Падает Лондонский мост

Оказалось, доктор Картер обнаружил в текущем деле сходства  с почерком душегуба, который, как все считали, ушел пару лет назад на дно вместе с «Альбертиной». В период своей пресловутой известности он нагнал на горожан немало ужаса, нападая преимущественно на влюбленных, за что и получил характерное прозвище «Капл-Брейкер». Мужчин умерщвлял в первую очередь, причем мгновенно – разъединял позвонки поразительно точным ударом ножа, а вот над женщинами глумился. Через восемь месяцев кропотливой работы, бессонных ночей Генри, проведенных в стенах морга, и спустя несчетное количество выкуренных инспекторами сигарет все возможные следы привели к зажиточному таксидермисту. Стражи порядка бросились на задержание, но дома его не застали. Супруга, едва не упав с порога в обморок, разрыдалась. Доказывала им, что они ошиблись, что ищут явно не того и вообще ее муж давно плывет во Францию показывать иностранным коллегам разработанные им методы. В порту информацию подтвердили: разыскиваемый действительно покинул страну минувшим утром, и нашлись те, кто лично видел его поднимающимся на борт парохода. Инспекторы рвали на себе волосы, комиссар собрался издать предписание на арест и отправить в Гавр скорой почтой, как стало известно: «Альбертина» затонула, не достигнув французских берегов – из-за возникшей неисправности взорвался двигатель, и никому не предоставилось шанса спастись. – С тех пор особо не говорили о Капл-Брейкере, – Генри закончил повествование уже не в морге, а в ближайшей кофейне. Он проголодался на нервной почве и заявил, что не способен дальше думать, пока его организм не получит энергию. – Да и чего о мертвом вспоминать? Вреда он никому уже не причинит, и слава Богу. Жену его только жалко: отравилась почти сразу после известия о кончине супруга. – Не вынесла утраты? – Нельсон откусил сэндвич с ветчиной и застал себя на мысли, что хуже мяса не пробовал. Он слышал, что английские фермеры экономили на кормах и прибегали к различным уловкам, дабы заставить свинью разжиреть как можно быстрее, а теперь узнал, наконец, как их недобросовестность влияла на вкус готового продукта. Но остальные, похоже, были довольны. – Скорее положения, в котором оказалась. Все имущество он завещал брату. – Это не может быть подражатель или ученик? Сейчас, я имею в виду, – предположил Артур, поскольку Картер не желал рассматривать версии об ошибке инспекторов или неточности собственных заключений. – Это может быть кто угодно, мистер Грин. Но он вдохновлен изощренными убийствами и обладает уникальной меткостью, – доктор пригубил стакан хереса. – Прежде всего нам следует заглянуть к комиссару. Он окажется не в восторге, зато у нас появятся полномочия. Я не готов сходу отдавать наработки инспекторам, чтобы они снова вытерли о нас ноги. Не та ситуация. – Тогда я, пожалуй, покину вас, – сказал Стивенсон, засобиравшись уходить. – Дальше я явно придусь не к месту, но искренне желаю вам успеха. Деньги за обед он оставил на столе. Невзирая на подогретый интерес, он знал мерки приличия и точно не хотел прослыть человеком, сующим свой нос во все дела без разбора. – Господа, – обратился он к молодым людям, – было неимоверно приятно познакомиться. Они приподнялись со своих мест, ответив взаимностью. – Доктор Картер, спасибо вам за приглашение, – он сожалел, что уже прощался, не успев высказать ни единой мысли по существу и оказавшись полностью бесполезным, но от него пока, кажется, участия и не требовали. – Если я впоследствии смогу пригодиться, то обращайтесь без стеснения. – Со стеснением у меня редко возникают проблемы, мистер Стивенсон. А вот у вас они, похоже, водятся. Генри специально дождался, пока он задвинет стул, чтобы затем сказать ему в спину. Лайонел прекратил жевать, Артур как можно тише поставил чашку обратно на блюдце. Нельсон, обращенный всем телом к выходу, замер, после чего развернулся и ответил с фальшивой непринужденностью: – Неужели? – он решил дать ему право завершить мысль, прежде чем окончательно оскорбиться. – Идите, конечно, я не настаиваю, но я собирался представить вас комиссару Пембруку. Подумал, ему стоит знать в лицо нового специалиста, оказывающего помощь расследованию. – Я помогаю? Пока я только наблюдатель. Наблюдатель, да. И раз на то пошло, – Нельсон придержался за спинку стула, и доктор, расценив этот жест по-своему, увлеченно приподнял брови, – с чего вы взяли, что я располагаю достаточными знаниями для работы с вами? Мы едва знакомы. – Недавно я где-то вычитал довольно мудрую фразу, послушайте: «Умения измеряются не количеством усвоенного материала, а способностью применять его и выделять из него посредством опыта нечто новое, причем делать это в любой требующей того ситуации». Стивенсон выпучил глаза, глуповато захлопал ими, онемев от услышанного. Это были его слова, его мысль, изложенная где-то между страницами «Многоличия». Временами он прерывал научные заметки, когда они вдохновляли его на выводы, звучащие, по его мнению, неплохо. – Интересно, кто же так выразился? – Представляете, имя автора совсем вылетело из головы. – Вы ведь только подняли с земли книжку, когда шли утром мимо, не так ли? – не выдержал он. – Нет. Я не упомянул, когда конкретно проходил под вашими окнами. Если бы вы швырялись своими трудами усердней, я бы ознакомился с вашим творчеством в большем объеме. Он хотел пригласить мистера Стивенсона с собой на поиски украденной лошади, однако с улицы услышал, как громко тот бесновался, а следом что-то полетело из его квартиры и приземлилось у Генри в поле зрения. Сами обстоятельства и доносящийся пьяный тон подтолкнули его не вмешиваться, а наведаться на следующий день, преподнеся в случае успеха отличный сюрприз. Картер почти не спал ночью: раз за разом перечитывал записи, пытаясь уместить все в голове. На пожелтевших местами листах излагался трехдневный опыт общения с пациентом, утверждавшим, будто в его теле сосуществуют сразу несколько человек, причем совершенно разных, и один из этих людей убил ребенка без ведома рассказчика. Нельсон часто цитировал его, и создавалось впечатление, что отвечали ему по меньшей мере двое.  Определенные части повествования велись на датском языке, и их Генри прочесть не сумел, но это не помешало ему остаться под впечатлением. Он сам являлся автором трудов по вскрытию, патологической анатомии, болезням желудка и инфекциям. Его работы издавались, становясь достоянием просвещенного общества, но он был далек от понимания душевных недугов, а потому поражался, как обычный ветеринар наравне с основной деятельностью занимался настолько сомнительными, субъективными и пока не признанными наукой в полной мере вещами. – Вам говорили, доктор Картер, что вы иногда ведете себя нетактично? Нельсон так возмущенно вздохнул, что поперхнулся воздухом. Одно лишь уважение к благородной профессии Генри заставляло смягчаться, хотя, возможно, столь надменные манеры считались в местных кругах нормой. – Случалось. Мне говорили и нечто похуже, к вашему сведению, – его лицо не сменило дружелюбного выражения, и это раздражало. – Но что мне теперь, в петлю влезть, потому что я не люблю разглашать все грани правды, не влияющие на ход событий в данный момент? А ежели меня-таки вынуждают, то делаю это не в самой лестной форме. – Да, я заметил. Лайонел с Артуром сидели молча, переводя взгляды то на одного, то на другого: пытались понять, назревает ли опасный конфликт или ситуация все-таки находится под контролем, однако у них не выходило. И они ушам своим не поверили, стоило доктору внезапно отступить: – В таком случае я заранее прошу прощения, если вы воспримете некоторые мои слова как оскорбление, когда я просто констатирую факты. Обычно каждый раз, когда Генри показывал характер, его особо не заботил исход возникшего разногласия. И он ни капельки не горевал, если настырные писаки наконец оставляли его в покое, угнетенные бесконечными колкостями в свой адрес, или иные врачи, не выдержав обстановки,  избегали сотрудничества. Тогда он обычно разводил руками, картинно вздыхал и уверял комиссара, будто не понимает, чем не угодил. – Так вы идете с нами? – доктор отвлек всех от затянувшегося ступора. Его неустанно било по лицу напоминание, что Нельсон мог оказаться незаменим, и это вынуждало перечить привычкам. Скромностью на фоне откровенно чувственного темперамента, который Стивенсон пытался подавить на людях, он невольно напоминал Картеру прежнего себя, недавно окончившего врачебную академию. Вот только сам он давно изменился, а Нельсон оставался открытым, словно приятная сердцу книга. – Коли вы настаиваете, – Стивенсон усмехнулся, маскируя неприязнь. С трудом верилось, несмотря на объяснения, что говорил Генри без малейшего намерения поддеть, но и предъявить ему после извинений было нечего. Он не привык быть вовлеченным в целый вихрь событий, стремительно сменяющих друг друга, поскольку всю жизнь работал с животными, вдобавок в Орхусе порядки другие и нравы отличаются. Лишь оказавшись в совершенно новом, незнакомом окружении, в городе, похожем на здоровенный улей во главе с Королевой Викторией, к Нельсону пришло осознание, насколько ему нравились размеренность и порядок, которые он ранее считал смертной скукой.

***

Выйдя из кофейни, Стивенсон сначала шагал молча и как-то странно поглядывал на доктора Картера, распахнутый жилет которого открывал пышное жабо. Потом он как бы невзначай уточнил, правда ли тот прочел его работу, а не банально пролистал. Тот ответил, что да, причем полностью, и на этом закончил. Нельсон притих, не шибко удовлетворенный, но долго не продержался: он спросил его мнение. Так вышло, что записи никому ранее не попадали в руки, и потому ему не терпелось выяснить, что думал на их счет уважаемый в кругах науки человек. А Стивенсон наверняка знал, кто Генри такой: мисс Бойл отыскала все отложенные газеты, где в исключительно положительном контексте упоминалось имя доктора. Картеру многого стоило утаить широкую улыбку. Он не сомневался, будто так и произойдет, что вопрос прозвучит рано или поздно. Он видел в темных, интересных глазах Нельсона пылкое любопытство, отдающее нотками детского, совсем не под стать взрасту, волнения, и находил это правильным, даже знакомым, но хорошо позабытым. Он не стал томить его, но и не был многословен: сказал, что оценил степень его подготовленности, апеллирование латинской терминологией и емкость собранной информации. Действительно, Стивенсон умел выделять суть из общего потока разномастных историй; он много черкал, избавляясь от лишнего, или надписывал сверху более подходящую формулировку. А еще он точно не прогадал, решив некогда практиковать английский столь необычным и трудоемким образом. Его тугая, растянутая речь по-прежнему изводила придирчивый слух, однако Генри, тем не менее, разговаривал с ним.

***

– Вы принесли мне самую дурную новость за последний месяц, – сидя причитал комиссар Пембрук. Перед ним в кабинете с дорогой мебелью шеренгой стояли зачем-то все четверо, но говорил по праву только Генри: – Как ваши колени, комиссар? – вопросил он, будучи осведомленным, как рассуждения о болячках помогали тому успокоиться. – Ну, – поднял трость и ударил ей по столу. Его тонкие, бледные губы изобразили улыбку, – я та еще старая лошадь, но никуда отсюда не собираюсь, так и знай, если ты к этому вел. А если не к этому, то тоже знай, что они ноют, как черти. Луис Пембрук жил на свете более полувека и за эти годы никому не дал повода в себе усомниться. Он не уставал повторять, что переживет всех своих зложелателей и умрет здесь, за любимым дубовым столом, руководя поимкой изворотливых преступников. Хотя, по мнению Генри, он больше гиперболизировал свою старость, а его здоровью ничего не угрожало настолько, дабы задумываться о скорой кончине. Комиссар воспитал целое поколение отличных ребят, а с Картером его связывала личная история. Доктор практически стал ему вторым сыном, когда первый и единственный подхватил осложнение на легкие после простуды. Случилось это давно, лет восемь назад или около того. Генри еще был переполнен чуткостью, стремлением и упорством. В нем горел азарт, и от всего нового его охватывало предвкушение; пока эти пылкие чувства не затянулись липким коконом, он выглядел по-настоящему счастливым, не замечая недосыпа, недоедания, откликаясь на каждую беду и растрачивая себя без остатка. Он неделю спал на полу у кровати, подскакивая при любом недомогании больного, выписал и наготовил несчетное количество лекарств, и юноша выкарабкался, невзирая на неутешительные прогнозы.   – И как теперь мне относиться ко всей работе по делу Капл-Брейкера? – комиссар догадался, что его отвлекли, но возмущения уже потеряли актуальность. – Не мог же он всплыть посреди пролива и вернуться обратно. – Очевидно, нет. Стало быть, в городе завелся очередной садист, который ввиду дефицита фантазии возомнил себя погибшим мерзавцем. – Кто в силах изучить его деяния настолько подробно, учитывая, что газетчиков держали в узде? Или у нас утечка? Ответом послужило пожатие плечами. – Хочешь, чтобы я теперь намылил шеи инспекторам? – Это давно пора сделать вне зависимости от обстоятельств. Их излишняя самоуверенность и потребительское к нам отношение порядком осточертели. И вы знаете, кого конкретно я подразумеваю. Но на самом деле я пришел попросить у вас то, к чему нас раньше не подпускали, – он указал взглядом на соседнюю дверь, за которой была длинная комната со шкафами до самого потолка: архив. – Клянусь, мы вернем все в полной сохранности. – Ты в своем уме?! Понимаешь, о чем просишь? – Луис встал, кряхтя и опираясь на трость. На широком лбу показались морщины: – Я не имею права раздавать улики для личного пользования. – Но ведь дело закрыто, – не уступал Картер. – Комиссар, прошу, нам надо точно убедиться, что преступления никак не связаны и мы столкнулись с нелепым подражателем. – Этим могут заняться обученные люди, мои люди, но точно не врачи. Генри, ты в курсе, как хорошо я к тебе отношусь и как я тебе благодарен, но… – Я привел специалиста в тонких науках, коих в Англии не сыскать, – перебил доктор, и лицо его сделалось таким обольстительным, что Пембрук прыснул и сдался, позволив договорить. – Разрешите представить, доктор Стивенсон. – Рад знакомству, комиссар, это честь, – Нельсон склонил голову, прижимая снятую шляпу к груди, однако тот небрежно хмыкнул: – Что-то никогда я о вас не слышал. – Я из Дании, комиссар, в Лондоне сравнительно недавно. Однако мой основной профиль… – Ментальная составляющая человека, как я и сказал ранее, – Картер вдруг оказался сзади и почти вплотную к нему, так что Стивенсон почувствовал себя неудобно и пришлось согласиться, натянув на физиономию скованную улыбку: – Именно. Его взгляд не рассеивался, губы не дергались, а руки он вовремя спрятал за спину, чтобы не было видно лихорадочных движений ледяных пальцев.   Комиссар прислушался, рассмотрел его с ног до головы, словно бы пытался по одному только внешнему виду сделать выводы, почесал седые усы, однако его внимание сошлось далеко не на Стивенсоне: – Когда из тебя, наконец, выбьют твое жеманство? – обратился он к Генри, но тот не обиделся. – Ладно, дай мне стоящие аргументы. Чернила, мост – паршивец повторил первое убийство Капл-Брейкера? – Женщине раздавили горло странной обувью, у мужчины позвонки друг от друга отделены – не самое примитивное убийство. – Мягко говоря. И ты не сомневаешься, что это дело рук совершенно другого человека? – он подошел, и вид его стал требовательным. – У тебя слишком невозмутимое лицо. – Вы помните улики, мы не ошиблись. Но, признаюсь, далеко не каждый умелец способен нанести настолько точный удар ножом в область шеи. Только они вдвоем полностью понимали, о чем шла речь, остальным оставалось слушать и догадываться, сколько еще жутких подробностей таила в себе череда убийств двухлетней давности. – Ошибаются все, Генри, вопрос в том, чего это потом будет стоить. И кому. Если б раньше ты был таким же самонадеянным, как сейчас, мой сын вряд ли бы поправился. Без обид, ты знаешь, я просто за тебя волнуюсь. – Ну разумеется. Комиссар Пембрук являлся, пожалуй, единственным человеком, от которого доктор выслушивал упреки и воспринимал их нейтрально. Они через многое прошли, работая бок о бок, и в равной степени были друг другу обязаны. – Но я прошу вас снова. Комиссар, это ведь… это ведь… – порывался закончить Картер, но обстановка угнетала, хотя он сам привел сюда целую толпу лишних ушей. – Конечно, я понимаю, что это, – проворчал Пембрук, а потом зачем-то осмотрелся по сторонам. – Мне все равно, как, но завтра к девяти ты должен мне это вернуть. Я не намерен жалеть о принятом решении. – Да будь я неладен! – на радостях доктор воздел руки к небу. – Спасибо, комиссар. Он посмотрел на часы и обнаружил, что близился закат. Но ему уже пошли на уступки, поэтому грех жаловаться. Пембрук доковылял до комнаты с архивами, не позволив ему помочь, и вернулся оттуда с целым коробом документации, от единого вида которого у Нельсона, как и у молодых людей рядом, полезли на лоб г лаза. – И, Генри, – Луис окликнул его, когда тот еле протиснулся в проем с уликами в руках, – если вдруг появятся записки, пообещай мне, что поступишь разумнее, чем в прошлый раз.   Картер пообещал честно, не кривя душой, однако возлагал огромные надежды на то, что ему никогда не придется сдерживать это слово.

***

Терпение быстро покинуло Нельсона, как бы старательно он ни осаживал себя: едва все высыпали на улицу, он не постеснялся высказаться, негодующий ввиду оказанного давления. – Ну что вы как ребенок, в самом деле, – Генри надул щеки. То ли передразнивал его, то ли еще чего. – Это был тактический маневр, только и всего. Недавно вы упрекнули меня в бестактности, и сейчас я продемонстрировал обратное, но вы по-прежнему на меня злитесь. Я знаком с комиссаром дольше, чем вы думаете, и наверняка знаю, какие слова и как влияют на его мнение. – Извините, я не привык общаться с людьми, которые третий раз за сутки ставят меня в неловкое положение. – Разве я не говорил, что делаю это не со зла? Майкл – кучер – ожидал их снаружи, и доктор торопливо закинул короб в карету, обмотав сверху пледом. – Говорили. Поэтому я все еще вас слушаю. Кто действительно оказался в неловком положении, так это сподручные Картера, о существовании которых помнили, казалось, лишь они сами. Когда натянутый диалог завершился, Ланкастер осмелился-таки справиться о дальнейших их действиях. Задача стояла скромная: до раннего утра досконально изучить архивы и на их основе выявить список причин, доказывающих, что чудес на свете не бывает и Капл-Брейкер утонул, вдохновив своими грехами кого-то иного. – Но здесь сам черт ногу сломит, никакой упорядоченности, да и времени в обрез, бессонная ночь гарантирована, – добавил Генри, приглашая всех садиться. Он обнаружил, насколько пессимистичными сделались лица напротив, и добавил: – Поэтому, господа, без вас не справиться. И я также рассчитываю на вас, мистер Стивенсон. Надеюсь, столь плотный распорядок вас не отпугнул? – Ни в коем случае. Меня не смущает работа в сжатые сроки, – он думал сострить снова, однако счел это лишним. – Замечательно. Вы сами убедитесь, Капл-Брейкер был нездоровым человеком. Одними анатомическими знаниями тут не обойтись, нужна более узкая наука. Скажите, вам что-нибудь требуется для работы? Особые условия? Картер не просто так спросил: за неимением других идей он пригласил всех к себе, но возникал очевидный вопрос: готовы ли остальные поддержать его инициативу, оставшись в гостях до рассвета. А жил доктор далеко от шумного Вестминстера, в одном из тех состоятельных районов, где многие мечтали иметь свой угол. Ланкастер и Грин закивали сразу, особо не раздумывая, только Нельсон не выражал никакого настроя. Он не рвался ехать куда-либо с новой компанией, в которой был совершенно чужим. Вдобавок ему нужны были все его записи и соответствующая литература. Не считал ведь Генри в самом деле, будто он способен держать все знания в голове. – Я приветствую встречные предложения, – Картер поправил жабо с намеком, что согласен вновь пойти на уступки, и Нельсон оценил его порыв: – Тогда, если не возражаете, я с удовольствием приму вас в своей квартире, – так ему было удобнее, спокойней, и он не чувствовал себя столь беззащитно. – Мисс Бойл, моя прислуга, испечет чудесный бисквит, а так как у нас впереди целая ночь, вы успеете его попробовать. Генри принялся думать или, по крайней мере, правдоподобно делал вид, что этим занимается. По его сомневающемуся выражению лица стало понятно, как редко люди шли против его мнения и как он не привык к этому, даже если сам предоставлял собеседникам мнимое право выбора. Однако сейчас он оказался не в том положении, чтобы настаивать. – Замечательная идея, – отозвался он, громче, чем можно было ожидать. – И вы ближе всех отсюда живете, следовательно, мне не составит труда добежать до комиссара и вернуть вещи. Джентльмены, все «за»? Одобрение прозвучало, но без прежнего задора. Стивенсон показался Лайонелу с Артуром неплохим человеком, но они познакомились с ним утром и сформировали о нем самое поверхностное представление. Однако если доктор, не отличавшийся открытостью по отношению к случайным людям, вдруг изменил принципам – значит, он был как нельзя уверен в своих действиях и впервые за длительное время изъявил желание работать с кем-то, помимо них двоих.