Die!

Щебет соседок по комнате отравляет разум, пробираясь еще глубже и раздражая слух. Голова болит не так сильно, как в первые разы, когда я еще не пробовала ничего алкогольного, но все равно отдается в тело противными пульсациями. Не хочу раскрывать глаза. Не хочу новый день. В голове уже роятся голоса, шепчут или голосят что-то возмутительно и пугающе. Они выглядят, как клубок сигаретного дыма, постоянно движущийся и противный, и только это зрелище отталкивает настолько, что хочется выцарапать видения из собственного мозга зубами и ногтями. Женский приятный голос сейчас пронзительно кричит о смерти. Ей вторит мужской, а ему – юношеский, ломающийся тембр, похожий на приятный рокот. Они отчаянно кричат или безрассудно бормочут – неважно, это всегда что-то угрожающее. «Брось!» «Прекрати!» «Спаси меня!» «Помоги!» Я ушла от того парня – Джейка – сегодня утром, в то время, когда меня могли хватиться. Он просто равнодушно проводил меня взглядом, заваливаясь обратно спать, лишь только я скрылась из виду – как и всегда. Лишь однажды я встретила мужчину, который не захотел меня отпускать после проведенной с ним ночи – и то лишь из-за потерянного бумажника. Эгоизм мужского пола поражает все больше, но в данных ситуациях он играет мне на руку. Забавно. Мы кажемся такими нуждающимися, чувственными и развратными ночью, но стоит наступить утро – и мы теряем весь ослепительный лоск предыдущего вечера. Макияж смывается, неприлично короткая одежда отправляет в шкаф, алкоголь выветривается, а сексуальные улыбки стекают с лица, словно плохо нанесенная краска. Я чувствую себя перееханной камазом, смытой в унитаз и размазанной по стене – обычное состояние подростка утром. Помню, раньше родители говорили мне ложиться спать раньше, чтобы выспаться. Это не работает – организм тинейджера никогда в жизни не сможет променять безрассудную и яркую ночь за книгой, фильмом или музыкой, на счастливое пробуждение, потому что такового не существует. Ни один пятнадцатилетний школьник не станет натягивать на лицо улыбку, понимая, что мог бы поваляться в кровати без дела еще хотя бы часа три. Ни один. - Джам, вставай! – зовут соседки, и мне хочется их задушить. - Меня зовут Джамия, - шиплю, приподнимаясь с подушки и свешивая ноги вниз. Блондинка, обращавшаяся ко мне, фыркает: - А вот Алекс тебя так называет. - Алекс – это не ты, - на этом разговор заканчивается. краткость - сестра подростков. Обычные приготовления к школе не занимают много времени – на уроки можно брать только толстую тетрадь и ручку, ничего больше. Благотворительный проект закончился полным безразличием к тому, что происходит с учениками, со стороны учителей. Все, что их волнует – это деньги, которые они получают за проведенные впустую уроки, и даже смерть ученика объясняется его психическим расстройством или депрессией, в случае которых «мы не могли ничего поделать». Единственная, кто нами еще интересуется – это психолог, к которой мы должны ходить раз в два дня. Это обязательно, и откосить от этой назойливой женщины, лезущей к тебе в душу, невозможно. Наверное, такой колоссальный опыт – работа с детьми-шизофрениками – должна благотворно сказаться на ее будущей карьере, не иначе. Моя встреча назначена на половину четвертого. Обычно занятия проходят необычайно длительно: время тянется, словно машина в центре пробки, никак не желая ускоряться. Мисс Клэтчер с какой-то неприятной настырностью лезет к тебе в душу, каждый раз, помимо «шаблонных» вопросов, она придумывала какое-то новое извращение. Пока что самым экстравагантным вопросом был тот, который она задала Мэтту: она спросила его, если он часто в районе полудня нуждается в сексе. Смешок слыл по заведению еще добрых две недели, и иногда проскальзывает в случайных разговорах до сих пор, потому что спрашивать подобное у четырнадцатилетнего на тот момент мальчика было действительно глупо. Первое, что бросилось в глаза, когда я подошла к классу, в котором проходил спаренный с параллельным классом урок – это отсутствие Алекса. Конечно, он мог опаздывать или прогуливать после вчерашнего, но это была биология – его любимый предмет, и он никто прежде ее не пропускал. Спрашивать до начала урока в мои планы не входило – не хотелось наживать неприятностей. Люди подумают (а в моем случае люди – это озлобленные на весь мир подростки-психи), что я в него влюблена. Сначала слухи, потом насмешки, потом издевательства и бессонные ночи, а потом с длинными рукавами и туалет – знаем, видели. Поэтому я всего лишь с безразличным видом прохожу за заднюю парту, получив по дороге пару озлобленных или замутненных какой-нибудь дрянью взглядов, но ничего больше. С безразличным видом утыкаюсь глазами в серую толстовку, прислушиваясь к внутренним голосам. Они навязчиво вбивают в подсознание свои идеи, мои страхи, таящиеся между строками. Они говорят ложь и правду, спутывая все в один запутанный клубок бессмысленных выкрикиваний. «Влюбилась!» - кричит один голос. Вранье. «Никому не нужна!» - вторит ей другой. «Одна!» - возникает третий. «Брошена!» «Уродка!» «Без образования!» «Позор семьи!» «Ненавижу!» Тихо шепчу не связанные между собой предложения, пытаясь успокоиться. Никто даже не смотрит – все привыкли к подобному вокруг, и я даю себе волю. Тихо вцепляюсь себе в волосы, чуть качаясь вперед-назад, и еле слышано шевелю губами. Паника накрывает новой волной – я не знаю, что чувствую и что делаю. Глубокий вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Открываю глаза. Все успокоилось. Голоса чуть отступили, готовясь к новой атаке в будущем. Такое случается не особенно часто, но каждый раз упорно отпечатывается в сознании – воспаленный мозг подкидывает дров в огонь, поддаваясь панике независимо от того, хочешь ты или нет. Кажется, звонок уже прозвенел, поэтому я перегибаюсь через парту, обращаясь к Эрике: - Где Алекс? - Не знаю, - пожимая худыми плечами она. Под ее глазами темные тени – скоро и у нее ломка. Наркотик позволяет телу выглядеть ухоженно и красиво, и недостаток лоска – это верный признак срочной потребность в новой дозе. – Кажется, его забрали родители. Бедняжка. - Хорошо, - киваю, откидываясь обратно на свое место. *** Алекс сидит в богатом салоне машины и безразлично смотрит в окно. Рядом сидит его тетя – высокая худощавая дама с весьма старомодными взглядами на жизнь и воспитание. Именно ее идеей было отдать незадачливого ребенка на «перевоспитание», сделав для него только хуже. Она наивно и даже как-то решительно хлопает ресницами и обхватывает сухими длинными пальцами сумочку из крокодиловой кожи, то и дело поджимая губы или поправляя прическу. Она раздражает Трэйса. За рулем отец, судорожно сжимающий руль и пытающийся сделать вид, что полностью сосредоточен на дороге. Он делает это для того, чтобы перекинуть ответственность за начало разговора на женскую часть веселой компании, Алекс знает. Он всегда так делал, даже когда ребром встал вопрос о его переводе в интернат. Сейчас мужчина лишь негромко включил радио, чтобы «разрядить обстановку». Вот только оно лишь раздражает слух, не более. Он хочет сбежать отсюда. Просто открыть дверь, выпрыгнуть из автомобиля на ходу и сорваться обратно в сторону ненавистного интерната, где он оставил всех своих немногочисленных друзей, если их можно так назвать. Но он все еще сидит, сцепив руки в замок на коленях, и смотрит в окно на пролетающий за мгновения ока пейзаж за темным стеклом. Мать сидит, нервно теребя подол платья. Не вызывающий макияж, аккуратная высокая прическа, идеально разглаженное платье и безупречно подобранный наряд. Вокруг все так и сверкает изысканностью вкуса, потому что вокруг парня сидят определенно точно заботливые родители, любящие своего ребенка и племянника. На первый взгляд. На самом же деле все тут настолько превосходно, что Алекса вырвет прямо на это превосходное сидение. Он не понимает, зачем они это делают. Зачем пытаются склеить уже давным-давно разбитое стекло, хрустящими осколками валяющимся у них под ногами? Зачем забрали из школы на «семейный ужин», если они уже сто лет как не семья? Все, что они делают – это пытаются разгладить смятый и выброшенный клочок бумаги, выставляя его на всеобщее обозрение, как идеально ровный лист. Превосходный лист. Поэтому, не имея никакого желания разговаривать с людьми, которые превратили его в то, кем он является сейчас, Алекс просто продолжает смотреть в окно, даже не пытаясь завести разговор. *** Дверь в кабинет психолога оказалась открытой, как и всегда. Дети сюда приходят настолько часто, что нет смысла закрывать их – аудиенция назначается буквально каждый час, не считая всех тех людей, которые приходят для обсуждения «срочных личным проблем». Для людей, все еще верящих, что они смогут стать нормальными, наивных людей. - Заходите, - звучит высокий надменный голос из следующего кабинета, дверь которого находилась от меня примерно в пяти шагах. Морщусь от слишком громкого для перевозбужденного мозга звона колокольчика на двери, и преодолеваю расстояние за пару мгновений. Внутри кабинета, как и всегда, все слишком детское: эти креслица в цветочек, этот ковер с облачками и машинками, эти отвратительные голубые стены и маленькие стульчики. Все отталкивает только видом, не говоря уже о том, что конкретно ждет меня в этом кабинете в ближайшие пару часов. Тот факт, что кто-то настырно лезет к тебе в душу, довольно сильно портит настроение, знаете. - Добрый день, - хмуро отзываюсь, приземляясь в кожаное кресло, которое выглядит дороже, чем все это заведение. Демонстративно смотрю в стену, показывая, что не настроена на разговор, как обычно. Миссис это явно не останавливает. - Привет, Джам, - начинает она. - Джамия, - хмуро поправляют. - Джамия, - соглашается женщина. – Для начала, нет ли у тебя каких-нибудь жалоб? *** Звук звенящих при столкновении с посудой столовых приборов кажется оглушительным и раздражает барабанные перепонки. Алекс хмуро уставился в свою тарелку, ковыряясь вилкой в зеленом горошке. Оглушительная тишина давит на голову, и перед глазами уже скачут размывчатые цветные блики – побочный эффект стресса. Родители сосредоточенно кромсают пищу на кусочки, и, видя, с каким остервенением они это делают, парню кажется, что он слышит крики страдающих под заточенным металлом животных, но, видимо, это тоже побочный эффект психических отклонений, кто знает. Тетушка тут же, сидит по правую сторону от него, и в данный момент с самым невозмутимым лицом отпивала темного вина из бокала. Ее тонко выщипанные брови чуть ли не исчезали под высокой прической их тонких редких волос, и это претило Трэйсу настолько, что его опять должно было вот-вот вырвать. - Сынок, - он поморщился от такого обращения, – хочешь немного мяса? - Я вегетерианец, - сухой ответ. Поводы для продолжения разговора об ужине заканчиваются. - Где Мия? – спрашивает через некоторое время Алекс. Родители переглядываются, словно боятся его. Оно и понятно – собственный сын-псих определенно не является поводом для гордости. Парень стискивает зубы что было сил, чтобы сдержаться. Цветные пятна обретают четкую форму. - Она скоро придет. - Ясно. И опять эта тишина, в которой напряжение разрастается, словно вирус, охватывает и ощупывает территорию. Оно звенит в воздухе, словно толстый кабель, через который проводят высоковольтное электричество. Алексу хочется собственными руками разодрать свои уши, чтобы больше не слышать Ее. Потому что пятна уже имеют контуры человеческого лица. Не принятый собственными родителями ребенок. Отчаявшийся подросток. Безнадежный псих, - читается в глазах его собственных родителей. Они смотрят на него, как на ничтожество, как смотрят на кусок дерьма, на прогнившее изнутри яблоко, кишащее червями. Это осуждение в их действиях, которое они буквально излучают во все стороны, отравляет разум парня. Внутренние демоны вновь бунтуются, силясь распахнуть клетку, в которую он их своевременно запер. Чаша терпения почти переполнена, лишняя капля – и все коту под хвост, потому что что-то, а злиться Алекс умел. «Идиот», - шепчет голос в голове. «Жалкий», - вторит ему другой. Перед глазами пляшут осуждающие лица всех, кого он знает: Кэтрин, Мэтт, маленькая сестренка, Мэрилин, Джамия, Алекса, Джессика. «Ненавижу тебя!» «Уничтожь сам себя, мерзкий!» «Урод!» - Прошу меня извинить, - сдавленно произносит он и несется в сторону туалета, благо, направление еще не совсем стерлось из памяти. Он почти не видит, куда идет, и мысленно благодарит за это своих родителей, потому что они – это самая лучшая стрессовая почва во всем чертовом мире, особенно для мальчиков с галлюнами. Умиротворяющий звук льющейся в водосток воды успокаивает Алекса: голоса почти пропадают, а холодные капли на разгоряченной коже помогают опомниться от галлюцинаций. Скоро придет Мия, его маленькое солнышко, он не может представь перед ней в таком ужасном состоянии. *** - Тебе снятся кошмары? - Нет. - Ты чувствуешь себя одиноко? - Нет. - А как? - Замечательно, - с сарказмом отвечаю, откидываясь на спинку стула. – Я всего лишь нахожусь в интернате для подростков-психов, куда меня упекли собственные родители! Феерически волшебно! Психолог тяжко вздыхает, делая вид, будто понимает меня. С каждым мгновением мне все больше хочется взять ее за заднюю часть шеи и ударить лицом прямо об этот стол. Пытаюсь усмирить эмоции, чтобы не выставлять их напоказ даже перед этой терпеливой женщиной. Это срабатывает на уровне инстинкта, выработанного во время пребывания здесь. Те навыки выживания, которые ты получаешь здесь, остаются с тобой на всю жизнь, будучи актуальными только в этих стенах. Я прекрасно понимаю, что в будущем все так же буду возводить стены вокруг себя, не позволяя кому-то приблизиться хоть на шаг больше, хотя польза от этих правил останется за моей спиной – здесь. Страхи, через которые не может переступить никто из нас, не преследуют большинство нормальных подростков – у них есть семьи, есть на кого положиться, и им не обязательно прятаться за панцирем. Они радуются и плачут, иногда не боясь показывать свои истинные эмоции кому-то постороннему. В условиях нашей жизни они бы и недели не протянули. За плечами всех отсюда неподъемный груз. Ссоры с родителями. Одиночество. Депрессия. Ненависть к себе. Презрение со стороны окружающих. Психические отклонения. Издевательства собственного мозга. Драки. Суицид. Навязчивые мысли о смерти. Галлюцинации. «Ты в порядке?», - спрашивают нас. «Да, в полном», - отвечаем мы. Вечная схема. - Я понимаю, что тебе тяжело… - начинает говорить женщина. Вздыхаю, борясь с эмоциями. - Разумеется. *** - Алекс! – слышится высокий детский голосок из прихожей. Это смешно звучит, потому что маленький детский ротик еще не способен четко выговаривать все звуки. Сколько раз парень просил сестренку называть его Алом, и она до сих пор называет его полным именем. Трэйс видит краем глаза подпрыгивающие светлые кудряшки, отражающиеся в зеркале на стене. Чуть неуклюже и так по-детски и мило перебирая крохотными ножками, к нему бежит крохотная девочка с самыми яркими на всем свете зелеными глазами и самой искренней улыбкой на губах. Парень тут же подскакивает со стула, приземляясь на колени и широко раскрывая руки для крепких объятий, в которые тут же падает Мия. Она громко и звонко смеется, крепко обнимая шею старшего брата, и утыкается носом в его шею. - Привет, котенок, - радостно шепчет Алекс, обнимая ее еще крепче. Потому что она – это причина, по которой он согласился приехать, и по которой он все еще в этой квартире. – Я скучал. - Я тоже, - хихикает девочка, перебирая пальчиками светлые короткие волосы у Трэйса на затылке. – Скучала. Родители с настороженностью наблюдают за этой сценой. В душе у женщины что-то шевелиться, она ощущает ту самую глубинную материнскую эмоцию, расцветающую в груди при виде своих детей. Но она тут же одергивает себя, напоминая, что этот парень больше не тот жизнерадостный мальчик, которого она знала. Отец хмуро и внимательно прожигал взглядом объятия, которые растопили бы сердце любого другого человека. Он с орлиной зоркостью цеплялся за каждую деталь, готовый действовать немедленно при любом намеке на угрозу для его девочки. Он защищал ее от собственного брата, который должен был – и уже являлся – примером для подражания для нее. Алекс чувствовал эти озлобленные и враждебные взгляды, направленные ему в спину. В другом случае он бы просто ушел отсюда, чтобы не видеть ненависти глазах тех, кто его воспитал, но сейчас весь его мир сосредоточился на маленьком хрупком тельце в его руках. Крохотное сердечко трепыхалось через тонкую кожу, и парень чувствовал этот быстрый легкий ритм своей грудью. Мия была именно тем человечком, к которому Алекс питал самые искренние чувства. Она была его сестренкой, и он чувствовал некую потребность защищать ее, воспитывать и выслушивать все ее детские страхи. Она была той, через которую парень пропускал все нежные чувства, копившиеся внутри и требовавшие выхода за все время пребывания в интернате. И, наверное, это было единственное существо на свете, которого Трэйс по-настоящему сильно любил. Единственным на свете человеком, за которого парень был готов даже умереть, потому что это же его малышка. Он не мог позволить, чтобы с ней хоть что-нибудь случилось. Девочка же абсолютно обожала старшего брата. Она могла без раздумий рассказать ему все, что ее тревожит, беспокоит или радует, и он всегда поддержит и поймет. Даже сейчас Мия отчаянно сильно ценила каждое мгновение редких встреч с братом. И особенно трепетно она ждала моментов, когда они оказывались наедине, и она могла говорить обо всем, что приходит или когда-либо приходило ей в голову. - У вас два часа, - холодно произносит отец, и оба ребенка срываются с места наперегонки до спальни. *** - Спасибо, что зашла, Джамия, - любезно произносит женщина, закрывая за мной дверь. - Боюсь, у меня не было выбора. - С нетерпением жду наших следующих встреч, - оскаливается она. - Не сомневаюсь, - сухо отвечаю и заворачиваю, оставляя ненавистный кабинет с его обитательницей позади и направляясь к жилым комплексам. Комментарий к Chapter 2. Jamia and Alex. Замечательная, длинная, немного сложная глава. Я собираюсь постепенно раскрывать истории и характеры почти каждого участница действия, так что подобная глава еще не последняя. Приятных снов! Ваш Пол.