Алый - значит Страх

Нет, мне никогда не поверить в то, что так надо. В то, что всё идёт правильно. Об этом можно рассказать отдельную историю. Я шёл на охоту, как и всегда, воды тогда было в достатке, но еды не хватало катастрофически. Бедные дети… Они так не вовремя родились, когда запасы еды подходили к концу… Жизнь каждого в убежище равноценна пользе, которую он приносит. Тот, кто не может ничего сделать на благо убежища — не должен жить там. Либо изгнание, либо… Смерть. Это — правила, в которые мы сами заставили себя поверить. Иного выхода просто нет. Иначе умрут от голода и жажды полезные люди. С нами остаются только те мужчины, которые могут и умеют охотиться или что-то производить. Самые беспомощные помогают женщинам укреплять стены убежища. Старики воспитывают детей, пока взрослые заняты. Система работает беспроигрышно… Пока в неё не встревает посторонний элемент. Всё было, как обычно. Каждый играет по известным правилам, и я иду на охоту в пустошь. После третьего часа хождения по рыжей пыли я разглядел вдалеке какие-то обломки. Словно большие железные рёбра… Из-под песка торчали обломки металла, ржавого и покорёженного, словно прогнившее насквозь сердце этого умирающего мира. И рядом с обломками лежало что-то… или кто-то. Вроде я подоспел достаточно быстро для того, чтобы это ещё был кто-то. Одетый в разорванную одежду, с сумкой на плече, беспомощно лежащий, раскинув руки, на горячей пыли. Седая борода постепенно приобретала рыжий цвет. Старик. Вы, возможно, не понимаете, чего я боялся и почему я надеялся, что он уже мёртв. Но всё должно было пойти именно так. Судьба решила, что я должен пройти через это испытание. Как только я протянул руку к сумке, слабый голос пробормотал: — Помоги… мне… Воды, дайте… воды… Я хочу… жить… Это — самое страшное. Понимание того, что на тебя рассчитывают, в тебе видят спасение, а ты ничего сделать не можешь. И даже хуже, когда ты понимаешь, что ОБЯЗАН не просто не оправдать его надежду, а разрушить её с треском… Старик поднялся и невероятными усилиями своих усохших четырёхсуставных рук (мутация от радиоактивного воздуха, ничего необычного) попытался схватиться за мой сапог. В его почти ослепших от пыли глазах неожиданно блеснуло что-то такое, чего там раньше не было. Чувствуя, что я не смогу помочь ему, он решился на рисковый шаг: забрать у меня всё, что я имею, или во всяком случае не отпустить от себя… — Ты… не должен уходить. Ты… должен мне… помочь. Ты… не уйдёшь. Мне было жалко этого старика, но он уже становился навязчивым. — Я не могу тебе ничем помочь. У меня у самого нет ни еды, ни воды. Если я их не найду, в убежище к своим мне лучше не возвращаться. Упс… Это ошибка. Стоило ли говорить отчаянно цепляющемуся за жизнь старику, что где-то есть другие люди, которые могут (по его мнению) дать ему еду и воду? — Веди меня в это убежище! Ты не понимаешь! Я хочу жить! Я должен жить! И тишина. А, нет, только громкое БУМ! и затем тишина. Воздух, словно ещё более разгорячившийся от огня вылетевшей пули. Земля, словно ещё больше накалившаяся от текущей по ней крови. Сердце, словно тоже воспламенившееся и сейчас выгорающее в чёрный уголёк под воздействием такой несправедливости. Но всё правильно. Никаких дармоедов. Никаких иждивенцев. Все должны приносить пользу! Иначе человек нам не нужен… Это истина, но принять её больно. Моя душа ещё пыталась оправдаться тем, что я помог ему... Он бы всё равно умер. Я бы не смог забрать его, и старик погиб бы от голода или обезвоживания. Я помог ему, сделав это быстрее и безболезненнее. Удобный метод - всегда выставлять себя героем, который просто помог судьбе выполнить её работу безупречней. Но сердце не обманешь, я чудовище, пусть и чудовище по правилам... Это была не первая смерть человека от моих рук и будет далеко не последняя, но почему-то эту картину я вижу до сих пор: старое и беспомощное тело, кровь в рыжей пыли, почти не изменившей свой цвет, раздробленные кости и мясо, всё это, что когда-то было совсем незнакомым и невиновным человеком… Вот теперь это был уже «что-то».