Падает Лондонский мост

Доктор Картер взошел по широким ступеням, ведущим в здание лондонского морга, как к себе домой. Было как всегда тихо, чисто. Только мрачно слишком и пахло дурно. В последнее время он проводил здесь больше обычного. За стеклянными витринами сразу позади тяжелых дверей лежали отмытые, прикрытые по грудь покойники. На растянутых сверху веревках висела их одежда или то, что осталось от нее; рядом томились найденные при них вещи. Неизвестные усопшие тосковали там, на виду у всех посетителей, в надежде быть кем-то опознанными. Однако вернуть себе после смерти имя везло далеко не каждому. Генри часто об этом думал. Подумал и сейчас, поднимаясь этажом выше. Из комнаты в самом конце светлого коридора по обыкновению доносились хохот и болтовня. Картер замечал подобное постоянно, изо дня в день почти целый год, но, как бы ему ни хотелось напомнить господам Ланкастеру и Грину об этике, он молчал: они слишком трепетно выполняли поставленные задачи, чтобы упрекать их за шумные разговоры. Генри тихо подошел к дверям в надежде расслышать суть беседы, рассчитывая на что- нибудь актуальное, но быстро потерял интерес. Цокнул языком, закатил глаза и ворвался внутрь с громким: – Боже правый, когда бы я ни пришел, вы всегда обсуждаете женщин! И каждый раз вы, мистер Ланкастер, рассказываете так страстно, будто в вашей постели побывала половина Лондона. Оба мигом вскочили со своих мест, поправили длинные рабочие фартуки и кивнули в знак приветствия. – Уверяю вас, доктор Картер, на деле его заслуги гораздо скромнее, – отозвался мистер Грин, на что Ланкастер ответил ему: – Как будто ты проверял? – Довольно, господа, пора за дело. И поблагодарите мертвых за то, что они терпят ваши непристойные дискуссии. Все, кто имели честь работать с Картером лично, с уверенностью заявили бы, что он вел себя несносно, утверждая, будто чужие идеи мешают ходу его собственных мыслей. Он не стеснялся говорить вслух об откровенных вещах, которые сам таковыми не считал, и делать на публике резкие заявления, требующие смелости. Из-за подобных качеств многие называли доктора человеком упертым, привередливым и откровенно трудным, но спрос на его услуги, тем не менее, не спадал. Из этого правила случались редкие исключения. И небеса распорядились так, что Генри, не терпящий помощников, по какой-то неведомой причине согласился принять двоих хватких юношей к себе под крыло. Лайонел Ланкастер и Артур Грин, невзирая на цветущий возраст – обоим шел двадцать пятый год, – посвящали себя выбранному делу целиком и полностью. Заветное место среди тех немногих, с кем Картер считался и искал компромиссы, они заслужили альтернативным, зачастую творческим, но эффективным подходом, что в сочетании со знаниями приносило отличные плоды. Оба были притягательно сложены, темно-русые, только ростом Лайонел своего друга превосходил. Глаза у него слегка косились к переносице, в отличие от Артура, гармоничные черты лица которого украшали короткие бакенбарды. Они тесно общались с академической скамьи и, как ни странно, совсем друг от друга не уставали. Грин был с апреля женат. После оформления по всем правилам гражданского брака жил вместе с супругой в приличной квартире, планируя венчание. Ланкастер же оставил родителей, а о собственной семье не задумывался, спуская деньги на сомнительные развлечения. Он платил за столичное жилье сам, оттого и ютился в не самом благополучном районе, но как-то не жаловался. Ему нравилось то, ради чего он мирился с крысами в подъезде и жутким запахом канализации по утрам. – Ночью привезли двоих, – Артур пригласил доктора к телам, лежавшим на металлических столах и накрытым белыми простынями. Картер показался ему не выспавшимся. – Вместе? – Именно. Обнаружили под мостом Ватерлоо. Мужчина и женщина. По всей видимости, влюбленные. Он сдернул ткань, открывая нагих покойников до пояса. Генри придирчиво сжал губы и промычал какую-то незамысловатую мелодию себе под нос, но никаких комментариев более не высказал. – Почему не сообщили мне сразу? – Кто бы нам сообщил для начала, – фыркнул Лайонел и сложил на груди руки. – Мы узнали несколько часов назад. После вашего вчерашнего визита мы посидели немного и ушли, потому что дело было к полуночи, а констебли, видимо, не сочли нужным нас вызывать. Хотя я на их месте поставил бы всех на уши среди ночи, если б столкнулся с таким случаем. – И чем же он, по-вашему, отличается от прочих убийств, коих в Лондоне не счесть? Вы говорили с инспекторами? – Нет. Вы сами знаете, их завышенное самомнение не позволяет им беседовать с людьми вроде нас. Но они передали бумаги, где подробно описали состояние тел и обстановку на месте преступления. Взгляните, – он схватил со стола небольшой блокнот, – там много странностей. В скором времени я сделаю наброски. Он замечательно рисовал и в целом был человеком талантливым, чем сильно помогал в научных трудах или в случаях, когда требовалось воссоздать картину или чей-то профиль по одним только чужим словам. У Артура же с художествами и прочими хобби как-то не сложилось, а потому он растрачивал всего себя, чтобы подчеркнуть значимость проницательным умом и объективностью. У доктора имелась другая идея. Он на миг отвлекся от чтения и взглянул на молодых людей так, что те сразу поняли: придется показывать на себе. Они перетащили два стула к стене, но перед тем как сесть, разыграли партию в камень-ножницы-бумага на предмет того, кто будет дамой. Честь выпала мистеру Грину. Ланкастер улыбнулся, выставил одну ногу и приподнял воображаемую шляпу, на что Артур закатил глаза, но в итоге подыграл, сделав низкий реверанс. Причем все это они провернули настолько тихо, что к тому моменту, когда Картер вновь оторвался от записей, оба сидели на положенных местах и ждали указаний. – …Спины прислонены к мосту, правое женское и левое мужское плечи соприкасаются, – принялся зачитывать вслух, пока те принимали соответствующую позу; однако, вскоре он занервничал: схватился за пуговицу на воротнике, лихорадочно выкручивая ее, – головы опущены, наклонены друг к другу. Правая женская рука лежит на мужской левой, они соединены в нечто наподобие замка. Ноги свешиваются с пирса, достигая уровня воды. Генри отложил блокнот. Он смотрел на своих подчиненных, а видел перед собой ночной мост Ватерлоо, двух недавно убитых под ним людей. Слышал, как наверху грохотали кареты, цокали лошадиные подковы, кричали кучера, а снизу, почти под ногами, шумела мутная от копоти Темза. И все ровно так же, как и тогда. Вдруг доктор отпрянул. Единственное мгновение вспыхнуло в памяти, но его оказалось достаточно, чтобы он, зажмурившись, мотнул головой. – Спасибо, – вымолвил сухо. – Вы что-то успели выяснить? Его стало беспокоить едкое предчувствие чего-то нехорошего, залезло ему прямо под кожу и ползало по спине, но он не привык слепо верить интуиции – требовались доказательства, причем неоспоримые. – Мужчине от восемнадцати до двадцати трех лет. Закололи, – мистер Ланкастер суетливо подбежал к трупу, приготовившись к демонстрации. Он выглядел воодушевленно, и каждый раз в такие моменты его косоглазие становилось особенно заметно. – Удар был нанесен в область шеи справа, этого хватило, чтобы он стремительно истек кровью. Личность пока не установлена, но при нем были деньги, что исключает убийство с целью ограбления. Исходя из окоченения, состояния слизистых и кожных покровов, смерть наступила от десяти до двенадцати часов назад. Трупные пятна выражены интенсивно, при надавливании на них окраска исчезает, но восстанавливается быстро. – Девушка, – продолжил Грин, – от шестнадцати до двадцати. Ей раздавили горло необычной обувью с толстой подошвой, причем давили сильно и длительно, судя по обширному кровоподтеку с отпечатавшимся рисунком. К сожалению, я не понимаю, чем именно воздействовали, но это явно не простые сапоги. Документов при усопшей не нашли, обуви тоже не было. Вероятно, ее попросту смыло водой. Время смерти совпадает с временем смерти юноши. – Следы надругательства? – Никаких, – Артур мотнул головой, прикусив нижнюю губу, – при этом на ее теле нет ни малейшего намека на сопротивление. Это и настораживает, учитывая, что душили ее медленно. Картер внимательно выслушал их заключения, не перебивая и не оспаривая, рисуя в голове общую картину, от которой затем собирался отталкиваться. У него были основания доверять им в элементарных вопросах, но чего они уж точно не умели делать – заглядывать на несколько шагов вперед и назад одновременно, выстраивая длинные цепочки из причинноследственных связей. Им не хватало горького опыта, зато таковой имелся у доктора в избытке. Поэтому ему приходилось все перепроверять. Генри попросил уступить ему место у стола, и оба сразу отошли. Начать решил с юношеского тела: – Исходя из краев колотой раны, а также характерного угла, убийца правша и в момент удара стоял позади жертвы. – Бить в спину, как благородно, – обронил Артур, но быстро себя осадил. Его реплики часто звучали не вовремя, а для них с Лайонелом не было греха страшнее, нежели сбить доктора с хода рассуждений. К счастью, Картер не придал комментарию значения. Он был сосредоточен: в подобной работе требовалось преобразовать итог в следствие, а следствие – в причину, что по определению противоречило естественному ходу вещей. – Для убийства использовали нож без зубцов, вероятней всего, охотничий. Лезвие прошло довольно точно, повредив позвоночную и общую сонную артерии, что вызвало несовместимое с жизнью кровотечение. Рана глубокая, – Генри хотел закончить на этом, но нутро подсказало проверить наверняка, причем проверить там, где вряд ли бы стали искать другие специалисты. Раздвинув кожу вокруг ранения пальцами, он попросил подать ему хирургический щуп, после чего вставил инструмент до упора в кости. Без надавливания, осторожно, он исследовал вслепую каждый дюйм, и внезапно щуп скользнул глубже, в позвонки, где зацепился, подобно ключу в замочной скважине. – Боже, – доктор редко обращался к Господу в рабочей обстановке, чем вызвал вокруг себя волнение. – Нож разъединил позвонки ровно в месте стыка. Последний шейный с первым грудным. Он умер не от потери крови, а мгновенно, прежде, чем что-либо осознал. Практически казнь. Лайонел с Артуром переглянулись, разом притихли, склонив головы: они ошиблись, но честно понимали, каждый сам для себя, что не смогли бы и предположить такого. Они не сталкивались ранее ни с чем похожим, хотя убийств в Лондоне совершалось много, а от изобретательности некоторых душегубов начинало воротить. Сейчас же они с научным восторгом внимали каждому слову наставника, убеждаясь, что всегда отыщется нечто немыслимое, скрытое под очевидностью. – Простите, просмотрели, – вполголоса произнес Ланкастер. – Далеко не каждый убийца способен настолько метко нанести удар. Вы вряд ли догадались бы проверить, если бы… – доктор осекся, замолчал, и его глаза из-под густых надвинутых бровей сверкнули озарением. Но это озарение, как показалось молодым людям, не сулило ничего хорошего. – Если бы что? – не вытерпел Артур. – Если бы не работали с этим однажды. Тогда должно быть что-то еще, просто обязано! Картер заторопился, заметался между двумя покойными, желая оказаться правым и в то же время ошибиться, и его беглый взгляд пытался уцепиться хоть за что-то существенное. В конце концов, он, обуздав неуместное возбуждение, замер. Склонился над женским телом, откинул полностью простыню, однако не успел ничего сделать: в дверь постучали. – Не входить! – взревел Генри; он сжал кулаки, шумно втягивая насыщенный спиртом и душистыми веществами воздух, и прибавил с фальшивым до скрипа зубов спокойствием: – Господа, не могли бы вы меня оставить ненадолго? Заодно посмотрите, кому пришло в голову сюда наведаться. Опрометчиво было перечить столь раздраженному, нетерпеливому тону, а потому оба помощника кивнули и в следующий миг вымелись из комнаты, да так стремительно, что едва не сбили с ног стоявшего позади дверей мужчину. – Извините, простите ради Бога, – именно Ланкастер задел визитера плечом. – Чем можем быть полезны, сэр? – Меня зовут Нельсон Стивенсон. Доктор Картер пригласил меня сюда, если я не спутал адрес, – протянул записку, поправляя съехавшую набок шляпу. Артур шагнул ближе, по-гусиному вытянул шею, чтобы видеть из-за плеча друга клочок бумаги. Почерк действительно принадлежал доктору или, по крайней мере, был чертовски на него похож. Молодые люди одновременно подняли на собеседника озадаченные глаза и тоже представились, но никакой ясности от этого не прибавилось. – Лично пригласил? – Грин заговорил тише, щурясь. Для них с Лайонелом это значилось настоящим событием – чтобы Картер добровольно согласился терпеть кого-то еще в своей обители. Разумеется, стало интересно, чем незнакомец со скандинавским акцентом был так примечателен и что знал такого, чего не ведали они. – Вчерашним днем, – Нельсон насторожился от их удивления, а также от оценивающего взгляда, которым они вперились в него, но виду не показал: – Я едва знаком с ним, и это непростая история. Непростая, да. Он сказал, будто я могу каким-то образом оказать содействие. Он ни разу не бывал в морге, не доводилось, а потому долго крутился около парадных ступеней в сомнении. Скрытность Картера по-прежнему вызывала в нем возмущение и наталкивала на мысли, что его не уважают, но решающим аргументом стало напоминание о причине, по которой он покинул Орхус и, переплыв Северное море, оказался здесь. Если он продолжит упускать всякую возможность себя проявить, то в скором времени вернется домой, промотав деньги и с несусветным позором. – Неужели? Внимание доктора дорогого стоит, честно признаться, – Артур шагнул назад к двери и легонько постучал по ней костяшками пальцев, на что услышал грозное: «Нет!» Стивенсон растерялся. Он без того чувствовал себя неловко, так еще и явился в неподходящий момент, судя по скверному настроению доктора. А вот молодые люди отнеслись к происходящему скептически: – Давайте-ка не будем торопиться, – протараторил Грин, возвращаясь к ним семенящим шагом. Он гостеприимно улыбался, – поверьте нашему опыту, именно сейчас доктору Картеру лучше дать время на самостоятельные размышления. – Мы можем проводить вас в наш уютный угол, – предложил Ланкастер именно в тот миг, когда Стивенсон готов был послать все к черту. – Уверен, скоро он сам придет к нам, будучи настроенным на разговор. Он не знал наверняка, получится ли именно так или их наставник, напротив, нагрянет в свирепом расположении духа, чем окончательно распугает все живое вокруг себя. Но если он правда ждал кого-то, то придет в еще большее неистовство, услышав о срыве планов. Нельсон пошевелил губами, поморщил нос, что выражало высшую степень его раздумий, и в конечном итоге согласился. Его повели по коридору с потертыми стенами, с вытянутыми, закругленными в виде арок окнами и полами из звонкой плитки; каждый шаг отзывался отчетливым стуком, который затем вновь рассеивался в загустевшей тишине. – Не обращайте внимания, это издержки нашей непростой работы. Нервы не всегда спокойны. Вернее, они как раз почти всегда неспокойны, – Лайонел не заговорил бы, если б Артур не двинул его локтем в бок. – Так в какой именно области вы специализируетесь? – Вообще я ветеринар, но отчего-то мне кажется, будто доктор Картер как-то выяснил про мои исследования в сфере человеческого сознания. Однако, я могу ошибаться, поскольку он ничего мне не объяснил. Он прекрасно знал, где Генри мог приуменьшить свою роль, пускай лицо его вчера не выражало ни капли лжи. – Ушам своим не верю, – Лайонел приободрился, – право, я потерял всякую надежду познакомиться со специалистом вроде вас. Знал я одного «алиениста», – он сделал соответствующий жест пальцами, театрально закатив скошенные глаза, – обыкновенный шарлатан, понимаете ли, таких в Лондоне каждый второй. – Надеюсь, вы составите исключение, – добавил Артур. На язык он был колок, что порой выходило ему боком, а еще обладал безобидной, в его понимании, язвительностью, которая время от времени вылезала наружу не в самых радушных своих проявлениях. – Приятно, что об этом учении наслышан кто-то еще, помимо меня. У лестницы, где заканчивалась светлая галерея, они повернули и уперлись в очередные тяжелые двери, под десять футов в высоту; за ними, в глубокой квадратной комнате стояла кромешная тьма из-за закрытых ставней. Оттуда несло так, что от резких, контрастных запахов бальзамов и плоти у Нельсона заслезились глаза, а посередине пищевода застрял неприятный ком. – Впервые в подобном заведении? – Грин побежал открывать окно, хотя делать это было нежелательно и сопровождалось риском получить от доктора знатный нагоняй. Стивенсон закивал, кашляя в рукав своего фрака. Как только дневной свет пробился в комнату, он заметил, как скользящие лучи солнца пересчитали лежащие в ряд тела, накрытые простынями. Одни лишь босые иссиня-белые стопы виднелись из-под льняной ткани. В углу располагался письменный стол с керосиновой лампой, со всеми бумажными принадлежностями и – Боже правый – двумя пустыми чашками. Стулья были задвинуты. – Вы скоро привыкнете. Если сразу не скончаетесь от острого приступа астмы. – Когда-нибудь тебя хорошенько выдерут за твои шутки, помяни мое слово, – сказал Ланкастер, хотя сам хохотнул. – И меня заодно, потому что я вечно это поддерживаю. – Вы уж извините, – заговорил Артур, переводя дух, – за паршивое чувство юмора. Когда каждый Божий день находишься среди покойников, без этого недолго сойти с ума. – Не сомневаюсь, – Стивенсон протер глаза. Ему совсем не хотелось обижаться на них, слишком уж карикатурно они смотрелись. – Но знайте, если вы решите от скуки свихнуться, то я всегда рад новым пациентам. Его ответ пришелся им по нраву. Они негромко засмеялись, и лица их стали полны чистого удовлетворения. Видимо, доктор Картер редко острил с ними. Нельсона ввели в курс дела, и он наконец-то понял, что означала оброненная Генри фраза о разнообразии его деятельности. Сначала Стивенсон испытал небывалый кураж, а затем огромную ответственность, тяжелую, точно гранитная плита: раз уж речь шла о тяжелом преступлении, любая ошибка в предположениях могла дорого стоить, намного дороже желания пробиться в люди. А если учесть тот скромный факт, что он не сталкивался до сего дня с расследованиями, то его страх ударить в грязь лицом основательно возрастал. В образовавшемся умственном беспорядке только Картер мог разъяснить ему ситуацию так, как представлял ее себе изначально, и долго ждать его не пришлось: – Чтоб ты провалился! – кричал доктор из коридора. Артур с Лайонелом вжали головы в плечи и приковали взгляд к дверям, которые вот-вот должны были распахнуться настежь. – Господа, у нас неприятности! – Генри вбежал настолько взбудораженный, красного цвета, что даже не заметил открытого окна. Зато увидел посетителя и сразу осекся: – Мистер Стивенсон, право, я не надеялся, что вы примите мое приглашение. Картер говорил почтительно, но все равно беспокойно. Его руки были перепачканы кровью, из-за чего он держал их на весу, стараясь ни к чему не прикасаться. – Интересно, почему я не должен был? – Понимаю, вы сейчас пребываете в небольшом замешательстве, да я и сам надеялся, что ваш первый визит окажется иным, – он намеренно пропустил вопрос мимо ушей. – Но боюсь, мы столкнулись с большой проблемой, которую, как мы думали, нам удалось решить в августе семидесятого, вместе с крушением «Альбертины». И если я прав, то ваша помощь сейчас не просто пригодится, она необходима нам. Генри обязался посвятить всех в подробности, но после того, как покажет, какое именно обстоятельство заставило его всполошиться. Мистер Ланкастер, равно как и мистер Грин, слышали о трагедии в Английском проливе два года назад, когда следовавший во Францию пароход взорвался и ушел ко дну, утянув за собой жизни полутора сотен граждан. Но в их головах не укладывалось, каким образом событие прошлого могло быть связано с двойным убийством сейчас. А Стивенсон и подавно ничего не понимал. Вот он снова спешил куда-то за остальными, точно надутый дурак, мечтая высказать Картеру в лицо все, что думал о его некультурной заносчивости. – Вы заметили одиночные проколы в четвертом межреберье слева у покойной, господа? – спросил доктор. – Да, – ответил Артур. – Тогда какого дьявола не сказали? – Вероятно, потому что вы выставили их за дверь, – выдал Нельсон как на духу. И ему сделалось легче. – Лезете не в свое дело, мистер Стивенсон? – Генри сбавил ход, пренебрежительно оглянувшись через плечо. – А разве не поэтому я здесь? Нельсон мог поклясться, что почувствовал, как сильно доктору свело скулы в навязчивом намерении поскандалить, однако он воздержался, и стали слышны вздохи облегчения молодых людей, которые на время попросту окоченели. – Следы от укола, – продолжил Картер. – Что с ними? – Они были сделаны иглой средней толщины, – Грин отвечал за собственные слова, но по опыту знал, что их наставник во взвинченном состоянии был хуже пороховой бочки. – Места инъекций почерневшие, но это не естественная пигментация. Мы решили дождаться вскрытия, чтобы посмотреть возможные повреждения органов и попытаться определить вещество. – Мысль правильная. А потому я произвел торакотомию. Сейчас увидите результат. Мистер Стивенсон, предупреждаю вас, зрелище будет не из приятных. – Ничего страшного, – он до того завелся, что убедил себя, будто спокойно это вынесет. Мол, какая разница, животное или человек. Переубеждать и спорить Генри не стал, но незаметно для остальных ухмыльнулся. Он толкнул двери, и все прошли. Покойники по-прежнему лежали на спинах; их тела были зафиксированы железными штифтами, клешнеобразные концы которых входили в плоть и расширяли ее, позволяя разглядеть черные, как уголь, внутренности: легкие и сердце. Лайонел и Артур бросились к столу, с жутким изумлением вглядываясь в то, чего ранее не встречали, – окрашенные органы. Скорее всего, чернилами. – Иглой целились прямо в сердце, убийце удалось проткнуть левый желудочек, – взгляд Картера оставался строгим, но совсем лишенным профессионального энтузиазма. – Однако красителя оказалось много, и он растекся по грудной полости. В помещении витал насыщенный, въедающийся в ноздри запах, который невозможно было заглушить никакими достижениями химии, и Нельсону поплохело. Для скота не существовало моргов, а любые хирургические манипуляции проводились на открытом воздухе или, на худой конец, в стойле. Он снова ткнулся носом в рукав, но намеренно остался, подавляя внутри тошноту. Все потому, что развернувшееся действие, представшее в его глазах целым событием, неимоверно привлекло его, порядком больше, чем он рассчитывал, и Стивенсон вдруг вспомнил, как мать в юношестве убеждала его выучиться на врача человеческого, а не животного. Выбрав однажды профессию, он с тех пор не пожалел об этом, однако если ему – обыкновенному ветеринару из Скандинавии – удастся как-то поучаствовать в настоящем расследовании, то он из кожи вон вылезет. Даже станет молча терпеть выходки доктора, если те не будут выходить за определенные рамки.