Обещай мне

Голова кружится, покуда я учащенно дышу, пытаясь совладать с собственными эмоциями и не кинуться прочь от взгляда Антона. Он ошеломительно кричит мое имя, пытаясь добиться ответа и лишь когда слезы вытекают из моих глаз, Антон тут же отпускает меня. Он делает несколько шагов назад, хватается руками за голову немного наклонившись и застывает… Грудь сжимает от неконтролируемой истерики. Я пытаюсь сдержать себя, стараюсь сделать все, лишь бы уйти от такого разговора. Мне плохо. Дурно от одной мысли, что Антон сейчас уйдет от меня. Мурашки холодной атакой набрасываются на мое тело. Каждая клетка, словно больная язва, взрывается будто петарда, причиняя мне адскую боль. Сердце не бьется, дыхания нет, я словно мертвый труп, который ждет дальнейших действий любимого человека. Он тут же убирает свои руки и распрямляется. Слезы катятся из глаз Мельникова и парень не скрывает своей агрессии. Антон с силой бьет кулаком по каменной стене, не дрогнув от боли. Я внимательно разглядываю его кулак, который вмиг оказывается содран до мяса. Он кричит. Безумно, с такой болью в голосе, что я не могу больше стоять спокойно. Меня разрывает на части. Моя душа вновь скомкалась от страха, не позволяя вырвать её из себя. — Кто? — Глаза Антона пылают от ненависти и слез. Он тут же подходит ко мне вновь хватает за плечи и прижимает к стене. — Кто посмел дотронуться до тебя? Он плачет. Сильно сжимает свои губы, которые неимоверно дрожат. Его вопросы и эти глаза, полные слез, действуют на меня критически плохо. Я не могу вымолвить ни слова, осознав насколько это болезненно. Заставляю хотя бы смотреть в глаза Антона, сдержать себя и не падать в обморок от стольких эмоций… Громкий всхлип и я больше не могу терпеть. Падаю на колени, обхватив себя руками, лишь бы больше не чувствовать столько моральной боли. — Скажи мне, кто он? Алина? Он понес наказание? Он сидит, Алина?!! Отвечай, блять, мне! Он сидит?!!! Он кричит. Каждый его вопрос и мой молчаливый ответ делает невообразимые вещи с голосом Антона. Он словно меняется. Я не узнаю истеричный голос Мельникова, который не скрывает своей боли и страданий. Он садится напротив меня, наплевав на свои вещи, вымазывая их о землю. Мельников заставляет посмотреть ему в лицо, делает это резко схватив меня за подбородок. — Он сидит? Я верчу головой. Я признаюсь в том, что насильник не наказан, вновь вспоминая весь тот ужасный вечер. Антон болезненно выдыхает, возмущенно что-то кричит, вновь схватив меня за лицо. — Когда это было? Ты была совершеннолетней? Что он сделал? Это он оставил эти шрамы? Алина? Он? — Да… — дрожа, взяв себя в руки, я наконец-таки произношу эти слова, вновь содрогнувшись от огромной боли, захватившей мое сознание. Антон вытирает свои слезы, нервно тянется за сигаретами. У него не получается закурить. Руки парня так сильно дрожат, что он несколько раз роняет зажигалку на землю. Антон снова вытирает свои слезы, схватившись за голову руками и начинает качаться со стороны в сторону, словно пытается успокоить себя. — Почему ты не сказала мне? Почему не посадила этого ублюдка? Кто это был? А? Твой парень? Тот про которого говорила? Я киваю. Не способна больше терпеть его слова. Я пытаюсь встать на ноги, хочу убежать, лишь бы больше не говорить на этому тему. Не удается. Антон не отпускает меня, сильно схватив за руку. — Сколько тебе было? — Ш-шестнадцать. — я чувствую его дрожь парализовавшую тело Антона. Он застывает, когда слышит эти слова. — А ему сколько было? — Двадцать один. От моего ответа Антон закусывает себе кулак, с болью промычав в него. Парень ютится, не знает, что ему сделать и как утихомирить свою боль. Я же, эмоционально убитая, ничего не чувствую, ибо пустота, предвещающая смерть, уже захватила тело. — Как он это сделал? Почему? Ты была девственницей, когда это произошло? — Антон, прошу тебя… — Я не выдерживаю этих картинок прошлого, которые так яро всплывают с каждым новым вопросом Антона. — Какой же я дурак, как же это все было очевидно. Твой страх, твои опасения, когда я был рядом. Ты боялась всех мужчин, ты боялась моих касаний, ты так… Какой же я дурак… — он встает на ноги и снова подходит к той стене, ударяя на этот раз другой рукой. Антон бьет со всей силы не щадя себя. Он делает это с таким ужасным видом, будто готов даже головой удариться об стену, лишь бы забыть мои слова. Его глаза наполняются злостью. Я чувствую словно на себе, как огненная атака резко захватывает в плен каждую частичку тела. Дрожь проникает в тело Антона, он содрогается от столь сильных и ошеломительных новостей. Парень словно отказывается верить в то, что сам только что понял. Он ютится, незаметно для меня вытирает слезу со своей щеки, и отворачивает лицо, словно не хочет показывать второй поток слез. Он согнулся чуть ли не пополам, когда я прошептала ответ. Антон больше не мог молча выносить свой шок. Он громко вскрикнул, обхватил меня руками и прижал к своей груди, которая оказалась словно крылом ангела, желающего мне счастья. Он плачет. И это настолько сильно бьет меня в сердце, что от боли вот-вот потеряю сознание. Я пытаюсь стерпеть, хочу все забыть, включить ту пустоту, чтобы она не дала адской боли взять надо мною вверх. В груди все сжимается, неприятными чувствами идет прямо к горлу, захватывает в плен мою способность говорить. Глаза режет от слез, я пытаюсь, всеми силами, сделать что-либо, как-то успокоиться и успокоить Антона, так сильно прижимающего меня к себе, но все напрасно. «Ты почувствуешь все прелести любви.» Вновь голос Сергея витающий где-то в воздухе. С каждым новым вдохом я словно хватаю ртом горечь своей боли. — Неужели ты не сказала об этом никому? Хоть кому-нибудь? Сколько это продолжалось? Он неоднократно насиловал тебя или это был один единственный раз? Его вопросы пугают. Я боюсь произнести даже слово, боюсь даже сказать страшную правду. Мне так стыдно говорить про это, говорить про то, как меня унизили, втоптали в грязь, а я все стерпела и смолчала. Я боюсь. До кончиков пальцев я боюсь даже открыть рот. Антон видит эту правду, которую я пытаюсь скрыть и еще громче кричит. — Как ты могла? Алина? Как ты могла? Ты действительно все пустила на самотек? Ты действительно никому ничего не сказала? Он еще сильнее впивается в меня своими пальцами прижимая к стене. Антон не щадит мою спину и голову, я так болезненно сталкиваюсь со стеной. От боли я слегка ойкаю, но не могу сполна почувствовать все её привкусы. Антон молниеносно хватает меня за шею, прислоняясь еще ближе своим лицом. Он смотрит в глаза. Зловеще, кровожадно, совершенно не понимая всех моих страданий и опасений. — Ты не наказала его? Или их было много? Алина? Кто и сколько? — Он был один. — Я чувствую огромное давление в области шеи. Не могу произнести ни слова, стараюсь задержать как можно на дольше дыхание в себе, но тут же в груди так сильно раздирают эмоции. Мне стыдно. Настолько противно говорить про такие вещи, что я даже вскликиваю от радости, когда из клуба выходит Настя. — Отпусти её?! Ты ебнулся? — Настя поддается шоковому состоянию, когда видит меня, прижатой к стене, и Антона, который держит меня за шею. Она кидается на своего брата и толкает его по ребрам, отцепляя от меня. — Что тут происходит? Это что за хватки, Антон? Он тяжело дышит, вытирая ладонями свои слезы, слегка закатив глаза ко лбу. Он возмущен и эта эмоция так знакома мне. Я перевожу свое дыхание, все еще находясь в объятиях Насти. — Объясни мне! Мельников! — она кричит на брата, но вместо объяснений, Антон делает несколько шагов назад. — Мы еще обсудим эту тему! Поняла? Все обсудим! И только солги мне в этот раз, Зыбина! Только солги мне… — его зловещий голос пронзает всю тихую атмосферу ночи. Антон удаляется с моих глаз, покуда я резко осознаю всю степень ужаса, который свалился на мою голову. Именно такой реакции я и ждала. Он зол, обескуражен, он возмущен тем, что я была подвергнута насилию и не заявила в полицию о преступлении совершенного надо мной. Он до последнего хотел, чтобы я не оказалась последней трусихой, которой всегда была. Униженная своим же обманом, уже не могу позволять слезам застаиваться внутри себя. Я плачу, каждую секунду проклиная себя за то, что тогда побоялась, постеснялась пойти и рассказать обо всем родителям. Каждую секунду сейчас, покуда гляжу в ту сторону, по какой пошел Антон, я постепенно ощущаю пустоту внутри себя, порождающую одиночество. Его все нет. В квартире гробовая тишина. Недавно налитый мною кофе уже давно остыл. Мы с Настей не можем успокоиться. Не можем заставить друг друга перестать плакать, перестать переживать за Антона, который уже несколько часов не включает телефон. Настя еще раз пробует набрать его номер, но все тот же томный голос сообщает нам, что абонент недоступен. Как только девушка смотрит на часы, висящие на стене в гостиной, она тут же вытирает свои слезы. — Уже восемь утра, — тихо шепчет Настя, — что между вами случилось, что он уже шесть часов не выходит на связь? Я боюсь признаться. Я не говорю ни слова, лишь изредка шепчу несколько слов про нападение, которому подверглась на заднем дворе клуба. Настя мне не верит. Она каждую секунду пристально смотрит на меня, стараясь вывести на чистую воду, но все без толку. Мне, той которой приходилось лгать даже собственным родителям, не составляет труда впихнуть свою ложь как за правду почти незнакомому человеку. В эту секунду, когда мы слышим, как двери открываются, внутри меня вновь все обрывается. Мимолетная радость, что Антон пришел, и тут же всепоглощающий страх, что разговор продолжится. Покуда Настя бежит к коридору встречать Мельникова, я вмиг стремительно направляюсь к комнате за своими вещами. Вмиг хватаю свою пижаму и заталкиваю в сумку, а глазами ищу свой кошелек, который случайно выложила из сумки прошлой ночью. Я хватаю свою сумку вместе с кошельком, лежавшим на прикроватной тумбе и тут же устремляюсь к коридору. Он стоит возле дверей, не скрывая своей озлобленности. Лицо Мельникова напряженно, его глаза будто сжигают меня заживо. — Куда-то собралась? — Через час будет поезд до Москвы… — Тихо проговариваю я, стараясь не сорваться и не поддаться панике, пытающуюся захватить меня вновь в плен. — Опять? — Настя хочет войти в комнату, но Антон резко выставляет её за дверь и захлопывает её с невероятной силой. Кажется вот-вот и стены треснут. — Иди погуляй! Нам надо поговорить! — Антон? — Я сказал, иди погуляй! — он повышает голос на девушку, и закрывает двери на замок, медленно повернувшись ко мне лицом. — Ты не причинишь ей вреда, понял?! — её голос постепенно все дальше и дальше отдаляется от двери и буквально через минуту, я уже слышу, как хлопает входная дверь. Мы одни. Только я и невероятно злой Мельников, пытающийся меня загнать в угол одним только взглядом. Он беспощадно делает ко мне маленькие шаги, не удосуживавшись даже смягчить свой взгляд. Антон каждую секунду превращает в безумие, старательно обходит меня стороной и устремляется к окну. Он открывает форточку, достает из заднего кармана сигареты, в быстром темпе закуривая одну, которую вытягивает из пачки чуть ли не ломая. Я смотрю на двери в попытке кинуться прочь из комнаты, из квартиры, подальше от этого устрашающего разговора. — Почему он это сделал? — тихо спрашивает Мельников и на этот раз его голос не передает эмоциональной боли или же жалости. Властный, беспощадный, совершенно не имеющий никакого интереса ко мне. Он делает каждую нотку настолько грубой, что я даже поражаюсь, действительно ли передо мной тот парень, который клялся мне в любви пару дней назад?! — Он был в армии… Когда пришел, мои завистницы солгали ему, будто я потеряла девственность во время его службы. — Мне трудно говорить. Голос дрожит, дыхание учащается и слова выскакивают из рта совсем неразборчивый темпом. — Положи сумку и иди сюда. — Это приказ. Строгий, без капельки любви и нежности. Антон не скрывает даже тот факт, что он жаждет исполнения столь недружелюбной просьбы сию секунду. Я делаю несколько шагов к дивану и кладу свои вещи на него, вновь посмотрев на Мельникова. Его лицо совсем не выражает ничего, что могло бы показать мне его любовь. Как только я подхожу к Антону вплотную, он тут же хватает меня за руку, еще сильнее притягивая к себе. Мельников заглядывает мне в глаза, будто пытается узнать всю болезненную правду через взгляд. — Как долго это длилось? — Несколько часов… — Был только вагинальный секс или еще и оральный? Меня словно напрямую подключили к электрическому кабелю и врубили мощность на всю. Кислород обжигается этими неприятными электрическими зарядами и совершенно отсутствует в моем теле. Я не чувствую ту влажность в горле, внутри становится невыносимо сухо. Мне хватает мгновения, чтобы осознать насколько Антон не жалеет меня. Он ждет ответа, даже не попытавшись понять насколько мне больно говорить про это. — И анальный был? — он усмехается. Он, гребанный сукин сын, усмехается! Слезы захватывают меня всецело, поглощают во мрак, где боль вырывает из меня куски. Я кричу, отталкиваю Мельникова и стремительно направляюсь к дверям комнаты. Он догоняет меня на полпути. Хватает своими руками, прижимает к своей мощной груди, заставляя остановиться. Тело содрогается от слез. Я кричу от боли, больше не пытаясь даже утихомирить, столь враждебную ко мне, собственную эмоциональную боль. В меня словно вонзаются столько иголок, ножей, острых палок и всего прочего дерьма, что может причинить адскую боль. — Прости, — он шепчет мне на ухо, чуть ли не насильно держа в своих объятиях, — я должен это знать, Алина. Я должен знать все, что связанно с тобой и тем ублюдком, который совершил это. Я должен знать, что он с тобой сделал, чтобы воздать ему сполна все то, что пережила ты. Я должен знать, кто он и где сейчас находится, ведь ты явно следишь за ним, стараясь держаться как можно дальше. Я должен, обязан, сделать все, лишь бы он заплатил за все твои годы страданий, мук, боли и страхов. Ибо мою девочку, ни одна тварь не смеет обижать! Он грубо проговаривает каждое слово, будто рычит словно пес. Антон резко разворачивает меня к себе и обхватывает лицо ладонями. Из его глаз вытекают слезы, а недавнее спокойствие и жестокость в лице, тут же сменяется на болезненную гримасу. Антон продолжает ласково гладить мои щеки большими пальцами рук, пока набирает воздух в рот для продолжения своей речи. — Просто назови мне его имя и фамилию, и я сделаю все, чтобы этот мерзавец… — Он мертв, Антон. — Я сама себе поражаюсь, как ловко придумываю столь хамскую ложь и Мельников в нее сразу же верит. Антон на мгновенье теряется. Его глаза быстро забегали, желая проверить меня на вранье. Как только Антон проглатывает мой обман, то тут же прижимает к себе правой рукой, а левой заставляет мои губы раскрыться для поцелуя. Он целует нежно, без доли страхов и сомнений. Словно не было этой ужасающей правды, не было такого эмоционального признания и стресса. Антон целует умело, аккуратно обхватывая мою нижнюю губу, слегка посасывая её, после чего переходит к верхней. Влажный, горячий, с привкусом любви. Мельников не скрывает насколько он рад моей информации про «смерть» обидчика. Он облегченно выдыхает мне прямо в губы, медленно ведет меня к кровати. — Прости за грубость. Прости за все те дни, когда я так жестоко над тобой издевался… Если бы я знал, что тебя… Если бы я только смог сразу же догадаться… Я бы никогда… Моя девочка… Он кладет меня на кровать продолжая дарить столь обворожительные поцелуи. Страсть накатывает волнами, приятно становится не только в груди, но и внизу живота. Там загорается некий теплый огонек, порождающий своей мощью все тело. Я тут же ахнула, ощутив горячий язык Антона у себя на шее. Парень едва только касается своим языком моей кожи, но я уже мечусь под ним не находя себе места от такого блаженства. Антон целует мою ключицу, оставляя за собой мокрые слезы, добирается до груди, обхватывая мой, освобожденный от лифчика, сосок своим ртом. В голову мгновенно ударяет электрический заряд, на этот раз принося мне столько восторга. В груди все сжимается неконтролируемой силой, я жажду продолжения, а влажный язык Антона вырисовывает узоры вокруг моего соска. Его действия не проявляют во мне мерзости или же отвращения. Нет никакого страха и чувства опасности. Нет ничего, кроме феерического кайфа, так ловко проникшего в мое тело. В животе словно порхают бабочки, каждую секунду задевая своим крылом все мои органы, заставляя их буквально покалывать от невыносимости столь необычных чувств. Он продолжает касаться своим кончиком языка до моего соска. Руками Антон уже ловко добрался до джинс. Как только парень расстёгивает их и слегка стягивает, в моей голове будто пронесся выстрел. Я не спешу его останавливать, лишь позволяю ладоням парня спуститься чуть ниже, до основания трусиков. Пальцами, через ткань трусиков, Антон поглаживает мой клитор, так ловко его отыскав. Парень издает звериный рык, ничуть не пугая мое расслабленное тело, вновь целуя лицо. — Никогда больше не плачь… Никогда… Теперь все позади, слышишь?! Теперь все хорошо. Он говорит столь приятные слова, и слезы радости стекают с моих глаз мгновенно. Антон ловит ртом каждую слезинку, продолжая массировать мой клитор, посылая разбушевавшийся табун лошадей прямо в сердце, разгоняя его до предела возможностей. Я охаю каждый раз, когда парень пытается проникнуть в мои трусики. Каждую секунду я вторю себе, что не должна позволять этого, но не могу остановить свое пылающее тело, которое требует продолжения ласк. Мельников проникает пальцами под ткань моих трусиков и касается самого заветного. Он трогает меня, аккуратно, без дерзости и спешки. Мельников заводит меня окончательно, столько раз успев поцеловать в губы. — Антон? — губы дрожат, но мне удается произнести его имя. Он поднимает свой нежный взгляд, подарив мне столь ошеломительную улыбку. — Я никогда не причиню тебе вред. Я обещаю тебе… — Для тебя это было шоком? Я ведь… Я… Я не твоего статуса, и уж точно я… Меня изнасиловал тот, кого я любила всем сердцем… Он втоптал меня в грязь, заставил четыре с половиной года страдать каждый день, и опасаться всех парней, которые проявляли ко мне интерес. Я пропитана гнилью этими жуткими и беспощадными прикосновениями… Он слушает внимательно, вытирает свободной рукой мои слезы, но совсем не пытается успокоить. Антон дожидается когда я перестану говорить, и лишь после этого парень сладко целует в губы. — Для меня ты идеальная, для меня ты совершенство. Ты та, за объятия которой, даже жизнь не сложно отдать. Ты моя, а если ты моя, Алина, значит никто не смеет даже косо посмотреть на тебя. Тому ублюдку крупно повезло, что он сдох, иначе, я клянусь тебе, я бы разорвал его на части и заставил бы кровью плеваться и извиняться перед тобой. Конечно, извинения не смогут излечить твои раны… Но… Может… Я смогу это сделать своей любовью? И каждое его слово, — это дополнительная искра в мое сердце. Как только все части искр были собраны вместе, мое сердце, которое полностью излечилось от своих ран, тут же загорелось и позволило мне сделать первый шаг. Я целую его. Прижимаю к себе обеими руками, обхватываю его за шею, чуть ли не закинув ногу на поясницу. Антон не теряет ни секунды, ловко расправляется со своей рубашкой и моей майкой. Он кидает вещи на пол, тут же принимаясь за джинсы, совершенно не беспокоясь о том, что плохо получается. Я помогаю ему, все еще не прекращая поцелуй. Парень не теряется даже тогда, когда его ремень не поддается с первого раза. Я пытаюсь помочь парню, но вместо этого мы переплетаем свои пальцы и прижимаемся телами друг к другу. Антон раздвигает мои ноги и устраивается между ними, слегка прислонившись своим пахом. Я ощущаю через ткань его джинс эту мощную эрекцию. Антон вновь проводит рукой по ткани моих трусиков, и убирает руку, слегка потершись своей эрекцией через ткань одежды. Он делает несколько медленных движений, отодвигая свой таз и вновь прислоняя его ко мне. Это продолжается с фантастическими поцелуями и слегка щекочущими действиями с моей грудью. Мельников проводит своими пальцами по чашечкам лифчика и освобождает обе груди по очереди. Парень целует сначала правую, слегка посасывая сосок, снова касаясь острым язычком передавая мне сногсшибательные чувства. Когда же Мельников снова прижимается своим тазом ко мне, я уже не могу это выдерживать. Я буквально чувствую как внизу все становится мокрым, так невыносимо жарко, что даже воздух кажется мне пламенем. — Антон? — я шепчу ему в ухо, отрывая от своей левой груди, которую так усердно целовал Антон. — Я знаю… — шепчет он в ответ. — Я тоже хочу тебя, безумно, но с этим торопиться не буду. — Почему? Ведь я хочу. Впервые хочу за столько времени. Я хочу тебя… — Непонятные эмоции пронзают тело. Я непонимающе смотрю в глаза Антону, не осознавая, что он сильнее прижал меня к кровати своим телом, слегка потеревшись пахом. — Это все твои эмоции. Они не дают тебе рационально подумать и все взвесить. Ты хочешь только потому что облегчила свою душу, наконец-таки поняв, что нужна мне даже после того ужаса, которому тебя подверг тот ублюдок. Как только эмоции утихнут, ты сразу же пожалеешь, что отдалась так рано… Ты должна почувствовать все прелести отношений… Это не только секс, Алина, это поцелуи, некасательные действия, любовь, Алина, я покажу тебе настоящую любовь… Он дарит мне последний поцелуй, прежде чем перевернуться на спину, предварительно обхватив меня руками. Я мгновенно оказываюсь на нем, склонив свою голову на грудь Мельникова. Он нежно целует меня. — Лена знает про это? — Да. Её родители были теми, кто прикрывал мой позор. — В этом нет твоей вины и никакого позора. Позор тому мертвому сукину сыну, который позволил себе надругаться над шестнадцатилетней девчонкой. — Он скрипит зубами, проговаривая каждое слово с той же злостью, что и пятнадцать минут назад. — Я столько лет живу с этим вопросом… Я… Была ли моя вина в том, что он сделал? — я прижимаюсь к Мельникову настолько сильно, что парень тут же отвечает на мои объятия поцелуем в макушку. — Нет. — Может я дала ему повод?.. — Если ему было предназначено родиться и стать насильником, то этого уже не отнять, Алина. Ходи хоть с голой писькой и сиськами свети, если он нормальный, то никогда бы не посмел дотронуться до тебя… Но у него явно не все с головой в порядке было. Ему повезло, что вовремя сдох… А теперь скажи мне, почему ты сразу же не заявила в полицию, когда были все следы? — Мне было стыдно. Каждый, кто видел наши отношения после того, как он пришел с армии, утверждал, что он сорвется, что мне лучше держаться подальше. Но я никого не слушала. Я надеялась, я верила, что он станет прежним. Я каждую секунду вторила себе, что его злость и пошлость уйдут, и ко мне вернется любящий меня парень… — Но он с каждым днем превращался в извращенного зверя и в конце концов намордник был снят. — Антон переворачивает меня обратно, бережно кладя голову себе на руку, продолжая смотреть в глаза. Я не нахожу слов, чтобы передать свои смущения по поводу оголенной груди и спущенных джинс. Он был прав, эмоции поутихли, а вместе с этим и смелость так же покинула меня. Я тут же поправляю лифчик и тянусь к своим джинсам чтобы подтянуть их. Все мои действия сопровождаются смехом Антона. — А ты не слушала меня. Краем глаза я вижу, что горб в его штанах все еще выпирает. Антон замечает мой любопытный взгляд, тут же тянется к своим джинсам чтобы застегнуть ремень. — Он скоро «ляжет». — проговаривает он эти слова и я под краской смущения. — Не говори такое… — Мы ведь теперь пара. У нас больше нет секретов и уж точно никогда не будет. Алина, скажи, ты действительно любишь меня? Его вопрос и столько тепла в моей груди. Я натягиваю на себя майку и медленно поворачиваюсь к окну, на подоконнике которого лежит стлевшая сигарета. Подхожу к той пачке, которую положил Антон перед тем как закурить, и вытягиваю белую дрянь из нее, подкуривая зажигалкой. — Я до последнего не уверена, что ты меня любишь. — Я слегка дрожу, проговаривая эти слова, но мне все же удается это сделать ровно в тот момент, когда Антон встал с кровати. — Разве тот факт, что я сейчас с тобой, не означает мою любовь? — Ты прости, если я обижаю тебя… Я просто. Я… Не умею… — Доверять другим и не нужно уметь. Ты просто доверяй мне… Почувствуй, — он берет мою ладонь и прижимает к своей груди, — насколько сильно бьется мое сердце. Почувствуй, как сильно я хочу, чтобы ты была счастлива. Алина, со мной такого никогда не было. Всегда были лишь очередные девушки, которые шли в копилку моих достижений. Но Ты — особенная, единственная, и навсегда моя. Я таю от его слов, принимаю эти объятия, наконец-таки позволив своей душе распахнуть крылья свободы. Потихонечку начинаю отрицать те страшные события, которые пережила, я вторю себе, что это все был лишь дурной сон… Вот оно, настоящее счастье, вот оно и оно мое.