Иноходец

      Нет, он понимал, конечно, что если взялся обламывать парня в его лучших чувствах, то не такие слова надо было использовать. Да и интонации подкачали: очень уж сухо получилось, по-командирски и вообще… Но в тот момент его перемкнуло, и привычное опасение влипнуть в осложнённые любовью отношения, как муха в паутину, как-то сразу скакнуло вверх — из обыкновенной опаски превратилось в почти фобию. Воображение Кира тут же перенесло образ Никиты из привычной тому среды в ту, где всю жизнь обитал сам Кирилл. Ну никак не накладывалась картинка одна на другую, не совпадал Карташов с миром зеркальных офисных окон и дорогих кофеен! Кирилл знал, что будет стыдиться чужой неотёсанности рядом с собой, и, например, привести конюха на педикюр сможет только в тот салон красоты, где сам уже точно никогда больше не появится. А добила его почему-то мысль о том, с каким выражением лица будет рассматривать Никиту Тамара Андреевна, как её взгляд будет выразительно останавливаться на безвкусной одежде, на шевелюре, полгода минимум не знавшей парикмахерских ножниц, на его грубом крестьянском загаре и мозолистых руках. Как будут резать слух просторечные словечки и маты, на которые здесь уже и внимания-то не обращаешь. Почему-то на фоне этих воображаемых проблем все остальные достоинства Карташова блекли и терялись. Да и с какими из его достоинств успел Кирилл познакомиться? Пока что он с уверенностью мог назвать лишь то, что с конюхом безумно хорошо заниматься сексом, а остальные положительные и отрицательные стороны его характера Кир особо и не оценивал — не тем занят был, пуская слюни на ошеломительную мужскую стать Никиты. Конечно, прозвучавшая отповедь задела влюблённого парня, и ещё как задела. Даже темнота не могла скрыть одеревенелости Никиты, не ожидающего такого удара поддых. Повисшее молчание тут же отрезвило Кира. Однако слово — не воробей, и между ними, ещё минуту назад слитыми в одно существо, появилась и начала с катастрофической скоростью расширяться невидимая трещина. Когда Никита принялся выбирать непослушными руками из брошенной наземь одежды то, что принадлежало ему, Кирилл прильнул к его спине и залепетал какие-то ласковые, но незначащие слова. И вот тут он впервые почувствовал на себе настоящую силу Карташова: развернувшись, тот сдавил его локти словно клещами и переставил от себя подальше, как пластмассовую куклу. И всё это молча. Растерянно глядя в спину исчезающего любовника, Кир понял, что его бросают. И вообще, и в частности — на этих чужих, незнакомых ему сельскохозяйственных угодьях, в почти непроглядной темноте, уже замёрзшего и несчастного. Несчастного настолько, что вырвавшийся у Кира вопль мог бы разжалобить даже налогового или дорожного инспектора: — Ниииик! Я же не смогу… я не знаю, куда идти! Вернись, пожалуйста! Несколько долгих секунд он отчаянно всматривался туда, где после его панического крика затихло шуршание разбросанного по земле сена. И вот — опять эти же звуки, но уже тихо, медленно приближаясь… Карташов возвращался. И Кир, внутренне возликовав, уже изготавливался к тому, как он будет умасливать расстроенного любовника. И всё вернётся на круги своя… * * * Откуда Кир знал, что сумеет вернуть Никиту? Да так сразу и не скажешь… Он был уверен в том, что Ник точно перестал бы после этой ночи искать с ним дальнейших встреч. Несмотря на всю свою тягу к приезжему красавчику, он сумел бы отгородиться от него. Как пить дать сбежал бы, чтобы не увязнуть окончательно в своей влюблённости, чтобы она не стреножила его в своих ременно-крепких путах. Он бы постарался преодолеть эту случайную зависимость. Если бы Кир помог ему в этом и тоже оставил бы конюха в покое. Вот только Кир этого делать как раз и не собирался. Бедный Никита не подозревал, что стал слишком большим соблазном для эгоиста, всеми способами старающегося не упустить свою порцию лакомства. Кир уже привык к тому, что многое из желаемого в этой жизни он может получить, ловко и незаметно манипулируя окружающими. Сознание само накапливало нужные сведения, чтобы в удобный момент направить события в нужное Кириллу русло. Вот и с Никитой получилось так же — Кирилл не просто надеялся притянуть обратно к себе парня, дёрнувшегося было в попытке вырваться. Нет, мозг, хладнокровно обрабатывающий полученную информацию, подсунул и весьма вероятные обоснования для успешного выхода из кризиса — Никита сам обозначил свою ахиллесову пяту, а Кирилл автоматически нажал на эти болевые точки, практически не сомневаясь в результате. «…И я сломался, Кир…» «…Я вроде и не хотел, а как-то так вышло…» «…Да жалко мне его…» Никита был слишком мягким, и достаточно управляемым даже без учёта влюблённости в Кира. Он так по-детски доверчиво открылся перед ним, что Киру пришлось убеждать себя — в том, что он воспользовался этой наивностью в своих целях, нет ничего плохого для самого Карташова. А мысль о том, не доломает ли Никиту окончательно его возвращение в Москву, он вообще трусливо отбросил подальше. Так что вместо поисков ответа на все эти вопросы Веретенин больше размышлял о том, что презервативы действительно заканчиваются, и не попробовать ли обойтись вовсе без них. * * * Секс был по-прежнему потрясающим, но из него ушла какая-то одна, на первый взгляд незначительная нота, и теперь послеоргазменная усталость всё больше напоминала опустошённость после боя, где погибло слишком много воинов с обеих сторон. Кир ощущал себя так, словно они с Никитой находятся на крошечном островке, который с каждым утром становится всё меньше, и всё ближе к ним подступает тёмная вода — необоримая граница неизбежных перемен. Однако первым тему скорого окончания их каникул затронул Артём. Те последние несколько дней, в течение которых Кир жадно упивался впечатлениями от секса а-ля натюрель, он вообще никак не трогал приятеля, даже совместных трапез у них как-то не складывалось. Кир старался не замечать, что Артём стал ещё более погружённым в себя, даже тогда, когда выныривал из своих информ-потоков. Он практически не выходил из мансарды, и Кир, пробегая однажды по двору, вздрогнул, услышав неожиданный «голос с небес». Он закрутил головой — с любимого навеса ему приглашающе махал Тёма: — Залезай давай, поговорить надо. Кир с сожалением оглянулся на огородную калитку: хотел на речку сходить искупаться… Не говоря уже о том, что сегодняшние планы были гораздо насыщеннее и разнообразнее. Но он послушно забрался наверх по прислоненной к беседке лестнице. — Что, решил позагорать сегодня? По сравнению с ним самим, проводившим на свежем воздухе большую часть дня, Артём действительно выглядел как флаг парламентёра рядом с пионерским знаменем. — Угу, — Лодыженский рассеянно скользнул взглядом по его голому торсу, где гладкая кожа золотилась тёмно-медовым оттенком. — Только боюсь, что уже не успею загореть так, как ты, Кира. Похоже, мы не сегодня — завтра возвращаемся. Ночью отец позвонил, сказал, что он всё с бумагами утряс. В копеечку, небось, влетело, но всё равно приятно, что для него сын оказался дороже. Мать, правда, упёрлась, что не уедет, пока со мной не повидается, но это уже пошла лирика… Ты-то как сам, готов пуститься в обратный путь или ещё не нагулялся? Артём ещё раз окинул взглядом Кира, но теперь в его глазах не было никакой ленивой задумчивости. Наоборот, там посверкивали холодные голубые острия — как у клинков, готовых к мгновенному уколу: — Я понимаю, ты расслабился и всё такое прочее: лето, глушь, одиночество и томление молодой плоти… А тут, как по заказу, под боком симпатичный холоп голяком расхаживает. Ну, гормоны квасом не зальёшь, это понятно. Скажи, а ты, когда конюху глазки строил, кем себя представлял-то? Может, леди Чаттерлей? Или дело вообще в зоофилию упирается? Ты же Никиту за человека-то не держишь. Считаешь, что крестьянину мораль не по карману? А вот как взбунтуется твой белобрысый двуногий фаллоимитатор, да как схватится за вилы… Что тогда делать будешь?  Да, Кир действительно расслабился. Не следовало забывать, с кем он отправился делить барский досуг в дремотной сельской атмосфере. Разве Кир не знал, каков Артём на самом деле? Вернее, каким может быть — безжалостным, жестоким со своей никому не нужной правдой? Иногда случалось такое: на спокойного, воспитанного, не умеющего «быковать» интеллигента нападал приступ какой-то необъяснимой откровенности, и Тёма начинал озвучивать окружающим своё мнение, о них же самих. В эти моменты казалось, будто ему вкололи убойную дозу пентотала, и, не в силах бороться с действием сыворотки правды, парень высказывал человеку такое, что не в каждом секретном досье напишут. Не заботясь об эвфемизмах, он невозмутимо резал правду-матку в глаза. Причём совершенно непонятно, откуда он мог узнать о собеседнике подобные вещи. Может, считывал прямо с радужной оболочки, или на глазок расшифровывал коды дактилоскопических узоров, или по запаху угадывал тайны характера. В любом случае попадание в очаг нравственного воспаления было стопроцентным. Кирилл сам присутствовал при одном таком сеансе спонтанного душевного рентгена. Не выбирая подходящих слов, поскольку для него все слова всегда были подходящими, Артём хладнокровно поинтересовался у симпатичной девушки, с которой познакомился часом ранее: «А почему ты так стараешься отбить парня у своей подруги? Ты же его не любишь, а её презираешь! Только потому, что он глубоко засаживает?» В тот раз он отделался расцарапанной физиономией, но Аня говорила, что последствия тёмкиных откровений были и гораздо травматичнее, вплоть до сотрясения мозга и парочки переломов. Это в тех случаях, когда нежеланная истина обрушивалась на какого-нибудь качка, поскольку парню в такие моменты полностью отказывал его инстинкт самосохранения. — Ну ты и сука… — тяжёло выдохнул Веретенин. Артём тихо рассмеялся и улёгся на живот, устроил подбородок на переплетённых руках. Прищурившись на Кирилла с патологоанатомическим интересом, он удовлетворенно произнес: — Да, я сука, и я это знаю. А ты — сучка. Гладенькая такая, небрехливая, хитрожопая сучка из подворотни. Выглядываешь из-за угла, принюхиваешься осторожно — то ли где вкусным пахнет, то ли живодёры с петлёй наготове. А если поблизости чужой лай раздаётся, ты ж издёргаешься, искрутишься на месте от любопытства, что там такое: два пса кость не поделили, или собачья свадьба, и кто невеста? Кир чувствовал, как на его лице, шее и даже груди начали выступать пятна нервного румянца. Он торопливо подбирал в уме слова, которыми можно было бы осадить Артёма, заставить почувствовать что-то подобное тому, что чувствовал сейчас он сам. Но фразы всё так же не складывались, слова рассыпались сухими ломкими прутиками, не донеся до кожи выжигающий след удара — слишком бессилен укор, и бесполезны оправдания. — Ты же сам… сам мне помогал его… — А ты, я гляжу, склонен делить вину на всех? Чтобы меньше самому на совесть давило? Или вообще привык перекладывать ответственность на других? — Артём продолжал разглядывать лабораторный образец по фамилии Веретенин с искренним любопытством. — Я что-то не помню, что советовал тебе Ника с навозом смешивать. А парень сейчас выглядит так, словно у него колени вот-вот подломятся. — Да много ты понимаешь! — взорвался Кир. — Ты… Да пошёл ты! Умник!.. С навеса Кира снесло таким порывом обиды и злости, что он чуть не забыл воспользоваться лесенкой. И повлекло дальше, не разбирая дороги. По идее, он собирался к Никите, но почему-то оказался обратно в комнате. Бросившись ничком на кровать, он какое-то время лежал, уткнувшись лицом в подушку. «Он ничего не знает… — упрямо твердил себе Кир. — Он ничего не понимает…» А в голове уже как-то сам по себе выстраивался список: не забыть перед отъездом нарвать вишни… и ромашку для матери… отдать тетрадку тёте Рае… Эх, так и забыл у неё узнать, что за танец такой — сербияночка, про который мельком написал Лев Иванович… Впервые за долгое время он взял в руки давно разрядившийся телефон. Меланхолически побродил по дому, высматривая забытые вещи. А потом, словно нехотя, открыл папку полученных сообщений. Хмыкнул и устроился на кровати поудобнее, раскрывая четыре последних, отправленных Борисом. Ну вот, судя по тексту, любовник вернулся-таки в адекватное состояние. Надо же, а об их разрыве и ни полслова, как будто приснилось. Как будто действительно Веретенин просто в отпуск смотался на месяц! Кир спустился во двор и нерешительно остановился у крыльца. Не дождавшийся его в конюшне Ник за это время уже должен был наведаться к дому, чтобы поискать запропастившегося любовника. Однако в округе было подозрительно тихо. Кирилл заглянул в конюшню: в деннике мирно дремал один Арлекин. Кир вернулся во двор и снова застыл. Идти искать Никиту почему-то было боязно. И пока Кир копался в себе, пытаясь как-то разобраться с этой боязнью, и решая, что делать дальше, с беседки опять подал голос Тёма: — Был он здесь, был… Ушёл с Батистом в рощу. — И что, ничего не сказал? — Нет, ничего. Артём ловко повис на руках и спрыгнул с навеса. Потом подошёл к нему: — А что он может сказать-то, Кир? Это я ему сказал, что за нами завтра приедут, и адьё… Ты бы сходил, попрощался, что ли. А то ведь усвистит куда-нибудь на Батисте, знаю я, как в таком состоянии парни машины о парапеты бьют. Кир заторможенно кивнул: — Да, конечно, я пойду. Иноходца он нашёл на той же памятной полянке. Стреноженный Батист бродил, капризно принюхиваясь к поджаренной июльским солнцем траве. Никита обнаружился не сразу — сидел на дальней стороне, привалившись спиной к дереву. Кир медленно подошёл к нему и тихо сказал: — Привет. Не поднимая глаз, Никита процедил сквозь зажатую в зубах травинку: — Ну, привет. Теперь скажи «прощай» и можешь быть свободен. Вроде больше не об чем разговаривать. Опять в груди волной поднялась душащая боль, который уже раз за день. Да что же они все так с ним! Он не попытался поднять Никиту, чтобы поглядеть ему в лицо. Да он и не сумел бы вздёрнуть в воздух такой вес. Вместо этого Кир сам опустился на колючую земную поверхность и его кулак коротко ткнулся конюху в ямку плечевого сустава: — Нет, ты будешь слушать! И… смотреть тоже будешь! На меня смотреть… Он много чего хотел бы сказать Карташову. Что на самом деле ему было очень хорошо с Ником, что ему нравилось ощущать себя синей птицей, редкой залётной птахой, которую трепетно держат в ладонях, любуясь ярким экзотическим оперением. И которая в любом случае улетит с этих ладоней, оставив тающий в воздухе шлейф воспоминаний. И что птица не виновата в том, что ей надо мчаться дальше и желательно выше… У каждого из них было довольно и правд, и оправданий. Но почему-то Киру было трудно обнажить свою правду, и он замолчал, мельтешащим взглядом цепляясь за отдельные чёрточки уже сто раз изученной медной маски: выцветшие прямые брови, короткий шрамик на щетинистом подбородке, светлая паутинка незагоревшей изнанки морщинок возле глаз. И нечем растопить лёд в этих глазах, устремлённых на Кира, как он и потребовал. Скатившимся до шёпота голосом Кир прошелестел: — И помнить меня… ты тоже будешь. Я знаю, потому что я… Так и не смог договорить. Понял ли Никита оставшиеся несказанными пару слов? Понял ли, что хотел выразить Кир в прощальном поцелуе, долгом, настойчивом, обозлённом и полном извинений одновременно? А «прощай» Кир прошептал уже на обратном пути к дому. … Выбирая себе стебли посочнее, Батист приблизился к месту, где до этого были два человека. Тот, который всегда издавал какой-нибудь шум и ни разу ничем не угостил его, уже давно ушёл. А тот, который всегда был рядом и умел понимать коней, почему-то лежал на земле лицом вниз. Батист недоумённо обнюхивал его руки с судорожно зажатыми пучками травы между пальцев, вздрагивающие плечи, прислушивался к странным приглушённым звукам. Человек умел понимать их с Арлекином, но как ему понять человека? * * * Их отъезд случился даже раньше, чем предполагалось. Лодыженский-старший позаботился прислать транспорт за любимым чадом, невзирая на то, что ехать придётся практически в ночь. Видимо, действительно соскучился. Кирилл забросил в машину сумку и помедлил, прежде чем усесться на заднее сидение. Закрывший въездные ворота изнутри Артём появился из калитки, плотно притянул её на место и тоже взялся за автомобильную дверцу. Глянул на Кира коротко, понимающе и спросил: — Ну что, едем? В ответ Веретенин только кивнул. Никита на подворье так и не появился. Они с Тёмой оставили две записки с благодарностями за гостеприимство. Одна, написанная тёминым почерком, осталась пришпиленной к двери конюшни. Вторую написал Кир и вложил в тетрадку Льва Ивановича, вместе с переписанными им стихами, теми, что были похожи на песенные. И последним, с кем они попрощались, был Юрка: с его ржавым драндулетом иномарка едва разминулась на подъездной колее к хутору. Словно не веря собственным глазам, крысёныш вылез из-за руля и, повиснув на подножке, нахально рассматривал тех, кто находился внутри. А потом вслед им раздался торжествующий троекратный рёв клаксона. Они будто поменялись местами с Артёмом: обратный путь тот проделал, болтая с водителем, а Кира, измученного дневной нервотрёпкой, как вырубило, и он проснулся уже в Москве. Вяло попрощавшись, потащился к подъезду, на ходу придумывая, какими бы байками насытить любопытство матери, получившей от него за весь месяц лишь пару коротких СМС-ок. А о том, когда и как он встретится с Борисом, он будет думать завтра. * * * Как странно… Его не было дома месяц, а казалось, что многие привычные вещи, возвращению которых только бы и радоваться, вдруг заставляли задумываться о своём существовании. Кирилл стал замечать, что-то, чем он раньше пользовался автоматически, словно обретало вторую, одушевлённую форму и ненавязчиво вопрошало: «А ты уверен? Тебе это действительно нужно?» Причём касалось это не только предметов материального мира. На этой волне он заменял в баре абсент на пиво, и одинаково равнодушно отказался и от предложенного в компании косячка, и от возможности приобрести задёшево подержанный «пежо». Именно этот никому неслышный шепоток, поселившийся внутри Кира, подсказывал нужные слова, когда он утешал после работы зарёванную Ладочку, которую бросил парень. И до дому её довёз, и дождался, пока она не улыбнётся благодарно ему сквозь слёзы. А ведь раньше бы ограничился тем, что всунул ей в руку одноразовый платочек и сочувственно повздыхал, на самом деле особого сочувствия не испытывая. Вот и с Борисом примерно та же ситуация. Живут вроде опять вместе, и дружно, и придраться особо не к чему, а воспринимается всё как через преломляющую линзу: коробит фальшь бодрых интонаций и привычных ласковых прозвищ, и сам собой всплывает перевод произносимых фраз, обнажающий настоящую суть происходящего. И не так, неправильно ложатся на тело ладони партнёра, нет в них нужной жёсткости и силы, и организм, настроенный на привычное удовольствие, разочарованно ноет, получая аскорбинку вместо вожделенного наркотика.  Да, он стал более требовательным в чувственном плане, и одновременно более снисходительным в житейских аспектах. Наверное, эти перемены укладывались в одно слово: Кир повзрослел. Тот месяц можно было считать проведённым не просто в деревне — в другом мире. И этот мир существенно изменил духовный метаболизм Веретенина. А вскоре подвернулся и случай, как нарочно предназначенный проверить, насколько велики оказались эти перемены. Душевное состояние Бориса Кирилл определял теперь более точно, как бы ни старался мужчина скрыть от любовника то, что его в данный момент тревожило. Но Кир отрастил себе недурные вибриссы, направленные на Бутакова, и мог в любой момент уловить перемены в настроениях партнёра. Бориса определённо что-то волновало, и это «что-то» не было связано с Кириллом. Какое-то время Веретенин наблюдал его душевные метания, не выдавая ничем собственных чувств, но однажды вечером, когда Борис практически не притронулся к заботливо приготовленному Киром ужину, он не выдержал. — Боря, что происходит? Толчком для этого вопроса послужила поза Бутакова. Кир испытал чёткое ощущение дежа вю, когда отошёл за какой-то мелочью к холодильнику и, повернувшись, посмотрел на любовника со стороны. Тогда в баре, перед своим уходом, Кирилл наблюдал точно такую же картину: надлом и безысходность. Борис вздрогнул и отозвался: — Ничего. О чём ты вообще? И ещё одна особенность появилась у Кира: он научился добиваться своего не тонкими манипуляциями, не подковерными интригами, а требовать ответа, глядя в глаза, додавливая собеседника волевым усилием. Как тогда, стуча кулаком в широкую, ничем не защищённую грудь: «Нет, ты будешь смотреть на меня! Ты будешь меня помнить!» Интересно, вспоминает ли хоть иногда? Или Юрка не зря ликовал, провожая их отъезд звуками автомобильных фанфар? Кир мотнул головой, отгоняя несвоевременные мысли. Потом сел напротив Бориса, изучил его ещё раз, и игнорируя легкомысленную усмешку партнёра, потребовал: — Рассказывай всё, как есть. * * *  Нет, впору бросать менеджмент и идти в экстрасенсы! Ведь не подвела Кира интуиция, когда он в тот пресловутый вечер их расставания оглядывал зал в попытке вычислить вероятного разлучника. Был он там, оказывается, был! О своём внезапном помешательстве (а по-другому эту историю и назвать-то было трудно) Борис поведал Киру с такими драматическими подробностями, что тот даже не знал, злиться на изменщика или сочувствовать ему. Любовь с первого взгляда, обрушившаяся на немолодого уже мужчину, выбила его из привычной колеи, подчинила полностью, заставила послушно исполнять все желания весьма капризного любовника. Борис держал в тайне от Кирилла свою внезапно вспыхнувшую страсть к другому, а вот существование самого Кира как партнёра Бориса для нового любовника тайной не являлось. И в один прекрасный день это нахальное юное создание потребовало от Бутакова доказательств любви. И таким доказательством должен был служить разрыв отношений между Борисом и Кириллом. Причём произойти это должно прилюдно, дабы новый кандидат мог удостовериться в этом собственными глазами. Только теперь Киру стало понятно шокирующее поведение Бориса в тот вечер. И не оскорбить он хотел Кира своими обидными словами, хамским поведением и тому подобное. Нет, оказывается, себя он накручивал, себя жалел в тот момент. Ясное дело, не так-то просто оторвать от себя приросший уже накрепко кусок бытия, с кровью это всё рвётся, с болью, с невысказанной виной. Да вот только недолго пришлось Борису на свободе наслаждаться своей новой пассией. Едва прошла половина срока деревенской ссылки Веретенина, а Борис вновь остался в одиночестве. Из сбивчивых слов Бориса Кирилл так и не понял, бросил его парень ради кого-то другого или просто надоел ебарь не первой свежести. А Бутакову не оставалось ничего другого, как наступить на горло уже и так основательно потрёпанной гордости и начать набирать покаянные СМС-ки Веретенину. И всё бы было хорошо и замечательно для прощённого Киром Бориса, но… Совершенно верно: как чёртик из табакерки, из прошлого возник непозабытый соблазн в лице молоденького аманта, засверкал улыбкой, поманил за собой одним движением атласного плечика, едва прикрытого вкривь и вкось растянутой футболкой… И Борис потянулся к нему, опять всё забыв, как загипнотизированный трелью флейты в руках гаммельнского крысолова. Кто же из той шумной компании дерзких малолеток сумел так зацепить уже много чего повидавшего в жизни мужика? Каким таким таинственным оружием снабжён неопытный малолетка, что может так легко вертеть по своему усмотрению чужими жизнями? Ведь, если разобраться, он и жизнь Кирилла снова сминает и отбрасывает легко и походя, как использованный пластмассовый стаканчик. И снова оставить это без внимания, без всякой реакции со своей стороны Веретенин не мог. Опять же, если в характере Кира и произошли качественные перемены, то природного любопытства они никак не затронули. Да, было бы чисто по-человечески интересно взглянуть на это чудо, пообщаться с ним. Кир решил именно в процессе общения выяснить, стоит ли портить физиономию виновнику их вторичного раскола, или и тот, второй, тоже заслуживает его жалости и сочувствия, как и Борис. Поэтому он, дождавшись окончания душещипательного чистосердечного признания Бориса, спокойно сказал: — Я должен с ним встретиться и поговорить, — и улыбнулся, гася мгновенно вспыхнувший испуг в борисовых глазах. — Да не переживай, всё нормально будет. * * * Не сразу, но Борис дал ему координаты места, где и когда можно пересечься с интересующим его объектом. Анализируя полученные данные и сопоставляя их с собственными предположениями, Кир пришёл к выводу: наверняка этот наглючий выползок вспомнил о Борисе снова не просто так, а когда выяснил, что учёба в вузе требует немалых средств. Которых у него самого наверняка не имеется. Ну что ж, дело-то житейское. Вот только сам Кирилл в схожей ситуации всё-таки искал работу, а не спонсора. Как примерно парень выглядит, Кир знал: Борис показал ему фото, сделанное на телефон. После того, как он вынужденно облегчил душу, мужчина ощутимо воспрял духом, поверил в то, что ему не будут препятствовать в воссоединении с его мечтой, и старался помочь Кириллу всем, чем только мог. Изображение на экранчике давало приблизительное представление об облике абитуриента, но при желании узнать его было можно. Так и случилось. Как только Кир громко назвал нужное имя, из четырёх сгрудившихся над столом макушек поднялась одна, бросая любопытные взгляды вокруг: — Это вы мне?.. На несколько секунд Кир замер, разглядывая обращённое к нему лицо и мысленно говоря сам себе: «Ооо… Ну, теперь понятно, почему Бориса так крепко загарпунило. Я бы на его месте тоже…» А вслух произнёс: — Мы можем поговорить? Наедине, если можно. Видимо, о том, как выглядит Кирилл, у паренька тоже сохранились смазанные воспоминания. Потому что узнал он его только после этих слов. Исчезла с симпатичного цветущего лица вопросительная полуулыбка, распахнулись в тревоге оленьи глазки восхитительно-тёплого орехового цвета. Не отрывая от Кира смятенного взгляда, он медленно поднялся и пролепетал: — Да… Конечно, можно, — и с видом обречённого на казнь кивнул в сторону. — В кафе посидим… устроит? Как ни сдержан был в эту минуту Кирилл, как ни старался он держать застёгнутыми все свои внутренние пуговицы, всё равно невольно усмехнулся: «Вот же сучонок… Даже в такой момент повернул на материальные блага. А ведь расплачиваться в кафе мне придётся, сто пудов. Талант, не иначе…»