Колыбель для монстра

      Емитсу и Мамору старались изо всех сил хотя бы как-то расшевелить своего сына и брата. Они не прекращали с ним разговаривать, показывать всякие безделушки, делиться историями и переживаниями, а Тсуна молчал. И было совершенно непонятно слышит ли он их или нет. Тсунаеши послушно шел, куда его вели, ел то, что давали, спал, когда говорили, просыпался, когда будили. Он был идеальной и послушной марионеткой, которая совершенно не понимала, где находится, от чего Савада страдали, но не прекращали пытаться вернуть Тсуну в «нормальное» состояние.       Тело нумерованных сильнее людских, превосходя их по всем параметрам. Они двигаются и соображают быстрее, видят дальше, слышат больше и улавливают малейшие запахи. Тсунаеши восстанавливался с невероятной скоростью и уже через неделю после спасения больше не походил на истощенную жертву Освенцима. От подобных преображений отец и сын радовались, не теряя надежды, только вот глупые-глупые люди совершенно не понимали, что хоть нумерованные и сильнее, но рассудок их совершенно не отличается от людских. Никто из семьи Вонголы, кроме Мукуро, не понимал, что Тсуны-то больше и нет. Все, что осталось – это ошметки личности и рассудка, которую не излечить ускоренной регенерацией. Подсознание сгорело в агонии Адской реальности и лишь чудо сможет что-либо исправить.       Сумасшедшая троица Салли, Питер и Джон никак не поддавалась на «вежливые» просьбы рассказать все добровольно, продолжая сопротивляться и пытаться сбежать. Оказалось, что эти психопаты ставили опыты еще и на себе, но без особого фанатизма. Так, ускорили регенерацию клеток, стали немного сильнее и быстрее, но на этом все. Улучшать себя больше они попросту побоялись, прекрасно понимая, что могут и не выдержать. Салли, Питер и Джон были заперты в подземельях поместья, в одиночных и очень прочных камерах. Ученых не прекращали водить на допросы, только вот ничего толкового, кроме потока сквернословия и отвратительных намеков, они не выдавали, защищая свою работу до конца. Питер оказался помешенным на Тсуне и не прекращал во всех красках и подробностях рассказывать как сильно он любил своего монстрика на протяжении этих лет. Лишь стальные нервы Тимотео позволяли все это выслушать и не убить извращенца прямо на месте. Емитсу и Мамору на подобные «собрания» никто и никогда не приглашал и вовсе огораживали как только могли. Не выдержат ведь, убьют ученых, а информация, которую они скрывают, слишком важна и нужна для будущего. Есть вероятность, что они чем-то специально заразили Тсуну и теперь мальчик страдает.       Хранители Мамору привязались к молчаливому Тсунаеши и теперь сопровождали его повсюду, защищая и оберегая, наблюдая и разговаривая. Но ни искренняя забота, ни пристальное внимание не заставило подростка открыть рот. Он молчал уже месяц, а надежда в сердцах угасала каждый день. Никакие попытки разговорить или же просто насильно пробиться в сознание подростка, используя Туман, заканчивались ничем или же вовсе плачевно. Слабые Иллюзионисты просто сходили с ума и начинали нести такую околесицу про луну, звезды и солнце, что несчастных тут же приговаривали к расстрелу.       — Это может сработать, — упрямо повторил Реборн, нервно поправляя шляпу.       Бывшего Аркабалено вывел из себя тот факт, что их проклятье снято за счет Тсуны, в которого насильно вживили абсолютно все виды пламени. Конечно, ему нравилось снова быть взрослым и нормальным, но желание застрелиться появлялось каждый раз, когда он вспоминал красочные описания изъятия пламени из Тсунаеши. У Питера был просто талант писателя и оратора. Еще никто и никогда не слышал, чтобы крики и мучения описывали так красочно и подробно. Пулитцеровская премия ревела по этому извращенцу так же громко, как и электрический стул.       — Это в какой такой вселенной личная встреча с уродами, которые мучили тебя на протяжении одиннадцати лет, поможет вернуть рассудок на место? — горько съязвил Внешний Советник, со всей силы приложив кулак об стену. — Что-то не слышал я о такой терапии!       — С чисто психологической точки зрения, противостояние своим обидчикам может помочь избавиться хотя бы от какого-то напряжения, — неуверенно начал Шамал. Его приставили к Тсуне как личного врача. Мужчина хоть и заявлял, что лечит исключительно девушек, но работу принял. Свои мотивы он никогда не оглашал, но Емитсу был искренне благодарен за всю его помощь. — Если Тсуна увидит, что его мучители под стражей и не могут больше ему навредить, то есть вероятность, что ему станет легче. Он может просто не понимать, что его окружает семья и он в безопасности.       — Я не позволю этим уродам даже посмотреть на моего сына! — взревел Савада.       — Емитсу, ты до конца жизни будешь сдувать с него пылинки? — Ребона злила подобная удушающая забота. Парня ведь ни на секунду одного не оставляют, вечно кто-то рядом крутится. — Тсуне нужен шок, а не пузырь из комфорта, где ему даже ложку не доверяют. Слышал когда-нибудь такое выражение – клин клином вышибают?       — Предлагаешь мне его в провода запутать и обратно в колбу засунуть? — мужчина сейчас рычал не хуже бешеной собаки.       — Емитсу, успокойся, пожалуйста, — тихо попросил Тимотео, начиная массировать виски. Предложенное решение имело как свои минусы, так и плюсы. Мальчику, ведь, действительно, может помочь эта встреча. С другой стороны, неизвестно как он отреагирует. — Я считаю, что нам стоит попробовать.       — Девятый, при всем моем к Вам уважении, Тсуна - мой сын, и я больше не подпущу этих уродов к нему, — мрачно отчеканил Советник, понемногу успокаиваясь.       — Я не приказываю тебе, а прошу как друга, — Ноно действительно переживал за Тсунаеши, считая его чуть ли не своим внуком. — Мальчик закрылся и мы ничего не можем поделать. Я обещаю тебе, что с ним ничего не случится. Их общение пройдет в этой комнате, под строгим наблюдением...       — Нет, — бросил мужчина, и поспешил покинуть кабинет начальства.       Пускай Тсуна закрылся и постоянно молчит, но он спасет своего сына сам. Одиннадцать лет сомнение и чувства бессилия грызли его душу и разум. Теперь все, наконец-то, более менее хорошо. Тсунаеши просто нужно время и тонна заботы. Он справится, он сильный, он сможет выкарабкаться. Сможет ведь, правда?       Емитсу не сдавал свои позиции еще несколько недель, превратившись в демонического сторожевого пса, рьяно защищающего пространство Тсуны. Мужчина сдался, лишь когда Мамору серьезно поговорил с отцом, доказав, что тот перешел все границы. В конце концов у Тсуны уже есть, вернее был, психопат, так серьезно на нем помешанный.       К встрече обидчиков и жертвы готовились долго. В кабинете Девятого были лишь близкие – Мамору и Емитсу. Девятый, хранители и Реборн шли довесом, исполняя роль огневой мощи и телохранителей. Была так же приглашена и Вария, но Занзас отказался, заявляя, что не собирается участвовать в этой интервенции, искренне и от всего сердца пожелав разобраться со всеми своими проблемами самим. Конечно, Яростное Небо использовал менее цензурную лексику, но смысл как и прямой посыл был виден за километры. Мнением Салли, Питера и Джона никто особо не интересовался, просто притащив в кабинет, строго наказав заткнуться и, вообще, выглядеть очень виноватыми. Для убедительного образа Емитсу даже соизволил немного помочь ученым, несколько раз любовно приложив свои кулаки к их лицам. Девушек, конечно, бить нельзя, но мафия она на то и мафия, что не видит ни расы, ни пола, ни возраста, «любя» всех со всей силы. Вонгола сексистами не были, как и скотами, поэтому предложили избитой женщине платочек, который, впрочем, она не взяла. С заведенными за спину руками и в кандалах конечности теряют свою подвижность.       Тсуну привел Шамал и посадил прямо напротив обидчиков. По обе стороны от кресла, в котором расположился их брат и сын, стояли Савада, сверкая своими глазами, беззвучно обещая все пытки мира, если ученые хотя бы как-то попытаются навредить ему. А Питер же смотрел и никак не мог оторваться. Его монстрик, его детище, его самый важный проект, его смысл жизни и источник вдохновения сидел в каких-то жалких двух метрах от него. Его прекрасные янтарные глаза были безжизненны, а длинные волосы убраны в аккуратный и высокий хвост. Питеру не нравится опрятная одежда на его крыске и прилизанный вид. Двадцать седьмой куда красивее, когда весь растрепан и измазан кровью.       — Здравствуй, монстрик, — весело тянет мужчина.       Ему наплевать на запреты и угрозы, когда самая желанная вещь в его жизни так близко. Питер чуть с ума не сошел за все это время в темнице. Холодные стены и потолок, впрочем как и одиночество, его совершенно не пугали. Он был зависим и одержим двадцать седьмым. Как же лаборант скучал по этому идеальному телу!       — Я соскучился, а ты? — тело наполняется возбуждением, стоит только подопытному посмотреть на него. — Ты так прекрасен, — искренне говорит Питер.       Кажется, еще немного, и он просто взорвется от страсти. Хотелось разорвать кандалы и взять его мальчика прямо здесь и сейчас, на глазах у всех этих ничтожеств. Ах, как же возбуждающе зажималось это идеальное тело, реагируя на боль.       — Монстрик, ты даже не представляешь, как же я тебя сейчас хочу, — кулак прилетает откуда-то слева и из разбитой губы снова льется кровь. А ведь все только-только сраслось!       Мужчина безумно хохочет, совершенно не реагируя на побои. Ничтожные и жалкие люди никогда не поймут истиной красоты. Двадцать седьмой идеален, он божественен. Тот факт, что этот ограненный бриллиант сейчас находиться в куче дерьма, весьма огорчает и бесит.       — Только попробуй еще раз... — Емитсу специально не договаривает, просто не зная, чем закончить предложение. Он не хочет, чтобы эта тварь даже дышала, не то что говорила.       — Монстрик, у тебя такой заботливый папа! — хохочет мужчина, мстительно сплевывая кровь на дорогой ковер. — Но, ведь, его любовь никогда не сравниться с моей, правда?       Новый удар вызывает очередной приступ хохота. Его коллеги сейчас молчат, наблюдая за всем этим безумием с чисто научным интересом. Им наплевать на побои – все заживет. А вот приступ похоти в исполнении Пита весьма забавляет. Салли и Джон вообще были оптимистами по жизни, находя малейшие просветы, даже в полной жопе.       — Монстрик, я же приучил тебя быть вежливым, — сетует Питер, немного похрипывая. – Так где же твои манеры? Не вежливо так пялиться на хозяина и молчать.       — Заткнись, — вежливо просит Емитсу, наставляя на лаборанта пистолет.       Питер лишь скалится в ответ. Кого будет волновать шут, когда перед тобой ангел?       — Монстрик, ну скажи же уже что-нибудь, — клянчит мужчина.       Минуты утекают, а его крыска так и продолжает молчать, смотря на ученого. Пит белеет, когда понимает, что его просто не замечают. Двадцать седьмой смотрит сквозь своего пленителя, не замечая и совершенно не видя. Пит неинтересен для двадцать седьмого.       — Монстрик, говори, — серьезный голос и глаза, напряженная поза, он готов разорвать сейчас всех и все.       Молчание.       — Говори, — зло приказывает он, вкладывая в одно слово всю свою мощь и силу.       Молчание.       — Монстрик, пожалуйста, скажи что-нибудь, — уже ласково просит Пит. — А я, обещаю, больше не буду злиться, хорошо? Просто начни говорить. Хотя бы словечко.       Молчание.       — Почему ты молчишь? — вся нежность прошла, заполняя естество ненавистью и злобой. — Двадцать седьмой, это прямой приказ от хозяина, ты не имеешь право не повиноваться!       Молчание.       — Твари, что вы с ним сделали? — звереет Питер. — Да как вы посмели лишить его голоса?!       — Пит, — тихо зовет Салли, и мужчина замирает, прекращая свои попытки разорвать кандалы. – Успокойся. Двадцать седьмой - овощ. Его больше нет.       — Заткнись, — кажется, ученый сейчас взорвется от ненависти. – Заткнись, заткнись, заткнись! Сука-Салли, заткнись и больше никогда не открывай свой рот! Монстрик идеален, он не мог сойти с ума! Он не овощ, я вижу его душу и разум. Все хорошо, правда ведь? – обезумевшие глаза смотрят на Тсуну с такой надеждой, что Мамору и Емитсу начинает подташнивать. – Все ведь хорошо, монстрик. Ты же просто обиделся на меня, правда? Ты не мог сойти с ума, ты лучший подопытный!       — Успокойся, — «беретта» Аркабалено холодит кожу, но совершенно не приносит облегчение.       Разум Питера сейчас горит огнем. На глаза наворачиваются слезы и так хочется зареветь от обиды и неверия. Двадцать седьмой - его лучшее творение. Сильный и опасный, выносливый и гениальный. Этот подросток идеальное оружие, которое сейчас сводит с ума своего создателя. Молчание и безразличие убивает душу.       — Пожалуйста, скажи что-нибудь, — умоляет мужчина, жадно ища в янтарных глазах хотя бы какой-то проблеск эмоций или разума. – Ты идеален, ты мое творение. Я вложил в тебя всю душу, поставил на кон свою жизнь. Ради тебя я предал всех, так почему же ты молчишь?       — Может закончим? – предлагает Шамал. Его тошнит от таких искренних и ужасных слов.       — Нет! – умоляет Пит. Сейчас он готов заключить любую сделку, лишь бы его крыска заговорил. – Пожалуйста, монстрик, скажи что-нибудь! Я же не вынесу больше без тебя и секунды. Умоляю, хотя бы словечко. Ненавидь меня, кричи, хоть убей, только уже увидь меня! – безразличный взгляд янтарных глаз заставляет завыть раненым волком. – Я дам тебе все, что захочешь, только заговори! Только посмотри на меня!       Тсунаеши продолжает молчать. Его не интересует ничего из происходящего, а мольбы заглушаются песнями о далеких белых землях. Там, далеко-далеко, каждый твой шаг приятно хрустит, а облачка пара вырываются из рта. Небо раскрашивается во все цвета, а луна и звезды так близко, что можно прикоснуться. Когда же светит солнце, то от белизны можно ослепнуть. Ему не нравится белый, но подросток уверен, что те земли прекрасны. Особенно, если окропить их ярко алым.       — Пожалуйста, хотя бы пошевелись сам, — умоляет Пит. – Покажи мне, что ты еще жив.       Тсуне интересно прикоснуться к холодной воде и вздохнуть свежесть морозов. Он уверен, что там, где земля покрытым белым, все совсем по-другому. Подросток уже давно бы сбежал туда, но он ждет. Безымянный палец левой руки жжет огнем и он помнит, что у Неба есть Ураган, который уничтожает острые башни и расчищает путь. Тсуна вслушивается в мерный и тихий, почти не слышный, стук сердца. Он не помнит зачем это делает, но знает, что этот звук принадлежит его человеку, который сейчас так далеко и отчего-то не с ним. Интересно, он тоже сейчас слышит этот стук?       — Монстрик, — обессиленно зовет Питер, и сильно прикусывает губу. Боль как и привкус крови отрезвляет, но не помогают смириться. Мужчина никогда не поверит, что двадцать седьмого больше нет.       Тсуна наблюдает за каплями крови, а в нос резко отдает приятный запах. Точно, он совсем не ел, уже так давно, а все из-за того, что отвлекся на мысли о звездах, луне и солнце. Они так прекрасны и величественны. Подросток любит их так же сильно, как и Ураган. Тсуна не сошел с ума, он просто не хочет говорить. Он ждет. Ему наплевать окружает ли сейчас иллюзия или нет. Он слышит тихий и родной стук, а все остальное абсолютно не имеет смысла. Все будет хорошо, пока в голове пульсирует чужое сердце.       — Твою же мать! – обреченно и зло рычит Питер.       Тсунаеши не нравиться его имя, оно неправильное и совершенно чужое. Но подросток не спешит кого-нибудь исправлять. Пусть весь мир зовет его как хочет. Тсуну волнует лишь то, как будет звать Ураган. Лишь его голос имеет хотя бы какую-то силу. Конечно, подросток прекрасно понимал, что, возможно, его человек просто ничего не помнит или не знает. Однако это ничуть не обижало или пугало. Тсуна точно уверен, что когда-нибудь они встретятся. Луна и солнце бессмертны, так же как и небо. Поэтому он продолжает ждать.       — Пожалуйста, — отчаянный крик из глубин самой души заставляет зрителей поморщиться. – Я так тебя люблю! Пожалуйста, вернись ко мне. Ненавидь, мсти, уничтожь, только вернись.       Тсуна видит полную луну и понимает, что этой ночью снова услышит далекие голоса несуществующих людей. Это радует и обнадеживает. Они отвлекают и помогают убить время в ожидании. Наверное, нужно отблагодарить их за тихий шёпот в свой голове. Иногда он отвечает им своей душой, прося рассказать в тысячный раз о далеких звездах. Он преподнесет луне подарок, залив все кровью человека, посмевшего так пошло любить его. Тсуна знает, что Небо принадлежит только Урагану. К тому же, не важно сколько иллюзий ему придется пройти, этих троих он согласен убивать до скончания времен, раз за разом разрывая их на части.       Питер чуть не лишается сознания от счастья, когда его монстрик слезает со стула и подходит к нему. Сам! Сам! Его любовь, его безумие, его жизнь, его счастье сейчас так близко и смотрит весьма вменяемыми глазами. Двадцать седьмой жив! Его крыска снова выкарабкался! И он смотрит на него!       — Живой, — обезумевши тянет он.       В глазах Салли и Джона появляется ужас и паника. Им страшно так, как никогда не было. По всей логике эта тварь сейчас вообще должна быть или мертва или овощем.       — Монстрик, живой, — слезы текут по разбитому лицу и Пит уверен, то еще никогда не был так счастлив. – Мой любимый, мой самый лучший. Ты жив. Я так рад и счастлив.       Щупальца гибридного пламени мощнейшим потоком вырываются из спины подростка. Кажется, будто бы они живут своей жизнь, задевая все и всех, но не пытаясь навредить. Легкое усилие, прямая команда и одно из щупалец кладет в руки Тсуны песочные часы. Девятому все равно они не нужны, а Тсунаеши попользуется и вернет. Он помнит, что джентльмены никогда не воруют, если их видят или заметили. Пламя Тумана окутывает песочные часы, повинуясь команде подростка. Преподношения, как и охота, намного интереснее ночью, а вежливые люди всегда предупреждают, когда хотят убить. Он помнит это, как и тепло безликого Солнца.       Тсунаеши ставит своеобразный таймер перед Питом. Песчинки будут отчитывать время даже если часы перевернуть. Разбить и остановить их не возможно так же, как и смерть.       — Что это, монстрик? – Питер удивлен и заворожен его подопытным. — Это отсчет? Ты хочешь поиграть?       Молчание. Нет никакого смысла подтверждать правдивые слова, поэтому он просто выходит из комнаты. Его не волнуют люди, которые бегут за ним следом и задают вопросы. Он слышит песни и родной стук. Все остальное просто не имеет смысла.