Дорогие читатели!
Поздравляю вас с наступающими-наступившими праздниками и желаю добра. Спасибо, что не смотря на мои не постоянные дополнения к тексту Вы все все еще со мной. Удачи в Новом Году и всего самого светлого.
Для тех, кто только присоединился, отдельная благодарность и пожелание набраться терпения. Работа не приостановлена и не заморожена.
С уважением,
Ваш автор.
Мукуро плохо. Он устал и совершенно измотан. В коктейль всей паршивости собственной жизни добавлял щепотку остроты тот факт, что рядом с ним сидел Бельфегор. Конечно, между ними был Сиело, однако то, что Рокудо едет в одной машине с этим козлом выбешивал не по-детски. Но вот незадача – Иллюзионист слишком измотан и физически и морально. Остатки сил уходили лишь на поддержание сна Сиело и собственного спокойствия. Брат ни в коем случае сейчас не должен проснуться. Откат от массового убийства нумерованных придется по ним двоим в равной доле, потому-то Мукуро из-за всех сил старался не думать о гребанном Урагане. Благо, что этот ублюдок вел себя подобающе и молчал. Если Принцу придет в голову что-нибудь сейчас ляпнуть – Рокудо просто не выдержит и взорвется. Если же он вспылит, то запустится целое домино последствий, самым страшным из которых будет пробуждение Сиело. Мукуро не знает, что может сделать брат, поэтому предпочитает поддерживать стазис сна. До поместья Вонголы еще около двух часов пути. И Неббиа надеется – ах, как же он, блядь, надеется! – что у него хватит сил выдержать.
Ну, же, не будь такой сукой, Надежда. Ради всего святого, услышь хотя бы раз и поступи по справедливости. Пожалуйста. Ради него. Ради Сиело. Будь милосердна.
Машина наезжает на кочку, и все пассажиры по инерции подпрыгивают вместе с ней. Голова Сиело съезжает с плеча Неббиа и падает тому на колени. Рокудо тут же зарывается в длинные волосы брата пальцами и изо всех сил делает самое непрошибаемое лицо, лишь привычно искривив губы.
Рокудо мутит. Ком неизвестно чего застрял где-то посредине глотки и парень чувствует отвратительный привкус рвоты у себя во рту. Кости ломит, по венам течет расплавленный свинец, на душе паршиво, а в голове абсолютный вакуум хаоса. Мукуро херово так, что еще немного, и он просто разревется от собственной ничтожности. Парень мысленно продолжает себя убеждать, что все хорошо. Они поступили правильно. Все так, как должно было быть. У братьев и сестер должен был быть и выбор, и они сделали его. Сами. Ни Мукуро, ни Тсунаеши ни в чем не виноваты. Только вот сколько парень себя ни убеждает, все равно факт остается фактом – их Семья почти что уничтожена.
Двести двадцать семь.
Они с Сиело убили двести двадцать семь нумерованных. Пожалуй, это самое массовое убийство-освобождение клейменных за всю их историю существования. И к черту тот факт, что они принесли покой им всем. К черту их счастье и благодарности. К черту всю эту херню про альтруизм. К черту все. Мукуро все равно не станет легче, даже если все нумерованные сейчас резко переродятся нормальными людьми.
- Альтруизм – тяжелая ноша, ломающая даже самых стойких.
Мукуро не понимает, кто это говорит. Глаза уже давно слезятся, а слух подводит иллюзорными шепотками умерших голосов. Поэтому-то Рокудо в ответ лишь продолжает изображать рожу-кирпич и кривит губы еще сильнее. Твою же мать, как ему сейчас хуево. Видимо, паршивость собственного разума и тела проступает наружу, потому-то его и решили пожалеть. Ну или приободрить. Мукуро не понимает смысл чужих слов, которые сейчас размножаются в его голове со скоростью похотливых кроликов. Он обдумает их позже. Сейчас же Рокудо слишком сосредоточен. Ему нужно продержаться еще немного. Еще совсем чуть-чуть, и они будут на территории Вонголы, которую Мукуро ненавидит всем своим сердцем. Однако лишь одна причина заставляет его сейчас ехать в машине с этими шакалами, а не исчезнуть в Тумане, не забыв прихватить с собой Сиело – подземелья Вонголы.
Каменные глыбы, насквозь пропитанные мощью предыдущих боссов и хранителей. Подземелья - самая непробиваемая часть поместья и именно это сейчас нужно Иллюзионисту. Он дотащит Сиело до них, а потом запрет вместе с собой до тех пор, пока они оба не выбесятся. Мукуро уверен, что их горе будет самым большим напором, которое хоть когда-либо испытывало этот древний подвальчик. Может быть, они даже его разрушат. Может, вырвутся наружу и перебьют всех, кого встретят. Может, сольются в схватке с друг другом и умрут одновременно. Рокудо не знает. Такое с ним впервые.
- Еще полчаса, - голос водителя доносится словно сквозь толщину ледников, и Мукуро понимает, что сейчас все же блеванет.
Ком подступает в гору стремительно и упорно, явно желая освободится от плена желудка. Рокудо отчасти понимает этот самый комок неизвестно чего, одобряя стремление к свободе. Он ведь точно такой же – противный и непонятно из чего сделанный, вызывающий лишь отвращение, оставляющий неприятный осадок и послевкусье после себя.
Сглотнув беглеца, Рокудо зарывается своими тонкими пальцами в шевелюру брата сильнее. Он знает, что наглец вернется. Только вот освободить он себе его позволить не может. И это не из-за манер – вроде как в чужих машинах блевать не положено. Конечно же нет! Мукуро плевал на приличия общества ничтожеств. Рокудо не делает это по двум причинам: первая заключается в том, что Сиело на его коленях и пачкать того совершенно не хотелось; вторая же причина была так же проста и банальна, как лист бумаги – Мукуро не хотел унижаться еще сильнее. С него хватит и того, что Вонгола вместе с Варией видели его слезы и присутствовали при их общем горе.
- Неббиа, - удушливый стон собственного имени Рокудо расслышал не сразу. До него дошло, что Сиело позвал его только когда тот заворочался на коленях.
- Сиело, спи дальше, - Мукуро не удивляется тому, что его стазис сна был разрушен братом. Откат уже набирает силу и вскоре волна ударит по ним. Когда это случится и не подобные чудеса будут подвластны.
- Неббиа, мне плохо, - глаза цвета янтаря лихорадочно блестят, дыхание прерывистое, а щеки покрыты румянцем.
Рокудо в ответ лишь грустно улыбается и приподнимает брата, подтягивая его совершенно не сопротивляющееся тельце к себе поближе. Стоит только носу Сиело коснутся шеи Неббиа как он тут же выпускает свои острые зубки наружу. Тсуна пьет кровь брата жадно и несдержанно, голодно рыча и смачно причмокивая. В ответ же парень получает лишь добрую усмешку и нежные поглаживания волос. Мукуро совершенно не жалко собственной крови и если Сиело станет хоть чуточку легче – он готов ею поделится в любом количестве и в любое время.
Тсунаеши отрывается от своей жертвы спустя несколько минут, Мукуро же считает, что это было подобно мимолетному мгновенью. Ему не будет плохо из-за недостатка крови. Не будет слабости и бледности как у обычных людей. Да и не умрет он из-за разорванной шеи. Все это можно восстановить иллюзиями, только вот силы на это сейчас тратить совершенно не хочется. Нужно поскорее усыпить брата снова.
- Неббиа, - тихий, практический томный шепот в ухо заставляет Рокудо облизнутся. Даже в подобной ситуации Тсунаеши дико заводит.
Мукуро не успевает удивиться как у него все еще может стоять, хотя крови в его организме поубавилось значительно. Сиело тычет своим запястьем ему под нос, а сам начинает с каким-то остервенелым фанатизмом зализывать разорванную шею своей недавней жертвы. Рокудо лишь благодарно ухмыляется и тут же припадает своими губами к предложенному деликатесу. Кожу Сиело прокусить невозможно, даже зубами Рокудо, однако ему это не требуется. Брат высвобождает свою броню, разрывая запястье, чуть не лишаясь руки, которая теперь висит безжизненным куском на ели-ели держащихся мышцах.
- Расточительство, - досадно качает головой Мукуро, и тут же жадно вгрызается в искалеченную руку.
Рокудо это кажется забавным – Сиело может покалечить, но не убить себя. Некоторые закладки Эстранео невозможно обойти. Тсунаеши был самым перспективным подопытным. Его жизнь была бесценна для них. Мукуро знает, что ученный потратили около полугода на то, чтобы вбить в голову своего подопытного простую мысль: «Ты должен жить». Может из-за того, что подобное внушение было весьма лаконичным, может из-за того, что Сиело сам этого хотел, но эта закладка не позволит брату покончить с собой.
Кровь Сиело на вкус отдает ржавым металлом с примесью гнилой воды. Она жжет внутренности и губительна даже для других нумерованных, но Мукуро сейчас откровенно наплевать. До поместья осталось не так уж и долго, а потом он просто проблюется. Тело Рокудо выдерживало и не такие издевательства, а ядовитые молекулы просто не успеют его убить – иммунная система у парня будет получше, чем у любого человека.
- Мне достаточно, - тошнота действительно отступила, а в голове немного прояснилось. Мукуро ненавидит пить кровь, но в данной ситуации это был единственный выход.
Сиело согласно кивает и обратно устраивает свою голову на колени брата. Когда чужие пальцы снова зарываются в его волосы, он послушно закрывает глаза и старается уснуть. Искалеченная конечность скоро восстановится сама. Собственное физическое здравие волнует парня сейчас в последнюю очередь... Особенно когда отчетливое осознание собственной сущности со всех сил бьет по ошметкам рассудка. Сиело - чудовище. Безымянное и уродливое, благо что со своим племенем и любовником. Но от таких прекрасных вещей в свой жизни совершенно никакого проку, особенно когда ты можешь уничтожить все это своими руками, даже особо не напрягаясь.
- Однажды тьма услышала голос и потянулась к нему, - Неббиа гладит чужие волосы, говорит тихо-тихо, практически шепча о том, из-за чего хочется плакать и ради чего стоит жить. – Это было впервые, когда тьма почувствовала что-то, что не есть ненависть. Любопытство завладело ее разумом и все, чего она хотела – это дотянутся до такого далекого голоса. Тьма рвала и уничтожала перед собой преграды, жадно проглатывала пространство, и ползла-ползла-ползла. Она не знала где ее цель, но была одержима лишь мыслью встретиться с таинственным кем-то. Ее путь преграждали пленители мрака и оковы Богов, но каждый раз она выпутывалась и сбегала от ужасных и безликих, продолжая свой путь. Иногда, совсем редко, тьму посещали сомнения. «Правильно ли я делаю, идя на поводу своего любопытства?», задавалась вопросом она и тут же останавливалась, чтобы обдумать свои действия. Она боялась наткнутся не на тайну всей своей жизни, а на простое ничто, завлекающее ее ненастоящим голосом. А потом, дергалась словно от удара молнии и начинала хохотать, погружая весь мир в истинный ужас. «Ну и пусть все будет фальшью», думала она и продолжала свой путь. Тьма была уверена, что если разочаруется в голосе, то ее жизнь никак не изменится. Даже наоборот – она сможет убедится в том, что все, что ее окружает не имеет какого-либо смысла.
- День за днем, тьма жадно поглощала мир. Она ползла вперед до тех пор, пока не наткнулась на самое прекрасное место на всей Земле. Перед ней была поляна. Вокруг не было ни души, а полевые цветы щекотали брюхо. Тьма была настолько заворожена истинной красотой, что не сразу поняла, что голос, который она жаждала услышать, совсем рядом. «Где же ты?» подумала тьма, а неизвестный сказал «Здесь» и заплакал. Тьма посмотрела вверх у увидела дождь. Но не он был голосом. Там, за проливным дождем и бесконечной бурей, там за облаками, далеко-далеко было небо. «Почему ты плачешь?» спросила тьма. «Я ничего не вижу и не слышу» было ей ответом. И тогда тьма взмолилась: «Я стану твоими глазами. Я подарю тебе звуки. Я заберу твою грусть. Я буду с тобой всегда. Только перестань плакать и улыбнись мне». Это было впервые, когда она хотела чего-то так отчаянно. Дождь, буря и облака перестали скрывать небо и оно действительно улыбнулось.
- Тьма всегда была одинока. Никто и никогда ее не любил. Ее ненавидели и боялись. Поэтому когда небо открылось ей, тьма впервые почувствовала счастье. «Ты прекрасно» сказала тьма и улыбнулось в ответ. «Я буду оберегать тебя и хранить твои секреты. Я подарю тебе любое волшебство. Я укрою тебя от любого ненастья. Я стану твоим щитом и мечом. Я последую за тобой куда угодно и подчинюсь любому твоему желанию. Я буду любить тебя и жить ради тебя», поклялась тьма, взамен своему служению попросив лишь об одном...
- Всегда улыбайся мне и никогда не бросай. Мне так страшно быть одной снова. Я устала существовать. Я хочу жить и дышать. Стань моим светом, - Сиело шептал чужие слова однажды услышанные у себя в голову, а Рокудо ничего не оставалось, кроме как смутиться. Он и не думал, что брат все еще помнит о чужой просьбе, такой унизительно-уничтожающей, но безумно важной и нужной. Тьма есть отсутствие Света и Мукуро просто задолбался волочить свое жалкое существование, находиться в отлучке от мира живых. – Небо согласилось и тьма обернулась тенью, которая вскоре стала Туманом. И только по ночам, когда солнце заходило за горизонт, Туман вновь расползался по Земле, напоминая всем о своем могуществе и истинном облике.
- Поэтому-то люди боятся ночи. Им невдомек, что тьма есть Туман, который просто хочет дотянутся до того, кто однажды был так печален и одинок, - Рокудо не удерживает смешка и счастливая улыбка расползается на его лице. Пока Сиело дышит надежда никогда не умрет в сердце самого сильного Иллюзиониста мира. – Ты помнишь.
- Неббиа, я болен, но не потерял рассудок, - парень прижимается к брату сильнее, и трется головой о чужое тело. – Есть вещи, который я никогда не забуду. Они могут скрыться от меня, но не исчезнуть. Я не позволю им. Я не отпущу их. Я не имею права. Без них я ничто.
Ветер врывается в машину незваным и нежданным гостем - кто-то открыл окна. Он треплет волосы, прикасаться к коже и холодит рассудок, а Мукуро гладит чужие волосы и задается вопросом о собственной принадлежности в этом мире. Зачем они родились? За что страдали? Что они сотворили, чтобы их сделали такими? В чем их грех? Возможно, ответ так же просто и изящен как снежинки – им просто не повезло, и нечего думать о чем-то еще. Но тогда почему не повезло именно им, а не кому-то другому?
- Неббиа, я не хочу быть ничем. Я хочу жить, - шепот, разрывающий пространство своей мощью.
Сиело трясет и Мукуро понимает, что волна накрыла их быстрее, чем он предполагал, а брат, как обычно, просто принял первый удар на себя. Тсунаеши – джин-самоубийца, чья доброта и забота граничит с сумасшествием.
- Сиело, все хорошо, - Рокудо профессиональный лжец. Он врет всю свою жизнь. Если же это касается брата, то он готов не только соврать, но и воплотить эту ложь в реальность. – Ты жив. Прямо сейчас и здесь мы с тобой живы. Все хорошо. Мы больше не ничто. Нам больше не будет больно. Нам больше не будет страшно. Все, из-за кого нам было плохо, мертвы. Мы убили их, помнишь? Мы свободны, а значит все хорошо.
- Лжец, - выплевывает приговор брат, и Рокудо отчетливо чувствует чужую ненависть и жажду крови. – Ты всегда лжешь мне. Ты постоянно огораживаешь меня от всего на свете. Я не твое Небо. Я тот, кого тебе так страстно хочется отыметь. Неужели ты думаешь, мне нужен такой хранитель? Ты жалок, слаб и самовлюблен. Я презираю твою любовь.
Мукуро знает, что у принятия неизбежного есть пять стадий: отрицание, гнев, торг, депрессия и само принятие своего уебищного положения. Сиело прожил в первой стадии без мелового восемь лет, а может даже больше. Живя в лабиринте чужого создания, брат прошел и через принятие, и депрессию и торг. Но вот гнева там точно не было. Того самого первозданного хаоса, заставляющее глаза наливаться кровью, а слюну пениться. Того самого, когда сходишь с ума и желаешь разрушений. Того самого, когда готов разорвать себя на части и сжечь их в печи. Сиело никогда не выходил из себя именно так. Возможно, в иллюзорном мире у него были вспышки злости, но они, скорей всего, заканчивались им, рыдающим в чьих-то ногах и вымаливающим прощение у давно уже мертвых.
- Я не достоин даже смерти, - Мукуро согласно кивает собственным словам и держит извивающееся тело Сиело так крепко, как это вообще возможно. – Я жалок и ревную тебя к ублюдку-Урагану. Я мечтаю о его смерти с первой же секунды нашей встречи. Я ненавижу его так страстно, что подвернись мне возможность, я бы обязательно сделал из него своего раба. Посадил бы на цепь и насиловал пока его королевские мозги окончательно не сдвинулись бы. Я мечтаю свести его с ума окончательно и бесповоротно; сломить настолько, что он до конца своих дней будет вылизывать мне ноги. Я хочу, чтобы он жил и дышал только мной. Чтобы каждый удар его сердца без меня рядом приносил бы ему дикую агонию. Я хочу, чтобы он просил у меня разрешения на каждый вздох. Чтобы задыхался от собственной ничтожности и уродства. Я желаю вернутся во времени назад и задушить малыша-Бельфегора в его собственной колыбельной. Я хочу, чтобы он никогда не существовал.
- Ши-ши-ши, Принц тебя тоже любит, милый, - коронованный все же не удержался от шпильки в чужой адрес, хоть в обезвреживании своего любовника принимал самое активное участие. Он окутывал того бесконечными лесками-путами, которые хоть и не вредили, но более-менее удерживали взбесившегося парня.
- Я ревную так сильно, что ради твоей взаимности готов сжечь всю Землю. Я развяжу мировую войну ради одной твоей улыбки. Я расчленю сотню-тысяч людей ради одного твоего поцелуя. Я нарушу все запреты и убью Аркабалено ради одной ночи с тобой. Я готов умирать тысячи раз подряд, лишь бы ты был согласен быть со мной рядом. Я погружу весь мир в иллюзию и сделаю затмение вечным явлением, если ты согласишься стать моим навеки, - Рокудо дышит прерывисто и находится на грани обморока. Он использует весь остаток своих сил, чтобы опутать тело брата иллюзорными путами. Об усыплении речь уже больше не идет. Сиело просто смахнет чужие чары рукой и даже не почешется. – Я готов стать шлюхой ненавистного мне Бельфегора, если это приблизит меня к тебе хотя бы на миллиметр. Я подчинюсь любому твоему желанию и наставлению. Я встану на колени перед Вонголой и буду служить Десятому верой и правдой до конца своих дней, если ты скажешь мне это сделать. Я готов на все, лишь бы в конце пути ты пришел ко мне.
- Приехали! – орет Луссурия и словно по команде выпрыгивает из автомобиля.
Рехей, сидевший на пассажирском сидении, повторяет маневр варийского офицера, а вот Бельфегору не везет больше и из машины его выбрасывает взбесившийся Сиело. Один пинок и Принц вылетает вместе с дверью. Мукуро уверен, что у этой твари переломаны как миниму четыре ребра. Подобная мысль веселит и радует. Даже сошедший с ума брат сейчас больше не кажется такой уж проблемой.
- Мукуро-сама, мы готовы! – крик Чикусы приводит Иллюзиониста в себя, а план дальнейших действий становится перед глазами.
В первую очередь нужно выбросить Сиело из машины. Пока брат будет приходить в себя, Иллюзионист материализуется прямо перед ним и проткнет его грудную клетку трезубцем. Это не убьет брата, но ненадолго вырубит. Как раз хватит времени, чтобы обезвредить нумерованного и дотащить до подземелий. Кен и Чикуса должны были добыть те самые цепи, которыми Тсунаеши был опутан во время своего проживания в колбе. Их составляющее для Рокудо загадка, но он точно знает, что их невозможно порвать и сжечь пламенем. Опутав этими самыми цепями тело брата, Мукуро даст четкую и ясную команду – Кен с Чикусой должны в рекордные сроки добежать до подземелий и запереть там Сиело. Потом они вернутся за Мукуро и запрут в том же подвале.
План идеален и в нем есть лишь один единственный недостаток - он невыполним. Сиело рычит и ревет раненым зверем, выворачивается ужом из захвата Рокудо, а потом делает то, о чем парень даже не мог подумать - Тсунаеши врезает локтем брату по переносице и того просто отрубает. Мукуро слишком измотан и истощен. У него просто не хватает сил и уже на грани сознания, Рокудо понимает всю паршивость ситуации. Взбешенный брат, травмированный сука-Потрошитель, бессознательный он и двое нумерованных, даже рядом не стоящих на уровне с Сиело. Ах, да, еще есть Вария и Вонгола. Обычные люди против танка. Достаточно забавно было бы посмотреть на то, как Тсуна их всех раздавит своей мощью. Да, забавно и интересно. Но вместо картинок кровавого месива - беспроглядная темнота Ничего. Как же Рокудо уже заебался в ней находиться.
***
Что чувствует человек, приговоренный к смерти через электрический стул? Конечно же страх, граничащий с паникой, когда смертника садят на последнею в его сознательной жизни мебель. А потом наступает момент, когда нервы и все чувства напряжены до предела. Человека прошибает холодный пот, дыхание учащается, пальцы на ногах поджимаются, а глаза рыщут из стороны в сторону в надежде найти спасение. Часть казни - это ее ожидание, сводящее с ума посильнее любого наркотика. В этот момент адреналин в крови зашкаливает настолько, что когда самый первый разряд тока достигает тела, человек понимает это не сразу. Это даже немного иронично - ждать смерти, готовиться к ней и не заметить ее прихода. Смертник, может бы и посмеялся бы над всей ситуацией в целом, только вот бесконечные разряды Вольт уже прошивают его тело насквозь и оно бьется в конвульсиях.
Наиболее частая причина смерти от электрического тока — аритмия, приводящая к остановке сердца. Бессознательное состояние следует обычно после десяти секунд, утверждают многие знаменитые кардиологи, только вот никто из них так и не заикается о том, чем становятся эти секунды для смертника. Агония. Человек чувствует агонию. Он наблюдает ее со стороны, он есть она и часть ее. Внутренние органы начинают работать в ускоренном режиме, мозг отдает бесчисленные приказы пока не наступает спасительная смерть. К моменту когда преступник уже мертв его внутренности превратились в поджаренные печень-почки-легкие-сердце. Отличный барбекю для каннибалов и наказание для медиков, которые потом убирают со стула тела и то, что оно оставило после себя.
Но Сиело сейчас не думает о рвоте-фекалиях-биомассе, которые оставляет после себя казненный. Он думает сейчас и не о своем Урагане, который как-то странно лежит на спине. Он так же не думает о Неббиа, чья голова видна из машины. Сиело не думает ни о Варии, ни о Вонголе, ни о нумерованных, ни о свободе. В его голове абсолютная пустота. Там нет ничего кроме медленно тикающего счетчика. У него есть десять секунд перед тем, как сердце не выдержит бешенного ритма аритмии. Тсуна сейчас на электрическом стуле, тысячи невидимых змеек-разрядов пронизывает его тело и ему больно-больно-больно. Ему снова так больно. Поэтому Сиело ревет во всю мощь своих легких в надеже хоть как-то спустить пар. Крик совершенно не помогает и тогда нумерованный начинает метаться из стороны в сторону, мечтая оторваться от угрей-копий. Ему больно и у него ровно десять секунд до своей смерти. Он должен спастись.
Я должен жить.
***
Что можно сделать за десять секунд оставшейся жизни? Написать послание? Признаться в любви? Обнять человека или защитить его? Пробежать сто-метровый спринт? Поджечь сигарету и затянуться разок? А может спасти кого-то, бросившись под пулю? Сиело не знает. Поэтому, вырвавшись на свободу он просто мечется из стороны в сторону словно раненый зверь и просто рычит что есть мочи. Где-то на периферии сознания он слышит шум - это братья пытаются его успокоить. Сиело они сейчас не волнуют. Все, чего он хочет всей своей душой это не испытывать больше боли. И он просит, он кричит, он молит об этом так громко, как это только возможно. Подопытный не обращался к Богу за помощью вот уже как девять лет. А может даже больше. Может даже меньше. Он не помнит. Он заблудился в собственных воспоминаниях и чувствах.
Сиело знает, что невозможно помнить одновременно две реальности, при этом не сойдя с ума. Но вот что делать, если он уже сумасшедший, а жить осталось десять секунд? Правильно: кричать так громко, чтобы его услышало хоть какое-нибудь божество. Со стороны может казаться, что этот рык бессмысленная и бессвязная херня, не несущая никакой информационной нагрузки, но это далеко не так. Крик парня - его послание каждому святому, который в этот момент соизволит вытащить затычки из своих ушей. Хотя, может и к счастью, что они, как обычно, игнорируют наземных обезьянок-астронавтов. Кому понравится, когда их посылают к черту? Никому. А Сиело сейчас занимается именно этим - бывший подопытный проклинает каждого божка и их сущность в целом за все то дерьмо, которое им всем пришлось пережить.
За поехавших головой врачей, за чужую жестокость и безжалостность.
Суки, суки, суки.
За каждого, кто умер безликим и нумерованным.
Я помню каждого.
За их несбывшиеся мечты и желания.
Я исполню.
За то, что им было проще выбрать смерть, чем стараться выжить.
Простите, прощайте и будьте счастливы.
За отсутствие возможностей и вариантов в их клейменной жизни.
Не справедливо. Не честно. Почему так? За что?
За чужую слепоту и жалость.
Придурки, уроды, дебилы.
За безграничную боль и отсутствие хоть чего-то приблизительно нормального.
Есть сказки, есть песни. Они прекрасны. Нужно верить в них. Иначе сойдем с ума.
За страхи, разочарования и лишения.
Спасите. Пожалуйста. Мы не выдержим. Защитите нас.
За то, что они вообще родились.
Пожалуйста, простите, за то, что мы есть и хотим жить. Мы не потребуем многого. Мы просто хотим быть собой.
Сиело кричит, рычит и агонизирует в Ничто до тех пор пока держат ноги.
-Я вернусь! - клянется бывший подопытный земле, на которую упало его теперь уже неподвижное тело. - Я перерожусь человеком и свергну вас. Вы пожалеете о том дне, когда не освободили меня от мучений.
Что обычный человек может сделать за десять секунд? Сиело не знает ответа. Зато он знает, что нумерованный за это время может намного больше, чем любой святой. И дело совсем не в выпендрежности. Это не конкурс и не рекорд какого-нибудь Гиннеса. Это не соревнование и конечно же за твои способности тебе никто ничего не даст. Есть просто факты и греческое слово "логика", по которому выходит, что нумерованные лучше не только людей, но и Богов.
За семь секунд Сиело убил двести двадцать семь подопытных, даровав тем самым свободу и вечный покой. Дерево с их бесконечно кровоточащими номерами - лишь приятный и такой нужный им всем бонус, а еще плевок Реальности в лицо. За десять же секунд бывший подопытный проклял каждого Бога лично, при этом не забыв объявить им всем войну. И не понятно - то ли подобное поведение истинное сумасшествие, то ли безграничное желание снова стать человеком, то ли желание отомстить, то ли непринятие собственной смертности. Сиело сам не знает. Он просто закроет глаза, вдохнет запах свежести и травы, а потом уснет долгим сном, выбросив из головы все неважные и ненужные мысли. И ему будет уже все равно что случится и с кем. Главное сейчас это сон и мимолетное спокойствие собственной души. Сиело знает, что оно обманчиво и в его сон приползут кошмары, отравляющее своей правильностью и заставляющие чувствовать безграничную вину. Он выплеснет все это позже. Может посреди ночи, может ближе к утру, может через пять-десять-двадцать минут. Но только не сейчас. Потому что прервать блаженное Нигде и Никак ему не позволит эгоизм. Сиело сейчас хорошо и он не думает о том, что потом будет плохо.
