***
Само собой, уже вечером Бубонтюберу доложили, что свеженанятый егерь никакой не Том Смит и Хогвартс видел только со стороны Запретного леса. Мигом нашлись памятливые, признавшие в «Смите» угрюмого мальца, до малого совершеннолетия ходившего в местных дурачках, – пащенка покойного Базиля-Забулдыги. – Младшой вроде, – шамкала бывшая королева окрестных борделей «мадмуазель Фифи», а ныне колченогая редкозубая тётка, живущая от фиала до фиала с дурманным зельем. Подбодрённая очередной «дачкой», она тыкала в загадочно ухмыляющегося Скабиора дрожащим пальцем и заискивающе смотрела на хмурого Бубонтюбера. – Оттого и дожил до своих годов, что на блаженного палочку поднять грех. Как зовут? А кто ж его знает? Может, и Том. Папаша, помнится, звал его «сучёныш». Старшой где? Так к Лорду подался, там и сгинул, упырь. Тот злющий был! Нет, ваша милость, не Лорд, а братец евонный – Кристоф. «С дороги, – орал, – грязнокровая мразь!» И – бац! – жалящим во всю дурную силу! А этот – нет. Тихий был, улыбался невесть кому, бормотал невпопад. Говорю же, свихнутый. Наша мадам его ещё конфетами угощала. – Дикарь, значит. Чистокровный, в Лютном вырос, в егеря подался, – «их милость» Бубонтюбер успел сменить личину страшного дедка на облик коренастого косомордого типа с явной примесью нелюдской крови. – Врал мне в глаза. Как тебе важное поручение доверить? Аженор скучающе зевнул, не потрудившись прикрыть рот: – Никак. Но ведь ты и не собирался. Зато теперь доверишь что-нибудь опасное. Я дикарь, меня не жалко. Галеонов тоже не жалей, и будет тебе счастье. – Вот же сука! – расплылся косомордый в жутковатой ухмылочке. – Ну, будь по-твоему. А фамилия твоя как? Ой, простите, ваша чистокровность, как изволит именоваться ваш славный род? Скабиор беспечно пожал плечами и с лёгкой душой соврал в очередной раз: – Вроде Брюссо, но не уверен. Брата я почти не помню, завещать мне было нечего, бумаг не осталось никаких, а колена в Лютном не считают. – Вот тебе и превосходство чистой крови, – повеселел Бубонтюбер. – Ничем ты, дружище Том, от здешней грязи не отличаешься. Пошёл вон, завтра жди поручения. Аженор и пошёл. Двести тридцать галеонов ещё нужно было переправить домой – похоже, дружище Кевин не прочь натравить на дикаря окрестное ворьё. Тем на «превосходство чистой крови» было наплевать. Скабиору, впрочем, тоже – бешенства явно уязвлённого Бубонтюбера он не понимал. Это покойные папенька с братцем всё разорялись насчёт «возвеличения рода», а он просто пытался выжить. Хоть как-нибудь.***
Скабиор опять задумчиво побренчал тощим кошельком. На Бубонтюбера он работал почти полгода, попутно проворачивая собственные делишки, и ещё до зимы сумел набрать нужных пятьсот галеонов. Против ожиданий, задания были несложными и не слишком опасными: чаще всего осевшего в городе егеря нагружали передачей пакетов. Ускользнуть от ищеек аврората и соглядатаев самого Кевина было делом плёвым, поскольку в мешанине переулочков и тупичков скрываться куда легче, чем в самом дремучем лесу. Несколько раз он сопровождал по Лютному гостей из цивилизованного Лондона, и эти поручения оплачивались весьма щедро. Особенно запомнилась встреча со Снейпом. Вживую знаменитый полукровка оказался ещё лучше, чем в многочисленных байках, и Аженор едва ли не впервые в жизни позавидовал чужому уму, внешности и умению держаться. Изрядно смущённый, Скабиор изменил своей обычной молчаливости и нёс всякую чушь, пытаясь отыскать трещинку в этом немыслимом совершенстве. В приступе странного отчаяния он даже принялся превозносить ненавистного Малфоя, надеясь вызвать у Снейпа ревность или хотя бы досаду. Тщетно. Пронзительный взгляд нечеловечески-чёрных глаз, белая кожа, лёгкие точные движения, завораживающий голос – всё осталось неизменным, как будто вместо дурно одетого и скверно воспитанного дикаря над ухом у Снейпа уныло зудел сонный весенний комар. В тот же вечер Аженор аппарировал домой, разделся до серого от постоянных стирок белья и долго разглядывал себя в длинном осколке старинного зеркала. Затем он дохнул на мутную поверхность, задумчиво нарисовал букву «N» в причудливых завитушках и, разозлившись, быстро протёр рукавом ветхой нижней рубахи запотевшее стекло. – Уймись, сучёныш, – посоветовал он сам себе. – Твоё дело – перекрыть крышу и расчистить сад, чтобы было куда жену привести. Твой сын будет жить в тихом и мирном доме, а ты заработаешь достаточно галеонов, чтобы отправить его в Хогвартс. Папенька же с братцем отправятся к Мордреду вместе с «возвеличением рода», ведь фамилию ты возьмёшь другую. Брюссо – вполне нормальная, её вообще никто не помнит. Наутро Скабиор выкинул из головы невнятные ночные грёзы, окинул довольным взглядом симпатичный домишко, увитый плющом, досадливо поцокал языком при виде чуть покосившейся двери и привычно мазнул равнодушным взглядом по руинам некогда роскошного дворца неподалёку. «Антиквар и книга, – напомнил он себе. – Добыть деньги и сберечь шкуру. Пошёл, егерь, пошёл».***
Несмотря на довольно лёгкий заработок, дело по сбору необходимой суммы продвигалось медленно, ибо траты в городе тоже были нешуточными. Горстка летучего пороха стоила шесть кнатов, кружка пива – десять, а ужин с мясом и вином в худо-бедно приличном трактире тянул на пару сиклей. Покупку новой мантии взамен пропавшей в акромантульей сети Аженор счёл ненужной роскошью – так и бродил в приобретённых по случаю штанах из шотландки и скроенном по-магловски кожаном плаще. Хорошо, за ночлег не приходилось раскошеливаться, спал он дома. Кроме того, злить Бубонтюбера своими бесследными исчезновениями было забавно. Тот несколько раз перетряхнул сеть своих осведомителей, пока не решился задать вопрос напрямую. – Три галеона, – облик на редкость уродливой девицы перекосило до совсем уж безобразного, – и ты показываешь мне, где прячешься. Клянусь не подсылать убийц. «Только воров», – расшифровал клятву Скабиор и протянул руку за деньгами: – Пять. Должна быть польза и от чистокровности, магл. – Сука же, – выдохнул тот и стряхнул на ладонь Аженора пять потёртых монет. – Тварь. – Эти две фальшивые, а та со «следилкой», – мило улыбнулся «тварь» и аккуратно выронил на пол три монеты. – Добавить нужно. – Ты не доставал палочку, – Бубонтюбер озадаченно почесал колтуны на затылке, и Аженора невольно передёрнуло. – Как? – Это и есть тёмная магия, грязнокровка, – жеманно протянул Скабиор в своей излюбленной манере, от которой коробило всех, исключая великолепного профессора Снейпа. – Я жду. Три монеты, на сей раз «чистые», опять упали на ладонь. Аженор молниеносным движением ухватил «девицу» поперёк тощей груди и стремительно аппарировал. Телохранители дёрнулись следом, да где там: опередить бывалого чистокровного егеря мог только матёрый оборотень. Ну, или взрослая мантикора. – Ты куда меня притащил? – возмутился Бубонтюбер и попытался обычным Протего закрыться от синего луча, летящего в лицо. – Блядь! – Это лес, – усмехнулся Скабиор и без труда уклонился от Ступефая. – Шервудский, если тебе это важно. Вон под тем кустом у меня лёжка. Видишь, трава примята? О, а ты симпатичный! Бубонтюбер поспешно схватился за лицо и ругнулся, сообразив, какое заклинание поймал. – Невербалка, да? – скрипнул он зубами. – Вот ты себя и выдал. – О да! – замогильным голосом провыл Аженор и бесшумно скользнул за ближайшее дерево. – Ты угадал, ничтожный! Я страшный тёмный маг, у-у-у! Бубонтюбер растерянно оглянулся, бестолково заметался по безлюдной полянке и попытался аппарировать, дурачок. Антиаппарационными чарами Скабиор тоже владел неплохо – большинство опасной дичи с лёгкостью перемещалось в пространстве. К тому же под «куполом» значительно упрощалась делёжка добычи между подельниками. – Эй, егерь, – жалобно позвал Кевин, – Пять галеонов – слышишь? – и ты возвращаешь меня домой! – Десять, – насмешливо отозвался Скабиор, при помощи простеньких чар рассеивая звук своего голоса, чтобы тот слышался со всех сторон. Бубонтюбер ожидаемо вздрогнул и завертел головой. – Ты голоден? – Что? – Мясо будешь, спрашиваю? У меня тут ползайца припрятано. – Давай, – обречённо махнул рукой Кевин, – чего уж теперь. Хотя за ползайца и перемещение дороговато. – Это только за аппарацию, – уточнил Аженор, выходя на полянку. – Заяц даром. Я гостеприимный. Бубонтюбер только вздохнул, попытался присесть на пенёк с гнездом громошершней и был вежливо ухвачен развеселившимся егерем под локоток. – Сказал же, под кустом. Садись сюда, пока не угробился, цивил несчастный. Без меня ни шагу, понял? – А поссать? – Туда. Подержать? Кевин негодующе завел глаза и утопал на дальний край полянки. Выглядел он неуверенно, будто ждал нападения. Не дождался бы. Лесок тут вырос почти магловский, чистенький и приятный, и нажить беду можно было лишь по собственной дурости. Аженор любил это место и летом частенько устраивал себе пикники. По осеннему же времени полянка смотрелась не слишком приветливо, ноги скользили на прелой листве, а зябкий ветер пробирал до костей. Скабиор поёжился, поднял воротник плаща и принялся разводить костерок. Сырые ветки отчаянно дымили, но запах этот был намного приятнее городской вони. Кевин, подозрительно озираясь, трансфигурировал трухлявую ветку в низкий табурет и уселся рядом. – Ну и зачем ты меня сюда притащил? – вздохнув, спросил он. – Что я бойцам своим скажу? – Скажи, что трахались, – усмехнулся Аженор. – И тебе понравилось. Бубонтюбер гневно засопел и продемонстрировал отставленный средний палец. – Достали вы, извращенцы грёбаные! – сказал он. – Невозможно шагу ступить, чтобы хуйни вашей пидорской не наслушаться! – Неужели ни разу не попробовал? – улыбнулся Аженор. – В Хоге к тебе не подкатывали? – Кто подкатывал, тот пожалел, – недобро ощерился Кевин. – И ты пожалеешь, если вдруг вздумаешь! – Мордред упаси. Не такое уж ты и сокровище. – И слава Основателям. Том, я вопрос задал! – Да просто так, – пожал плечами Скабиор. Он сам себе не мог объяснить, зачем ему понадобился Бубонтюбер. – Поболтать. Ты интересный. Я редко говорил… – С грязнокровой мразью? – С жителем другого мира, – Аженор поморщился и махнул рукой, отводя дым в сторону, – который тягается с аборигенами на равных. – А ты у маглов был? – Пару раз. Людно, шумно и воняет. Свихнуться можно. Но короткие платья у девушек – это очень красиво. Кевин польщённо приосанился: – Ты ещё на пляже не был! – Уж прости, но я лучше в лес. Они посмеялись и незаметно проговорили о всяких пустяках почти три часа. Потом Аженор аппарировал своего работодателя в Лютный и, внезапно смутившись, спрятал обещанные десять галеонов в карман: – Мне очень нужны деньги, прости. Я потом отдам, клянусь. – Ты не мой товар там попиваешь? – подозрительно прищурился Бубонтюбер. – Смотри, даже вашего здоровьичка, аборигены вы сраные, надолго не хватает. – Нет, – мотнул головой Аженор. – Осесть хочу, не всё же под кустами жить.***
С тех пор Бубонтюбер на заказы не скупился, и где-то через месяц вожделенные пятьсот галлеонов были спрятаны Аженором в купленный за пару кнатов холщовый кисет. А в кошельке осталось четыре сикля двадцать пять кнатов – даже зелий не на что купить. Придётся ещё на пару недель задержаться в городе. «Сегодня обойдусь без ужина, – решил Аженор, поколебавшись, и спрятал тощий кошель на груди. Кроме кучки монет там лежали пара безоаров и остатки заживляющего бальзама. – Ничего со мной за ночь не сделается». Он подавил зевок и вальяжной походкой двинулся по прихотливо петлявшей улочке, скупо освещённой парочкой допотопных газовых светильников. Это была даже не улочка, а широкая щель между разномастными домами, куда выходили задние двери лавок и заведений. Лютный состоял из нескольких улиц, разбросанных как попало, и пары десятков кривых проулков с тупиками и переходами в самых неожиданных местах. С трудом верилось, что когда-то в старину он и впрямь был обычным переулком. В юности Аженор даже пытался расспросить старожилов об истории этого странного места, но неизменно нарывался на нецензурные пожелания «выкинуть дурь из башки и проваливать». О нумерации домов здешние обитатели не заботились, да никто и не взялся бы считать и учитывать нагромождение разномастных халуп, кое-как облепивших узкие извилистые улицы и закоулки. «Зато никакого Фиделиуса не надо, – бурчал покойный папаша. – Вчера и сам еле-еле набрёл на нашу завалюху». Батюшка действительно через раз аппарировал мимо родной лачужки, но своеобразная архитектура Лютного была здесь ни при чём – почтенный родитель употреблял огневиски столь усердно, что и родных сыновей не сразу узнавал. Тихий и замкнутый, Аженор был противоположностью своего старшего брата, но тот его по-своему любил и защищал от отца. Жаль, дома Кристоф бывал редко: бродил по лесам в одиночку или с шайкой охотников на опасную живность. А потом и вовсе примкнул к отрядам Упивающихся смертью: «Это наш шанс, маленький! Мы возвеличим наш род!» Аженор же, как ни старался, проникнуться мечтами о возвеличении рода не смог – от красивого, весёлого, чуть подвыпившего брата несло кровью. Человеческой кровью. В одиннадцать лет к Аженору прилетела холёная сова с письмом из Хогвартса, и он целое утро воображал, что папенька озаботился если не заначкой на его обучение, то хотя бы нижайшим прошением в Попечительский совет. Ничего подобного Базиль-Забулдыга, разумеется, не сделал: «Великий тёмный род не будет валяться в ногах у вчерашних лавочников!» Как будто его ежеутренние вояжи по окрестным кабакам с уговорами налить в долг тянули на великие подвиги благородного рыцаря-мага. Зарёванного Аженора утешал Кристоф: «Ничего, маленький, обойдёмся и без Хогвартса. Мы с тобой сильные маги, нам эти грязнокровые премудрости ни к чему. К тому же Лорд непременно меня заметит, и я найму тебе лучших учителей!» Незадолго до своей смерти брат заставил заучить координаты аппарации: «Это наша усадьба. Лучшее место на земле – защиту на мэноре ставил настоящий некромант, и она до сих пор целёхонька. Погоди, вернусь из рейда, покажу». Из рейда Кристоф не вернулся, а годом спустя в пьяной драке сгинул и непутевый родитель. Правда, Аженор так и не смог достойно оплакать родных – семейные дары приходили трудно, и малое совершеннолетие едва не свело его с ума. Сейчас он и сам не понимал, как выжил тогда – не иначе Мерлин уберёг. Лачугу в Лютном у него отобрали за отцовские долги, но Аженор сумел прибиться к шайке егерей, а после совершеннолетия сбежал в «лучшее место на земле». Развалины красивого дворца в псевдоготическом стиле он обыскивал почти два года, вскрывая обнаруженные тайники. Нашёл, впрочем, немного – то, о чём напрочь позабыли постепенно нищающие предки: пяток дамских дневников, пару не слишком дорогих безделушек да несколько галеонов старой чеканки. Огромные надежды были на библиотеку, но они не оправдались: зачарованные секции были пусты, а остальные книги истлели в труху. Сам же мэнор был огромен, хоть и пришёл в полное запустение, а защитные заклинания действительно превосходили всё ранее виденное Аженором. Почему прадед переселил остатки рода в Лондон и скрыл от наследников координаты аппарации, так и осталось неизвестным. Дед и отец, судя по рассказам Кристофа, предпринимали вялые попытки к розыску своего блудного наследства, но нашёл мэнор именно брат – спасаясь от разъярённой мантикоры, метнулся в ближайшие заросли и впечатался лбом в каменный столбик, украшенный причудливой буквой «N». Заступить за этот столбик мантикора не осмелилась, только рыкнула и упорхнула к разорённому Кристофом гнезду. В общем, Аженор сухо поблагодарил предков за щедрый дар и назначил себе в жильё неплохо сохранившийся флигель. «Возвеличивать род» он не собирался, а потому восстанавливать замок не было никакой нужды. Род умер вместе с Кристофом, а Аженор… Нет никакого Аженора, есть егерь Скабиор. Сучёныш.***
– Эй! Аженор вздрогнул и мысленно выругал себя за разгильдяйство. Вместо «эй!» вполне мог прилететь Ступефай, пока он тут мечтал о дворцах и библиотеках. Возглас донёсся с заднего крыльца довольно приличного двухэтажного особнячка. – Эй, красотулька! Подзаработать не хочешь? – пожилая тётка в яркой мантии с пышными оборками взмахнула рукой, и Аженор на всякий случай стремительно отступил в сторону: мастера беспалочковой магии в Лютном встречались куда чаще, чем хотелось бы. Тётка расхохоталась. – Боец! – с удовольствием сказала она. – Поди сюда, сынок, не трону. Егерь, что ли? – Да, мэм, – Аженор подходить не торопился. Пахло от неё не то чтобы плохо, но как-то непонятно. – Давно в городе? – поинтересовалась подозрительная собеседница, заставив Аженора отступить ещё на шажок. – Может, травки какие на продажу остались? – Матильда, сучье ты вымя! – открывшееся оконце в приземистом домишке напротив явило заспанного пузатого мужика. Аженор припомнил, что этот тип имел лавчонку с подержанным тряпьём у входа в Косой переулок. – Ведь уговаривались, чтобы ночью от твоего клоповника ни звука! – Иди к дракклам! – отмахнулась тётка. – Не видишь, я мальчика уговариваю подзаработать. – Дурында, – мужик смачно зевнул во всю пасть и почесал пузо, – такие мальчики не жопой зарабатывают. Вот найду я завтра твою тушу без глаз, сердца и печёнки – не говори потом, что не предупреждал. А ты иди, твоя милость, иди своей дорогой. Имей совесть, пожалей глупых грязнокровок. Скабиор тяжко вздохнул и помотал головой. – Я и не собирался, – зачем-то принялся оправдываться он. – Мне бы антиквара найти, он где-то здесь живёт. – Кривой Дик, что ли? – нахмурился мужик на утвердительный кивок ночного собеседника. – Антиквар, скажешь тоже. Старьёвщик он. Как я, только больше с книжками дело имеет. Из-за них половины пальцев и глаза лишился, а уж мозгов-то у него сроду не водилось. Во-он то окошко, видишь? Да кончай старого хрыча потише – спать охота, мочи нет. Оконце захлопнулось, задребезжало стёклами, и Аженор остался один на один с оробевшей тёткой. – Пойду и я, что ли, – сказала она опасливо и протиснулась в заднюю дверь своего заведения. – Ты не сердись, егерь, уж больно мордашка у тебя… Заходи, если что – обслужим честь по чести. Скабиор насмешливо улыбнулся и отвесил свой коронный издевательски-учтивый поклон: в шлюхи его зазывали неоднократно, а вот в почётные клиенты – впервые. Надо бы запомнить весёлое заведение мадам Матильды и наведаться при случае. «Во-он то окошко» светилось неярким жёлтым светом, а ржавый остов фонаря над крыльцом грозил свалиться на голову всякому неосторожному визитёру. Аженор негромко постучал и в ответ на раздражённый окрик из-за двери сказал: – Это Скабиор. Я за книгой, помните меня? Дверь распахнулась, и Аженор, пригнувшись под низкой притолокой, ступил в дом антиквара-старьёвщика. – Время для светского визита вы выбрали неудачное, юноша, – проскрипел хозяин дома. Щегольские очки а-ля Дамблдор поверх чёрной повязки через пустой глаз смотрелись диковато. – Ложусь я поздно, но торгую всё-таки в лавке. Присаживайтесь. – Простите, сэр, но егерь в книжной лавке... Мне бы не хотелось лишнего внимания. Я принёс деньги, сэр, – зачастил Аженор и невольно облизнул пересохшие губы. – Вот, видите, все пятьсот галеонов. Могу я забрать фолиант? – Увы, мгм… Скабиор… Мерлин, что за отвратная кличка! Увы, книгу я продал. – К-как? Вы же обещали придержать её, пока я не найду деньги! – Видите ли, юноша, тех денег, что мне за неё предложили, вы никогда не собрали бы. Мне очень жаль, но вас обошли. – Кто? – Некий состоятельный господин, мистер егерь. Не спрашивайте, я не отвечу. Аженор стиснул кулаки и зло выдохнул сквозь зубы. Книгу достопочтенного мэтра Родерика Малдуна «О природе тёмной волшбы и чар, кои наособицу от светлых чар колдуются» он заприметил случайно – торчал под этой дрянной лавкой, пока клиент в трактире не наболтается всласть с кем-то из своих знакомых. Стоять на улице было холодно, и он зашёл в книжную лавчонку погреться. Антиквар, как и многие до него, принял Аженора за маглорождённого и решил, будто тот ищет работу. «Проваливай, бестолочь, – сказал он своим скрипучим голосом. – Только оборванных грязнокровок здесь не хватало. У меня товар ценный, вмиг конец тебе придёт». И в доказательство продемонстрировал левую руку с покалеченными пальцами. Скабиор пожал плечами, скользнул взглядом по стопкам разномастных книг и внезапно застыл – книга Малдуна лежала сверху, и он сразу увидел название. Антиквар же опять понял его неправильно: «Золото и камни на переплёте настоящие, юноша, но мою лавку охраняют. Закройте рот и подите вон!» Аженору стоило немалых трудов убедить склочного одноглазого старикашку отложить для него книгу. Цену тот заломил несусветную – в основном за драгоценный переплёт, поскольку содержание представляло собой сборник сплетен трёхсотлетней давности об известных тогда тёмных семьях. Сведения о его собственном роде занимали глав десять, не меньше. Предки никогда не таились и демонстрировали свою тёмную суть по поводу и без такового. А теперь дракклов антиквар уверял, что продал эту книгу какому-то «состоятельному господину»! Видно, на миг Скабиор потерял разум, потому что старик побледнел и принялся суетливо выбираться из глубокого кресла. – Не волнуйтесь так, юноша, – заверещал он фальцетом, от страха постукивая превосходными для его возраста зубами. – Я… я найду вам другую книгу! Ещё лучше! И дешевле! Сядьте же, прошу вас! Прошу! Вот! Взгляните! Такая древность! С рукописными пометками на неизвестном языке! Палочку достать он не рискнул, торопливо впихнул Аженору в руки какой-то потрёпанный том и резво отскочил за спинку своего кресла. – Я… я готов вам уступить… Всего две сотни. Это очень дёшево для такой книги! – визжал антиквар. – Взгляните же! Аженор взглянул. Только не на книгу, а в старинное зеркало в бронзовой раме. И мигом успокоился, ибо из зеркальных глубин на него смотрел покойный Кристоф: оскаленный в злобной гримасе рот, нахмуренные брови, гневные серые глаза… И стиснутая в боевом хвате палочка. «Успокойся, это всего лишь книга, – выдохнул он. – Да, ты надеялся выяснить, что за особый дар был у твоего рода и как далеко могли зайти отличия от нормальных магов. Но ничего, большинство заклятий тебе худо-бедно повинуется. Иногда непредсказуемо, правда, но зато ты научен горьким опытом и всегда начеку. И всё же, Мерлин, как обидно!» Антиквар тотчас уловил перемену в настроении своего ночного гостя, бочком примостился на краешек кресла и заискивающе проговорил: – Право же, к чему вам, юноша, досужие разглагольствования Малдуна? Не думаю, будто вы собрались писать монографию. А эта книга по редким чарам имеет немалую практическую ценность, верьте мне! Скабиор тяжко вздохнул и раскрыл том. Насчёт древности старьёвщик соврал: 1770 год, издано в Лондоне, рекомендовано… Он прищурился и внимательно рассмотрел полустёршийся штамп: «Рекомендовано Министерством магии». «Это же учебник по чарам! – дошло до Аженора. – Обычный учебник, только старый! Что эта вонючая моль о себе возомнила!» Он хотел было опять достать палочку да проклясть обманщика чем-нибудь заковыристым, но увидел «неизвестные письмена» и похолодел. «Я – душка. А Бетти Струглер – задавака. Ненавижу её. И чары ненавижу, – почерк был лёгким и уверенным, а написание букв – архаичным, но вполне понятным. Ясно, скучающий школяр исписал и разрисовал учебник вдоль и поперёк. – Тоска невыносимая. Профессор Клэгг – болван. Святой Салазар, как я хочу на каникулы!» С записью соседствовала нарисованная рожица в школьном колпаке: унылая, с оттопыренной нижней губой. Вокруг разместились лучистое солнце и вьющиеся вокруг птицы, облачка, деревца, несколько стилизованных змей в гербовом щите Слизерина… И с превеликим тщанием выписанная буква «N» в вензелях, знакомых до последнего завитка. – Вы читали пометки? – севшим голосом поинтересовался Скабиор. – Язык мне неведом, – важно ответил слегка пришедший в себя антиквар. – Латиница, но ни одного знакомого слова. Скорее всего, книга путешествовала за пролив, в Восточную Европу или ещё дальше. Тамошнее население пользуется латинским алфавитом, ибо своего придумать не сподобилось. «Неведом? Но вот же – английский! И несколько французских словечек – из тех, что даже я сумею перевести: «прелестно», «красавчик», «очаровательный», – хотел было изумиться Аженор, но вовремя прикусил язык. – Может быть, записки зачарованы? – спросил он вместо этого. – Полно, юноша, – мошенник-антиквар снисходительно улыбнулся и расслабленно откинулся на спинку кресла. – Двести с лишним лет не продержатся даже чары Основателей. В Хогвартсе их подновляют преподаватели и приглашённые специалисты, как вам известно. – Неизвестно, – буркнул Аженор и перелистнул страницу. «Ножки предивные, а сама дура дурой. Мисс Гамп, вы идеал девицы». «За что «тролль»?! О, Мерлин! Клэгг, сволочь, я прокляну тебя!» Предок был на диво бестолковым студентом – сумел зачаровать свои каракули на двести лет, но получил «тролля» по чарам же. – Эта книга на полторы сотни лет новее той, что я хотел приобрести, – сказал Скабиор рассеянно и опять перелистнул несколько страниц. – И в чём польза пометок, которые нельзя прочесть? «Бред зелёного фестрала эта их трансфигурация, – возмущался меж тем предок, и Аженор, хмыкнув, был вынужден согласиться. – Два «тролля» за один урок! Профессор Роули, вы сухарь и зануда. Подумаешь, табакерка загорелась! А ведь я ему улыбался! Импотент!» Запись вновь обрамляли рисунки: «N» и куча завитушек, втрое против положенного, «N» и рой сердечек с крылышками, «N» и множество опрокинутых конусов с торчащими из основания лапками. Аженор прищурился, всматриваясь в рисунок. Судя по всему, конусы изображали тела магов – то ли рухнувших без чувств, то ли упавших замертво. «Я безумно красив, нечеловечески умён и сказочно богат. Я тёмный маг из славного рода. Мне опротивело сидеть на чарах. Это несправедливо!» Аженор укоризненно покачал головой и вопросительно посмотрел на антиквара. – Пометки доказывают, что книга была признана полезной для неизвестного мага, – изрёк Кривой Дик менторским тоном. – Стало быть, и вам. «О, счастье! Папанька разорвал помолвку! Можешь сожрать свой веер, девица Минчум! Иди учи трансфигурацию, недотрога! С моим-то даром, и какие-то светлые выскочки. Смешно!» Рядом примостилась вычурная «N» и страшное всклокоченное чудище с огромными зубищами, опознать в котором несчастную девицу Минчум можно было только по вееру, зажатому в корявой тролльей лапе. – Вас, верно, обманул мой наряд, – со зловещей мягкостью произнёс Аженор, теперь вполне сознательно копируя своего брата. Видимо, у него получилось, потому что мошенник внезапно побелел и замер, вжавшись в спинку кресла. – Это хогвартский учебник по чарам. В тамошних запасниках наверняка гниют горы таких же. Вам несказанно повезло, что этим учебником пользовался мой родственник. Дальний. Из сентиментальных соображений я возьму книгу и просто уйду. Пусть вас кто-нибудь другой убивает. Такая метода ведения дел, кстати, не сулит вам долгой жизни в Лютном. Прощайте! «И всё-таки профессор Клэгг – болван, – устроившись в своей постели, Аженор засветил Люмос и вновь открыл книгу, вчитываясь в рукописные строки. – Зачем нужны формулы человеку, что творит чары одним лишь своим велением? Если он снимет мои запирающие заклятия с двери класса, я напишу письмо К.М. и признаюсь ему в любви. Клянусь». «Не снял! Никто не снял! Полдня директор и профессора толпились под дверью, понося шутников. Содержимое шкафов доставали из окон класса. В кои-то времена квиддичные команды сотворили полезное дело. Придурок Крауди уронил стопку учебников на профессора Оргпингтон и заработал десяток горячих. Не день, а сказка! А письмо я всё равно напишу. Если осмелюсь». Трогательный рисунок сердечка в сердечке, буква «N» и буква «М» в общих завитушках. Похоже, мальчишка влюбился. «Меня били!!! Меня били розгами!!! Ненавижу!!! Ненавижу Роули, ненавижу! Ненавижу трансфигурацию! Задница болит, прячусь в спальне. Через часок пройдёт, конечно, но это несправедливо! На следующем же уроке сожгу весь класс, и пусть хоть засечёт меня до смерти, сволочь!» На этот раз буква «N» ощетинилась мечами и стрелами и попирала гору костей. Одинокий череп в основании жутковатого сооружения наверняка принадлежал пресловутому профессору Роули. «А ведь он сам меня бил, старый осёл, – в этой записи чернила были другого цвета. – Префекту не доверил. И не на скамье сёк, уложил к себе на колени. О, профессор, да вы шалун! В следующий раз представлю, будто это не престарелый сладострастник, а сам К.М.!» Под записью были изображены туча сердечек и пучок розог. Аженор залился румянцем – предок с малолетства был затейником. Бедный профессор, даст Мерлин, он не остался без места из-за испорченного мальчишки. Судя по записям, бедовому студенту оставался предпоследний год учёбы. В свои шестнадцать мальчишка был неглуп, но сильно избалован. Младший сын, он числил себя любимчиком отца и двух старших братьев. Похоже, глава рода возлагал на него огромные надежды – потакал всем капризам, заваливал подарками и перебрал изрядное количество брачных предложений. Где-то со второй трети книги записи стали содержательнее, и Аженор, помимо Люмоса, зажёг несколько свечей. Непутёвый студент вспомнил, что он маг, и принялся объяснять, как можно творить тёмные чары «одним своим велением». «Велением» предок не ограничивался, будь он счастлив в посмертии, а переиначивал формулы светлых чар. «Мне всё едино, а братьям эта ерунда, увы, потребна, – объяснял он. – Батист, душка, подарил мне премилую брошь с сапфирами. Я сделаю из неё щит и передарю ему на Рождество. Вот он обрадуется! А что подарить К.М? Нет, не так. Как набраться отваги и сделать К.М. хоть какой-нибудь подарок? Достать бы его миниатюру, Мерлин великий!» Увидев дальнейшие записи, Аженор подхватился было с кровати, но заставил себя улечься вновь. Темно, сыро, и добраться сейчас до подвалов заброшенного замка, не сломав обеих ног, не под силу даже Основателям. Завтра же он расчистит вход в фехтовальный зал и опробует щедрое наследство. Деньги есть, хватит и на крышу, и на зимовку. Отдать Кевину десять галеонов и запастись едой, а потом можно не вылезать из дома до самой весны. Вот оно, счастье! Он опять уткнулся в учебник – слава тебе, безымянный пращур, в настоящий учебник! – и облизал сухие губы. Светлое заклинание, а следом запись от руки с формулой тёмного аналога. Десятки и десятки формул на полях учебника были начертаны небрежно, лёгким текучим почерком – сам Аженор и вполовину не был так хорош в чистописании, хоть Кристоф его и поколачивал слегка для стимуляции усердия. «Он посмотрел на меня!!! – вокруг записи кружили мириады звёзд и сердец. – Блэки давали рождественский бал, и Он там был!!! Он спросил, как меня зовут! И назвал милым мальчиком! О, любовь моя, ты даже не представляешь, насколько я могу быть милым!» «Крап вонючий, а не профессор Клэгг! Тёмный я маг, тёмный! Мне не нужны его премудрости, я уже сейчас сильнее половины профессоров. Десять розог?! Ещё один. Если в субботу он не вызовет префекта, а станет сечь сам, буду ёрзать, как Венделина на кострище. Посмотрим, кто из профессоров быстрее загорается. Ставлю на трансфигуратора. Но всё-таки две порки в одну субботу – это изрядно даже для меня. Хорошо, зельевар совсем древний. Обходится «троллями», добрый старичок». Аженор вновь покраснел и впервые в жизни порадовался, что не попал в Хогвартс. Гадкий мальчишка, несчастные профессора. Он зевнул, потёр глаза и приказал себе отправляться ко сну. Учебник безымянного предка никуда не денется. Аженор захлопнул книгу, затем нахмурился, вновь открыл и бессильно откинулся на подушки. На заднем форзаце учебника, поверх рисунка благообразного старца со свитком и покорно внимающих ему юношей, красовалась разноцветная роспись в роскошных вензелях: «Габриэль Аженор Неккер. Красавец и малефик, добрый некромант. Трепещите все!»