Другая жизнь криминального гения

      Джим-Ричи протестующе застонал, обе его сущности рванулись вслед за Мораном, по непонятной причине посмевшем отвлечься, но обеспокоенный тон Тигра вкупе с упоминанием сердечного приступа немного отрезвили Мориарти. Джим взглянул на водителя, лежавшего грудью на руле: непохоже было, что тот умирает или трясется в эпилептическом припадке, однако звуки, вырывавшиеся из его груди, определенно были ни чем иным, как глухими рыданиями, полными боли и тоски.       От этого зрелища Джима обдало резким холодом, по телу пробежала дрожь от смеси отвращения, стыда и глубокого сочувствия — нечто похожее он испытывал, если взрослому человеку случалось намочить штаны в присутствии посторонних, или попасть в ситуацию, сходную по неловкости. Он с трудом преодолел первое побуждение: быстро поправить одежду, положить на сиденье наличные и как можно скорее выйти из машины. Но затем включилось спокойное и безэмоциональное намерение помочь ближнему — в своем роде дань городской среде, которая склонна отражать ровно то, что в нее вкладываешь. Наконец, Ричи жалостливо сказал у него в голове:       «Он похож на старину Смита из Олбени… помнишь, как он катал тебя на своей машине?..»       Джим быстро привел себя в порядок, одними губами сказал Морану:       — Застегнись.       Затем положил руку на плечо водителя и спросил очень мягко, как мог бы обращаться медбрат к тяжелобольному:       — Что с вами? Не могу ли я что-нибудь сделать для вас, мистер… Хоуп (1)? — это имя он прочитал на табличке с правами и номером лицензии, прикрепленной к стеклу.       — Нет, сэр… — сквозь слезы ответил Хоуп, помотал головой, и, сняв очки с толстыми стеклами, потер покрасневшие веки. — Простите меня… Это нервное… Сейчас поедем. Я остановился, потому что не мог смотреть на дорогу из-за слез. Простите.       — Это вы простите нас, мистер Хоуп, — тон Мориарти стал еще более мягким, но глаза смотрели теперь с острым любопытством. — Мы с моим другом немного увлеклись… просто мы очень давно не виделись.       Извинение вызвало новый приступ рыданий. Джим терпеливо ждал, пока они утихнут, и сжал руку Морана, давая понять, чтобы тот не вмешивался.       «Я должен разобраться с этим», — говорил весь его вид.       — Что с вами, мистер Хоуп? Какая у вас беда?       — Ах, сэр… Вы отчасти правы… Когда вы с вашим другом сели ко мне… такие молодые… веселые… полные жизни… я сперва обрадовался, но потом… я стал сравнивать и вспоминать собственную жизнь… видите ли, сэр, от меня недавно ушла жена. Она забрала детей и не позволяет мне с ними видеться.       — Чем же вы так ее обидели?       — Изменой. У меня, сэр, тоже одно время был молодой дружок… так уж вышло… и я тратил на него семейные деньги. Жена этого не простила. Она сказала, что никогда не позволит детям жить с отцом-извращенцем. Я отдал ей все — дом, деньги, все до последнего гроша. Но бесполезно, она все равно не позволяет мне видеться с ними.       — Это в самом деле очень печально, мистер Хоуп, — сочувственно кивнул Мориарти, не снимая руки с его плеча. — Ваши дети вырастут и сами решат, каким вы были отцом. Они не будут вечно слушать свою мать.       — Спасибо вам на добром слове, сэр. — печально улыбнулся Хоуп. — Но она богата, ее второй муж богат, а я беден и, боюсь, они скоро позабудут меня… ведь я скоро умру. Доктор считает, что мне осталось от силы пять-шесть лет. Печень. (2) Так что вы ничем не можете мне помочь… если только вы не Бог.       Мориарти улыбнулся холодной змеиной улыбкой, и в его взгляде мелькнуло нечто такое, что заставило таксиста замолчать на полуслове и уставиться на молодого человека во все глаза.       — Я не Бог… во всяком случае, не главный Бог. Но в аду и на небесах кое-какие связи имею.       Он извлек из кармана джинсов тонкий кожаный бумажник и вытащил из него белую карточку — визитку с самым простым дизайном.       — Здесь записан е-мейл, номер скайпа и кодовая фраза, которую вы должны отправить, чтобы с вами вышли на связь. И проконсультировали по вашей проблеме.       — Проконсультировали? Так он юрист, этот мистер… — таксист заглянул в карточку и прочел по слогам. — Мо-ри-ар-ти? Или психотерапевт?       — Ни то, ни другое. А может быть, все вместе.       — Чем же этот Мориарти может помочь? Почему вы мне его рекомендуете?       — Потому что вы очень хотите договориться со Смертью. Ну так попытайте счастья. Он ее личный консультант. В своем роде посредник.       Пока таксист пытался усвоить эту информацию, растерянно переводя взгляд с карточки на странного собеседника, Джим достал из бумажника банкноту:       — Сдачи не надо. Всего наилучшего, мистер Хоуп. Дальше мы дойдем пешком.       Он вылез из машины и сделал Морану знак следовать за собой.       Моран опять слегка опешил, когда вместо изнывающего от страсти Ричи рядом с ним, как по волшебству, снова появился сосредоточенный и хладнокровный Джим Мориарти. Но в еще большее удивление, если не сказать — шок, его повергла дальнейшая беседа с кэбменом, так некстати расчувствовавшимся прямо на пол-пути к их обоюдному наслаждению. За две минуты Джим вытянул из него всю его жизненную драму. И, вместо того, чтобы грустно покивать и произнести несколько пустых сочувственных фраз, как сделало бы 99,9% нормальных среднестатистических лондонцев, ненавидящих вникать в чужие проблемы, он предложил страдальцу… консультацию по разрешению его нерешаемого на первый взгляд дела. И, поначалу растерявшийся, кэбмен с обнадеживающей фамилией вдруг как-то ожил, приободрился и принялся благодарить Джима за проявленное… участие? Внимание?       Но Джим предпочел тут же отстраниться от него, прерывая контакт на самой выгодной и точно интригующей ноте, и выскочив из кэба, потянул Морана за собой.       Они двинулись вдоль Королевского пути (3), до которого успели доехать на кэбе, но вновь сменивший Джима и прижавшийся к нему Ричи, уверенно повел его каким-то своим маршрутом, свернув на Грэйт-Куинн стрит.       — Значит, ты время от времени выступаешь в роли импресарио самого себя? Или это Ричи выступает таковым для Джима? Забавно… Но я не понимаю, чем ты тут сумеешь помочь этому бедолаге? И чем он может расплатиться с тобой за то, что ты можешь для него сделать? Хотя, вряд ли тебе удастся отрастить ему новую печень или подарить новых отпрысков… — этот случай так занял мозги Морана, что непроходящее возбуждение на время все же перестало его угнетать. К тому же, Себастьяну действительно было любопытно, что Джим Мориарти может такого предложить небогатому и стареющему человеку, с чем не справились бы социальные службы или сестры милосердия?       Ричи смущенно улыбнулся и спрятал лицо подмышкой у Морана, с наслаждением вдыхая запах своего Тигра. Ему не хотелось продолжать разговор о таксисте, эта тема была тяжела, потому что была связана с работой и с вещами, которых Мориарти в своей благой части души касаться не любил. Но Себастьян настаивал, и та же благая часть души Джима требовала удовлетворить интерес любовника, увенчав их взаимное доверие.       — Подарить новую печень — не такое уж сложное дело. Комитет по трансплантации никогда не даст печень шестидесятилетнему бедняку, они любят только молодых и желательно обеспеченных. Но на черном рынке печенка стоит каких-то жалких двадцать тысяч. Так что, пожалуй, я смог бы ему помочь и в этом. Вспомни, как чудесно мы пристроили ливер этой бляди Малкиной.       При упоминании Малкиной лицо и голос Джима стали такими, что сердце случайного собеседника должно было заледенеть от ужаса, но Моран не был случайным.       — Я сделаю лучше. Если он свяжется со мной, я подарю ему новый смысл жизни, так что свои последние годы — сколько их там осталось — он проведет наслаждаясь. Мы сыграем с ним партию, особую партию, и каждый выигранный им раунд не только продлит его собственную жизнь, но и увеличит состояние, которое он сможет передать детям. Но для этого нужно, чтобы он связался со мной, я уважаю свободу воли.       В разговорах о кэбмене и его проблеме, они дошли как-то неожиданно быстро.       Ричи остановил Себастьяна возле невысокого дома, под навесом, обнял любовника за шею и посмотрел на него самым нежным и ласкающим взглядом.       — Мы пришли. Давай больше не будем говорить о нем? Я хочу думать только о тебе, и чтобы ты думал только обо мне, смотрел только на меня и любил меня одного.       Вокруг них действительно простирался Сохо — один из самых богемных и злачных кварталов Лондона. А улица Олд Комптон, на которой они оказались, была известна как центр притяжения всех лондонских пидарасов- на ней располагалось несколько популярных гей-баров, в которых постоянно тусовались мальчишки, предлагавшие посетителям разнообразные секс-услуги.       Моран узнал об этом, когда изучал тему собственной внезапно вспыхнувшей страсти к Джиму, и пытался найти информацию о нем на сайтах гей-знакомств. Но Джим оказался там не засвечен, как и актер Ричард Брук, кстати, зато полковник узнал много нового для себя на тему однополых отношений, включая различные тусовочные места, которые как раз собирался обходить стороной. И вот они вдвоем, уже готовые оттрахать друг друга прямо на глазах всей улицы, стоят в обнимку в самом сердце гей-квартала!       Но, кроме этого пикантного обстоятельства, Морана в очередной раз восхитила изобретательность Джима, упрятавшего своего неотделимого двойника Ричи туда, где его меньше всего могут начать искать в случае, если легенда Декстера Десмонда окажется под угрозой раскрытия.       Однако, Ричи прав, к черту мысли обо всем, что не касается происходящего прямо здесь и сейчас! Вернув себя в реальность настоящего момента, Моран властно обнял приникшего к нему любовника и спросил, оглядывая дом, у которого они остановились:       — Насчет твоей секс-экипировки мы уже вопрос прояснили. А что с продуктовыми запасами? Может, зайдем сюда и прихватим с собой лапшу? — он кивнул на заведение, украшенное непонятными европейскому уму иероглифами, расположенное на углу дома. — А то наутро я буду вынужден начать есть твои руки… с рисом или без него… — и, поймав ладонь Ричи, он медленно погрузил его пальцы в свой рот и слегка прикусил их, наблюдая за лицом любовника потемневшим от желания взглядом.       — Боже, Себастьян, какая лапша, о чем ты, как ты вообще можешь думать о еде?.. — застонал Джим — ему уже казалось, что он видит сон, где изо всех сил стремится к желанной цели, а цель не приближается ни на дюйм, и ноги — тяжелые и ватные, не желают слушаться.       Моран, однако, был прав: после того, как острое желание схлынет, и они немного насытятся друг другом, появится зверский голод, и риск не сберечь собственных пальцев перестанет быть совсем уж иллюзорным.       — Мы позвоним в доставку, — нашел Ричи компромиссный вариант. — Они по пятницам работают до четырех утра. Чем стоять в очереди, лучше дождемся еду дома. Ну, пойдем же!..       Его голос дрогнул, а щеки совсем побелели, точно вся кровь от лица прихлынула к сердцу и животу. В розовато-оранжевом свете фонарей Ричи выглядел совсем юным, тонким и пышноволосым, как будто сошедшим с рисунка Жана Кокто. И Моран, разом забыв о еде, втянул в себя воздух и скорее потащил, чем повел Ричи к подъезду.       — Ключ! Ключ, Себастьян! Мне нужно достать ключ… — шептал актер, играющий сейчас самого себя, а консультант между тем предпочел словам действие: вложил в руку Морана связку из трех ключей:       — Твой комплект. Второй есть только у меня. А Пикассо ключи не нужны.       — Пикассо? что еще за Пикассо? — Моран убрал ключи и тут же прижался к спине любовника, запустив обе руки в задние карманы и сжав его ягодицы через плотную джинсовую ткань. Член его стоял колом и уже болел от напора крови, а мошонка так вообще одеревенела.       Джим с трудом попал в датчик ключом-таблеткой, но, недовольно пикнув, дверь все же отрылась, и они ввалились в полутемное фойе с высоким потолком. С трудом, останавливаясь для поцелуев и жарких объятий на каждом лестничном пролете, они забрались, наконец, на третий этаж, и у Ричи так дрожали руки, что он не сразу справился с замком. Моран отобрал у него ключи и в два счета отпер дверь квартиры с номером 3Б, и оттуда на него вдруг пахнуло застойным крепким запахом кошачьей мочи.       — Фу… что тут у тебя, кошачий приют? — спросил он, и осторожно переступил порог, опасаясь в темном коридоре наступить или на самого кота или на кошачье дерьмо, и шаря по стене рукой в поисках клавиши выключателя. Но, едва его пальцы нащупали ее, как вдруг чья-то когтистая лапа принялась играть с его волосами, протянувшись откуда-то сверху.       Повинуясь скорее многолетней привычке, чем реальной необходимости, Моран слегка присел и перекинул тело на противоположную сторону дверного проема, потом быстро вынул смартфон из кармана и, включив его и изображая пистолет, направил свет встроенного фонарика на когтистого охотника за скальпами. На полке для шляп обнаружился черный, как сажа, котяра, он с любопытством наблюдал за вторжением чужака на свою территорию и жмурил от яркого света свои огромные глазищи.       — Ах, вот оно что, стало быть, это ты тут все зассал, да? Что ж, запах крепкий, стойкий, уважаю-уважаю… — Себастьян примирительно поднял вверх ладони и спросил, обращаясь к коту — Можно мы уже войдем, о страж чертогов Кошачьего царя? Я даже пароль знаю — киди-киди-киди (4).       Кот лениво раскрыл пасть, сверкнул на гостя ярко-зелеными глазами, потянулся и спрыгнул с лежанки — сперва на плечо к Ричи, а потом на пол к его ногам, и принялся юлить и кружить, издавая басовитое и требовательное мурчание, которое перемежалось хриплыми требовательными взмявкиваниями.       — Познакомьтесь, господа. Пикассо — это Бастьен, Бастьен — это Пикассо. Он некастрирован, гуляет на вольном выпасе, но дома все равно метит, разбойник! — смущенно сказал Ричи, как будто Моран был инспектором санитарной службы или строгим отцом, бранящим лоботряса-сына за беспорядок в доме.       — Когда меня нет, он ходит столоваться к миссис Конвей, соседке. А в квартиру попадает через лаз.       Джим указал на квадратное отверстие внизу входной двери.       — Проходи, Тигр, располагайся, я сейчас… Надо убрать тут все и покормить его.       Теперь, когда от всего остального мира их с Мораном отделяла надежно запертая дверь и четыре толстых кирпичных стены, Джим должен был почувствовать себя свободнее, но его охватило странное смущение и даже страх. Впервые он впускал кого-то так глубоко в собственную душу.       Квартира Ричарда Брука в недрах Сохо была его норой, убежищем, особенным местом силы, где среди скромной обстановки и немыслимого творческого бардака Джим отдыхал и восстанавливался куда лучше, чем в мэйфейрском особняке или пятизвездочном «люксе». Он очень редко приглашал сюда гостей, даже тех, кто вообще знал об этом жилище, можно было счесть по пальцам одной руки. Для встреч с любовниками и ночных кутежей были другие места, в том числе и в Сохо, апартаменты на Джеррард-стрит снятые на имя Оскара Лурье. А здесь никто никогда не ночевал, кроме Джима-Ричи и его черного кота.       Он сбросил с ног кроссовки, повесил на вешалку свою растянутую вязаную кофту и, пока Моран осматривался, просочился мимо него на кухню. Пикассо поскакал за хозяином.       — Ну что, закажем еду? — спросил Джим в темноту прихожей, где возился его Тигр, и почти жалел о своей затее. Морану может не понравиться эта квартира, это правда, но ничто не могло бы сейчас причинить Джиму-Ричи большую боль.       Скинув ботинки, Моран решил, что лучше заодно сразу и носки снять, и убрать обувь подальше от зассанца-кота. Уважая его право ставить метки на той территории, которую котяра считал своей по праву, Себастьян все же не имел ни малейшего желания выкидывать новенькую пару черных дерби (5) ручной работы, купленную им на Ривьере за какие-то фантастические для обуви по меркам полковника деньги. Он осмотрелся и спрятал их в ящик старенького обшарпанного комода.       С верхней одеждой и пиджаком он поступил точно так же, решив, что лучше уж будет заранее переодеваться во что-то более подходящее для визитов в этот кошачий притон, чем покупать себе каждый раз новый костюм. Так что на кухню Тигр вступил босым, в рубашке и брюках, хотя его первым совершенно хулиганским побуждением было вообще раздеться и явить себя Джиму во всем своем природном великолепии. Средиземноморский загар и привычка к регулярным физическим нагрузкам весьма благотворно сказались на состоянии его фигуры, хотя он поймал себя на том, что стоит почаще посещать тренажеры и бассейн, если он и дальше хочет нравиться своему принцу.       Кот крутился у Ричи в ногах, обвивая их пушистым хвостом и нетерпеливо крякая — Моран впервые услышал такие звуки от представителя семейства кошачьих. Но вот Ричи что-то вывалил ему в фарфоровое блюдце, поставив его на специальную приступочку, и котяра тут же полностью погрузился в еду, начисто позабыв сказать даже «мяу» в качестве комплимента за расторопность хозяина. Хотя, этот черный сукин сын наверняка считал Ричи кем-то вроде нерадивого слуги, вечно где-то отсутствующего…       — А у тебя здесь уютно. — сказал Себастьян, оглядывая маленькую кухню, чем-то напоминавшую ему о том времени, когда он ушел от Джейн и снимал в Барнете на улице с названием Кошачий конец, маленькую квартирку наподобие этой. Тогда он впервые почувствовал себя свободным и предоставленным себе самому, и, может быть, именно потому с ностальгией вспоминал о том времени, вот и теперь словно бы перенесся туда наяву, а не в воспоминаниях. — Она же у тебя с антресолью**, да? Спишь наверху, как и твой кот? — спросил он, приблизившись к Джиму, обняв его и потершись о плечо любовника носом и губами.       — Да, с антресолью… — пробормотал Джим, млея в руках Тигра, и чувствуя, как его сердце плавится от любви — остро-болезненное ощущение, сродни дефибрилляции, но видимо, это был единственный способ привести в сознание ту часть души, что давным-давно впала в глубокую кому. — Но я сплю тут везде, как и мой кот. Даже на полу иногда.       Насчет уюта Тигр наверняка врал, но Кошачий царь все равно был ему безумно благодарен. Бастьен как будто принял его новорожденную — или заново рожденную? — душу в свои сильные ладони, и принялся баюкать, бережно и любовно.       Обернувшись к нему, он слегка ткнул Морана кулаком в грудь:       — Ты потрясно выглядишь! Мог бы заработать миллионы, снимаясь для мужских журналов, если бы не связался со мной. Но теперь все, Тигр. Забудь об этом. Ты еще не знаешь, какой я ревнивец и жуткий собственник.       Он расстегнул на брюках любовника верхнюю пуговицу и то же самое проделал со своими джинсами. Придвинулся ближе и, словно в танце, потерся бедрами о бедра Бастьена.       — Помнишь наш танец на вечеринке? Ты тогда почувствовал… вот это? — он сделал еще одно движение, красивое и плавное, и один «змей» поцеловал другого.       — Охххх… — только и выдохнул Моран в ответ на дерзкую игру любовника, и сделал то, о чем мечтал еще с театра. Встав перед ним на колени, он бережно прикоснулся губами к чувственно подрагивающей головке и провел языком по натянутой уздечке, заставив Ричи задрожать всем телом и вцепиться в его волосы. Пряный терпкий запах его тела разбудил в Себастьяне неведомый ранее, воистину тигриный голод, какой можно было утолить только слившись воедино, соединив плоть с плотью, растворившись друг у друга в крови, распавшись на атомы наслаждения, чтобы возродиться в новом качестве.       Внезапно прервав дразнящую игру, Моран подхватил любовника за бедра, закинул его себе на плечо, быстро сориентировался и понес мимо кота, все еще сидящего у своей миски, туда, где темнела лестница, ведущая на антресоль. Ее ступени тихонько заскрипели под двойной тяжестью, и эта музыка была лучшим сопровождением, какое он мог бы пожелать их первому настоящему свиданию.       Поднявшись, невзирая на притворное сопротивление Ричи, он сбросил его на низкую кровать, застеленную простынями и пледом, и одним движением сорвал джинсы вместе с трусами. Потом освободил его и от футболки, а сам встал над ним, широко расставив ноги, и нарочито медленно расстегивая пуговицы на рубашке, откровенно залюбовался ладным и гибким телом Джима, распластанным на ложе любви и жаждущем принять его всеми своими клетками…