В борьбе обретёшь ты... (часть 2)

Вольно порхавшие по кабинету слизеринского декана лампочки отчего-то раздражали. Снейп немного подумал, а потом призвал из гостиной тяжеленный канделябр из тёмной бронзы и зажёг свечи. Стало намного лучше: ничего не носилось под потолком, а мягкий тёплый свет успокоил уставшие глаза. Северус зевнул – ого, четверть второго! – и развернул очередное эссе. Мистер Вилсон, пятый курс. Русый вихор надо лбом и вечно испачканные чернилами руки. Нет, не от усердия, а от неистребимой неряшливости. Ну-с, что там? «Панцирь чизпурфла защищает его от хищников». Как мило. Кто бы хищников защитил от этой напасти. Разумеется, об использовании ингредиента в противоядиях не написано ни слова. Та-ак, дальше следовало корявое описание повадок обычной черепахи. И ведь невдомёк лентяю, что чизпурфл – это растение, а панцирем называют ороговевшие наросты в основании весьма ядовитого стебля, надёжно ограждающие прочую растительность от опасного соседа. Удивительное создание: яд и противоядие, нападение и защита в одном, но разве это интересно мистеру Вилсону? Снейп крест-накрест перечеркнул заляпанный кляксами бред и с удовольствием констатировал: «Вы болван!» Оценку ставить не стал: даже такой кретин, как Вилсон, догадается, что не «превосходно». Идея давать индивидуальные задания по темам, не освещённым в учебнике, оправдала себя на все сто. Хлопотно, но эффективно. Списывать балбесам было не у кого, и неизбежно возникала нужда тащиться в библиотеку и демонстрировать недюжинные навыки в работе с каталогами. На ящиках с карточками обычно всё и заканчивалось: мало кто из студентов в них ориентировался, а мадам Пинс, как всякая нормальная ведьма, с непрошеной помощью не приставала. Попросят – да, поможет и расскажет. Ну а не просят… В общем, уже сейчас, до экзаменов Северус знал, кого из пятикурсников он пригласит на курс Высших зелий и алхимии. «Это неправильно! – бушевала Макгонагалл на совещаниях у директора. – Мы должны обучать студентов, а не наблюдать, кто из них сумеет выкарабкаться!» Стоит признать, она истово блюла свои принципы. Лекции по трансфигурации были образцом учебной литературы для непрофессионалов: чётко, понятно, исчерпывающе. Минерва даже в таких безнадёжных учеников, как Пьюси, сумела вколотить основы. Зато и внезапных гениев в её предмете почти не случалось: всё же ясно, о чём тут думать? Снейп вновь зевнул, взял следующее эссе, прочёл первые строчки, влепил «отвратительно» и решительно нахлобучил на чернильницу вычурную серебряную крышечку. Всё утром! Однако сон ушёл, стоило укрыться одеялом и закрыть глаза. В голову тут же полезли беспокойные, тревожные мысли, и Северус, немного поворочавшись, засветил Люмос и устроился полулёжа. Читать? Писать статью? Поставить основу для заживляющего зелья? Проверить ещё кипу студенческих измышлений о тонкой науке зельеварения? Да что угодно, лишь бы не думать. А как тут не думать? Он коротко застонал и проклял Дамблдора с его ночными дежурствами. Гилдерой сегодня занят на всю ночь, а дежурить вместе… Помилуй Мерлин, они уже как-то… гм… дежурили. Тогда в замке могли резвиться хоть двадцать василисков, а это было неправильно. Окаменеть во время «дежурства» тоже не хотелось бы: половина профессоров наверняка скончаются на месте от сердечного приступа, едва завидев эту дивную скульптурную группу. Северус невольно улыбнулся, но тут же помрачнел. Что за судьба у него такая: влюбиться в одного человека, а спать – и очень недурно! – с другим? Люци, Люц, что же ты наделал? «Что я наделал? – сердито поправил себя Северус. – И как теперь быть?» Ответа не находилось, и Снейп вновь погрузился в невесёлые раздумья. После неудачной попытки шантажа наглец Вуд и его безголовая команда появляться в покоях слизеринского декана не рисковали, а на людях старательно демонстрировали раскаяние: именовали исключительно «профессором» и на «вы», отвешивали льстивые комплименты за столом и приволокли из Запретного леса корзину прыгающих поганок – старых, перезимовавших, но вполне ещё годных в котлы, на порчу студентам. Бэддок и Флинт сделали пару попыток вызвать Снейпа на откровенность и, разумеется, были посланы к Мордреду. Судя по рожам, исполненным ослиного упрямства, от них вскорости следовало ждать очередного «задушевного разговора», который вновь не увенчается успехом: Снейп не хотел нарушать старые клятвы и не намеревался давать новых. Правду сказать, Северус не знал, что и думать. С одной стороны, реверансы боёвки ему льстили, с другой – он чувствовал немалый подвох. Обзаводиться очередным покровителем не хотелось, будь то Нотт, Вуд или даже сам Мерлин. Почти избавившись от прежнего ярма, глупо было бы влезать в новое. Снейпу понравилось быть «бесхозным», а до полной свободы оставались считанные годы. Лорд пропал и, похоже, уже не вернётся, как бы мистер Дамблдор ни был убеждён в обратном. Снейпу всё чаще казалось, что директор выдумал грядущее возрождение Волдеморта, чтобы не лишиться репутации единственного защитника Британии от спятившего Тёмного лорда. Сам Дамблдор тоже, по счастью, не обрёл бессмертия, если не считать портретов на карточках от дурацких шоколадок. К тому же старость оказалась немилостива к Великому светлому волшебнику: он на глазах слабел, терял хватку и откровенно не поспевал реагировать на козни, в изобилии чинимые молодыми и энергичными противниками. Снейп понимал, что терять осторожность не следует: старый интриган и полумёртвым мог натворить немало бед. Но всё же дни былой мощи и славы Светлого лорда остались далеко позади, и это внушало надежду выпутаться из сети обетов без особых проблем. Обещание защищать Поттера тоже не доставляло никаких хлопот. С некоторых пор мальчишка, не похожий на идиота Джеймса Поттера, сам справлялся со своей защитой на зависть всякому. Золотого мальчика опекал Сметвик, охранял Ковен и носило на руках министерство. На самом деле Поттеру следовало опасаться лишь своего неумеренного пристрастия к сладкому и чересчур пылкого обожания младшего Малфоя. Последнее, кстати, беспокоило Северуса намного больше, чем самого Поттера. Крестника с его искренней и самозабвенной влюблённостью было жаль: вряд ли герой удостоит того взаимностью. Уже сейчас Поттер вовсю помыкал Драко, не давая ни малейшего знака внимания в ответ. Что же будет дальше? Снейп несколько раз пытался предостеречь Драко; последний разговор был самым тяжёлым и омрачился ссорой. – Гарри совсем не такой! – упрямо твердил крестник. – Не нужно на него наговаривать! Он добрый и внимательный, он хорошо ко мне относится! – Я тоже «хорошо относился» к твоему отцу, – отчаявшись пробудить в Драко здравый смысл, Северус прибегнул к нечестному приёму. – Много ли счастья это нам принесло? Худое подвижное лицо Драко мгновенно застыло малфоевской надменной маской: – То есть ты был несчастен всё это время и ничего хорошего вспомнить не можешь? О, Мерлин! Снейп едва сумел убедить обиженного мальчишку в том, что хорошего было немало и уж точно больше, чем Северус заслужил. Просто чувство непременно должно быть взаимным, иначе оно начнёт тяготить и влюблённого, и позволившего себя любить. – В последнее время случилось много… – Снейп вздохнул и нервным люцевым жестом потёр виски. – Много неожиданного, – нашёл нужное слово он. – Твой отец, он… Я, оказывается, совсем не знал его. Не стану скрывать, я вообще невнимателен к этому всему… – Северус вдруг разозлился на своё косноязычие и сказал прямо, без обиняков: – Я не люблю людей, а оттого не понимаю их. Но Люция мне хотелось бы узнать заново. Он… – Он человеком становится только среди оборотней, – вдруг перебил его Драко и на мгновение оскалился в чьей-то незнакомой, чересчур зубастой улыбке. – Но он любит тебя, крёстный, честное слово. Ему было очень плохо без тебя. Очень, поверь. – Мне тоже было плохо, – медленно произнёс Северус, гадая, почему крестник заговорил об оборотнях. Куда Люц опять встрял, да ещё так основательно, что об этом знает даже Драко? «Наверное, это цитата, – поспешил он себя утешить. – Точно, цитата из какой-нибудь исторической книжки. Уж очень смахивает на эпитафию». – Ты больше не сердишься на папу? – Драко с беспокойством заглянул ему в глаза. – Может, ты и вправду узнаешь его получше, и вы опять… – он замялся и принуждённо улыбнулся: – Только сейчас у него кто-то появился. Мама тревожится и велит мне держаться подальше от «подозрительной твари». В доступе в мэнор этому человеку она отказала наотрез: сказала, у твоего папеньки очередная дурацкая блажь от скуки. Людям лорда Нотта она приказала не болтать лишнего и не расстраивать тебя. Не сердись, хорошо? Ты ведь тоже… Ну… У тебя тоже несерьёзно всё, верно? От скуки, да? Краснеть негодный мальчишка не умел, но вид у него был непривычно смущённым. Северусу очень хотелось успокоить и обнадёжить крестника, но он пересилил себя и медленно покачал головой. – Боюсь, что нет. – Но он же идиот! – воскликнул Драко и от возмущения подпрыгнул в кресле. – Папа лучше, намного лучше! – Вне всякого сомнения, – кивнул Северус. – Об этом я и говорю – никогда не знаешь, кто поселится в твоей душе. – Ты влюбился в Локхарта? – мрачно поинтересовался Драко. – Не уверен, – Снейп вовсю мечтал о завершении неудобного разговора, однако лгать крестнику не осмелился. – Но мне с ним спокойно и легко. – Не понимаю! Ничего не понимаю! – пожаловался Драко потолку гостиной и продолжил сердито: – Я всё равно буду ждать, когда вы с отцом помиритесь! Не нужны мне ни «подозрительная тварь», ни золочёный индюк! Мне нужен ты! – Я и так твой, ребёнок, – вздохнул Северус и ласково потрепал Драко по голове. – Иди-ка ты спать, уже поздно. Недовольно бурчавший что-то о розовых мантиях и куцых мозгах крестник ушёл, а Северус немедленно вызвал домовика и велел разыскать мистера Деррека, чтобы передать тому приглашение на поздний ужин в покоях слизеринского декана. Деррек явился через четверть часа, сходу вытребовал стакан виски – «А хоть бы и отравленный!» – и принялся жаловаться на кретина Вуда, который не желал разнести проклятый «змеиный» умывальник Бомбардами. – Мол, ежели там пространственные чары, то получим только дырку в полу и затаившегося поводыря. Как по мне, то очень даже результат: змеюка сдохнет в «кармане» без выхода, а затихариться ублюдок Мраксов не сумеет – норов не тот. Обязательно что-то учудит, вот увидишь. – Вырастет, сдаст все экзамены на «превосходно», устроится работать в Лютный и через десяток-другой лет примется клеймить чистокровок и громить аврораты, – меланхолично отозвался Снейп и призвал бутылку виски. – Яд, Амортенцию, слабительное? – Разом! – не растерялся Деррек. – И будет у нас весёлый вечерок. Особенно у тебя. Чего позвал-то? – Мой черёд издеваться над чужими клятвами, – сказал Снейп и полюбовался враз поникшим собеседником. – Сглупили, Ворон, – покаянно вздохнул Деррек. – Я их отговаривал, честно. Негоже над людьми так измываться, и ты в своём праве. Мсти, чего уж. – Люций и его нынешний любовник. Рассказывай, – холодно велел Северус, встал из кресла, отошёл к фальшивому окну с видом какого-то пасторального городишки и скрестил руки на груди. Очень полезный жест, ещё на третьем курсе подсмотренный у Розье-среднего, – и выглядит внушительно, и руки ходуном не ходят от желания выхватить палочку, разнести всё к Мордреду и заавадиться самому. – Леди Малфой станет гневаться, – заюлил Деррек. – А кто я такой, чтобы перечить именно этой леди? Снейп хотел было припугнуть хитрого Упыря, но вспомнил кипучую ненависть в ангельских голубых очах «настоящего Блэка» и передумал. – Как знаешь, – устало сказал он. – Значит, буду пробавляться слухами. Деррек поёрзал в кресле, отхлебнул виски, наморщил нос, будто унюхал что-то гадкое, и решительно выдохнул: – Север, никто ничего толком не понял! Так что именно слухами я тебя и порадую. – Приступай. – Ты садись, налей стаканчик, а то сиганёшь ещё из окошка. Северус мысленно прикинул толщину замковой стены в этом месте и отрицательно мотнул головой. Нет, не сиганёт. И не сядет. Потому что тогда нужно будет расцепить намертво сведённые руки. Деррек повздыхал ещё немного, на сей раз дурашливо, пытаясь свести всё к шутке, и поведал Снейпу нелепую и загадочную историю пьяного рождественского загула «чистюли Люци». – Хочешь – верь, а хочешь – нет, – закончил Деррек, – но так всё и было. Вернее, виделось со стороны. А уж как оно на самом деле, спрашивай у Малфоя. Только, кажется мне, хрен он тебе ответит. – Что?! Он с ума сошёл? – не выдержал Снейп. – Ты, это, Ворон, – стакан виски Деррек из рук не выпустил, но улыбаться перестал и заметно напрягся, – не психуй только. – Я не психую! – прошипел Снейп. – С чего бы?! Мне просто интересно, а в чём заключается охрана Ковена? Прошу прощения, но Поттера вы тоже вроде охраняете! Деррек издал страдальческий вздох и беспомощно пожал плечами: – Мерлином клянусь, никто ничего не понял! Нормально-нормально, а потом – бац! – дикарь. Говорят, смазливый, но я сам не видел. Люц его в борделе подцепил. Ну как подцепил – заснул на нём, обдолбанный. – Кто обдолбанный? Как?! – Люциус. В сопли. Про дикаря не знаю, ребятам тогда не до него было, – пошёл по второму кругу Деррек. – Ты издеваешься? Деррек скривился и залпом допил виски. – Малфой хотел развлечься, – терпеливо повторил он. – Расстроился очень, что сын на каникулы не приехал, и решил гульнуть. – Люций? Гульнуть?! – Сам удивляюсь. Но решил, да. И гульнул. Так что ребята не от дурманных зелий его охраняли, а от последствий. Северус с присвистом втянул в себя воздух, а Деррек смущённо кашлянул: – Наши мозги вывихнули: неужто этот дикарь так ему запал? Потому как пользы от него ни на кнат. Ну, тёмный. Ну, сильный. Малефик, язви его. Причард испереживался, пока не поглядел. Сказал, дуб дубом, наглый и необученный. Одно слово – дикарь. Я сам таким был, пока Лестрейнджи за меня не взялись. Короче, непонятно, зачем он Малфою. Если поискать, то найдутся и темнее, и сильнее, и наглее. Может, вправду втрескался? Говорят, чудил, стишки бормотал. – Люций? Стишки? – Ну, на тебя-то ни у кого стишков не найдётся, уж прости. Как-то рожа твоя на стишки не вдохновляет. Вот пару проклятий в твою честь изобрести – это запросто. Снейп угрожающе шевельнул плечом, а Деррек проворно стёк с кресла под стол и уже оттуда договорил: – В случае чего ими от тебя же и отмахаться можно будет. – Не отмашешься, – буркнул Северус. – Я тоже много чего в честь кое-кого изобрёл. Вылезай, шут. Давно это тянется? – Говорю же, с Рождества. Странно, что тебе не доложили: это теперь самая тема. – Кто? Я с Хэллоуина даже в Хогсмид не выходил. – Ну да, а переписка у тебя только по делу, верно? – Именно. – Наплюй, – неожиданно серьёзно сказал Деррек. – Тот дикарь поумнее многих оказался: он сразу сбежал и прятался, сколько мог. Только от Малфоя разве спрячешься? Бедный парень и сейчас особо счастливым не выглядит, а ты столько лет… Сколько? Дюжину? Снейп, стиснув зубы, кивнул. – Не начинай сызнова, пожалеешь. Старое проклятье живо, и ты это знаешь. Он родился проклятым, проклятым помрёт и многих за собой утянет. – Я отвечаю за Драко. – За мальца полу-Блэка отвечать легче, эти ребята нигде не пропадут. А Люция оставь. Оставь, говорю, иначе сгинешь, – Деррек невесело улыбнулся и прибавил: – Стишок на похоронах не обещаю, но горевать буду. – А по дикарю не будешь? – Ну, ему так и так до старости жить не светило. Сытым помрёт – уже счастье. Ладно, пошёл я дальше с Вудом собачиться, а ты займись симпатяжкой, – Деррек непристойно причмокнул и с хохотом выскочил за дверь, спасаясь от жалящего заклятья. У Снейпа зудело отобрать у крестника связующее зеркало, вызвать Люциуса и… И что? Что он скажет своему бывшему любовнику? «Люци, что ты творишь?» Творит что хочет – он всегда так делал. Захотел, и подобрал нищего, озлобленного на весь свет полукровку. Захотел, и затащил в постель первого встречного дикаря. И никто ему не указ. Бедная-бедная «настоящий Блэк». Тут впору ритуальный нож из рук не выпускать, а она всего-то пару раз махнула им у Снейпа перед носом. «Люци, подумай о сыне!»? Люций всегда думал о Драко, вот только думы его оставались тайной и для Северуса, и для Нарциссы. К чему он готовил мальчика? Почему разрешил увлечься опасным и неудобным Поттером? Зачем устроил ему дружбу с младшим Ноттом? Загадки, сплошные загадки. «Люци, зачем тебе неграмотный и опасный дикарь?» «За надом! А тебе симпатяжка зачем?» – голосом Деррека внезапно ответил Люций, и Северус с немалым облегчением понял, что наконец-таки сумел заснуть.

***

*** «Кажется, в маминых сериалах это называлось иронией судьбы, – Гарри тоскливо уставился на казавшиеся бесконечными стеллажи, пестревшие разномастными корешками книг. – Как только я осознал, что учиться нужно еле-еле на «удовлетворительно», библиотека сразу становится местом, где мне можно хоть немножечко побыть одному». Он вздохнул и наугад выдернул с полки какую-то книжку побольше. Если сесть за дальний от мадам Пинс стол – «Плевать, что гриффиндорский! Я – герой, сижу где хочу!» – и поставить перед собой раскрытый талмуд, то можно было немного вздремнуть. Сидя, конечно, не так удобно, как в кровати, но гораздо лучше, чем стоя у телескопа на Астрономической башне. За столом, слава Мерлину, никого не было: в пятницу даже отпетые зубрилы предпочитали отдыхать от уроков. Гарри тоже отдохнул бы после сдвоенной трансфигурации, но в запертых наглухо слизеринских покоях не осталось ни одного укромного уголка. В спальне вдохновенно истерил Блейз, насильно разлучённый со своей лабораторией. В гостиной старшекурсники организовали чемпионат по взрывающимся картам с тотализатором, а бесстыжий Хорёк публично осмеял новый любовный роман некоей мадам Демонессы и с наслаждением затеял по этому поводу свару со всей дамской гостиной разом. В умывальной комнате Флинт и Лафингтон пили мировую, сойдясь на почве безответной влюблённости в бессердечных красавцев, а желающим принять душ нецензурно советовали освоить очищающие заклинания. Гарри дозрел засесть с многострадальной «Физиологией» в одной из туалетных кабинок, но и там не нашёл покоя. В туалете шайка младшекурсников под предводительством Нотта – кто бы сомневался! – осваивали тонкости курения взатяг. Слушать надрывный кашель бедолаг было невыносимо, а читать лекции о вреде табака – бесполезно. Едва Гарри открыл рот, его обозвали «нюней», послали к Мордреду и предложили пожаловаться Снейпу. Несчастный некрос ещё с полчаса неприкаянно тыкался по углам, но был ущипнут за щёку Эмили Оверклифф: «Какой же ты пусечка, Поттер, тискать тебя и тискать!» – и тут же обруган драккловым Ванити – просто так, чтобы не зазнавался. Можно было бы посидеть в кресле в компании Пьюси, но Эдриан вот уже неделю жил в Больничном крыле: Снейп и мадам Помфри решили, что шум и скученность в покоях могут ухудшить его состояние. Гарри, в принципе, был согласен с ними. Он и сам уже с трудом сдерживался и уж точно не сумел бы удержать Пьюси. Появление Снейпа с вопросом, не желает ли кто из господ студентов посетить библиотеку, в кои веки стало благословением. Желающих нашлось немного, и Поттер обрадовался ещё больше. Хоть где-то будет покой и тишина. Гарри прищурившись, попробовал разобрать вычурные готические буквы заголовка, но не преуспел и махнул рукой. Книга и книга, для укрытия сгодится. Он разбросал учебники и свитки по столу, открыл чернильницу, воткнул перо в чернила и полюбовался на композицию «Усердный студент корпит над уроками». Затем раскрыл тяжеленный том, поставил стоймя и проверил, хорош ли тот для маскировки. Потом наконец уселся, стащил с шеи серо-зелёный шарф – «Нормальную бы подушечку сюда!» – и постарался устроиться поудобнее. Он уже задремал, когда по полу заскрежетали ножки отодвигаемых стульев и кто-то уселся за стол напротив него. «Принесло же вас!» – с досадой подумал Гарри, но глаза открывать не стал и головы не поднял. – Ты уже очень сильно отстала! – сердитым шёпотом сказал незваный сосед. – Хочешь опозориться на экзаменах? Надеюсь, твоё недомогание не влияет на умственные способности. Будь добра, прояви усердие! – Отстань, зануда! – раздалось в ответ яростное шипение, явно девичье. – Сдам я твои дурацкие экзамены! – Свои экзамены я сам осилю! А ты потрудись не завалить свои! – Дос-стал! – Джиневра! Манеры! Гарри беззвучно вздохнул и, покоряясь судьбе, выглянул из своего укрытия. – Здравствуй, Персиваль. Привет, Джинни! Как дела? – Х-хорошо, – пролепетала вспыхнувшая румянцем Джинни и опустила глаза. – Отвратительно, – нахмурился Перси. – Джиневра вот-вот забудет, как перо в руке держать! Открой учебник, – скомандовал он сестре, – и займись делом! Если непонятно, спрашивай. Бери пример с Гарри. Его в библиотеку никто за шиворот не тащил, он умный мальчик и знает, как важно получить хорошее образование! У Джинни жалко задрожали губы, она тихонько всхлипнула и, не поднимая глаз, дрожащими руками открыла учебник по зельям. Гарри вновь вздохнул. Перси, по большому счёту, был неплохим парнем, уж куда лучше своих младших братцев. Выдержанный, неглупый и вещи говорил правильные, но всё равно почему-то хотелось дать ему по шее, а не поблагодарить за заботу. «Можно подумать, что его Маккошка родила и подкинула Уизли, – хихикнул Гарри про себя. – За-ну-да!» – Она наверстает, уверен, – примирительно сказал он вслух. – К тому же болезнь всё-таки влияет на скорость и точность усвоения информации, это я тебе как будущий колдомедик говорю. Давай мы с Джинни вместе позанимаемся, а ты отсядешь, чтобы мы тебе не мешали, – Уизли нерешительно замер, и Гарри поспешил добавить: – У тебя самого экзамены вот-вот. Позволь нам помочь тебе хотя бы так. – Большое спасибо, – церемонно кивнул Персиваль. – Джинни, без фокусов! У Гарри на ленивых девчонок времени тоже не избыток! Он быстро собрал свои книги и пересел за большой стол в центре зала, к своим однокурсникам. – Ну вот, теперь всё хорошо, успокойся, – мягко произнёс Гарри особым «целительским» голосом, которым с больными обычно говорил Янус Тики. – Подумаешь, отстала! Ерунда, сейчас мы немножко позанимаемся и… Джинни, только не плачь! Она отчаянно замотала головой, вцепившись худенькими пальцами в край стола, но слёзы не унимались и упрямо катились по бледным веснушчатым щекам. – О, Салазар, какая гадость! – раздался полный яда голос Хоря. – Мисс Замарашка, чтобы помыться, жидкости из твоих глаз не хватит. Для этого над тобой должен хором рыдать весь Гриффиндор. Гарри хотел было возмутиться грубым вмешательством в терапию, но Малфой его опередил: – Ты почему ушёл без меня? – Не посмел прервать литературный диспут, – огрызнулся Поттер. – Обсуждался любовный роман, как я мог помешать? Джинни снова всхлипнула, но уже не так горько. – Мне не понравилось, – сконфуженный Хорь смотрелся намного милее обычного. – Я просто доказывал этим курицам… – Ты. Его. Прочёл, – злорадно выдал тёмный маг Поттер. – Мой мир никогда не станет прежним! Джинни наконец улыбнулась и вытерла слёзы. – По сравнению с твоими «жабьими» виршами, любой романчик – образец вкуса, – тут же съязвил Малфой, и Джинни опять виновато опустила голову. – Хватит, – разозлился Гарри. – Нормальные стихи, успокойся, Джинни. Драко, угомонись. Я пообещал Перси, что позанимаюсь с его сестрой. Не мешай. Драко гневно фыркнул, уселся на соседний стул и навешал вокруг «заглушек». – Давай, нянчись. Ты читать-то умеешь, припадочная? Поттер молча ткнул его локтем в бок и пересел на противоположную сторону, к Джинни. – С зельеварением проблемы? Ничего, сейчас мы… Гарри машинально взял её руку, и тут его внезапно накрыло. Грань будто стукнула его по макушке, щедро осыпав светящимися фиолетовыми искрами. Некромант Поттер ошарашенно тряхнул головой, не понимая, что происходит наяву, а что – лишь в его воображении. Библиотечный зал, студенты, мадам Пинс и даже Малфой внезапно подёрнулись мерцающей дымкой, а заплаканная Джинни Уизли вдруг раздвоилась. Одна Джиневра сидела рядом, вторая же медленно падала навзничь. На пол. На чёрный, матовый, холодный и очень-очень скользкий пол. От неожиданности Гарри отдёрнул руку, и видение поблекло, но не исчезло совсем: тень Джинни будто в замедленной съёмке опрокидывалась на спину: беспомощно раскинутые руки, застывшее лицо и широко раскрытые стеклянные глаза. – Не хватайся за него! И подбери сопли, грязнуля! – недовольно прошипел Малфой, по-прежнему скрытый фиолетовой искрящейся дымкой, и Гарри выдохнул от облегчения: там – или здесь? – Драко был в полной безопасности. Что ответила реальная Джинни, Поттер не разобрал, потому что во все глаза разглядывал её двойника. Падение всё ещё продолжалось, затяжное и почти незаметное, но он откуда-то знал: Джиневра упадёт. Если не поймать – непременно упадёт. Первый порыв подхватить её на руки там Гарри безжалостно пресёк: достало ума сообразить, что собственного двойника у него нет и хватать нечем. «Надо выходить на Грань, – лихорадочно соображал он. – Здесь? Заморожу всё нафиг, выдам себя и попутно упеку в Азкабан Сметвика со старшим Малфоем. Последнему только на пользу, но Драко будет горевать». К тому же Гарри не очень понимал, что нужно будет делать. Держать? Тащить? Как? Куда? Некстати вспомнился обманувший его Квиррелл: «Мне уже лучше. Отдохни, а потом мы уйдём отсюда». Ну что же, ушли. Правда, порознь и в разные места. – Джинни, – осторожно спросил он, – как ты себя чувствуешь? – Хорошо, – запнувшись, ответила она. «Врёт», – огорчился Гарри и сказал вслух: – Бледная, руки холодные. – Страшная, морда конопатая, – тут же влез Малфой и ойкнул, получив от Поттера пинок в колено. – Не мешай, – холодно сказал Гарри. Драко заткнулся и взгляд у него стал настороженным. – «Заглушки» оставь, – продолжил Поттер, уповая на феноменальное хорёчье чутьё, – а сам прогуляйся. Невозможно заниматься, когда вы препираетесь. Хорь не подвёл, умница. – Как знаешь, Поттер. Если тебе приятнее сидеть с этим чучелом и вытирать ему сопли… – он фыркнул и, гордо задрав нос, отлевитировал стопку своих книг на соседний стол. Попутно Драко обновил заглушающие заклятия и, похоже, накинул чары отвлечения внимания, потому что Перси перестал посматривать в их сторону и сосредоточенно уставился в книгу. Гарри мысленно чмокнул Драко в щёку и заботливо «укутал» в фиолетовую дымку поплотнее: чем дальше от Изнанки, тем лучше. – Джинни, ты давно была в Больничном крыле? – мягко спросил он. – Совсем недавно, – принуждённо улыбнулась Уизли. – Всё в порядке. Мадам Помфри сказала, остаточные проявления. Нужно хорошо кушать, много спать… – И много врать! – сердито перебил её Гарри. – После Валентинова дня ни разу, так? Джинни вскочила со стула и метнулась в сторону так неожиданно, что Поттер и сам чуть не упал. Однако он тут же опомнился и сумел ухватить беглянку за подол мантии. – Стоять! – рявкнул он и с силой дёрнул старенькую лоснящуюся ткань на себя. – Сидеть! – Джиневра испуганно пискнула и неловко плюхнулась на стул. – Выкладывай! Правду! Быстро! – Я не хотела, Гарри! – Джинни со стоном вцепилась в растрепавшиеся волосы и отчаянно всхлипнула. – Это всё он! Он меня… Он… Я не хотела, я даже не помню ничего! Я… Я дура, да! Дура и дрянь, но я не хотела! И ты! Зачем ты его держал у себя? Зачем?! – Кого? – оторопел Гарри. – Никого я не… – Том! Том из дневника! Он обещал мне… Он… – Твою же… – прошептал помертвевшими губами бестолковый некромант Поттер. – Твою же, сука драная, мать… Джинни, зажав рот обеими руками, с ужасом смотрела на Гарри, а её двойник всё падал и падал на скользкую чёрную поверхность Грани.

***

В дверь негромко постучали, и Люциус со вздохом отложил перо, приготовившись к пыткам по расписанию: два раза в неделю он ходил на «свидания» с несносным дикарём. Встречи назначались в одном из трактиров Лютного; хозяина порекомендовал Нотт: «Мужик – кремень, хоть и грязнокровка. Ни во что не мешается, дел с местными почти не водит, комнаты чистые, а работники не болтливые. Мы его уже лет десять охраняем, успели присмотреться». Трактир Люцу понравился. Солидный особняк, ухоженный и толково обустроенный, гораздо уместнее смотрелся бы в Косом, чем в грязном проулке среди разномастных лачуг. Задний дворик хозяин огородил высоким забором и устроил там легальную аппарационную площадку. Прикинув размер взятки в отдел магического транспорта, Малфой проникся к угрюмому грязнокровке некоторым уважением: до рукопожатий не опустился, но кивал весьма благосклонно. Трактир-то был хорош, а вот времяпрепровождение… Стук повторился, и Люциус поморщился. Сейчас опять начнётся представление с «вашими милостями» и прочими «соблаговолите». С-сучёныш! – Входи, – сухо сказал он и вновь скривился. От площадки до номера дикаря сопровождал кто-нибудь из бойцов, но сил изображать «любовь» уже не оставалось. Да что там любовь, он не сумел вызвать у проклятого юнца даже страсти: тот по-прежнему шарахался от Люца, а соития терпеливо пережидал лёжа ничком и спрятав лицо в сгибе локтя. Зачем Малфой продолжал эти утомительные встречи, он уже и сам не знал. Сначала взыграл азарт «приручить» гадёныша, потом… Потом Люц просто тянул время и придумывал легенду для расставания: скоропалительное окончание «неземной любви» могло дорого встать Люциусу и ещё дороже – самому дикарю. Ноттова банда уже что-то подозревала: бойцы вовсю приглядывались и принюхивались, и рожи у них день ото дня делались всё недоверчивее. Порой Люций был готов придушить паршивца: за страх во взгляде, за мерзкие шутовские ужимки, за дурацкий кожаный плащ, и особенно за «вашу милость» посреди постельных упражнений. Последнее бесило его до потери разума: в прошлый раз он едва не сорвался и сумел удержаться лишь чудом. В воздухе резко запахло озоном, а дикарь позеленел от страха и остаток вечера дрожал побитой собакой: что-что, а чутьё на неприятности у поганца было фантастическим, едва ли не лучше, чем у самого Малфоя. По-хорошему, давно пора было сдаться, признать себя престарелым ловеласом, не способным удержать подле себя никого, кроме охотников за состоянием, вручить паршивцу мешок с галлеонами и выбросить эту историю из головы. Такому мудрому решению даже скоропалительно данная клятва ничуть не мешала: с подопечным вовсе не требовалось спать, а с защитой вполне справлялись наёмные бойцы. Но что-то царапало, где-то там, на изнанке мозга, где не работала логика и сбоили чувства. Промучившись пару бессонных ночей, Люц сумел-таки внятно сформулировать свои – даже не мысли, нет! – ощущения. Первое. В присутствии сучёныша у Малфоя напрочь отказывали мозги. Это было неожиданно, ужасно неприятно и даже стыдно. Хитроумный и многоопытный, скользкий Малфой лажал раз за разом. По сути, как начал в Рождество чудить, так по сию пору не прекращал. Второе. С паршивцем под боком спалось крепко и сладко, будто младенцу. Никаких зелий от бессонницы и дурных снов про дементоров, никакого полуночного виски и расчерчивания таблиц перед рассветом: давно забытая радость. Второе, кстати, вполне могло быть следствием первого. Ерунда, казалось бы, но эти два факта – фактика! – заставляли терпеть и надеяться непонятно на что. На любовь? Ха! Мерлин знает, на что он надеялся. Блажь от скуки, как сказала Цисси. Люц потёр виски и, не скрывая раздражения, прикрикнул: – Да входи же! Массивная дверь номера не заскрипела, лишь изменилось течение воздуха в комнате. Люц обернулся и недоумённо уставился на Боула, заглянувшего в приоткрывшуюся щель. – Слушай, краля твоя что-то запаздывает. Сходить бы проверить. Нехорошо будет, ежели пришьют. Скажут, хахаля самого Малфоя не уберегли. Ты не знаешь, где он обычно обретается? Люциус еле удержался, чтобы не выругаться. Он не знал даже, как поганца зовут. Не Том, точно. На своё имя обычно сразу отзываются, а не медлят, вспоминая. Фамилию тот тоже выдумал, вернее, заимствовал чужую: факт пресечения рода был засвидетельствован в Палате лордов с редкой для тех времён достоверностью. Последний Брюссо погиб на дуэли, не оставив ни законных детей, ни признанных бастардов. Состояние семьи было немаленьким, и имейся у покойного прямой наследник, он рано или поздно объявился бы. «Не Том, не Брюссо, неизвестно, где живёт, и непонятно, зачем я с ним сплю!» – Люциус медленно вдохнул и преувеличенно спокойно произнёс: – Так уже бывало. Подожду ещё немного. – Да? Ну как знаешь, – в сомнении нахмурился Боул и притворил дверь. Люциус вернулся к проверке расходной книги мэнора, но дело не ладилось. В шестой раз перечитав строчку «Уголь каменный мелкий», он раздражённо захлопнул гроссбух и принялся размышлять, где «обретается» дикарь. Судя по редким обмолвкам, тот жил где-то в глухомани, как бы не в одном из заброшенных родовых поместий. «Тогда непонятно, почему именно Брюссо. Брюссо жили в Хогсмиде». Координатами аппарации паршивец, разумеется, не делился. В Лондоне он работал у Кевина. Послать Бубонтюберу сову? Малфой в задумчивости покрутил в руках перо, соображая, как бы справиться у Кевина о дикаре и не лишиться последних крох доверия. Пока он думал, в дверь опять постучали. – Явился! – повеселевший Боул втолкнул в комнату промокшего под дождём не-Тома не-Брюссо. – Держи, лобызай! С лобызаниями дикарь не торопился. Он тяжело привалился спиной к закрывшейся двери и криво ухмыльнулся: – Прощения прошу, ваша милость. Не рассчитал я малость. Он попытался шагнуть вперёд, пошатнулся, ухватился левой рукой за косяк и шумно задышал. Взгляд у него был мутным и слегка расфокусированным. – Что с тобой? – встревожился Люц. Будь это нормальный дикарь, всё было бы ясно: перебрал с огневиски или с весёлыми зельями. Но сучёныша буквально воротило от хмельного, значит… – Ты ранен? – Лежать могу, ваша милость. Как под вами да не полежать. – Ах ты… Не-Том вдруг резко согнулся в приступе тошноты. Рвало его долго, но выделений было совсем немного: желчь, слюна. Видно, не в первый раз вывернуло. – Отлично, – процедил Люц и поволок свою злосчастную «любовь» в ванную. Паршивца стоило избавить от мокрых тряпок и засунуть в горячую воду отогреться. Тот попытался вывернуться, но обычные скорость и ловкость ему изменили, и он бессильно повис у Люца на плече. Дурацкий кожаный плащ полетел в угол, дикарь громко застонал, а Люциус выругался: правое плечо дикаря было проткнуто чем-то вроде кинжала, и тёмная кровь запеклась вокруг раны. – Что? – отрывисто спросил Люц. – Нож? Отравлен? – Коготь, – прохрипел дикарь и жалобно вскрикнул, потому что Малфой рывком содрал с раны ветхие камзол и нижнюю рубаху разом. Лохмотья упали на пол, а из раны вновь заструилась кровь. – Акромантул, – определил Люциус, глядя на припухшие синюшные края раны. – Он, сволочь, – вяло согласился дикарь. Люциус облегчённо выдохнул. Акромантулы считались потенциальными союзниками Тёмного лорда, а потому все УПСы, кто не дурак, озаботились доподлинно разузнать, чем опасны разумные пауки и как от них следует спасаться. – В ванну! – скомандовал он и призвал походную аптечку. Сучёныш, растерявший всю свою наглость, попытался зажать рану рукой, но тут же схлопотал от Люца подзатыльник и безропотно полез в горячую воду. – Там яд, – пояснил Люц в ответ на обиженный взгляд. – Пусть течёт. Ты что, никогда с пауками дела не имел? – Да как-то проносило, – выдохнул дикарь. – Я противоядие выпил, но оно не подействовало. Старое, видно. – Обычное не годится, – мотнул головой Люц и протянул один из фиалов. – Пей. Не бойся, это Северус варил. – Ого, – невесело оскалился не-Том и глотнул зелье. – Минимум галлеон за унцию. Я с потрохами столько не стою, ваша милость. – Придушу, – ласково пообещал Люциус и мстительно макнул дикаря с головой. Вода мгновенно окрасилась розовым, а поганец забился под руками, пытаясь вынырнуть. Люц, шевеля губами, отсчитал десять секунд и позволил ему вытащить голову из воды. Дикарь жадно хватал воздух и возмущённо сипел. – Так надо было, дурашка, – Люц всмотрелся в суженные зрачки не-Тома. – Зелье по крови расходится быстрее, когда движешься, а ты уже засыпал от яда. – Точно, спать, – короткая паника окончательно обессилила раненого дикаря. – Спать я хочу. Можно здесь? – Можно, – кивнул Люций, и сучёныш мгновенно провалился в сон, словно сознание потерял. Спящий дикарь оказался милейшим существом. Он безропотно перенёс обработку раны и разрешил распустить нечёсаный хвост рыжевато-русых волос. Выяснилось, что голову егерь мыл, но щёткой для волос отчего-то пренебрегал: Люцу стоило немалых трудов продрать мокрые спутанные пряди, заплести их в толстую косу и лишь затем высушить. Перетащенный Мобиликорпусом в кровать не-Том стал ещё милее. Он не прятался под одеялом, не вздрагивал от прикосновений и позволил наконец рассмотреть себя целиком, во всей своей дикарской красе. Люций с лёгкой завистью погладил его по стройному мускулистому бедру: «Хоть Гермеса с тебя рисуй, паршивец. Наверняка ведь бегаешь быстрее оборотня». Будто в ответ, дикарь тихо застонал и свернулся калачиком, оберегая раненое плечо. Люциус хмыкнул и вспомнил уроки старенькой миссис Роули: «Повязка – это не магловские издевательства, а отличный способ защитить раневую поверхность от внешнего воздействия. Когда придумаешь другой, Пиритс, тогда и будешь умничать. Плечевые суставы бинтуем так: правый – справа налево, а левый – слева направо. Розье, кретин, где у тебя лево? Пару первых витков делаем вокруг плеча, затем ведём бинт на надплечье, затем на спину и через противоположную подмышку на грудь, потом опять оборачиваем раненое плечо, во-от так… Малфой, сделай рожу попроще! Затем смещаем бинт вверх на треть ширины и повторяем тур. Повязка должна быть наложена плотно, но не… Что ты творишь, идиот? Плотно, а не намертво! Ты ему сейчас руку передавишь к дракклам!» Люц криво ухмыльнулся, старательно представил последовательность витков бинта и сделал сложный пасс палочкой: – Ферула! Рана не-Тома мгновенно скрылась под аккуратной повязкой, а Люций горько вздохнул: тогда им, мальчишкам, война ещё казалась развлечением. Салазар-заступник, какими же самоуверенными сопляками они были. Вот точно такими, как этот поганец. Он накрыл свою несуразную «любовь» одеялом и спустился вниз, чтобы отдать пару распоряжений трактирщику и предупредить охрану. – Ох, да ты никак стареешь, Люци? – с притворным сочувствием поинтересовался Боул. – Всё, что ли? А я только-только у камина устроился, подумывал вздремнуть… – Том ранен, – сухо ответил Люц, игнорируя подначку. – Я задержусь здесь. Боул нахмурился и снял ноги с низенькой скамеечки. – Ранен? Он сам сюда аппарировал и шёл нормально: не шатался и не стонал. Кто его? – Говорит, акромантул когтем достал. – Где он его нашёл? – Егерь акромантула? Ума не приложу, это ведь такая редкость в наших скучных лесах! – Не пойми меня неправильно, но будь я твоим амантом, хрен кто затащил бы меня в лес. – Не твоё дело! – холодно обронил Люциус и мысленно вновь обругал строптивого егеря. От денег на своё содержание не-Том отказался наотрез: «Любовь – чувство бескорыстное, ваша милость». Уговаривать паршивца Люц не стал, страшась вместо «вашей милости» услышать «ваша щедрая милость». Он надеялся исправить положение позже, когда дикарь хоть немного успокоится. Боул дурашливо ухмыльнулся, но сказать ничего не успел, потому что Люций направился в кухню. Ему вдруг пришло в голову, что дикарь проснётся ужасно голодным, а, значит, злым. И тогда прощай последний шанс выпутаться из «любовной» истории без скандала. Повариха, сухопарая тётка сурового вида, выслушала лорда Малфоя, поставила на поднос глубокую миску с крепким бульоном, а потом, подумав, добавила кувшин с горячим молоком, щедро сдобренным мёдом. – Не в один присест, а по чуть-чуть, – предостерегла она и крепко зажала в кулаке пожалованный за старания галлеон. – После отравы на еду шибко налегать не стоит. Люций подхватил поднос заклинанием и понёс в комнату. Боул тихо присвистнул вслед, но, слава Мерлину, промолчал. В номере Малфоя ждал сюрприз. Дикарь не спал. Он с ошалелым видом озирался по сторонам, недоверчиво косился на забинтованное плечо, а здоровой рукой щупал затылок, точнее, основание косы. – Туго? Мешает? – негромко поинтересовался Люций, имея в виду и косу, и повязку разом. Кто знает, что именно так ошарашило поганца. В ответ Малфой получил растерянный взгляд и непривычно робкое: – В-ваша милость? – Наша, чья же ещё? – проворчал Люц, рассчитывавший, что не-Том проспит ещё часов шесть. Он и сам с удовольствием прикорнул бы рядом: тихое, незатейливое, подаренное акромантулом счастье. Но когда с этим дикарём бывало просто? Сучёныш! – Я… – дикарь опять обвёл глазами комнату. – Как я здесь… Я же вроде… – Ты аппарировал, – подсказал Люц, слегка обеспокоившись. – С какого места ты не помнишь происходившее? – С кустика, – подумав, сказал не-Том. – Я аппарировал, выпил зелье и прилёг под кустиком. Отдохнуть. Очнулся, да? – И аппарировал ещё раз. Сюда, на задний двор, – Люц отодвинул бумаги и поставил поднос на стол. – Я так понимаю, оба раза не расщепился только чудом. Тошнит, голова кружится? Рана сильно болит? – Немного, – дикарь вновь зачем-то потрогал косу и кончиками пальцев провёл по повязке. – Что именно? – Всего понемногу, ерунда. Прошу прощения, ваша милость, что доставил столько хлопот. Я и вправду был не в себе, простите. Сейчас я малость отойду и… Сейчас, минуту-другую. Дикарь попытался улечься в свою любимую позу, но правая рука была надёжно примотана к телу, и привычно уткнуть нос в сгиб локтя у него не получилось. Люциус хмуро понаблюдал за тем, как паршивец ойкает, шипит, меняет руку на здоровую, а потом приподнимается, пытается нашарить одеяло и тут же бросает, потому что вспоминает, зачем лёг. «Гадёныш!» – Люц устало потёр виски и снял с бульонной миски согревающие чары. – Очаровательный вид, но, думаю, начать всё-таки стоит с ужина. Или ты вновь решил отдохнуть? Приятно сознавать, что я не хуже кустика. Дикарь медленно уселся, до самого носа завернувшись в одеяло, и порадовал Малфоя неярким румянцем на острых – чересчур острых! – скулах. – Пей понемногу, не торопись. Понемногу, бестолковый! Куда там! Миска опустела почти мгновенно, а нервный запал у дикаря внезапно иссяк. Он виновато заморгал враз осоловевшими глазами и вяло принялся выпутываться из одеяла. Люций хмыкнул, дождался, пока не-Том опять примет «рабочую» позу, укрыл его, старательно подоткнув края, и, не удержавшись, легонько щёлкнул по макушке: – Спи уж, соблазнитель!