Частная жизнь в Верхнем городе

— Амира, — Рози обратилась к служанке, которая ножом для бумаг бережно вскрывала ее письма. — Мессер Хоук не говорил, куда отправился? — Говорил, — прошелестела эльфийка, ловко орудуя тонким лезвием. — Просил передать, что если госпожа захочет его найти, он будет в своем особняке. Кажется, там окончили ремонт. Последний вскрытый конверт лег на столешницу, и служанка поклонилась, сделав пару шагов назад. — Можешь идти, — кивнула Розалин, но Амира и не подумала выйти за дверь. Она стояла, нервно сминая ладонями фартук и, казалось, хотела, но не могла произнести что-то очень важное. — Что-то не так? — нахмурилась Рози, вынимавшая из конверта первое письмо, зажав конверт между краем столешницы и культей. — Госпожа… — побледнела Амира. — Я хотела вам сказать… Попросить… — Ну, говори же, — кивнула Рози. — Мы с сестрой, — едва слышно произнесла эльфийка, — хотели попросить у вас расчет. — Расчет? — в недоумении переспросила Розалин. Сестра Амиры работала на кухне и готовила лучше, чем некоторые именитые повара. Это признал даже вечно недовольный блюдами в известнейших из ресторанов Оствика Максвелл, и Розалин была с ним совершенно согласна. — Нам… надо уехать, — затараторила Амира, силясь не смотреть в глаза хозяйке. — Я готова указать вам на замену, есть две женщины — они хорошие, правда… Живут около эльфинажа, работали у одной знатной дамы, пока та не уехала за море. Умеют все-все, что нужно. Если госпожа пожелает, они придут завтра. А мы… больше не можем здесь быть, госпожа. — Вам здесь плохо? — обеспокоенно спросила Рози, но служанка замотала головой: — Что вы, госпожа, вовсе нет! Вы исправно платите и хорошо к нам относитесь. Но… мы уезжаем. Совсем скоро. Далеко уезжаем, — и густо покраснела, пряча глаза. — Что ж… — вздохнула Розалин. — Приводите своих знакомых. Расчет выдам утром. Очень жаль, Амира. Ты была мне отличной помощницей. — Спасибо, госпожа, — тихо ответила эльфийка, пятясь к выходу. — Я их приведу. Спасибо! Когда служанка ушла, Рози с силой потерла висок, пытаясь собраться с мыслями. Краем уха она слышала о том, что эльфийские слуги покинули еще несколько домов в квартале. Немного поблекнувшее со временем чувство тревоги, оставленное разговором с Соласом, снова стало ярче и пронзительнее. Эльфы уходили из людских домов, чтобы… чтобы что? Розалин невольно обернулась — на стуле висел брошенный Хоуком камзол. Сердце сжала тоска, комком подступив к горлу. — Ты, я вижу, времени даром не теряешь, — прошипела она, воскресив в памяти образ эльфийского мага. — А сколько этого самого времени есть у меня? У него? У нас, демон тебя раздери? Мысленный Солас, конечно, ей не ответил, и Розалин, пытаясь отвлечься, предпочла, наконец, развернуть первое из писем. “Леди Розалин, Надеюсь, что у Вас все хорошо настолько, насколько я бы хотел Вам этого желать, а Киркволл Вам понравился. Всей душой желаю, чтобы решение туда отправиться принесло Вам лишь приятные моменты”. Точка, следующая за словом “моменты” была особенно жирной — как будто писавший, остановив перо, крепко задумался о том, что же хочет сказать дальше. Розалин улыбнулась и продолжила читать. “Путешествие из Скайхолда в Орлей, смею признаться, принесло мне несколько весьма незначительных тягот — настолько незначительных, что я вовсе не желаю обременять Вас их описаниями. Могу сказать лишь, что найти для себя дело опальному шевалье не так уж и просто. Иногда мне начинает казаться, что пока Ее Величество Императрица Селина занимает свой пост, места в Орлее для меня попросту нет. Приходится лишь корить себя за то, что, возможно, я не успел сполна насладиться теми шансами быть полезным, которые дала мне ты”. Розалин вздрогнула. Было ли это “ты” случайной или намеренной опиской, но, написанное Мишелем, оно будто бы кольнуло ее изнутри, заставив на секунду вернуться к той глупой истории, в которую она и орлейский шевалье на какое-то время оказались втянуты. Хоук уехал сразу после битвы за Адамант и даже не ответил на коротенькое письмо, которое Рози отправила ему через Варрика. Когда Розалин окончательно потеряла надежду хоть что-то услышать о Защитнике снова, ей встретился Мишель — странник, затерянный среди снегов Сарнии, истрепанный скитаниями, но со все еще безупречными манерами и пронзительно-голубыми глазами. Искренняя радость шевалье от того, что Инквизиция приняла его, подкупала. Его обходительность заставляла уставшую от множества дел и тяжести долга Розалин улыбаться. Его трагическая история, провоцируя некое подобие жалости, в какой-то момент всколыхнула в Рози что-то истинно женское: согреть на груди, приласкать, дать тепло и тихую гавань. Случайный ужин без свидетелей в “Приюте Вестницы” в один из вечеров неожиданно завершился в комнате шевалье. Мишель любил так же, как и служил: горячо, самоотверженно, не требуя ничего взамен, и Розалин, отказавшись думать о чем-то еще, просто отдалась его воле. Но наутро ей стало мучительно стыдно. Их интрижку она, как могла, держала в секрете. Мишель все понимал. Мишель был сдержан и подчеркнуто любезен на публике, был пылок и нежен по ночам. Их ненужная связь, что скрывалась ото всех под покрывалом черных скайхолдских ночей, не приносила самой Розалин ничего, кроме опустошения. Она читала в глазах Мишеля странный, почти щенячий восторг и позже догадалась, что шевалье была нужна попросту еще одна значительная персона, которой он мог бы “служить”. По-другому он будто бы не умел. Мишель был словно навсегда и безнадежно сломан, и Розалин чувствовала, что не в силах его вылечить. А сама все чаще и чаще невольно принималась сравнивать Мишеля с Хоуком, и вовсе не в пользу шевалье. В конце концов, Розалин поняла, что продолжать отношения не желает — в том числе и из уважения к Мишелю, который заслуживал гораздо большего, чем быть заменой кому-то, о ком она так и не могла перестать думать. Рози вызвала шевалье в беседку в саду и, когда он пришел, выдавила из себя всего одну фразу: — Пожалуй, достаточно, сер Мишель. На лице шевалье, натренированном годами Игры, не дрогнул ни один мускул. Лишь краем глаза Розалин заметила, как побелели, сжавшись на перилах беседки, его пальцы. Замерев на мгновение, сер Мишель де Шевин церемонно поклонился ей и, резко повернувшись, ушел. Они никогда более не обсуждали эту тему. Но когда Розалин, сопровождаемая Хоуком и Варриком, уезжала из Скайхолда, ей казалось, что она чувствует на затылке чей-то взгляд. Сил оглянуться она в себе тогда так и не нашла. А теперь это предательское “ты” невольно заставило все внутри сжаться. Отбросив с лица досаждавшую прядь волос, Розалин продолжила читать. “Впрочем, не смею Вам больше надоедать живописанием своих проблем. Я с помощью Создателя направляюсь в Вал Форэ и рассчитываю там задержаться. Буду рад получить известие о том, что у Вас все хорошо. Видит Создатель, именно этого я Вам и желаю. Сер Мишель де Шевин. Всегда Ваш”. Розалин пробежала по письму глазами еще раз, преследуемая странным ощущением, что в нем было что-то не так. В конце концов, она поняла. Измененный порядок фраз в завершающем письмо предложении. И немного другого оттенка чернила, которыми были написаны слова “Всегда Ваш”. Будто бы Мишель решил их дописать потом, возможно, уже на почтовой станции, прежде чем решительно заклеить конверт. Это письмо она старательно закопала поглубже в пачку уже лежавших в ящике стола, чувствуя, как горят щеки, и потянулась за следующим. “Дорогая миледи Розалин! Смею признать, что все еще не могу привыкнуть называть Вас просто по имени, цветик мой. Впрочем, все вокруг меняется и меняется быстро — но неизменна моя искренняя забота о Вас. Как Ваше здоровье? Я все же категорически настаиваю, чтобы Вы нашли время вернуться в Вал Руайо и показаться тому превосходному лекарю, которого я Вам рекомендовала. Не стоило Вам подниматься с постели так скоро — мне говорили, что уезжая, Вы были изрядно бледны. Не думаю, что в Киркволле, куда, если верить донесениям, Вы отправились, найдутся целители лучше, чем в Орлее. Подумайте об этом, моя дорогая. Сомневаюсь, что хитросплетения интриг в Церкви и Кругах Вас искренне заинтересуют, а потому я не буду их касаться. Официальные же известия вскоре найдут Вас сами. Позволю себе лишь напомнить о том, что у меня всегда найдется время, чтобы пройтись с Вами по лучшим лавкам Верхнего Рынка, если Вы все же порадуете меня визитом. С любовью и заботой, Верховная Жрица Виктория”. Розалин уже готова была подколоть это письмо к тем, на которые собиралась ответить вскорости, но из конверта выпал еще один листок — простая бумага, испещренная до боли знакомыми крупными буквами. В углу листка красовался примитивный рисунок — Вивьен в уборе Верховной Жрицы с недовольно перекошенным лицом. “Инки! Говорят, ты умчалась за Бородой в Киркволл, да? Эй, я отсюда вижу, как ты смотришь на мою записку круглыми глазами. Отпарить конверт с письмом мадам Фэ было нетрудно. Труднее будет подкинуть его обратно в карету с императорской почтой. Как ты? Можешь не отвечать, в Киркволле есть Дженни, они за тобой приглядят. Найду лысого — прострелю ему яйца, вот увидишь! Пипишка говорит, что придумала для тебя Большую Железную Руку! Так что жди посылочку! У меня все, как всегда, если тебе интересно. Ладно, убегаю — а то повариха заинтересуется тем, кто же толчется у ее кастрюль. С”. — Сэра, — усмехнулась Розалин и, любовно расправив записку, убрала в стопку тех посланий, что она иной раз любила перечитывать. “Миледи Тревельян, Искренне надеюсь, что Вы хорошо добрались, и Недремлющее море было к Вам благосклонно. По тем письмам, что я получал из Киркволла в последнее время, могу судить, что там сейчас все спокойно, видимо, волей и усилиями монны Авелин Валлен. Вы ведь передадите ей от меня привет? Мои дела идут неплохо. На земле, выделенной Ее Святейшеством, мы почти сложили несколько крепких домов, и к нам присоединилось достаточно умелых лекарей, чтобы вскоре приют смог принять первых пострадавших. Волей Создателя надеюсь вызволить из лап зависимости столько храмовников, сколько смогу. Если у Вас найдется время, хотел бы пригласить Вас приехать — многие помнят Вас как Вестницу Андрасте, и Ваш визит сможет придать несчастным сил. Если говорить обо мне лично… благословение Создателя, Далия ждет нашего первенца. Я счастлив, как никогда. Моя семья передает Вам привет и свидетельствует искреннее почтение. С наилучшими пожеланиями, Каллен Стентон Резерфорд”. Это письмо также отправилось в стопку посланий, ожидающих скорейшего ответа. Последним Розалин придвинула к себе изящный конверт из белоснежной тисненой бумаги с золотым вензелем. “Миледи Розалин Амбер Тревельян, где бы она не находилась”, значилось на нем, написанное густыми чернилами с ароматом миндаля. На обороте же рукой Лелианы было дописано: “Киркволл, Крепость Наместника. Для миледи Розалин”. Розалин с улыбкой развернула вложенное письмо. Оно оказалось крайне коротким. “Дорогая подруга! Тебе, верно, не терпится узнать, прекрасен ли Минратоус в это время года? И так ли прекрасен я, каким, надеюсь, ты меня успела запомнить? Так почему же тот прелестный кристалл, который я подарил тебе в Зимнем Дворце, до сих пор молчит? Заметь, я не пожалел лучшей бумаги в Магистериуме, чтобы написать тебе эти несколько строк. Минратоус очарователен. Я — тем более. А теперь, прошу тебя, поднимись со стула и протяни ручку к кристаллу. Буду ждать. Дориан”. Розалин осознала, что широко улыбается, глядя на знакомый витиеватый почерк. Кристалл, если она верно помнила, лежал в бархатном мешочке где-то среди ее нехитрой коллекции украшений. Она заперла на ключ дверь и достала амулет. Он мягко засветился, когда Розалин положила кристалл перед собой на стол и, представив лицо тевинтерца, произнесла, все еще не прекращая улыбаться во весь рот: — Привет, Дориан.