Серое Небо

Сквозь сон она ощущает легкое покалывание, слышит тихие шаги и снова чувствует приятное прикосновение к коже. А проснувшись, боится открывать глаза. Боится снова оказаться в палате психлечебницы, потому что то, что произошло с ней совсем недавно, казалось бредом. Матрац под ней слегка прогибается и, не видя, она представляет, как доктор садится рядом, вводит лекарство, которое обездвиживает тело, и окончательно разрывает её несчастную ночнушку. Когда рука касается её плеча, девушка не выдерживает и открывает глаза. Образ доктора, которого она ненавидела всем своим сердцем и душой, рассевается. Она видит перед собой лицо человека, который вынес её на руках из психбольницы, не позволив убить. В какой-то степени она благодарна этому человеку, но всё ещё не верит ему. Он улыбается ей. — Я зашил твои раны. Очистил организм от яда, которые они тебе давали. Будет тошнить — это нормально, — он прикоснулся к её лбу, и девушка невольно попятилась, пытаясь увернуться. Он не обращает на это внимания. — Температура спала. Она всё ещё не отрывает взгляда от человека, но решается оглядеть место, в котором находится. И ей кажется, что она попала в другую реальность. Всё здесь было слишком красивое, незнакомое и непонятное для неё. Даже кровать, на которую её положили, была совершенно другой. Мягкой. Одеяло — чистое, не напоминает ту старую тряпку, которой она укрывалась долгое время. Рядом с кроватью стоит тумбочка, на которой она видит стакан, наполненный водой, и приподнимает руку, пытаясь дотянуться до воды. Сразу же замечает, что вместо рваной ночнушки на ней легкое сиреневое платье, пахнущее лавандой. — Вы меня… переодели? — голос тихий, охрипший. Человек укладывает её обратно в кровать, слегка приподнимая подушку, и протягивает стакан с водой. Она принимает его и внимательно смотрит на чистую жидкость. Однажды доктор тоже дал ей немного воды, в которой она так нуждалась, но сделав несколько глотков, она с кровью выплюнула все содержимое: из-за разбитых губ и выбитого зуба вода с солью причинила ей слишком много боли. — То, в чём ты была, непригодно для ношения. Более того, я вымыл тебя, — говорит он. Её это совсем не смущает: она всё ещё смотрит в стакан, пытаясь разглядеть кристаллики на дне. Осторожно касается кончиком языка воды и делает небольшой глоток. Чистая холодная вода. Девушка в удовольствие прикрывает глаза. Как же вкусно… — Спасибо, что переодели. И спасибо за воду, — тихо произносит она. — Что мне нужно дать взамен? — Обращайся ко мне на «ты». Договорились? Она медленно кивает в знак согласия и не может понять, что ему от неё нужно. Просто так никто никогда не помогает. Она не верит в искреннюю доброту людей. — Меня зовут Джонатан, — представился он. — Ты, скорее всего, меня не помнишь, ещё совсем маленькой была, но уже тогда я знал, что буду любить тебя и заботиться о тебе, — он улыбается, не торопясь объяснить сказанные им слова, хоть и видит непонимающий взгляд девушки. — Я твой брат, Кларисса, — сказал он. — Ты меня слышишь? — Джонатан приподнимает её лицо за подбородок, заглядывая в зелёные пустые и, одновременно, мёртвые глаза, и его сердце начинает бешено колотиться от нарастающей ненависти. Он ненавидел мать за то, что отобрала у него сестру, сбежала, и не смогла её уберечь. Ненавидел примитивных за то, что они сделали с его любимой девочкой. Они причинили ей боль и будут нести наказание за каждую царапину на теле сестры. А у неё их слишком много. — Кларисса, — повторяет он. — Это твое имя. — У меня нет имени. У меня есть лишь номер. У меня нет семьи. Вы лжете… Ты лжешь, — её слова звучат так, будто она говорит о погоде. Без каких-либо эмоций, лишь одно смирение. Джонатан сжимает руки в кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу ладони. Мыслями он далеко, но смотрит на Клариссу с любовью, пряча злость на людей, на мать. Он смотрит на неё как тогда, когда она была ещё совсем малышкой, и он брал её на руки; улыбался, когда слышал весёлый смех сестры. — Забудь этот чёртов номер! Всё, что они тебе говорили — забудь! Ты — моя сестра, моя семья, моя… Кларисса, я помогу тебе всё вспомнить. Обещаю. — Что Вам нужно? — она забывает об их уговоре, на глаза наворачиваются слезы. — Что Вы хотите? Исследовать меня? Убить? Сдать в лабораторию? Что вам нужно?! Впервые в жизни, Джонатан растерялся. Глядя на слёзы сестры, он не знал, что ему делать. Стоит протянуть руку, чтобы обнять и утешить — она плачет ещё больше, будто прикосновения были для неё ударами. Оставить в таком состоянии — тоже не мог. Его давно уже окаменевшее сердце дрогнуло. Он никогда не любил слёзы, считая их слабостью. Но слёзы сестры были для него пыткой. Он не знал точно, что они с ней делали, но глядя на изуродованные шрамы, незажившие глубокие раны и многочисленные ожоги, он понимал, что ей пришлось пережить в чужом мире людей. Она всхлипывает, когда тонкая иголка почти безболезненно вошла в кожу. — Это успокоительное, — сказал он. Джонатан накрыл её одеялом и поднялся на ноги, когда девушка немного успокоилась. — Отдыхай. Я еще зайду, — он закрыл за собой дверь.

***

Он возвращается ближе к вечеру и, толкая перед собой тележку с едой, открывает двери сестры. Девушка всё так же лежит на кровати, свернувшись калачиком. Глаза открыты, но когда он садится рядом, Клэри не реагирует, будто не слышит и не видит его. — Клэри, — зовет он, осторожно прикасаясь рукой к её плечу. — Пора ужинать. Когда он поднимает её, помогает сесть и терпеливо кормит с ложечки, как маленькое дитя, Джонатан осознает, что перед ним не человек и даже не охотница: перед ним — тряпичная кукла. Сестра была ещё слишком слаба. Она медленно умирала у него на глазах. После пяти ложек супа девушку вывернуло наизнанку, и всё содержимое оказалось на паласе. Клэри пробормотала что-то неразборчивое — видимо, извинялась — и снова легла, натягивая на себя одеяло. Температура её тела повышалась. Лечение будет долгим.