как будто перемешали всё здоровенной ложкой, и новые сведения не желали укладываться в ней послушными, не враждующими между собой элементами. Факт первый: Никита трахает Юрку. Своего худосочного друга, у которого жена и двое детей. Трахает и приговаривает, что тот сломал ему жизнь. Прелестно. И как теперь быть Киру, который до этого считал, что Ник сексуально непросвещённый натурал и, наверно, достался ему в наказание? Встать за Юркой в очередь? И в дальнейшем ждать от этого деревенского Отелло очередной подлянки? Факт второй: как поступить с полученным на парней компроматом? Что ни говори, а Кир обиделся. Словно в ответ на свои робкие заигрывания, любования загорелым мускулистым телом и эротические сны, он получил увесистый шлепок по морде грязной тряпкой. Ему предпочитают провонявших бензином крысят в дешёвых трениках. Вдвойне прелестно… Факт третий: раз охотников за артёмовым наследством пока подозревать не в чем, то жить им здесь до конца приблизительно оговоренного срока. У Кира не получится самоустраниться от всего, происходящего в усадьбе, и сидеть безвылазно в комнате. Придётся и дальше контактировать с Никитой, Юркой и тётей Раей, которая как переносчик сплетен не оправдала высокого доверия, пропустив такой потрясающий адюльтер у себя под носом. Интересно, если бы у Кира с Никитой случился курортный роман, как бы она обработала эту информацию? И наконец последнее, самое неприятное: а почему Кир уверен, что секс с ним самим происходил бы более… ммм… цивилизованно? То есть чем он лучше Юрки? Приятнее пахнет и нежнее на ощупь? Ведь если у конюха рвёт крышу на почве сексуального воздержания, может, имеет смысл держаться на той самой, одинаково длинной дистанции, которую Никита установил для всех без разбора? И чёрт с ним, с Юркой — нравится ему, когда задницу рвут, на здоровье, но Кир не мазохист и не адреналиновый наркоман. Что же будет дальше с ними со всеми? Кто бы подсказал, как лучше поступить… * * * Заснувший ближе к рассвету Кир поднялся поздно. И чувствовал себя преотвратно. Спускаясь во двор на утренние омовения, он столкнулся с выспавшимся и бодрым Артёмом. Сил не было даже огрызнуться на его замечание о том, что они с Киром поменялись местами, и теперь очередь Веретенина идти к тёте Рае за поздним завтраком, приправленным её старорежимными нравоучениями. После завуалированной подколки Артём как ни в чём не бывало сообщил, что собирается пообщаться с живой природой и направился… куда бы вы думали? Вот именно, на конюшню. Рррр… Интересно было бы послушать их разговор с Ником. Но Кир мужественно удержал себя от этого желания и поплёлся умываться. Обычно, наготовив кучу еды на обед и ужин, тётя Рая уходила домой. Однако в этот раз Киру «повезло» — занявшись изготовлением пельменей, повариха задержалась на своём рабочем месте. Вызвавшись ей помочь, Кирилл решил извлечь максимум пользы из их общения. Быстро переведя разговор на конюха, он небрежно поинтересовался: — Вы в тот раз так и не сказали, отчего Никита из дома ушёл. Ну, когда из армии вернулся. Раиса Сергеевна озадаченно похлопала глазами: — А чего говорить, когда я и так не знаю? Конечно, бабы разное болтали. И что его отец выгнал, потому что Никитка в армии то ли с наркотиками связался, то ли с бандитами. Вернулся-то он сам на себя не похожий, как с тюрьмы, а не казармы, вот те крест. А соседка ихняя, Зинка Витушкина, клялась, что там без девки не обошлось. — Это в каком смысле? — Кир забыл, что надо раскатывать тестяные кругляши, и всё внимание сосредоточил на рассказчице. — Да в каком смысле… В том самом. Ты давай, милок, работай скалкой-то, ага… Зинка вот прямо с пеной у рта доказывала, что Карташов себе в армии девку нашёл, и влюбился в неё по самую маковку, и можа женился даже, а родители-то и воспротивились такой невестке. Да не, коли б женился, привёз бы, точно. А так могло быть, могло, уж больно сох парень, по нему видно было… Кир незаметно ухмыльнулся: хороша невеста, в мазутной майке и с яйцами… Но вслух заинтересованно выдал: — Ну, раз за три года ни она к нему, ни он к ней, о какой же любви речь идёт? Не бывает такого, чтоб парень за столько времени себе другую девушку не нашёл. — Как-так не бывает? — возмутилась Раиса Сергеевна. — Ты наших мужиков не срами, касатик. Ты ишо не знаешь, как иные из них любить умеют да верность хранить. Вот взять даже дядьку моего троюродного, Льва Ивановича. Ах, какой был человек, Кирушка, какой человек… Добрый, хороший, и собой красавец. Вот как счас помню, идёт по улице, улыбается, здоровается, а девки за ним все шеями поворачиваются, как подсолнухи за солнышком. Ну, правду сказать, он на стать-то мужицкую не матёрый был, тонкий да голенастый, и росточком не задался. Зато волосья золотые, кудрявые, да на лицо как глянешь, так глаз не отвести. С таких, как он, раньше иконы писали, да… До пенсии года три не дожил, и смерть-то ему выпала редкая — молнией убило. Страх такой, не приведи господи, какие грозы у нас в тот год были! — И кого же он любил? — подтолкнул Кир её неспешное повествование. Тётя Рая торжествующе хмыкнула: — А незнамо кого! Не признался, так до старости и жил бобылём, а ежели какая бабёнка и начнёт к нему липнуть, то говорил: люблю, мол, и до смерти только одну любить буду, хоть и без взаимности. А на другой не женюсь, чтоб и надежды зря никому не давать. Вот как мужик любил! А песенник какой был, такие песни слагал, бабы наши слезьми исходили от чувств. До сих пор у нас его песни-то поют, да! Да вот хоть эту… И завела тихим голосом незатейливую, но приятную мелодию. С простыми, берущими за душу словами. О любви, о том, что кому-то её Бог даёт в награду, а его наказал за что-то чувством большим, но безнадёжным. Безответным, сколько ни жди, как ни умоляй. На третьем куплете Раиса Сергеевна запнулась: — Ой, как же дальше-то? Забыла, вот беда — склероз проклятый. Кирушка, а давай я тебе тетрадку-то дам, у меня после Льва Ивановича тетрадка его осталась, он всё туда записывал, навроде дневника. И песни, наверно, тоже, но уж больно почерк заковыристый, ни единого слова не разобрать. А у тебя глаз молодой, да и сам ты парень учёный, посмотри, милок. У нас в клубе бабы хор собрали, я им песни-то принесу, они рады-радёшеньки будут, Льва-то Ивановича многие помнят. — Ладно, договорились. Захватите в следующий раз свою тетрадку, может, что и разберу, — Кирилл считал себя неплохим криптографом, потому что у Тамары Андреевны был ужасный почерк, и чтобы расшифровать оставленные ею записки-инструкции для сына, требовалась помимо логики ещё и недюжинная интуиция. Галантно проводив женщину, он решил, что неплохо было бы разыскать Карташова. Конечно, признаваться, что он в курсе его скандальных сексуальных контактов, Кир не собирался, но посмотреть в кое-чьи бесстыжие глаза не помешает. Просто так, для обретения собственного душевного равновесия. Сцена, которую он застал в конюшне, успокоению нервной системы не очень поспособствовала. Никита, опять в одних джинсовых обрезках, чистил стойло Арлекина, а Артём стоял неподалёку и, гладя мерина по холке, рассказывал что-то весёлое. В конюшне царил душевный покой и благорастворение… Почему-то от их доверительной согласованности Кир тут же пришёл в состояние лёгкой эмоциональной нестабильности. Он как-то позабыл, что нынче ночью был единственным свидетелем непотребного поведения конюха, зато помнил, что Артём непонятно почему в курсе каких-то тайн, касающихся карташовского поведения. Короче, всё смешалось и наслоилось, поэтому Кир, почти не владея собой, растянул губы в издевательской ухмылке: — Ха-а-ай… Надеюсь, не сильно помешал вашему уединению? Тёма оглянулся на него, не скрывая удивления. Никита же, наоборот, опустил голову, и, пробурчав что-то вроде приветствия, ещё старательнее заработал вилами. Артём повернул голову в одну сторону, потом в другую, хмыкнул, видимо, оценив степень злости приблудного хомячка в лице Кирилла. Потом сделал два шага и втолкнул в его руку уздечку: — Кажется, тебе не помешает релакс. Слышал что-нибудь про иппотерапию? И лучше без седла, чтоб задницей чувствовать…  Всё, Кир уже готов убивать, и кого — без разницы! Но подлый трус и интриган Лодыженский ловко обогнул приятеля и бежал из конюшни с радостным смехом, оставив его практически один на один с громадным мерином, в миролюбие которого Веретенин никогда до конца не верил. Ладно, Кир ему ещё припомнит этот некрасивый поступок, а теперь надо как-то избавиться от близкой опасности. Может, подманить другую? — Никита… — прозвучало тихо и жалобно. Конюх медленно выпрямился и подошёл, положив руку на мелко подрагивающую лошадиную шею. — Ну чего ты его боишься? Он же учёный, никому и на ногу зря не наступит. — Я не боюсь… — прошептал Кир. От близости Никиты его повело как малолетку. Запах разгорячённого работой парня был эффективнее любых феромонов, и на Веретенина опять стремительно накатывало возбуждение, только-только укрощённое после ночного сеанса вуайеризма. Разве можно сдержаться, если главный герой этой потрясающей порнографии стоит рядом топлесс и плавно водит ладонью по чьей-то шкуре? Учащённо дыша, Кирилл прикипел взглядом к брусничинке соска на рельефной груди. Блядь, он опять не может смотреть Нику в глаза. Кажется, что тот сразу догадается — Кир в курсе того, чем конюх занимался ночью. Правда, есть один способ переключить его внимание: — Ну, ты узнал что-нибудь вчера в селе? Рука на конской шее остановилась. — А… Нет, не узнал. Никто ничего подозрительного не видел. «Ха! Конечно, никто не видел. Никто ж просто не знает, где, когда и на кого смотреть надо!» Накручивая себя, Кир насмешливо хмыкнул, и уставился на Никиту в упор. Выглядел тот неважно, и Кирилл подумал, что у него самого наверняка похожий вид, а ведь у Никиты-то должно ещё и похмелье приплюсоваться… И опять в серо-зелёных глаза дымка усталости и ещё какая-то затаённая, загнанная вглубь эмоция. Смахнуть бы её, вот как эту соломинку с волос, очистить этот взгляд, чтоб засверкал яркой, чистой страстью, чтоб без слов было слышно рычание: «Мой! Не отдам!» Чтоб насаживал на свой раскалённый вертел как потрошеную куропатку… Спасибо Арлекину за то, что фыркнул и замотал головой, отгоняя назойливую муху, иначе неизвестно, как далеко бы зашли его грешные мысли! А, ладно, известно: как раз до тех прямоугольных упаковок прессованного сена, сложенных в дальнем углу. Только брезент сверху осталось накинуть, чтоб не сильно спину кололо. Повторяя маршрут Артёма, покинувшего их несколькими минутами ранее, Кирилл уже понимал, что ничего изменить у него не получится: увиденное нынче ночью только подогрело его интерес к конюху. Сильно подогрело, почти до точки кипения. И добровольно отказаться от секса с этим вождём краснокожих Кир не в силах.