Колыбель для монстра

      После облавы на семью Эстранео и ее полного уничтожения, перед Альянсом встал логичный вопрос – что делать с подопытными, которые выжили в том Аду. Решение было принято буквально за считанные часы, а после одобрено единогласно – они создадут учреждения, где при поддержки профессиональных врачей, психологов и воспитателей, бывшие подопытные смогут восстановиться, придти в себя и заново обучиться жить в социуме. К сожалению многих, выживших детей и подростков осталось не так уж и много, всего двести тридцать семь людей. Всех их привезли в загородный особняк одной из Семьи Альянса, который специально оборудовали под все нужды бывших подопытных. Лучшие медицинские умы, психологи и психиатры, частные воспитали и учителя круглосуточно наблюдали за состоянием своих подопечных, готовые в любую секунду сорваться и успокоить или же обнять. К территории поместья прилагался огромный парк, где дети могли свободно гулять. В самом же здании были спортивный комплекс, с бассейнами; библиотеки, игральные комнаты, уютные спальни и, конечно же, медицинские пункты, где бывшие подопытные проходили обязательно обследование.       Все работники поместья, в том числе и прислуга, старалась обеспечить максимальный комфорт несчастным детям. Они искренне жалели их, не понимая собственной жестокости. Нумерованным не нужны жалость и понимание. Им не нужна нормальная жизнь и навыки прохождения собеседований. Все, что нужно – это принятие и прощение за их существование. Взрослые и опытные не понимали, что в мире «бедных деток» ничего не изменилось. Одна тюрьма сменилась другой, и то большая часть подопытных предпочла бы вернуться в сырые подвалы к безумным ученым. Там их не жалели, там их не сверлили взглядом, не разговаривали как с умалишенными. Там они были собой и их принимали любыми. Ученым было просто наплевать на подопытных свинок, а тем в свою очередь на мучителей. Можно даже с уверенностью сказать, что у них были взаимовыгодные отношения, где одних в конце ждет прорыв в новой сфере, а других долгожданная смерть. Жалость же делала нумерованных несчастными. Они не люди, им больше не нужно быть «нормальными». У нумерованных должен быть выбор, а жестокий мир снова этого не дает. А все из-за неправильного слова «забота» нелогичных людей. Если они так желают помочь, то почему просто не спросят нумерованных, чего те хотят на самом деле?       С каждым шагом идти становилось все сложнее. Феникс задыхался. Где-то внутри все тряслось и дрожало. Шаг, шаг, шаг, еще и еще, а самому хочется развернуться и убежать. Он действительно хочет увидеть семью, но он Облако, которое зависит от Неба. Нумерованным не нужна сила, им нужно понимание. Феникс сейчас же сам себя не может понять, что уже говорить о других? Не выдержав этой пытки, парень замер посреди дороги и уставился на свои голые ноги.       Он хочет уйти.       Он хочет к семье.       Он не может выбрать, что из этого принесет больше боли.       - Ку-фу-фу, Сиело, ты боишься? – Мукуро, отдохнувший после избиения, задорно сверкал глазами.       - Да, - просто отвечает нумерованный, и Рокудо как-то скисает.       Иллюзионист с размаху садится у ног Тсунаеши и тяжело вздыхает. У него самого поджилки трясутся, а еще хочется спрятаться в темноте и плотно-плотно закрыть дверь в реальность. Он не видел других нумерованных, за исключением Кена и Чикусы, с самого побега. Мукуро знал куда их отвезли, что их жалеют и приучают к «нормальной» жизни, но сам придти так и не смог. Иллюзионист честно собирался несколько раз, только в последний момент трусливо съезжал с намеченного пути, а после и запивал свое ничтожество в каком-нибудь баре.       - Тсуна, Мукуро, что-то случилось? – спрашивает Савада Мамору, будущий Дон Вонгола Дечимо.       Хороший парень, добрый, в меру жесткий и до безобразия верный Семье. Его не пугает никакие трудности, даже брата искренне любит и принимает любым, несмотря ни на что. Мамору не жестокий, как остальные люди. Он не пытается навязать своей помощи или жалости. Парень просто смотрит на тебя, в самую глубину разума и принимает любым, приветливо улыбаясь. Мамору хорошее Небо.       - Ку-фу-фу, мы устали, - врет Иллюзионист, а брат тем временем садится рядом.       Стоит отдать должное Бельфегору - раздражающий Ураган не пытается ни заговорить, ни приобнять свою пиявку. Этот маньяк тоже не жесток, хоть и кровожаден. Он принимает его Сиело любым, огораживая того только от вещей, которые тот просто не понимает или еще не готов столкнуться лицом к лицу. Сейчас же Принц лишь подпирает своим телом какое-то деревце и смотри в никуда. Он терпелив и умеет ждать. Мукуро восхищается железобетонной верой Потрошителя, что так напоминает собственную.       - Они уже знают, что мы здесь, - вдруг бросает Рокудо, и Тсунаеши согласно кивает.       Они оба чувствует свою семью, а те в свою очередь их. Связь между нумерованными крепче любой клятвы и обещания. Это что-то сверхъестественное, не подлежащее никакому объяснению. Они и сами-то не понимают, как это работает. Но принимают как должное. Они слышат чужие души, которые сливаются воедино, образуя один большой светящийся шар. Мукуро боится стать пятном в этом идеально прозрачном единении.       - Мы можем уйти, - Рокудо сам понимает какую глупость только что сказал.       Они не простят себя, если сейчас сбегут. И их не простят. И дело вовсе не в понимание и банальным «не готов». Просто если они сейчас сбегут – предадут таких же как они сами. Остальные нумерованные примут их выбор, только больше никогда не посчитают семьей. Слабакам не место среди нумерованных. Как можно испугаться встречи, если уже слышал-видел-испытывал тоже самое? Отвернувшись от них, ставишь крест и на себе. Если они сейчас сделают даже шаг в противоположном направлении, их уже не встретят. И больше себя даже чудовищем называть не сможешь. Не человек, не нумерованный. Они станут просто никем и ничем, абсолютной пустотой, в безгранично жестоком мире. Это страшно.       - Расскажи, - тихо-тихо просит Феникс, а Мукуро понимает о чем.       Сказка о луне, солнце и звездах – его реликвия, которую слышали абсолютно все нумерованные. Он орал о них срывая горло, оглушая сам себя, лишь бы хоть на секунду перестать чувствовать боль. Другие нумерованные тоже кричали. Они выблевывали песни о далеких странах вместе со своими внутренностями. Ревели истории, стирая пальцы в кровь. Захлебывались, повторяли собственные имена. Он помнит. Он не может, не имеет право, забыть.       - Я не могу, - сейчас он слишком ничтожен. Мукуро попросту оскорбит сам себя, если попытаться хотя бы начать что-то придумывать.       - Тсуна, я могу тебе помочь? – вдруг спрашивает Мамору, и садиться совсем рядом, лицом к брату.       - Пристрели нас, - хохочет Мукуро, запрокидывая голову.       Небо сегодня на удивление голубое и безоблачное. Только почему-то солнце все равно серое. Будто бы оно все краски растеряло.       - Это нормально бояться, - уверенно говорит Десятый. – Я тоже боюсь. Варию боюсь – Занзас страшный очень. Вонголу боюсь и ответственность за Семью. Я до дрожи в коленях боюсь пауков и до сих пор уверен, что они могут меня сожрать. Особенно тарантулы.       Рокудо неотрывно смотрит на Мамору, пытаясь не задохнуться от такой честности, доверия и принятия всего мира. Ну нельзя же быть таким хорошим человеком.       - Я и тебя боюсь, Тсуна, - подросток смущенно отводит взгляд, но не пытается извиниться за это откровение. – Ты страшнее Занзаса и мафии. Только я тебя не брошу, даже если ты мне внутренности выедать начнешь. Мне все равно, что ученые сделали с тобой и я не боюсь твоей звериной натуры. Меня пугаешь сам ты, не нумерованный.       - У Сиело действительно страшно красивое личико, - фыркает Мукуро, а на душе как-то совсем тоскливо. Хороший у Тсунаеши брат.       - Ты пугаешь меня своей потерянностью, Тсуна, - признается брат, изо всех сил стараясь донести свою мысль. – Я знаю, что ты не веришь больше в реальность происходящего и это нормально, но даже если все это иллюзия, то почему ты так потерян? Какая разница очнешься ли ты снова в колбе или нет? У тебя же есть Бельфегор, и семья есть. Просто каждый раз, если проснешься в новом мире, начни искать нужных тебе людей заново.       - Как тебя зовут? - после минутного молчания все же спрашивает Феникс. Он уже знает, что зов для людей важен. Он помнит.       - Савада Мамору, - ничуть не растерявшись отвечает Десятый, и протягивает руку. – Очень приятно познакомиться, я твой кровный брат.       Подросток неуверенно смотрит на четкую конечность человека, не совсем понимая, что ей с ней делать.       - Ку-фу-фу, у людей принято пожимать руку и представляться, Сиело, - решил все же помочь Рокудо своему братику.       - Бель, - неуверенно тянет Феникс.       - Ши-ши-ши, просто назови свое имя, пиявка, - советует Потрошитель. – Причем любое, которое посчитаешь нужным.       Мамору все еще нежно улыбается, протягивая конечность. Он терпелив, как и Принц. Тсунаеши неуверенно тянет руку в ответ, прикасаясь самыми кончиками пальцев к чужой ладони. Теплый. А еще четкий.       Весь мир для Тсуны часто выглядит как расплывчатая клякса, которая иногда складывается в образы. Четче всех он видит своего человека. Мукуро идет следом, потом, скорей всего, остальные нумерованные. Обычные же люди для него немного и частенько просто расплывчатые массы. Тсунаеши не кажется это странным или ненормальны, поэтому он просто предпочитает не обращать внимание. Неясные картинки и звуки стали обыденностью. Мир рябил и тух, погружая нумерованного в абсолютную тьму. Порой все окружение взрывалось ярким фейерверком, и тогда Сиело слеп. Это было нормально. Тсунаеши просто ориентировался по звуку сердца его человека, не обращая внимание ни на что. Он изначально просто не концентрируется на этой реальности, не видя в этом совершенно никакого смысла.       - Феникс Скайр... – подросток смаргивает наваждение. – Нет. Я...       - Если хочешь, то можешь представится позже, - лучезарно улыбается Мамору. Он понимает и принимает брата. Если для Тсунаеши весь этот мир одна сплошная иллюзия, то и имя не особо нужно.       Феникс же лишь недоуменно смотрит на их «рукопожатие» и ничего не понимает. Яростный дал ему имя и выбор. Он помнит. Бель зовет его именно Фениксом и это кажется правильным. Только вот произносить собственное имя вслух оказалось странно и как-то глупо. А еще неожиданно больно и неправильно. Его человек сказал, что в этом мире Яростный не его Небо, значит с самого начала его звали не Фениксом. Тсунаеши же и вовсе давно мертв. Но у всего есть имя и зов - это закон, который рьяно поддерживается всеми, даже его человеком. У него должно быть имя, которое самому было бы приятно произносить. Он хочет верить в этот зов так же сильно и беспрекословно, как и в его человека.       Разум понемногу начинает сдавать и подросток отчетливо слышит треск у себя в голове. Через пробоины начинают вытекать образы и места, в которых он никогда не бывал. Тсунаеши теряется в пространстве, а где-то в дали слышен громкий хохот.       "- Мелкий, не щелкай клювом! Если тебя контузит - ты перестанешь осознавать себя. Тебя будто бы выкинет из реальности. Будет лишь высокий писк в ушах и цветные пятна во тьме. В подобное ситуации все тело становится врагом, посылая в твой гениальный мозг неверную информацию. Когда ты дезориентирован не доверяй ни глазам, ни ушам, ни ощущениям. Просто успокойся и прислушайся к интуиции. "       Феникса контузило, теперь он это прекрасно понимает. Далекий голос продолжает лекцию, а нумерованный закрывает глаза, отключая свое сознание от внешнего мира. Интуиция. Забытый человек говорит доверять только ей. А как же тогда Ураган? Неужели даже ему нельзя верить? Нет, Бель - его всё. Как можно отрицать правдивость всего? Поэтому подросток просто смиряется и начинает чувствовать мир лишь одной интуицией.       "Ураган сносит верхушки острых бешен, чтобы Небу не было больно. Он живет и дышит лишь за счет и для него. Ураган зависим от Неба так же сильно, как слепому и бесконечному ребенку солнца и луны нужен ветер"       Бель не может быть с Фениксом, если тот Облако.       Феникс не должен слышать стук сердца бури, если он Облако.       Только Небо способно на этого. Ураган живет ради него, а тот ради ветра. Значит...       - Бель, я не Облако, - отчетливое осознание этого факта отчего-то облегчает разум. Будто бы все это время он был под электрическим напряжением, а теперь, наконец, его отпустило.       Потрошитель не отвечает. Ему все равно кто этот человек. Внешность, пристрастия, манера речи и даже запахи коварны. Любой из органов чувств можно обмануть. Поэтому Потрошитель вслушивается в ритмичный стук сердца своего безумия, такого нужного и единственного, душой. Это сродни волшебства и магии, только чувствуешь чем-то сверхъестественным и не описанным, чем-то потаенным и воздушным. Этого слова еще нет и навряд ли будет. Люди не способны дать подобному эфемерному что-то определение. И даже если бы и смогли назвать ЭТО, то все равно бы ошиблись. Заклеймить подобную связь пошлыми словами будет кощунством и наивысшим преступлением. Принц просто знает, что Феникс нужен, важен и принадлежит только ему.       - Когда слепое небо закрывает глаза оно видит души умерших звезд, - вдруг говорит Рокудо. Слова вырываться сами, будто бы сама Вселенная говорит за Иллюзиониста.       - Звезды никогда не умрут, - отвечает Феникс. – Небо никогда их не забудет.       - Оя-оя, какое облегчение, - Рокудо подскакивает с места, и резко хватает своего брата за протянутую Мамору руку. Тот послушно поднимается. – Туман тоже умеет хранить воспоминания.       Обнимать Сиело было приятно, а еще будто бы привычно. Прикосновение весьма деликатная тема для нумерованных. Им немного больно и одновременно приятно. Это сродни самой желанной пытке на свете. Их души сейчас едины и даже с закрытыми глазами они видят бескрайне голубое небо и серое солнце. Ни Мукуро, ни Тсуне оно совершенно не нравится, а в головах резко всплывают воспоминания о чужих песнях.       - Думаю, семье нужно подарить волшебство, - Рокудо неотрывно смотрит в янтарные глаза, видя в них лишь согласие. – Сиело, надеюсь твой Ураган не снесет меня в порыве ревности.       Бельфегор не успевает ничего съязвить и лишь недоуменно хлопает глазами, когда разноглазый плебей целует его пиявку. Осторожные прикосновения к друг другу. Нежные, практически невесомые поглаживания открытых участков тела. И жадный поцелуй, будто бы все это время они были в пустыне, а теперь присосались к бутылке освежающей воды. Мукуро прижимает Феникса к себе сильнее, а тот послушно запускает свои длинные пальцы в чужие волосы. Они целуются с закрытыми глазами, иногда порыкивая и громко выдыхая, но не останавливаются и на секунду. Нумерованных тянет к друг другу - магнетизм душ не понять обычным людям. Жестокие создания вообще понимают очень мало в тех, у кого нет имен. Лишь номера, лишь память, лишь желание быть навеки свободным и прощенным. И они дадут этот шанс своим братьям и сестрам, ничего не потребовав взамен. Просто потому что сами такие же - пустые, потерянные, безымянные и желающие, страстно нуждающиеся, в понятии.       Мгновенье и по подбородкам нумерованных начинает литься кровь. Они продолжают бешено целовать друг друга, все так же осторожно, практически невинно, прикасаться к чужой коже, а алая жидкость начинает смешиваться во рту. Капли же, что падают на землю - выжигают и отравляют ее. ДНК нумерованных ужасающая вещь. Это чудовище, что сжигает все к чему прикоснется. Заклейменные и безымянные уже бы и сами подохли, сгнили бы заживо из-за того коктейля химии, что течет по их венам, только вот они - ошибка природы. Жестокой природы, что подарила миру жестоких людей.       - Унисон душ, - выдыхают они одновременно, и мощь двух тел сливается, смешивается и становится чем-то новым, неизведанным и до отчаянного крика боли прекрасным.       Пламя Тумана и гибридное смешиваются воедино, заставляя землю под ногами пульсировать. Порывы ветра развивают волосы недоумевающих зрителей, а нумерованные смотрят на друг друга видя одновременно все и ничего. Они сделали все правильно. В небе уже появляются отчетливые лики серебристой луны и яркого солнца, что изначально были едины. Звезды - души каждого урода и монстра, чудовища и ничтожества, сверкают приветливо. Маленькие и хрупкие снежинки начинают осыпать землю, а нумерованные лишь улыбаются - это их слезы, их крики, их боль и ненависть. Небо по прежнему осталось голубым, без единого облачка, а то противно-серое и неправильно солнце они вовсе стерли. У них есть свое.       - Мне нравится с тобой колдовать, Сиело, - Мукуро небрежно и звонко целует брата в щеку, и подмигнув застывшему Бельфегору, срывается с места. Иллюзионист громко хохочет, вытаптывая на снеге зигзаги, и бежит в сторону семьи. Их уже заждались.       - Ши-ши-ши, неверная пиявка, готовься к смерти, - стилеты уже ребят в руках Потрошителя, готовые пронзить тело любовника в любую секунду.       - Бель, я вижу разноцветные круги во тьме, - Феникс нежно улыбается, продолжает смотреть вверх, туда где солнце и луна разговаривают через звезды. – В Небе растворятся чужие души, навеки став едины.       Принц прячет свои стилеты обратно, довольно ухмыляясь. Сегодня ночью он сотрет чужое прикосновение с губ пиявки. Пока же в небе плавает серебристая луна и обжигающе яркое солнце, Феникс принадлежит не ему. Но это не на долго. Пока он слышит стук чужого сердца в своей голове, все действительно хорошо. И даже звук падающего стекла, что разбивается на миллиарды пылинок, не пугает. Бельфегор чувствует вязкую жижу на себе. Она чернильно-мрачная, густая и горячая словно лава. Ураган не испугать жаром. Он может потушить пожары, лишь взмахом ладони. Заставить бушевать и разрастаться огонь он тоже может. Бельфегор вообще на многое способен из-за родного стука, что подпитывает его безумие. Все только и ради Феникса.       Снег скрипит под ногами, а воздух пахнет весной. Огромное и серое поместье не вызывает никаких эмоций. Оно совершенно никакое. И в этой обертке абсолютного ничего скрываются их братья и сестры. Рокудо с Тсуной застывают посреди подъезда к поместью и просто смотрят на унылое здание. Таких тысячи и миллионы, в них нет ничего особенного, разве что только цены различаются. Но нумерованным нет дела до человеческих денег. У них свой собственный мир и правила, ценности и тайны. Их мир - выжженная земля. Маленький островок, зависший посреди океана Тьмы, где душе хорошо, телу свободно, а по небу плавает множество планет. Там, далеко-далеко, среди разноцветных шаров, которые они сами и запустили, живет луна и солнце, в своем изначальном виде. Кроваво-красная, практически черная планета своим светом оживляет тени, заставляя их выгибаться и кричать. Безымянные знают, что расплывчатые силуэты на земле - они сами. Темная, нежеланная, но все же их часть. Тени хранят их память, возложив на себя святую миссию - никогда не забыть о прошлом что бы не случилось. Сами же нумерованные, не чувствующие собственных теней, обрекая себя лишь на легкость в теле и счастье в душе. Они не игнорируют и не бегут от себя. Просто на их планете принято разделять себя на части. А еще, в их собственном мире нет жестокости. Лишенные всего, безымянные, ничтожные ошибки мирозданья - они свято верят в сказки и волшебство. Подобное ребячество совершенно не смущает - они дети. Им положено придумывать далекие миры.       Работники реабилитационного центра смотрят на прибывших из окон поместья с легким недоумением и раздражением. Девятый предупредил, что сегодня приедут гости. Однако почему такой толпой? Бедных детей нельзя тревожить или же напрягать. Прошло всего лишь пару месяцев после их освобождения, они еще не пришли в себя. К тому же, к незнакомцам никто не подойдет. Работники еле-еле приучили детей к себе. Пришельцев же они просто не потерпят и разорвут в клочья. Подобная злорадная мысль лишь неосознанно тешит собственное эго. Без стараний ты ничего не получишь. Эти дети - их. Они им верят, доверяют. Лишь работники центра могут с уверенностью сказать, что они семья для этих ребят. Усердный труд приносит лишь уважение и успех. Все взрослые это знают.       - Милая, куда ты идешь? – кричит встревоженная воспитательница, когда девочка поднимается со своего стульчика, и направляется на выход из комнаты.       Учительница переживала за эту малышку больше всех. Низенькая, хрупкая, с копной ярко рыжих волос, зеленоглазая - настоящая красавица. Однако девятилетняя девочка была нелюдимая и абсолютно замкнута. Она постоянно испытывала фантомные боли. Медицинский персонал боялся часто давать ей морфий, опасаясь как бы это не вызвало привыкания, а после и зависимости.       - У нас гости, - как само собой разумеющееся отвечает малышка.       Воспитательница лишь озадаченно смотрит на свою подопечную, не понимая как та узнала о прибывших. Она не смотрела в окно, да и пришельцы пришли на своих двоих, оставив машины у главной дороги. Она уже хотела было позвать малышку, как резко закрыла рот, не успев его и открыть-то толком. Женщине это сложно сознавать, но за все эти месяцы упорной работы она так и не знает имя свое подопечной. Никто из детей так и не назвался, просто постоянно показывали свои заклейменные руки с уродливыми цифрами-буквами-гербами, и молчали.       Все воспитанники реабилитационного центра, как один повскакивали со своих мест, прекращая все свои дела, и направились на выход из поместья. Учителя их не останавливали, но шли следом. Их удивляло это единение, ведь обычно дети сидели по разным углам и практически с друг другом не разговаривали. Когда только бывшие жертвы безумных ученных были привезены в поместье, воспитатели честно думали, что от пережившего шока детей будет не заткнуть. Даже успели посмеяться на эту тему и повздыхать над своей несчастной судьбой. Только вот воспитанники молчали с первой минуты своего переезда. Даже на друг друга не смотрели. Это было странно. Очень.       Со временем воспитатели привыкли к тому, что дети постоянно молчат и лишь иногда смотрят друг на друга. Однако подобная отчужденность и закрытость явно показывали степень травмированности детей. Они даже на своих боятся посмотреть! Персоналу поместья тоже в глаза не смотрят. Бедные, покалеченные дети. С физической стороны, конечно, с ними было все хорошо, но вот психологически они стали дефектными. Поэтому-то воспитатели должны всеми правдами-неправдами ограничить "общение" пришельцев и воспитанников. Персонал реабилитационного центра - взрослые и состоявшиеся люди, с многолетним опытом работы в различных сферах. Они просто обязаны защитить и вылечить этих детей. И никаким пришельцам их не отдадут, даже если сам Девятый лично начнет этого требовать.       Улица встречает жителей поместья покрытой снегом землей и яркими планетами над головами. Зеленые, красные, оранжевые, одним словом - радужные, небесные светила двигаются с какой-то своей, не совсем понятной скоростью и траекторией. Среди всего это волшебства яркими всполохами мерцают звезды. Обжигающее солнце слепит, а из-за серебристой луны замерзает тело и, кажется, душа. Снег, что навалил слоем толщиной в несколько сантиметров, непрекращающимся потоком сыпет откуда-то сверху, видимо с неба цвета лазури. Работники поместья смотрят на это прекрасное видение и не испытывают ничего кроме недоумения и какого-то потаенного страха. Они не понимают почему боятся, но во всей этой практически сказочной картинке, есть что-то зловещее и пугающее. Они испытывают первобытный страх, глядя на то, как планеты движутся, а снег падает. И лишь нумерованные могут понять подобную человеческую эмоцию. Людям не уловить своим атрофированным слухом, что подаренное волшебство кричит в агонии. Жестокие людишки вообще деформированы, когда дело касается восприятия окружающей среды. "Заботливые" дяди и тети не слышат, что снежинки разбиваются, а планеты стонут. Это уродское, но при этом такое прекрасное волшебство - их жизнь. Их реальность, их счастье и проклятье. Это всё - они.       - С возвращением, - тихий голос рыжеволосой малышки разрывает пространство, и воспитатели приходят в себя.       Угнетающая атмосфера развеивается, позволяя "взрослым и опытным" трезво оценивать ситуацию. Что ж, пришельцы оказались обладателями пламени Посмертной Воли. В Вонголе подобный дар не редкость. Конечно, сила прибывших поражает, но ничего странного в этом нет - видимо все они обладатели пламени Тумана, что создали единую реальную иллюзию. Что действительно поражало, так это слова воспитанницы. Работники поместья впервые видят все эти "подозрительные рожи", так почему же одна из самых замкнутых бывших подопытных говорит, что они вернулись?       - Вы шли очень долго, - двое парней отделяются от толпы пришельцев, подходя чуть ближе.       Теперь рассмотреть их было намного проще. Один парень высокий, худощавый, со странной прической и разноцветными глазами. Второй же на голову ниже "ананаса", с длинными распущенными волосами и каким-то отсутствующим взглядом. Воспитателям не нравятся эти парни. Слишком уж отталкивающие у них внешности. Да и ухмылка "ананаса" немного пугала. Такое чувство, будто бы его только из сумасшедшего дома выпустили.       - Ку-фу-фу, поверит ли юное создание, что мы залюбовались цветочками? – неприятно смеется пришелец с разноцветными глазами.       - Туман был рожден из тьмы Неба. Он часть великого и бесконечного слепого ребенка луны и солнца. Но вот парадокс - сколько бы Туман не старался, он не мог покрыть землю собой, став вечным и бескрайним, - странный диалог вызывает у непосвященных лишь непонимание. Особенно сильно негодуют работники реабилитационного центра - они возятся с этими детьми уже на протяжении нескольких месяцев, а так долго они говорят впервые с какими-то непонятными личностями.       - И глядя на глухое Небо Туман обозлился, - фыркает разноглазый. - Он проклинал его и пытался уничтожить. Он рвал себя на части, лишь бы достать дитя луны и солнца. Туман становился сильнее из-за собственной ярости и чувства бессилия. Но сколько бы он не старался - Небо было слишком высоко. И тогда Туман заплакал. Из-за чувства бессилия его горе росло все больше и больше, полностью укрываю землю беспроглядной Тьмой. Когда же от мира ничего не осталось, Туман почувствовал лишь большую печаль. Ему больше не хотелось быть всем. Все, чего он так желал - это быть частью бесконечно прекрасного Неба.       - Гром грянул и ветер подул - Туман услышал голос души Неба, - неожиданно заговорил второй неприятный парень. - "Ты не можешь больше быть частью меня" сказало оно, и улыбнулось. "Но если хочешь, можешь стать мною" уверило Небо, и перевернулось.       - Когда же Туман стал Небом, а Небо Туманом, то Тьма в душе первого ликовала. Он стал выше всего. Он смотрел сверху вниз на слепое Небо, которое скукожилось до размера теней, и не понимало ничего. Лишь спустя некоторое время Туман понял, что значит быть Небом на самом деле. И не выдержав груза этого, Туман вернулся на землю, став тенями, а слепое и глухое создание солнца и луны, вернулось на свое место.       - Небо должно быть бескрайним, - заявляет малышка, а братья с сестрами лишь соглашаются. - Небо и есть безгранично. Оно чувствует все и ничего одновременно. Память Неба, любовь Неба, заботы и тревоги Неба - все это есть и нет одновременно. Небо - безграничная пустота, глухая, слепая, живущая лишь вечной памятью мирозданья.       - Небо должно помнить вечности и души, - отвечает длинноволосый пришелец, печально улыбаясь. - Небо дарит свободу и принятие. Небо вечно.       - Сиело, ты - Небо, - парень лишь кивает, а бывшие подопытные улыбаются как-то одухотворенно и счастливо. - Ты пришел выслушать нас и принять?       - У нумерованных должен быть выбор, - категорично заявляет тот самый Сиело, подходя к рыжеволосой малышке чуть ближе. - Меня научило этому другое, Яростное, Небо. Но он мог дарить лишь возможность решать. Я же дам вам все и ничего одновременно. Я выслушаю ваши души, я приму ваши тела, я запомню вас.       Огромные крылья разрывают спину парня, а тот даже не морщится. Кровь яркими пятнами забрызгивает белый снег, а подопечные, кажется, становятся все более счастливыми. Их души и мысли сейчас едины, оттого ненависть к белому цвету увеличена троекратно. Темная тень кривой кляксой расползается под ногами Сиело, начиная выворачиваться в странных позах. Ангельские крылья делают взмах, заставляя весь снег резко подняться вверх. Металлический хвост скорпиона щелкает по земле и та начинает гудеть в такт их единения душ.       - Это ваше решение, это ваши желания, это ваша жизнь, - тихий голос гипнотизирует "взрослых и опытных". Они больше не чувствуют к этому парню отвращение. Лишь желание броситься в ноги, вылизывая ступни. Лишь желание разорвать это идеальное создание на части. Лишь желание принести ему вечную, нескончаемую боль. Лишь желание обладать и доминировать. - Я - Небо, принимающее вас любыми.       - Без имени, осознания реальности, с разорванным сознанием и душой, - рыжеволосая малышка смотрит в самую глубину янтарных глаз, видя парня изнутри. - Ты проклят способностью любить. Мы не облегчим твою жестокую участь.       - Безымянные так же эгоистичны, как и жестокие люди, - где-то вдалеке раздается треск, с каждой секундой становясь все громче и отчетливее. Феникс не знает, он снова забыл что такое страх, потому и вслушивается в скрежет спокойно, принимая всего себя и мир уродами, которыми они и были созданы.       - Подари нам себя, Сиело, - просит рыжеволосая малышка, протягивая руки к своему брату. - Отдайся полностью и без остатка. Умри и возродись ради нас. Назови безымянных и высеки наши имена на собственном теле. Отрекись от собственной сущности, забыв об эгоизме и жестокости. Прими нас. Живи только нами. Люби только нас. И прости за все наши грехи.       - Я прощу ваш эгоизм, - обещает крылатый, прижимая малышку к себе. - Я прощу ваше безумие. Я прощу ваше лицемерие. Я прощу вашу ненависть. Я прощу ваш голод и боль. Я прощу вашу слабость и трусость. Я прощу ваше существование. Я прощу ваши мысли и слова. Я прощу ваши души.       - Ты станешь нашим, Сиело? - двухметровый лысый парень, что посадкой своих глаз напоминал акулу, выходит из толпы "бедных деток", становясь перед названным на колени. - Ты отдашь нам себя? Ты примешь нашу жестокость?       - Я...       Крылатого перебивает стилет, что пролетает буквально в миллиметре от щеки говорившего. Оружие входит почти по самую рукоять в каменную колонну, а к их разношерстной толпе приближается коронованная особа. Походка его была летящей и игривой, будто бы человек просто на прогулку вышел. Только вот нумерованные все равно чувствуют какую-то опасность. Этот смертный странный, не такой как все. Он наделен какой-то сверхъестественной силой.       - Бель, - выдыхает Сиело, когда его Ураган прижимается к нему со спины, отталкивая рыжеволосую малютку.       - Пиявка принадлежит только Принцу, - чуть ли не рычит его человек, а Феникс лишь улыбается. Такой эгоистичный, такой голодный, такой безумный и прекрасный. Самый лучший. И только его.       - Люди не чета нумерованным, - единый порыв ненависти и презрения от братьев с сестрами заставляет Мукуро напрячься. Конечно, он-то привык к психованному Потрошителю и его "альфа заскокам". Остальные же просто не могут понять и принять доминирования обычного человека над их братиком. Это слишком сильно оскорбляет и напоминает о... многом. У них больше не должно быть хозяев.       - Ши-ши-ши, а вы уродливы, - выплевывает Принц, кривя лицо. - Птицы должны летать, а звери бегать.       Нумерованные недоуменно хлопают глазами, неосознанно бросая взгляд под свои ноги. Их тени - они сами, только настоящие, не скрытые иллюзиями или же рамками. Там, в далеком мире, их маленьком островке обугленной земли, у них совсем другие тела. Вертикальные зрачки и когти, крылья и хвосты, жабры, выпирающие позвонки и треугольные зубы. Они не стесняются собственного уродства, но предпочитают не показывать его. Нумерованные вынуждены жить в реальном мире, и намного проще, когда они не выделяются внешностью. Наверное, они просто боятся быть высмеянными из-за своей "уникальности".       - Ураганы сносят не только острые концы башен, - заверят всех Мукуро, пытаясь донести все свои мысли так, без особых конкретизирующих слов. - Ураган - это хаос. Ветер, что сносит все преграды и ложь, оставляя землю девственно чистой.       Нумерованные настороженно смотрят на Принца, пытаясь понять его суть и естество. Тот в ответ лишь фыркает, не забывая прижимать к себе совершенно не сопротивляющегося Сиело сильнее. Когда же пристальное внимание безымянных утомляет Потрошителя, то он просто до конца разрывает безрукавку на теле любовника и ставит тому смачный засос у самого основания шеи. Крылатый не противится, лишь расслабленно закидывает голову на плечо Урагана. И именно эту секунду нумерованные видят то, из-за чего в груди начинает щемить и болеть. Этот человек - не жесток, не безжалостен и не эгоистичен. Он знает все о их Небе, принимая и понимая любым. Ураган принадлежит Сиело, а тот ему. От подобной искренности безымянные лишь встают на колени перед тем, кто добровольно прыгнул во Тьму, отрекаясь от себя. Туман не выдержал ноши Неба, пожалев себя. Урагану же наплевать на все, он согласен стать бесконечностью земли и неба, лишь бы их Сиело был счастлив.       - Достоин, - одновременно произносит каждый "бедный ребенок". Однако их единение не было ни громким, ни тихим. Бельфегору это напоминало шорох листвы, или же пение птиц - что-то обыденное и такое близкое.       - Принцу не нужно признание плебеев, - самодовольно хмыкает тот, кусая свою пиявку в этот раз за скулу. - Но Принцу нравятся ваши песни.       - Тогда мы однажды споем о кровавом ветре, что оголяет истину и красоту, во имя единого Неба, - уверяет рыжеволосая малышка. Никто из людей не способен слышать их песни, а этот, почему-то, может. Волшебство, не иначе. - Береги его, человек.       - Ши-ши-ши, пиявка принадлежит только Принцу, - повторяется Потрошитель, ревниво сверля реальность скрытыми за челкой глазами. Казалось, что он готов в любую секунду уничтожить весь мир, если хотя бы кто-то прикоснется к его пиявке.       Мукуро на это заявление лишь незаметно морщится. Ему не нравится Бельфегор. Ему не нравится власть этого психа над Сиело. Ему не нравится зависимость Тсунаеши от одного единственного смертного. Он ненавидит когда Потрошитель прикасается к телу брата, когда целует и обнимает того. Он презирает человеческую сущность гребаного двуногого всеми фибрами свой души. Туман действительно не смог выдержать груза и ответственности Неба, но это не значит, что он перестал хотеть стать един с ним. Тьма есть отсутствие света, и Мукуро больше не хочет так жить. Ему нужна бесконечность. Ему нужно принятие. Ему нужен Сиело. У него больше прав на того, чем у кого либо другого. Это именно он давным-давно вздрагивал от каждого всхлипа Тсуны. Это его уши закладывало от криков Сиело. Это его трясло в лихорадке от их общей боли. Это он должен быть отдушиной, а не Бельфегор.       В душе Рокудо Мукура воскресла зависть и желание. Он пока что еще не может понять, что же делать дальше - отпустить, чтобы Сиело был счастлив; принять Бельфегора, как равного; или же убить ничтожную тварь, насильно забрав Небо. Он запутался. И эта потерянность раздражала больше, чем собственные кошмары, от которых он так и не может избавиться. Нерешительность, страх, слабость, боль, мандраж и надежда на счастливое, даже сказочное, будущее - Мукуро лишь ухмыляется, небрежно проводя ладонью по волосам. Он не чувствовал себя таким... обычным человеком уже очень и очень давно. И будто бы не ставили опытов, не изменяли ДНК и не пытали в лабораториях. Он снова смертен, не нумерован и до безобразия растерян. Мукуро забыл каково это, потому просто позволяет себе наслаждается своей новой стороной, лениво откладывая мысли о Сиело на потом. В конечном итоге, Туман терпелив и очень спокоен. Он не Ураган, что бешенным потоком сносит все на своем пути. Ветра имеют свойство утихать, мрак же Тумана бесконечно глубок. В этом они с Небом очень похожи.