***
«Страшнее физической может быть только моральная. Раны со временем затянутся, кости срастутся, шрамы рассосутся. А вот разорванную душу не восстановить уже ничем»: типичные слова не менее типичных писак, штампующих свои однотипные романчики сотнями и тысячами. Они елозят один и тот же заезженный тип героев и не особо креативно относятся к концепции чужих приключений, переживаний, эмоций. Просто есть бумажные люди, которые куда-то идут, что-то делают, а в конце все обязательно или очень счастливы или очень не счастливы. Все обыденное, как и у всех. Просто меняй полковников на вампиров, а том-моделей на деревенских простушек. Примитивизм вышей степени — такой уровень деградации уже не перепрыгнешь, как не старайся. Абсолютное дно, что ниже уровня океана, в которое уже стучали раз двести. Ниже только дно Марианской впадины и центр планеты. Писаки, гордо именующие себя литераторами и поэтами, достаточно глупые люди. Они определенно тупы, в их жалкие умы не может придти осознание степени из заблуждений. А все потому что они «творят» в своих домах-квартирах, сидя в уютных креслах, с постоянными перекурами-перекусами, чтобы подумать, отшлифовать идею до конца. Они не понимают, что все это уже было. Давным-давно. А еще, что все это не реально. Душа не может быть истерзанной. Сердце не может разбиться. Глаза не умеют молить. Душа умеет атрофироваться. Сердце может остановится и взорваться. Глаза могут вытечь. Люди, утверждающие, что моральная боль сильнее физической на самом деле никогда не чувствовали ее. Бросила девушка-парень? Отвернулись родители? Предали друзья-однодневки? Коллеги ненавидят? Прохожий оскорбил? Грустно, обидно, паршиво, но не больно. Скучная жизнь? Семейная рутина? Неисполненные детские мечты? Не боль, просто жизнь паршивая, а ты — ленивая задница, боящийся делать хоть что-то и плыть против течения. У соседа машина круче, жена красивее, дом больше? Зависть, раздражение, похоть, но никак не невыносимая агония, на которую невозможно смотреть. Потерял близких? Похоронил родных? Навсегда попрощался со знакомыми? Чувство потери и утраты, вопросы о собственной смертности, но никак не боль. А вот иглы под ногтями — больно. Пытки раскаленным железом — больно. Отрубленные конечности — больно. Взрывающиеся внутренние органы — больно. Сожженное тело — больно. Химические растворы, текущие по венам — больно. Животное ДНК, смешенное с гормонами и наркотиками, разрывающее и изменяющее тело — больно. Вживленный экзо-скелет — больно. Постоянные изнасилования — больно. Слушать как агонизируют члены твоей семьи и не иметь возможность оборвать их страдания — больно. Осознание того, что не можешь сдаться, обязан проползти свой жизненный цикл до самого конца и чуть-чуть больше, потому что несешь в себе память многих — больно. Больно, когда умирал и продолжаешь умирать ради других, а потом, как придурок, встаешь и продолжаешь рвать жилы, но переть вперед напролом, потому что должен жить. Больно, когда любишь настолько, что ненавидишь самого же себя. Потому что не достоин, противен, омерзителен. Потому что не будет никаких чудес и волшебных крестных с поющими мышами-помощниками. Потому что чудовище при прекрасном Принце. Потому что в лексиконе больше нет слов «как прежде», «все будет хорошо», «такой же как мы». Не будет, не такой же, не правда. Все это ложь, которую каждый двуногий просто обязан говорить другому. Это как какое-то чувство неполноценности, если не говоришь подобной сочувственной хрени. Люди лицемерно выплевывают эти слова на автомате, веря в них так же сильно, как и в то, что моральная боль сильнее физической. Душа — это твоя личность, сознание-подсознание, то, что делает тебя тобой, твоя логика, мышление, память и мораль. По крайней мере для нумерованных. Для них нет чего-то более возвышенного. Клейменные не создают культа вокруг чего-то неосязаемого, но того, что ну прям точно есть. Не душа делает человека человеком. Человек уже рождается человеком, без молитв, обетов, паломничества и восхваления чего-то, что есть больше и могущественнее тебя. Нумерованные, опять же, такой херней никогда не страдали. Они точно знали, что были рождены-созданы людьми и лишь при помощи врачей-энтузиастов они эволюционировали в нечто новое — человечнее и гуманнее людей, живущие инстинктами животных. Идеальные машины для убийств с идеальным, а главное единым, виденьем мира. Клейменым просто нет места в пропахшем ложью и лицемерием реальности двуногих. Люди считают нумерованных мутантами и жертвами. Нумерованные видят в людях лишь умственно отсталых идиотов, махающими своими флагами-потребностями, разорванными душами и разбитыми сердцами. Гармония, как не крути. И никто никого так и не сможет понять до конца. Клейменные просто не знают, не помнят, не понимают, что значит быть обыкновенным человеком, который способен умереть от обыкновенной пули в грудь. Люди же никогда не поймут, какого это нести бремя жизни на своих плечах, когда сам, по сути, разлагающийся труп. Вам бы клея, господа, и ниток с иголками. Где же это видано дырявыми ходить? Так же и простудиться не долго.***
Сплошь и рядом их окружает чужой мир. Свой под запретом — там живет Реальность и травит выжженную землю своими отвратительными корнями. Поэтому они туда больше не возвращаются, боятся быть поглощенными и расщепленными, без возможности оставить после себя свое клеймо как признак существования. Именно потому их мир периодически врывается в чужой в виде иллюзорных картинок. Это не сложно — пара иллюзионистов, хорошая память и желание сократить собственную жизнь в угоду чужому счастью. Добавить ко всему этому их истории и песни, частичку собственного разума и душу, и вот по лазурному небу уже плывут разноцветные планеты, под ногами скрипит снег и отовсюду звучит такой знакомый и любимый скрежет тысячи душ. Все легко и просто, а еще немного забавно и, конечно же, чертовски безумно. Но они не люди, им можно. Нумерованные вообще позволяют себе куда больше чем обычные люди, к которым они когда-то хоть как-то относились. Они едят что хотят и гуляют там, где вздумается. Они смотрят свысока на всех подряд, одновременно с этим преклоняя колени перед затмением. Поют песни о мирах, к которым никто, кроме них, никогда не узнает, не почувствует, не станет един. Рассказывают сказки о создании миров своих и чужих, далеких и не очень, совсем крошечных, размером с горошину и огромным, способных заставить черную дыру поперхнуться. Культура клейменных навсегда останется чем-то потрясающим и совершенно загадочным, недоступным простым обывателям только из-за того, что те отличаются от них. Только нумерованный может любить так, что готов на убийство. Только нумерованный может ненавидеть настолько, что повернется спиной и уйдет, навечно оставив врага в одиночестве. А все потому что так правильно. И ничто и никогда не изменит этого. Даже синие глаза, очаровательная улыбка и мягкосердечность. Савада Тсунаеши не верит нежным улыбкам. XBT-27 не обмануть благими намерениями. Феникс Скайрини равнодушен к чужой доброте. Ему не нужно ни прощение, ни понимание, ни любовь, ни призрение, ни жалость, ни желание помочь и сделать все лучше. Пиявке вообще ничего от Аркобалено не нужно. У него уже есть Принц, кормящий его шоколадом и ведущий по кривой дорожке туда, где в небе горят огни, а под ногами холод, не дающий забыть о страхе. А еще у него есть Неббиа, поглощающий его тьму и защищающий от ночных кошмаров. Большего и не надо. Нумерованный не страдает людским пороком жадности. У него свои грехи и обязанности. — Тсунаеши, нам всем очень приятно, наконец, познакомиться с тобой лично. Мир — одна сплошная клякса. Где-то поярче, где-то темнее. Цветастые и аляпистые, такие игривый по утрам и лениво-меланхоличные по ночам, оттенки ползают по поверхностям. Стены горят блевотно-желтыми вспышками, а вода на ощупь похожа на куски липкой слизи. Ковролин под ногами чем-то напоминая жидкую грязь, такую густую и влажную. Одежда — его раковина. Ненавистная такая, отдающая эхом и раздражающая своим удушающим характером. Передвигаться куда удобнее босиком и в минимуме облачении. Маневренность и скорость лучше. А еще не мешает видеть. Но он все равно послушно дает себя зацементировать в абсолютно неуместное тряпье — ему нравится прикосновение невероятно горячих рук его человека. Такого отчаянно-преданного и прекрасного, невероятно выносливого и умного, самого-самого лучшего. Он гордится им. Такого человека ни у кого нет. А у него есть. И из-за этого отчего-то хочется показать всему миру язык. — Меня зовут Юни, я Аркобалено Неба и глава семьи Джильо Неро. Кивок в ответ и плотнее переплетенные пальцы. Голос его человека тоже теплый, прямо как руки. А еще он самый приятный. Тот же звук воды в душе раздражает перепонки так же сильно, как и постоянный гомон вокруг. Поэтому он просто абстрагирует от всего на свете, сосредотачиваясь только на Бельфегоре. Его дыхание, звуки шагов и переливающейся крови в венах. Он наслаждается запахом своего Урагана, напоминающем о собственном разуме и обещании. — С Реборном и Вайпером, вернее Мамоном, ты уже знаком. А это Верде — хранитель Грозы и Колонелло — хранитель Дождя. Череп у нас обладает пламенем Облака, а Фонг владеет Ураганом. Эта симпатичная леди — Лар Милч. Она всегда говорила, да что уж скрывать, до сих пор уверяет, что не может полностью соответствовать имени Аркобалено, считая себя одним из слабых членов нашего общего… прошлого. Но, знаешь, это совершенно не правда. Единственный, кто сегодня отсутствует среди нас это Бермуда фон Вихтенштайн. Он передавал, что занят, но, уверена, в будущем вы подружитесь. В тюрьме Виндиче холодно, а еще сыро. Каждый камень в ней пропах таким знакомым запахом отчаянья и страха, что на глаза наворачиваются слезы. Стражи Вендетте страшны, безусловно. А еще чертовски сильны. Нумерованные бояться их. Они воскрешают детские воспоминания, вырывая их с корнем из подсознания, наплевав на все блоки памяти. Неббиа знает об этом, он испытал силу Стражей на своей шкуре, когда убегал от них. Сиело помнит о их мощи по чужим воспоминания и собственному сну. Кажется, парень способен их убить. А еще, вроде бы, он только что был у себя в комнате. Так почему он теперь в большой гостиной? И почему Бельфегор так сильно сжимает его ладонь? — Мы все собрались сегодня здесь, чтобы поговорить с тобой, Тсунаеши. Голова понемногу начинает болеть от разразившегося шума, поэтому Сиело просто закрывает глаза и расслабляет тело, удобно устроившись у его человека на коленях. Тот тут же начинает гладить свою пиявку по волосам. Это приятно. А еще расслабляет и отвлекает от всего на свете. Если бы у Потрошителя еще не дергалось тело, было бы вообще замечательно. Кажется, его человек готовится кого-то атаковать. Или просто пытается спугнуть раздражающий шум. Сиело не знает. Он устал слушать и смотреть. — Твой отец и Девятый одобрили наш разговор с тобой. Но все зависит исключительно от тебя. Скажи, Тсунаеши, ты не против с нами пообщаться? Сиело молчит. Он немного запутался в вязком понятии времени и теперь пытается сложить картинку своего дня в единый пазл. Куда они шли и куда ехали когда в небе пылало неправильное солнце? Почему он так отчетливо чувствует их мир в этом? Неужели кто-то умудрился перенести частицу выжженной земли в Реальность? Парень помнит свою жизнь отрывками. Яркими такими кляксами, абстрактными пейзажами и вывернутыми наизнанку диалогами. Сосредоточиться на прошлом получается чертовски плохо. Голова от этого начинает болеть еще сильнее. Он силой вытаскивает картинки относительно недавнего вчера, заставляя их подчиняться собственной прихоти. Клейменный извращается до тех пор, пока в голове не слышится отчетливое «щелк». Щелк-щелк-щелк. Тик-тик-тик. Лязг-лязг-лязг. Это его память крутится кубиком Рубика. — Тсунаеши? — Пахнет цветами, — все же, спустя несколько минут, шепчет парень, а потом, извернувшись на коленях Бельфегора, в упор смотрит на Иллюзиониста, стоящего совсем рядом. — Почему пахнет цветами, Неббиа? — Тебе кажется, Сиело, — уверяет Рокудо, тенью скользя по всему пространству комнаты, стараясь скрыться от глаз своего брата. Это было бы куда проще, если бы «просто» перестало для него существовать. — Синие цветы, помнишь? Они пахнут огнем. Почему? — нумерованный заинтригован, а еще немного удивлен. — Тебе кажется, брат, — уже клянется Мукуро. — Плебей прав, пиявка. Принц ничего не чувствует, значит этого нет, — Бельфегор как всегда ненормален и настаивает на своей точке зрения до последнего, не забыв воспеть себя как единственного адекватного человека во всем мире. — Синие цветы не могут пахнуть огнем, они не горят, — поддерживает Иллюзионист, нежно проведя ладонью по волосам Сиело. — Ах, да. Точно. Забыл, — Небо одурманено сладкими прикосновениями Тьмы и удушающим запахом кровавого Урагана. — Что происходит? — Юни в недоумении. Небо Аркобалено абсолютно ничего не понимает, оттого ей немного неловко, а еще чертовски беспокойно. Она смотрит на то, как Рокудо Мукуро наводит на Саваду Тсунаеши морок, а Принц-Потрошитель Бельфегор поит парня своей кровью. Юни думает, что это совершенно ненормально. Зачем они это делают? Неужели эти двое так контролируют Саваду? — Вы превращаете его в марионетку? — нахмуренные брови, твердый взгляд и готовность спасти несчастного парня. — Не лезь в свое дело, чернь, — шипит Ураган. — Оя-оя, ублюдок-Бельфегор, это уже второй раз когда я с тобой в чем-то един. Уверен, третьего раза не будет, так что наслаждайся, — Рокудо совершенно спокоен и отстранен. Он даже не смотрит на Аркобалено, продолжая забирать чужие воспоминания. Это сложно, но возможно. — Ши-ши-ши, Бог любит троицу, — Потрошитель хочет уйти из этой комнаты подальше. В идеале им с пиявкой вообще стоило бы из этой страны свалить. Даже после разрушения проклятья Аркобалено остаются оскверненными. Их гниль проникает внутрь его безумия, стирая все столпы и устои. Это раздражает так же сильно, как и чужое беспокойство с жалостью. — Я не верю в Бога, — процесс завершен, Сиело скоро придет в норму. — Я требую ответов! — Юни подскакивает с кресла и делает шаг в сторону нумерованных и Бельфегора. — Сьебала, — рычит Бельфегор, прижимая пиявку к себе сильнее. — Манеры, — пистолет Реборна, как и щелчок затвора тонко намекают на то, что материться не стоит. В особенности рядом с девушками. — Сиело не будет с вами говорить. Не о чем. Поэтому, прошу прощения, но нам уже пора, — Мукуро так же скользок и аккуратен, как змея. — Я требую объяснений, — уже приказывает босс семьи Джильо Неро. — Я требую тишины, — Сиело раздражен настолько, что это практически ощутимо. Он уже почти уснул, когда весь этот гомон вторгся в его сознание. — Достали. Неббиа, убей их. Четкий приказ отражается от блевотно-желтых стен и разбивается где-то левее ложа нумерованного. Чувство сытости и неги умирают из-за осколков и истекают кровью, прекращая ковролин в кроваво-красную лужу. Сиело смотрит на это с минуту, другую, а потом, опускает в озеро посреди комнаты руку. Сначала по кисть, потом по локоть, а потом, соскользнув с колен его человека, уже полностью погружает свое тело в месиво счастья. Такое густое и теплое, совершенно не враждебное, потому что мертвое. Нумерованному нравятся мертвые вещи и люди. От них проблем меньше — нет звуков и тошнотворных запахов. Сиело выныривает из массы резким рывком. То, что она теперь находится не на полу, а на потолке, его ничуть не смущает. Для клейменного гравитация вообще весьма несущественная вещь. У них нет страха разбиться или неудачно упасть. Ничего такого. Рефлексы, вдолбленные прошлым, заставляют всегда приземляться на четвереньки. Так удобнее — урона намного меньше, а еще из такой позиции можно сорваться в любом направлении. Вперед, назад, лево, право, вверх или же обратно вниз. Нумерованным разрешено все. И ничего и никогда не запрещено. — Убей, — повторяет парень, отряхивая волосы от липких кусочков месива. Они невидимые, оттого чертовски надоедливые. — Не могу, — Рокудо разводит руками и злорадно улыбается. — Аркобалено нельзя убивать, Сиело. Помнишь? — Аркобалено? — Юни кажется, что Савада искренне удивлен. Она смотрит как парень ловко спрыгивает с потолка на пол и думает, что Савада Тсунаеши удивителен. Он выделывает потрясающие вещи со своим пламенем и владеет такой грацией и ловкость, что это даже не поддается законам физики. Ни один человек в мире не может с таким пренебрежением относится к гравитации, даже носители Воли. А Тсунаеши может. Может не замечать поверхностей и проходит сквозь них. Может двигаться так быстро, что глаза и уследить не успевают. Может полностью маскировать свою силу и не отличаться от других. Юни восхищена Савадой и хочет ему помочь. Девушка уверена, что сможет. Любовь, забота и терпение не такое преодолевали. — Аркобалено, — Тсуна говорит медленно, растягивая каждую гласную, будто бы пробуя слова на вкус. — Аркобалено. Аркобалено. Аркобалено. — Да, Сиело, Аркобалено, — перебивает Иллюзионист. Рокудо явно раздражен Савадой и хочет убраться из гостиной поскорее и куда-нибудь подальше. — Аркобалено, — подросток не обращает никакого внимание на обладателя пламени Тумана. Он сейчас слишком задумчив. — Аркобалено… Неббиа, почему я помню о них? — Потому что их невозможно забыть, — Мукуро фыркает и с размаху садится в одно из пустых кресел, игнорируя направленные на него взгляды проклятых и оскверненных. — Мы умирали ради них, Сиело. — Ах, да, точно, — Тсунаеши пристально смотрит на Юни и той отчего-то сейчас чертовски неуютно. А еще немного страшно. Она чувствует себя абсолютно беспомощной, хоть и знает, что за спиной стоят ее хранители. Сильные, вооруженные до зубов, ловкие, умные и преданные. Если что им под силу защитить свое Небо. Так почему же, даже зная все это, девушка все равно чувствует себя абсолютно покинутой, слабой и чертовски беззащитной? — Аркобалено пришли просить прощения? — спустя минуту спрашивает Савада, в ответ получая лишь недоуменные взгляды. — Прощения? — переспрашивает Лар и Юни искрение ей благодарна. Собственный голос отчего-то ее подвел и она не может произнести и слова. — Да, — кивает подросток. — Сиело, прекрати, — глубокий вдох-выдох. Рокудо пытается успокоить себя. Заглушить потребность начать пытать этих уродов сложно, но возможно. Негласные правила о чужой неприкосновенности немного помогает, но руки все равно так и чешутся призвать свое оружие и всадить чужому Небу его в сердце. — Они здесь не для этого. Аркобалено просто решили выказать свое уважение и обозначить свою значимость и силу, не более. Просто улыбнись им, помаши рукой и покончим со всем этим. Савада тут же выполняет все то, о чем говорил Мукуро, а потом разворачивается и идет в сторону двери. Он отчего-то устал и сейчас хочет только спать. Наверное, перед сном стоит подкрепиться и прогуляться. Или просто завалится спать куда-нибудь в тихое местечко и выставить вокруг себя защиту? Феникс раздражен постоянными нарушениями собственного пространства неавторизированными личностями. Они все слишком шумные и противно пахнущие. Почему люди не могут больше походить на его Ураган и Туман? — Мы не закончили, — Лар Милч явно оскорблена чужим поведением. Мукуро ее даже немного понимает. Позволь кто-нибудь к Сиело такую наглость как игнорирование, Рокудо вскрыл бы этого человека за несколько секунд. Однако понимание не является синонимом принятия, потому он лишь злорадно ухмыляется и думает, что чтобы Аркобалено не получили от нумерованных — первые это заслужили. — Тсунаеши! — Реборн пытается схватить Сиело за плечо, но Неббиа куда быстрее. Он материализуется из ниоткуда и заламывает руку за спину киллеру, прижав к горлу спертый у Бельфегора стилет. — Не смей прикасаться к нему, отребье, — шипит Туман, острым взглядом следя за обстановкой вокруг. — Ты даже взгляда его не заслужил. Так будь благодарен, что Сиело произносит твое проклятое имя, Аркобалено. — Щенок, не боишься, что обвиню в измене? — киллер немного раздражен, но больше обеспокоен. Реборн никогда не верил в порядочность Рокудо, но пока у них были рычаги давления, парень не дергался — боялся, что его и его дружков выдадут Стражам Виндиче. А теперь, с появлением Тсуны, Мукуро ведет себя все развязнее, явна игнорируя пожелания и приказы Вонголы. Вопрос напрашивается сам собой — почему Рокудо так уверен, что Вендетте больше не нужно боятся? — Мне насрать на Вонголу, — клянется разноглазый, заламывая руку мужчины сильнее. — У меня только одно Небо и его слово, его пожелания, его воля — мой закон. Я жил и живу и буду жить только ради него. Сиело — мое сердце и я не позволю тебе отравить его своей ничтожностью и грехом, Аркобалено. — Эй, кора, мы поняли уже, что ты неадекватный псих, кора. Так что отпусти Реборна, кора, — Колонелло будто бы невзначай вертит в руках пистолет и Мукуро думает, что все это просто воняет идиотизмом. Как смеют эти жалкие твари угрожать ему?! Неужели они не понимают всей сложившейся ситуации? Или они действительно ничего не понимают. Просто не видят, а может не хотят. Наверное даже не чувствуют ничего, неосознанно отвергая связь, что между ними. — Ураган стал штилем, Солнце не способно лечить. Одинокое и слабое Облако, И Дождь, что хочет убить. Немая Гроза, забыла посланье, Туман отвернулся от тьмы. Вот что имеет Небо, Которое забыло какого это им быть. Ах, зачем умирали мы ради неправильных, Зачем выживали ради лгунов? Не ответит мне Небо обиженных, И навеки разорвет диалог. Мукуро слушает тихую песню Сиело и плачет единственным глазом. Аркобалено действительно ни черта не понимают — слишком они погрязли в самолюбовании. А нумерованные им просто не расскажут — не видят смысла, да и не хотят особо. Нет причин. Проклятые придурки им могут просто не поверить или не принять правды. Ну, и черт с вами, думает Мукуро, и отпускает Реборна. Ему наплевать на чужое невежество. Но в глубине души все равно немного обидно — они умирали ради них сотнями, а Аркобалено этого даже не почувствовали. — Быть Аркобалено никогда не было позорным, — тихо-тихо шепчет Сиело, и Неббиа вздрагивает. — Это никогда не было проклятьем или уродством. Аркобалено несли в себе честь и гордость за дарованное им благословение. Хранители Тринисетте рождались из огня и пепла, из искры и шторма. Они вставали из глубин океанов и спускались с небес, подобно птицам. Так было всегда. Феникс хочет рассказать еще о многом, но затыкается, видя взгляд неправильного Неба. Она ничего не видит и не чувствует. Так в чем смысл тогда о чем-то говорить? И нумерованный молчит. Он молчит о своей искренней ненависти и презрении к Аркобалено. О своем желании вскрыть их, растерзать, уничтожить морально и физически. Он молчит о желании сделать им настолько больно, чтобы они пали ниц перед его видом. Он молчит о потребности видеть их кровь и страдания, пока он уничтожит все, что они ценят. Нумерованный испытывает желание, сравнимое с похотью, страстью и развратом. Парень хочет пропитать гнилым запахом крови Аркобалено мир и запачкать землю их остатками. Хочет выжечь каждый след этих отвратительных существ Адским пламенем и убить каждого, кто хотя бы краем глаза видел их. Так хочет, что тело скручивает судорогой. Но молчит. Хочет так отчаянно, что на глаза наворачиваются слезы. Но молчит. Хочет сделать их бессмертными и мучить до тех пор пока сам не сдохнет. Но молчит. Феникс — гармония. Он крепко стоит на перепутье двух безымянных и не существующих миров, и его рвет на части. Нумерованные об этом знают, но ничего не делают, сами такие же. Бель об этом тоже знает, но не вмешивается — его человек знает свое место. А вот Аркобалено о своем месте в трагикомедии нумерованных не знают, а может просто не хотят. Нумерованному наплевать — суть не в этом. Суть в том, что он ненавидит и призирает проклятых и обездоленных так сильно, что не может не то что пошевелиться, но даже и сказать что-то. Он не хочет объяснять свою мотивацию и причины: все, что абсолютно контрпродуктивно — совершенно не достойно должного внимания. — Хватит, — приказывает Сиело и Неббиа тут же отступает в тени, а после и вовсе испаряется из гостиной. Он все еще рядом — Феникс чувствует. Туман никогда не покинет свое Небо. Он преданный и честный, понятный и родной. Неббиа — семья. Как и остальные нумерованные он понимает Сиело без слов и это радует. Феникс, откровенно говоря, подзадолбался говорить вслух в вакуум. Парень может голос сорвать, но ни люди, ни Аркобалено его все равно не поймут. И тут дело не в максимализме или в том, что его слова такие глубокие и охренебительно сложные. Нет. Просто есть вещи, которые невозможно объяснить обыкновенными звуками. Нумерованные могут говорить душой, а остальные нет. Вот и вся проблема. Между ними не будет конфликтов. Не будет долгих и слезливых признаний. Не будет объяснений и мольб понятия и принятия с их стороны. Они не встанут на защиту человеческих ценностей и не будут оружием, управляемым чужой волей. Не будет войны и они не займут столпы системы Тринисетте. Не будет спасения мира и слияния их реальностей с чужой. Все это бессмысленно — нумерованные это знают и единогласно принимают. Их устраивает роль хранителей тайн. — Убирайтесь и не приближайтесь, — четкий приказ и глаза цвета крови. Это как сила, которую Аркобалено не понимают, но подсознательно опасаются. Что-то вроде инстинкта. — Нам ничего от вас не нужно. Просто дайте нам умереть, притворяясь людьми. Покой. Им нужен покой. В конечном итоге, они все еще дети. Безусловно, опасные и безумные, сумасшедшие и совершенно неуправляемые. Смертоносное оружие, погрязшие в собственной двуличности и воображении. Они — ошибка. Глюк в системе. Неисправность Вселенной. Нумерованные понимают, принимают и признают это сами. Их изначально просто не должно было быть. Тем не менее они есть и останутся навсегда, оставив после себя смачный отпечаток на теневой истории. Нумерованные хотят быть. Не из-за заложенных приказов, возмездия или упрямства, хотя всего этого хватает в избытке. Те кто остались, просто хотят научится жить. Дышать, ходить, видеть, слышать, чувствовать, прикасаться — они открывают все это для себя заново. Таков их путь. Такого их желание. Они нумерованные дети и им можно все. Только созидание. Они разрушат себя сами.Да, Сиело.