Девятнадцатилетние

Major Lazer — Cold Water (feat. Justin Bieber & MØ) Jimin (BTS) | ОЖП Они говорят — будет весело. Они говорят — ты развеешься. Они говорят — забудем о проблемах. Они говорят — расслабляет. А я киваю, потому что люблю море, киваю, потому что люблю видеть, как они стараются, ведь если им не говорить, что всё бесполезно, никто никогда не узнает, что я немного умерла изнутри. Cause we all get lost sometimes, you know? Мне никогда не будет двадцать. Я сама так решила. Сидя перед бушующим морем, предчувствующим скорую зиму, я смотрю на них, улыбающихся и машущих мне у самой воды, и сердце немного теплеет. Хотя оно замерло. Чонгук ласково обнимает Нану, та жмётся, потому что ей холодно, а мне приходится делать вид, что я тоже замерзаю и плотнее запахиваю пальто. Однако даже песок подо мною теплее, чем я сама. Джин всех фотографирует, как и в любой другой поездке, а Тэхен изображает модель. Чуть поодаль Намджун и Джуми смотрят на закат, позволяя волнам немного намочить свои кроссовки. Юнги лениво перебирает песок в компании с Анни. Хосок как угорелый бегает по пляжу, будто бы у него вечный двигатель за спиной, как пропеллер у Карлсона. А я всматриваюсь в горизонт. Он раздаётся пастельными красками, как в картине: красным, как вино, жёлтым, коричневатым, персиковым… Красиво. And I hope, I hope someone come and take me home Я перевожу глаза на фотографию в руке. Пепельные волосы до поясницы развеваются на ветру, иногда спадая на глаза, мешая мне вглядываться в лица на фотографии. Там есть я. Я в чёрно-белом платье с шахматным узором, рюшами, рукавами-фонариками. С бантиком на голове. Мне лет пять. По правую руку мама, в круглых очках, с забранными назад такими же, как у меня, волосами, в чёрном платье. По левую — папа, уже почти лысый, с лёгкой щетиной, в обычной клетчатой рубашке и чёрных брюках, как и всегда. И рядышком с ним бабушка, ещё не тронутая болезнью и потерей самых близких, улыбающаяся в сиреневом платье. Позади двухметровая ёлка, украшения на потолке, много вкусностей на столе. А я стою, пятилетняя и абсолютно счастливая на стульчике, чтобы поравняться с мамой и папой, и одной рукой держусь за маму, а другая рука в папиной. Через час — новый год. Save me from my rocking boat Он садится рядом совсем бесшумно, думает, будто бы я не слышу и не замечаю, погружённая в свои воспоминания из детства, но я всё чувствую. Чувствую, как он смотрит на меня серьёзно и пристально, чувствую, как ветер пытается хлестать по щекам, но мне не становится холодней, чувствую волнение и лёгкое предпраздничное возбуждение друзей. Я чувствую, как бьются их сердца, у кого в унисон, у кого спокойно, у кого быстро, будто бы пробежал марафон (но Хосока это не останавливает). Но моё сердце не бьётся. Не могу его чувствовать. Приложи руку под левой грудью, и там ничего не будет. — Я знаю, о чём ты думаешь, — делится со мной своим обволакивающим бархатистым голосом он. — Но я не дам тебе утонуть. Я прыгну за тобой немедля. And if you feel you’re sinking, I will jump right over Into cold, cold water for you — Ничего себе там не застудишь? — усмехаюсь я, пряча фотографию в карман. Он ничего мне не отвечает на провокацию. Он слишком терпеливый. Может быть, с годами я тоже стану такой — ничего не сможет вывести меня из душевного равновесия. Постойте-ка! У меня больше нет души. — У всех бывают тяжёлые времена, — не сдаётся он. Как же раздражает! Хороший, заботливый, внимательный, обходительный, спокойный, мудрый, бескорыстный! И ещё куча положительных прилагательных, и все о нём. Может, мне за двести лет тоже удастся стать такой? Нет, ни за что! Я это я, и я не хочу стать праведницей и великомученицей просто потому, что это проповедует он. Но ведь если подумать, тут я на него наговариваю. Мы никогда не говорили об искуплении грехов, о мучениях, о правильности жизни в общем. Может, он христианин? А может буддист? Кто он? Атеист, раз у нас нет души? Должны ли мы верить в бога? Высшие силы? Не являемся ли мы ими, став такими, какие есть сейчас? Ведь мы бессмертны. Мы в тысячу раз превосходим силы людей. Вероятно, если я попытаюсь захлебнуться в воде, я даже не умру. Хотя он и не даст мне даже попытаться. Он так опекает меня, что я вряд ли смогу навредить сама себе. I will still be patient with you — Мне хочется вгрызться им в глотки, — честно выдаю я. А чего скрывать? Я херовый друг в этом плане. Мне нельзя быть рядом с ними. Однажды — как моя семья на фотографии — даже если я не причиню им никакого вреда, их тоже не станет. Они не прокляты вечностью, как некоторые, у них нет проблемы поиска себя в этой вечности, поиска смысла жить, оставаясь мёртвым. И если они доживут до старости, а они доживут, потому что я собираюсь обезопасить их от себя, они познают смысл человеческой жизни. Они создадут семьи, воспитают детей, состоятся в карьере. Они будут окружены любовью и заботой, у них будут ежедневные трудности вроде подъема по будильнику и будут личные достижения вроде повышения на работе или успешного окончания своей творческой работы. — Ты тоже так можешь. Он читает мои мысли. Ну, конечно же, куда без этого? Лет в пятнадцать я смотрела фильмы с Эдвардом Калленом и хотела стать таким, как он — красивым, сексуальным, умеющим читать мысли. Но что-то я погорячилась с желанием. Вселенная та ещё сука. Я не просила выполнять моё желание настолько точно! You shouldn’t be fighting on your own Я тоже так могу? О да, ты забыл упомянуть, что я вряд ли когда-нибудь заимею детей (я никогда их не хотела, но сам факт!) и что все, к кому я когда-либо привяжусь, рано или поздно умрут. А я нет. Я, на секундочку, уже мертва. И я не готова ко всему этому дерьму. Конечно, передо мной открываются другие дороги. Я могу посвятить свою вечность искусству, начать рисовать картины или писать книги, или вообще поставить себе цель прочесть все книги в этом грёбаном мире, пока он не рухнет. Я могу стать кем угодно, хоть перепробовать все профессии, и посвятить себя путешествиям. Я буду знать миллионы людей и видеть закаты каждого долбаного дня до скончания веков. И я буду постоянно жить с мыслью, что никто во всей чёртовой вселенной не сможет заменить мне тех людей, которые стали мне семьёй, пока я была человеком. — Не будь такой эгоисткой, Вэй, — улыбается он, сжимая мои пальцы сильнее, чтобы я почувствовала покалывание и боль. — Разве тебя не учили жить сегодняшним днём? Я, наконец, поворачиваюсь. Его волосы тоже белые, но не знаю, кто из нас кого копирует. Он тоже через это прошёл. А ведь я никогда не спрашивала его, был ли кто-то рядом с ним, как он со мной? Возможно ли, что он был совсем один? I won’t let go (I won’t let go, no no, no no no no) Ему почти двести. Это огромный срок для меня, хотя я знаю, что есть гораздо старше. Он чуть выше меня, худой, темнокожий, вены проступают по рукам и у шеи, полные губы и большие карие глаза. Он такой вечно молодой. Вечно красивый. И вечно одинокий. — Живи с ними, пока можешь. У тебя будет целая вечность на страдания, оставь их на потом. — Они заметят, что я не старею. — Конечно, заметят. Но ведь никто не говорил, что ты не можешь сказать им, в чём дело. Когда придёт время, откройся им. — А я не могу уговорить их стать такими же, как мы? — Можешь, — немного погодя отвечает он. — Но всегда помни: твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого. Они вправе выбирать. У тебя не было выбора, я сделал его за тебя, но если они предпочтут остаться людьми, ты должна уважать их выбор. — Почему ты не дал мне умереть? Он напрягается от этого вопроса, но быстро справляется с эмоциями. — Девятнадцать лет — лучшая пора твоей жизни. Кто бы что ни говорил. Жизнь только начиналась, и я хотел, чтобы ты увидела этот мир таким, какой он есть. Сейчас ты можешь почувствовать его даже лучше, чем когда была человеком. Прости, что не дал тебе выбирать. Я не хотел тебя отпускать. Я тоже эгоист. — Ненавижу тебя, — шепчу я и отворачиваюсь. Я новообращённая, эмоции зашкаливают. Я не хочу, чтобы он видел, как я плачу. Поднимаюсь и иду обниматься с друзьями. Хочу чувствовать себя живой, пока могу. Пока они есть у меня. И не вижу, как он в спину губами произносит «люблю тебя». I’ll be your lifeline tonight Не хочу признаться самой себе, что если бы я была Чимином и видела, как он умирает, я бы сделала то же самое. Не хочу признаться самой себе, что рада, что ещё хоть немного, но могу видеть своими глазами море, закат и кружащихся чаек. Не хочу признаться самой себе, что вечность не кажется наказанием, когда ты не один. И может быть он сделал это не только потому, что хотел спасти меня. Может быть, он сделал это, чтобы спасти себя. Может быть он уже стоял на краю обрыва, а потом увидел себя во мне.