Частная жизнь в Верхнем городе

Розалин ступила на борт “Бурной Зари” и на мгновение замерла, вдыхая знакомый до дрожи аромат корабельного дерева, вслушиваясь в расслабленный гомон матросов, не занятых на вахте, скрип такелажа и присвист ветра между матч. Когда она оказалась на палубе, команда почти разом обернулась в ее сторону: кто-то смотрел озадаченно и несколько недоверчиво, кого-то она знала уже давно, и матросы радостно замахали ей в немудреном приветствии. Навстречу кинулся боцман — пожилой, но все еще крепкий и юркий, белоснежно-седой и густо загорелый. Он служил у Максвелла невероятное количество лет — Рози даже и не могла вспомнить того времени, когда “Заря” умудрялась обходиться без него. — Монна Роза, — моряк, наплевав на приличия, крепко ее обнял, обдав запахом соли, пота и крепкого курева. — Капитан говорил, что вы придете, и я ведь ждал, акулья задница, ждал! — Как здоровье, Келлингер? — Роза искренне ответила на объятие, но тут же отстранилась, неловко вздрогнув, когда ладонь боцмана провалилась сквозь плотную ткань плаща туда, где должна была быть рука. — Мое-то и цетусу не сожрать, монна, — покачал головой Келлингер, посмотревший на нее с беспокойством. — А вот ваше… Все это ваше инквизиторство треклятое, совсем исхудали. И… — Руки нет, Келлингер, — спокойно произнесла Розалин, натянув правой ладонью ткань на противоположном боку. — Так уж вышло. Боцман вздохнул и с досадой махнул заскорузлой короткопалой пятерней. — Вот сидели бы в Оствике, яйца Создателя, ничего бы не случилось! На месте мастера Тревельяна я бы вас вообще дома запер! Для сохранности. Розалин искренне рассмеялась. На “Заре” знакомой была не только обстановка — разговор о необходимости запереть дома “такую красоту”, “такую непоседу” или “вот эту вот егозу” повторялся из раза в раз, когда Келлингер оказывался поблизости. Взгляд боцмана смягчился, и он, покачав головой, сообщил: — Если вы к капитану, монна Роза, то он был в кубрике, когда я его последний раз видел. Наверх не подымался. — Спасибо, — кивнула Розалин. — Скоро домой пойдем, монна Роза, — довольно протянул боцман. — Пора бы вытащить вас из этого городишки, — и брезгливо дернул подбородком, указывая на мрачные, рассаженные по темным скалам строения Нижнего города. Розалин невольно поежилась. Неожиданно остро бросилось в глаза то, насколько инородно смотрелась нарядная, горделивая “Заря” среди киркволльской разрухи. “Бурная Заря” была гордостью флота Тревельянов, отменным судном, роскошным даже по оствикским меркам — а в Оствике всегда знали толк в корабельном деле. На фоне портовой грязи и бедности она сияла так, будто экзотический цветок вырос посреди свалки. Еще худшим было то, что “Заря” внезапно мучительно напомнила о далеком доме, где Розалин не была уже много лет. А Киркволл — унылый, мрачный, серый — показался ей особенно чужим и бесприютным. “Но здесь Гаррет”, — подумала она и запахнула поплотнее плащ — с моря потянуло зябкой свежестью. Сезон осенних и зимних штормов был уже не за горами, а потому отправляться в Оствик нужно было как можно скорее, чтобы успеть вернуться до непогоды. Вернуться… Розалин сглотнула и снова посмотрела на Нижний город, который к полудню густо заволокло едким дымом от плавилен. “Здесь Гаррет”, — напомнила себе она и двинулась в сторону лестницы, ведущей к нижней палубе. На брата она наткнулась почти сразу же, едва успев спуститься — наверное, Максвелл каким-то чудом услышал ее голос. — Ну наконец-то, — распахнул объятия он. — Здравствуй, малышка. Будь я на твоем месте, я бы пришел гораздо раньше. — Мы ведь виделись вчера, Макс, — улыбнулась Розалин, крепко прижимаясь к его груди. Тот покачал головой. — И позавчера виделись, помню. Да только рядом отирались то толпа смурных чинуш из таможни и портового управления, не считая напыщенного сенешаля и его гномьей милости мессера Наместника, то твой приятель, который меня одним взглядом пытался удушить, не успел я за порог шагнуть. А я тебя, Создатель знает, сколько не видел, Роза, и поговорить толком до сих пор не получалось. Пойдем в мою каюту. И здесь все было по-старому, как тогда, когда Розалин и сама ходила с братом в Антиву и Ривейн, в Вал Шевен и Вал Руайо. Неизменной была тяжелая мебель с богатой обивкой, так же иронично смотрел с портрета на стене их с Максвеллом дед, который и заложил когда-то основу семейного предприятия, а письменный прибор, выполненный в форме свернувшегося в кольцо дракона, все так же матово отсвечивал бронзовым боком. Максвелл опустился на широкий диван, а Розалин уселась напротив, на мягкую скамью, притороченную к стенке каюты. — Если я попрошу тебя рассказать по порядку обо всем, что происходило с того момента, когда Эва, хлюпая носом, проводила тебя на Конклав, наверное, мы засидимся за полночь, — произнес Максвелл. — Я ведь писала маме, Макс, — ответила Рози. — Писала то, что считала нужным ей сообщить, — покачал головой брат. — Я тебя знаю. А Марка полнилась слухами. Леди Инквизитор предотвратила покушение на Императрицу Орлея. Леди Инквизитор вызволила из беды остатки Серых Стражей. Леди Инквизитор приютила под своим крылом мятежных магов, заставив их себе служить. Признаться, я даже и не понимал иногда, где заканчивается моя сестренка и начинается легендарная личность, которая, как многим казалось, может почти все. — У меня были помощники, Макс. Без них я бы не справилась, с помощью Андрасте или без нее, — вздохнула Розалин. — Они делали львиную долю всей работы, а я — так, играла роль красивой обложки очень толстой книги. Слишком толстой, чтобы в нее дотошно вчитываться, а потому большинство предпочитало просто пробежать глазами по яркому заголовку и высказать суждение. Меня, бесспорно, слушали, потому что только у меня был Якорь. Но Адамант штурмовала армия Каллена, Арборскую глушь разведывали люди Лелианы, а Жозефина в одиночку, умелым росчерком пера могла прервать поток той гадости, которая лилась на наши головы со стороны разных благородных и не очень семейств. Куда мне до них? — С каких это пор ты страдаешь ложной скромностью, малышка? — усмехнулся Максвелл. — Знаешь, что теперь висит в холле Совета полиса? Здоровенная картина, изображающая миледи Инквизитор, которая с кинжалами наперевес летит к этому древнетевинтерскому ненормальному, готовая разделаться с ним раз и навсегда. Розалин фыркнула и закатила глаза. — Я тоже думал, что это художественный образ, — продолжил Максвелл. — Да вот только художник будто бы видел тебя в бою. Ты очень характерно орудуешь ножами. Слишком узнаваемо. В схватке с Корифеем у тебя нашлось время попозировать? Розалин рассмеялась и, щелкнув пальцами, сказала: — Вот оно что! Кажется, я догадываюсь, как обстояло дело. Меня действительно просили как-то раз позировать художнику, но на оригинальном холсте должен был быть не Корифей, а “предатель-Гаспар”. Какая-то орлейская старуха выпросила через Жозефину у меня такое одолжение. Мне было несложно. Несколько раз прыгнула на тренировочное чучело с кинжалами, а художник запомнил. Видимо, теперь по всему Тедасу можно найти разные вариации нарисованной меня, прыгающей на медведя, красного храмовника или что-нибудь еще. А старуха, судя по всему, неплохо заработала. Не такая уж она, как я посмотрю, ненормальная. А последний удар Корифею нанесла мадам Вивьен, если уж быть до конца честной. Она его оглушила, а дальше уж было дело техники: отобрать пресловутую сферу и заслать его обратно в Тень, раз ему так хотелось. — Я бы на это посмотрел, — хмыкнул Максвелл. — И дал бы пару советов? — Непременно. Кстати, — старший Тревельян пружинисто вскочил с дивана и, подойдя к столу, зашарил в ящике. — У меня есть для тебя подарок. Тебе понравится. Держи. И протянул Розалин двусторонний кинжал с простой, обтянутой кожаным шнуром рукоятью. Кому-то он мог бы показаться чересчур неприметным, но Розалин, взяв оружие в руку и взвесив, восторженно произнесла: — Вещь… — Знал, что ты оценишь, — довольно произнес Максвелл. — Тальвин выковал под твою руку — а он ее до сих пор помнит. Вижу, что сразу врос, как шестой палец. А теперь дай сюда. Приняв протянутый Розалин клинок, Максвелл снял простые матовые ножны и, покачав кинжалом в руке, сделал кистью несколько молниеносно-быстрых, сложных движений — лезвие, хищно сверкнув, будто бы выписало в воздухе силуэт бабочки. — А теперь повторяю так, чтобы ты поняла технику, — сказал Максвелл и провернул кинжал снова, в несколько раз медленнее. — Допускаю, что с первого раза у тебя ничего не выйдет. И даже с десятого. Тут важно ловко работать пальцами, а твой привычный хват может показаться чересчур жестким. Попробуй. — Максвелл, зачем все это? — в недоумении поинтересовалась Розалин, забирая кинжал и несколько раз попробовав провернуть его вокруг кисти. Рука с непривычки тут же отозвалась тянущим неудобством в запястье. — Ты должна уметь себя защищать, Роза, — серьезно ответил Максвелл, присев на край стола. — Особенно теперь. Признаться, у меня в ящике стола лежит такой второй. Не думал, что понадобится только один… Хотя… с этим, — кивнул он на пустой рукав, — тоже можно что-то сделать. Может, щиток? Что-то с шипами? Прибудем домой — Тальвин подумает, как тебе помочь. — Мне не надо помогать, Макс, — Рози поморщилась и отложила кинжал, взявшись разминать запястье. — Я как-то обходилась сама до недавнего времени. А теперь… — Теперь, хочешь сказать, у тебя есть Хоук? — фыркнул Максвелл. — Угадал? Малышка, я всегда учил тебя полагаться только на свои силы. Если самому сильному противнику умело вонзить нож между лопаток, это его изрядно подпортит. Особенно, если ты подучишься. А вот надеяться на мага… — Максвелл усмехнулся и провел пальцами по бородке. — Маги, Роза, вещица непостоянная. Раз — и попал в Круг. Два — под Усмирение, если наделал глупостей. Три — и одержим какой-нибудь дрянью из Тени. А твой дружок — отступник. И в любой момент, когда Верховная Жрица достаточно затянет рычаги, он отправится в какую-нибудь уютную башню, а если не захочет — то прямиком к трону Создателя. Зачем это тебе? — А, значит, проблема в том, что Гаррет — маг? — недовольно произнесла Розалин. — И в этом тоже, — кивнул Максвелл. — И в том, что он без гроша. И в том, что по всему Тедасу о нем ходит слава человека, который развязал войну магов и храмовников. И, возвращаясь к тому, что он — маг, смею напомнить тебе, кем могут стать твои дети. Что ты будешь делать, если твой ребенок вдруг начнет метать огненные шары? Отдашь в Круг? Будешь прятать до конца дней? Отправишь в Тевинтер? — К счастью, если у меня будут дети, — ядовито сказала Рози, — и мне, не дай Создатель, придется отправить их в Тевинтер, им там будет у кого поучиться. — Да ты все предусмотрела, я посмотрю, — сердито ответил Тревельян. — Тем не менее, восторга по поводу твоего выбора я не испытываю. И вряд ли когда-нибудь смогу его принять. Может, когда ты вернешься домой, мама сможет тебя переубедить. Ладно… — примирительно сказал он. — В конце концов, это твое дело. Как бы мне не хотелось сейчас скомандовать отдать швартовы и увезти тебя ко всем демонам, я этого не сделаю, потому что уважаю то, что ты решила. — О, — ехидно протянула Розалин. — Ты чрезвычайно благороден. Кстати, спасибо за подарок. — Тренируйся, — кивнул Максвелл. Разговор прервался, и неловкое молчание, наполнившее комнату, позволило Розалин несколько мгновений просто всматриваться в лицо брата, который сидел напротив, на краю стола, сложа на груди руки. Он, казалось, почти не изменился. В рыжей шевелюре, коротко выстриженной на висках, не было видно ни одной серебряной нитки. Морской загар, который всегда придавал другим возраста, делал лицо Максвелла лишь более свежим и здоровым. Но что-то неуловимо указывало на то, что брату уже за сорок, хоть с ним и оставался по-юношески язвительный характер, не ставший ни на гран мягче. Сердце Розалин внезапно неприятно екнуло. — Что мы все про меня да про меня? — прервала паузу Розалин. — Что дома, Макс? — О, — усмехнулся Максвелл, повертев на мизинце перстень. — Считай, что все по-старому. Отец делает вид, что не лезет в торговые дрязги. Мать делает вид, что ей все вокруг очень интересно, но на деле ее занимают только сад и старые змеи-подруги. Эва мечтает стать послушницей — останавливает только полный гардероб платьев, которые ей тогда не понадобятся. Кара растит детей. Кстати, — по лицу Тревельяна скользнуло что-то, похожее на гордость, — видела бы ты Гаэля, каким он стал! Совсем мужчина! — Сколько ему уже? — Розалин сморщила лоб, пытаясь вспомнить год рождения старшего из сыновей Кары. — Четырнадцать? — Пятнадцать, — ответил Максвелл. — Еще год, и я-таки возьмусь прививать ему любовь к делу. Отрадно, что он пошел не в Дюваллонов. Он Тревельян до мозга костей, будто все то, что замерло в нашей квочке-сестрице, в ее сыне расцвело буйным цветом. — Бланшар выскочит из штанов, если ты скажешь, что заберешь выучку его сына в свои руки, — хихикнула Розалин. — Бланшар будет молчать и пыхтеть, как кипящий чайник, — возразил Тревельян с ухмылкой. — Дорогой зять превосходно понимает, что самый большой заказ на те корыта, которые он опрометчиво называет судами, уже несколько лет у меня. Их больше, считай, никто и не покупает. А я, скрипя зубами, поддерживаю родственника, как могу. — Макс, зря ты так. “Заря”, если я не ошибаюсь, тоже сошла с верфи Дюваллонов. — Это была случайная удача, — отмахнулся Максвелл. — Тем более, что делом тогда еще управлял его покойный отец. А Бланшар всегда был бездарностью. И за него мы выдали Кару… — Когда он пришел просить ее руки, ты, помнится, многозначительно промолчал, — Розалин склонила к плечу голову и усмехнулась. — Верно, — поддакнул Максвелл. — С одной стороны, потому что его отец и наш сговорились уже давно. С другой — я понимал, что пройдет время, и Бланшар пустит отцовское наследие по ветру. И тогда я, проявив присущее мне благородство, куплю у него эту верфь за бесценок. Все ради семьи, Роза. — Подонок, — покачала головой Розалин. — Ну а чего ты хотела? — развел руками Максвелл. — Дела у него идут хуже с каждым днем. Я ставлю на то, что самое большее через три года верфь перейдет ко мне. Я посажу там толкового управляющего, да и Гаэль к тому времени уже войдет в совершеннолетие. Будет даже за что сказать Бланшару Дюваллону “спасибо”. Впрочем, это нисколько не отменяет того, что он — бездарность. Разговор с родственников перешел на прошедший летом Большой Турнир, с Турнира — на цены на ривейнские самоцветы, потом — на старых друзей и светские сплетни, а когда брат и сестра, до хрипа наговорившись, вышли-таки на палубу, солнце уже спряталось за горы. — Ступай осторожно, — наставительно сказал Максвелл и поцеловал сестру в лоб. — У меня же теперь есть эта штука, — ответила Розалин, кивая на кинжал в руке. — Когда ты думаешь отплывать? — У меня еще есть здесь кое-какие дела, — сказал Тревельян, всматриваясь в начавшие загораться огни Нижнего города. — Раз уж я выбрался в эту дыру, хочу успеть как можно больше. — Расскажешь? — Как обычно, если все состоится, — улыбнулся он. — Ступай. Уже темнеет. Когда силуэт Розалин растворился среди вечерних теней, Максвелл Тревельян задумчиво почесал затылок и, едва слышно сказав что-то самому себе, облокотился на борт и закурил трубку. — И даже табак здесь отвратительный, — покривился он. — Скорее бы отчалить.

***

— А ну-ка стой! Рука Хоука цепко ухватила за шиворот мальчишку, слонявшегося среди сваленных грудой ящиков, видимо, в поисках оброненных кем-нибудь товаров. Ошибки быть не могло — лицо паренька пересекал грубый шрам от ожога. Именно эту примету сообщил ему гном-строитель, который и передал накануне утром Хоуку письмо от Изабеллы. — Дяденька, я не виноват! — заверещал паренек, по всей видимости, на всякий случай. — Я ничего не брал. — Не брал, — подтвердил Хоук, не разжимая ладони. — Ну не дергайся, я тебе ничего не сделаю. — Отпустите! — мальчишка заелозил, пытаясь вывернуться из хватки. — Отпущу, если не сбежишь, — кивнул Хоук. — А если кое-что подскажешь, даже получишь медяк. — Идет, — согласился паренек. Хоук разжал пятерню, и мальчишка, одернув бедненькую курточку, уставился на него с недоверием. — Чего вам? — Ты отнес письмо в один особняк в Верхнем городе, — начал Хоук. — Кто его передал? — Я ничего не знаю, дяденька! — снова заладил парнишка, пятясь к стене. — Мне просто дали две монеты и сказали найти дом под выцветшим красным гербом и сунуть в дверь записку. А там эти гномы… Едва удрал. Но я ничего не крал, правда! — Слушай, никто тебя ни в чем не обвиняет, — устало сказал Хоук. — Просто скажи, кто просил передать письмо. — Да почем я знаю? — мальчишка вытер нос рукавом. — Вон с того корабля матрос. Лица не помню, лицо да лицо. Матросское такое. Давай монетку. — На, — пошарив в кармане, недовольно сказал Хоук. Парень, получив вознаграждение, рванул по переулку, не оглядываясь. На приколе киркволльского порта стоял только один корабль. Хоук вздохнул. — Все интереснее и интереснее, — проворчал он, шагая в сторону “Бурной Зари”. — И как теперь искать этого матроса? Он подошел совсем близко к судну и встал в тени, прячась за углом склада. Моряки сновали по пристани, выгружая бочки и ящики. Хоук сам не слишком хорошо понимал, зачем он остался здесь стоять, но ноги будто вросли в камень, не давая сдвинуться с места. Вдруг по сходням скользнула очень знакомая фигура. Короткий плащ, взъерошенные ветром волосы до плеч, резкая, быстрая походка. Розалин. Хоук прижался к стене плотнее, надеясь, что она его не заметит. Рози, даже не глядя по сторонам, свернула в переулок и исчезла из виду, и Хоук, преодолев оцепенение, готов был уже двинуться за ней — на всякий случай, зная, что вечером в Нижнем городе можно влететь в неприятности, но вдруг откуда-то сверху раздался знакомый насмешливый голос: — Следишь, значит? Славно, что ты пришел сам. У меня к тебе дело, Защитник. Зайдешь? Хоук поднял голову. С борта “Зари”, нависшего над головой, ему отсалютовал горящей трубкой старший Тревельян. — Зайду, — вздохнул Хоук. — Доброго вечера, Максвелл.