Эрос и Танатос: Комедия в трагедии

То ли дело было в том, что их несколько истощило их же собственное шоу на публику и друг для друга, то ли в том, что до них внезапно дошло, что шутки кончились и дело обретает серьезный поворот, но войдя в номер, они оба как-то оробели. Причем как-то удивительно одновременно. Вилле мялся в прихожей номера, делая вид, что рассматривает дизайн вешалки для верхней одежды, а Бам чрезвычайно озаботился проверкой того, насколько надежно закрыта была входная дверь. Нет, запал, чтобы совершить дурость, ничуть не прошел, просто внезапно эта самая дурость из категории умозрительного «пошалить» перешла в стадию того, что они сейчас будут делать в реальности, и как бы не для того, чтобы взять друг друга на слабо, а совсем по другим причинам и с другими последствиями. Осознание этого как-то снизошло на них одновременно. В номере стало как-то пугающе тихо, интимно и стрёмно. - Кажется, я протрезвел, - тактично сформулировал их общие опасения Вилле. У Бама яйца откатились при этом высказывании. Он внезапно потерял всю веру в себя. Такое ощущение, что вся его смелость, весь напор, вся наглость ушли на то, чтобы затащить Вилле к себе в номер, не откладывая в долгий ящик. Потому что Бам был уверен, что если это не произойдет сразу, сейчас, то это не произойдет никогда. Если можно так сформулировать, то он хотел бы схватить свою любовь за яйца. Но он точно понимал, что это не тот человек, который позволит этому произойти, если успеет сообразить, что, собственно, происходит. Он типа понимал мозгом, что сдулся в самый неподходящий момент. Ядрены пассатижи, именно сейчас ему бы и стоило начать строить из себя мегаопытного альфа-самца и зажечь, но что-то воспряло внутри него против этого. Он просто не мог. Не мог жечь, не мог играть - ни хуя на свете, блядь, не мог, он стоял за спиной Вилле полуголый с отчаянием на лице и в душе и точно понимал, что он, кажется, сам, по собственной тупости проебал свой первый и последний шанс. Эта мысль так больно ударила ему в живот, что Бам чуть не разревелся. Чтобы не допустить этого, он внезапно как-то по детски бросился ему на спину, перехватывая его грудь спереди поперек, и отчаянно всхлипнул ему в спину, вдыхая запах кожаной куртки и горячо впиваясь в нее всем ртом, чтобы заглушить истерическое желание отчаянно завыть: - Ви-лля-а… Он сжал объятия сильнее, забираясь ладонями под рубашку, цепляясь за кожу Вилле, которая жгла ему руки своей мягкостью и прохладой, с отчаянной отговоркой себе «не трахну, так хоть облапаю». Зажмурил глаза и едва не подпрыгнул на месте, когда почувствовал, что Вилле наклонил голову и коснулся его руки губами. - Ш.Т.О? – потрясенно спросил он. - Я в ванную, - сказали ему таким тоном, что он сам-то не понял, но его яйца просекли сразу, потяжелев и налившись неожиданным оптимизмом. Бам хотел сказать что-то вроде «охуеть», но не смог артикулировать. - Отцепись, - слишком некорректно для желания вежливо отмазаться от его ласк пнули его ботинком по ноге. - Черт, пни меня еще, - сказал он, - меня это уже заводит. Слава яйцам, он хотя бы смог снова шутить! Ну, по крайней мере, Вилле воодушевленно заржал на его комментарий: - Помоги мне лучше снять куртку. Ну елки, чисто королевский жест, ну. Вилле выгнул спину, пытаясь вытащить руки из рукавов куртки, точнее, пытаясь заставить Бама снять с него куртку самому. Это улыбнуло Бама, но вовсе не по причине того, что он сейчас был способен видеть в этой ситуации юмор. Вилле не обернулся к нему, не сказал спасибо и ничуть не озаботился судьбой своей куртки. И закрыл дверь ванной за собой, в самую последнюю секунду повернувшись к нему лицом вполоборота и шкодливо показав язык. Как только дверь за ним закрылась, Бам шумно выдохнул, обнял Виллину куртку обеими руками, прижал к себе, зарываясь носом в подкладку, вдыхая тот запах, который он хотел почувствовать сильнее всего сегодня, который кружил ему голову и лишал разума и который пока приходилось отделять от запаха крашенных и выделанных шкур погибших для услады его извращенного влечения к Вилле животных, и счастливо съехал по стене на пол. Бам тупо сидел напротив закрытой двери и улыбался. У него едва хватало мыслей, чтобы осознать, что с ним не флиртовали сейчас, а просто сделали этот шаг за него. ОН решил остаться с ним сам. И не в том смысле, чтобы остаться в номере, естественно, а в том смысле, что он сам ему первый сказал, что сейчас у них будет секс. Бам завыл, обнял куртку еще крепче, выгнулся, как мартовская кошка катаясь по полу, и от души боднул дверь ванной. - Бам, ты в порядке? - послышалось из-за шума воды. - БЛЯ-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-ЯДЬ, ДА-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! – заорал во все горло Бам и… поцеловал дверь. Хорошо, что Вилле этого не видел. Наверное, все-таки хорошо. К лучшему для его психического здоровья, да. Однако эта мысль, мысль о неминуемом сексе, сразу же озаботила Бама следующей идеей, в том смысле, что ему точно теперь надо было найти бухло, потому что неизвестно, что там себе Вилле, но он точно, если что, не должен был теперь зассать в самый ответственный момент. Он даже неизвестно откуда взял силы, чтобы вскочить на ноги одним движением, повесить куртку Вилле на вешалку, подпрыгнуть и коснуться рукой потолка в прихожей, в два прыжка подскочить к мини-бару, с надеждой вглядываясь в его недра и надеясь там найти хотя бы некоторое количество жидкости, содержащей магическую эротическую субстанцию C2H5OH, освобождающую сходящий с ума влюбленный мозг от совершенно в данный момент бессмысленной и вредной способности критически оценивать ситуацию и соображать. Он нашел две маленьких бутылки вина, немного пива, хряпнул виски для храбрости, не выдыхая залил половиной банки пива, чтобы переклинило способность думать трезво, и закурил те самые сигареты, которые оказались Виллиными, развалившись полуголым на кровати. Грудь его отчаянно вздымалась, щеки и лоб пылали. Сердце отдавалось в ушах. На том, что происходило у него в нижней части отдела организма, он старался не зацикливаться. Он, наоборот, пытался отвлечь себя, чем мог, и старательно укусил себя за руку, надеясь как-то занять себя. Он услышал, как в ванной выключилась вода. Занервничал еще сильнее. Он и не думал, что его сердце в принципе способно на такой гребаный даб-степ. Быстро схватил пульт, завел МТV - только для того, чтобы сделать вид делового и опытного мужчины, чтобы не так было заметно, как он сходит с ума. Он еще попытался при этом невозмутимо попивать пивко, но ебучая рука тряслась от похоти. Бам сжал свой член через штаны другой рукой, чтобы хотя бы немного привести его в чувство. Дверь ванной приоткрылась, выпуская оттуда пар, запах шампуня и гребаного хихикающего Кумира. - О! – прямо от двери ванной Вилле показал в телевизор на кого-то, кто там играл. - Я с ним тоже пил. Недавно. В Амстердаме. Хороший мужик. - Мне не нравится слово «тоже», - с нескрываемой ненавистью в голосе ответил Бам, - в контексте сегодняшнего вечера. Кумир заржал гиеной. Он так умел. Ехидно, но не очень обидно, потому что почему-то хотелось ржать вместе с ним. А может быть, Бам не успел обидеться, потому что Вилле каким-то одним ему только возможным движением оказался лежащим на кровати поперек, упираясь локтем ему в живот и подпирая рукой свое улыбающееся, в мокрых кудряшках, лицо. - М-м-м, малыш… а ты… секси… - насмешливо и, судя по тону, пародируя кого-то, хмыкнул Кумир и медленно провел ладошкой по его обнаженному торсу. Баму было посрать, кого Вилле там себе пародировал, у него закоротило мозг от нежного прикосновения, он вытаращил глаза в потолок и открыл рот, истерически хватая ртом воздух, словно бы до этого он три минуты просидел под водой. Бам застонал поощрительно, кладя свою руку на руку Вилле, направляя куда ему было надо, чтобы контакт ее с кожей как-нибудь не прервался. - Иди ко мне, - шепотом позвал он, широко раскидывая руки. - Только хуйню эту сними, - добавил он мученическим шепотом спустя некоторое время, имея в виду чертов банный халат, из которого щедро поглядывали на него, маня, куски вожделенной кожи. Вилле медленно приподнялся на руках, лениво распуская большой белый банный халат по плечам и запрокидывая голову вверх с удивительно стервозным выражением на лице, почти как на задроченном Бамом святом изображении кумира на диске «Роман на лезвии бритвы». Если бы Бам когда и хотел умереть, то, наверное, он выбрал бы этот самый момент. Когда он лежал полуголый на кровати в своем номере, с разрывающим ширинку стояком, а рядом с блядским видом, весь в мокрых кудряшках и с томным взглядом, избавлялся от куска белой ткани под названием «халат» с видом заправского стриптизера этот шестикрылый семихуй, поводя плечами и приоткрывая рот. Баму просто нечего уже было терять. Бам схватил его за шею аккуратно и прижал пальцами прямо под костями нижней челюсти. Не для того, чтобы душить, очевидно, а просто чтобы обозначить свои права. Просто чтобы проверить реакцию. Вилле прикрыл глаза, запрокинул голову назад и позволил себя погладить так, как Бам хотел, без лишних неуверенностей и позывов отстоять свою невъебенную мужественность. Это подкупило. Бам пристально взглянул на него. Вилле выгнулся сильнее в пояснице, побуждая горячую ладонь Бама медленно опуститься по его телу до самого завязанного на поясе халата и любезно помогая его развязать, чтобы не опошлить им обоим нисхождение в ад глупыми вопросами земной тленной запутавшейся одежды позже. - Поцелуй меня, - попросил Бам, - пожалуйста. Вилле так и сделал. Правда, начал он не с губ, как планировал Бам, а с его живота, аккуратно обцеловав ему пупок вокруг легкими прикосновениями губ, плашмя языком прорисовав мокрую дорожку до самой груди, обхватывая тело парня с обеих сторон своими ладонями. Бам задрал руки вверх к изголовью кровати и застонал. - О-о-о-о, да… киса, да… так, именно так… Теплый язык плашмя прошелся по его соску, потом другому, потом по ним прошлись два больших пальца, и язык Вилле скользнул ему в подмышку, вылизывая снизу доверху, заставляя хуй Бама вздрогнуть и застонать все нервные окончания всего тела от шеи до колен. Вот, блядь, это был один из таких моментов, когда он понимал, что занимается любовью не с женщиной, но, конечно, он был не пидор, нет. Просто были такие вещи, которые можно было делить только со своим братом, не с самкой. Это так завело Бама. Да нет, ну он и так был, конечно, заведен, но это завело особенно. Он пытался ловить язык Вилле ртом, пытаясь ощутить вкус своего пота. Дело было не во вкусе пота, а в ебаных интимных моментах, что они могли сейчас ощутить. Ей-богу, ну, дело было не в том, что он был, наверное, в глубине души ебаный пидор. Просто это заводило, как еб его мать знает что, что ему не надо было ничего объяснять. Не надо было думать, как заняться любовью, как сделать из себя кого-то, кем ты не являешься, просто чувствовать горячее возбужденное голое тело на себе и выть в голос от одного чувства прикосновения кожи к коже, чувствуя, что оно возбуждено не меньше твоего и жаждет этого соприкосновения до животного, чувственного голода. «Да похуй, если даже и пидор, на самом деле, - заключил Бам, - тут отдельная история». Он заботливо перевернул тело любовника на спину, забираясь сверху. Осторожно накрывая губы своими, теряя рассудок от того, что руки Вилле переплелись у него за шеей, зарываясь пальцами в его шевелюру. У него губы горели, словно смазанные перцем, любая секунда, в которую он отрывал их от губ парня, который лежал у него в кровати, доставляла отчаянную боль неудовлетворенности. Он опять склонялся полизать хотя бы ушко, или шейку, или висок. Постанывая и упиваясь, когда губы Вилле ловили его там, где он был в данный момент. Это всегда звучало так, что он бы хотел запомнить это на всю свою жизнь. Выдох, едва различимый, шепотом, обоюдный смех и тянущиеся друг к другу, чтобы слиться, губы. Ебаный тихий сладострастный влажный «чмок»… чтобы через секунду разойтись и потом снова сойтись. Он чувствовал запах голой кожи Вилле сейчас и знал, что тот чувствует его, и это было самым эротичным ароматом, что он когда-либо знал. Этот запах, он говорил ему то, что слова не могут сказать. Он говорил ему, что они занимались любовью сейчас, что рядом – родной ему человек, что он сдохнет, но вернется к этому ощущению, как только сможет. - Я хочу доставить тебе удовольствие, - сказал Бам. Это не было вопросом, потому он не ожидал ответа. - Пожалуйста, Бами… Он даже руки его спустил куда надо, ниже. Бам самодовольно хихикнул, чувствуя, как рука Вилле прижимает его к своему плечу. Бам схватил его снизу, прямо между ног, за возбужденный горячий член, плюнув на ладонь и заботливо поддрачивая по получившейся смазке, заставляя любимого застонать, выдохнуть и резко перекинуть ногу поверх его бедра, давая к себе лучший доступ. - О, да. Твою мать, блядь, да, - сказал Бам, поглаживая обнаженное тонкое длинное бедро от коленки к паху и обратно. Все это взаимодействие их больше дразнило, чем давало реальное сексуальное удовлетворение, но он как никогда был к этому готов. Неизвестно, когда такое персональное эротическое шоу повторится в его жизни, и повторится ли вообще. Он с удовольствием продолжал дрочить член другу, видя, как с каждым движением его руки тело под ним начинает жить какой-то новой, своей, неведомой ранее жизнью. Он видел, как Вилле отчаянно запрокинул голову назад, закусывая кожу около своего большого пальца ртом, лихорадочно выдыхая, чтобы уж слишком громко не стонать. Но Бам-то видел, что его унесло эротическими эмоциями. И просто упарывался тем, как тело его любимого парня выгибается под его прикосновениями, внезапно обретая в себе какую-то воистину змеиную грацию, упарывался его вздохами, которые он и не чаял услышать никогда. Вилле подавался ему в руку так, словно бы у него не было секса в предыдущие пару десятков лет, стонал, выгибался навстречу и жадно ловил движение его руки по своему хую. Бам недолго думал, он склонился вниз, чтобы лизнуть его бедро внутри от коленки до самого паха, потом чтобы меланхолично сунуть в рот своему любовнику пару собственных пальцев левой руки, третий и безымянный. Вилле счастливо их засосал. Бам снова плюнул на свою ладонь, чтобы она скользила по возбужденному стволу Вилле как можно более гладко, потрясенно засматриваясь на то, как его собственные пальцы с характерным звуком проникают внутрь его рта и как он подается ему навстречу. Все его самые богомерзкие и отвратительные и, одновременно с этим, прекрасные и соблазнительные фантазии слились воедино. И это не ему, а богу надо было волноваться о том, что он мог назвать это мерзостью. Бам трахал одной рукой своего пацана в рот, другой дроча ему хуй, и понимал, что он ни хуя больше не понимает в этом мире, потому что ему никогда еще не было так спокойно и так хорошо в сексе. Он никогда еще не чувствовал себя так спокойно и уверенно, так возбужденно и спокойно одновременно. Он просто знал, что надо делать, и более ничто его не колебало. Бам бросил это дело и встал над ним раком. Опустился вниз, медленно замирая в каждом поцелуе, облизал ему эту гребаную татуировку вместе с лобковыми волосами, взял в рот член. Медленно подхватил рукой, обрабатывая языком головку, сползая ниже и ниже, ложась прямо между ног Вилле, забирая его член все глубже и глубже в рот с каждым движением. И видит бог, для него не было ничего прекраснее того, что он делал сейчас. Чувствовать движение своего рта по его возбужденному стволу. Слышать и чувствовать реакцию его тела на свои ласки, еб твою мать, он уже был счастлив. Он прямо чувствовал, как Вилле отчаянно хватается за матрас, выгибаясь и подаваясь вперед, ему в рот. Губы обжигало прикосновением нежнейшей кожи, окружавшей стальную твердость вожделенного Бамом любовного инструмента. Стоны, такие сладкие и желанные, перемежающиеся обоснованными словами одобрения и ободрения, ласкали уши и мозг как-то так интенсивно, что щекотало где-то в яйцах. Бам вынужден был податься назад, чтобы отдышаться. Все-таки он, прямо скажем, совсем нечасто находил себя в этом процессе с этой стороны. В данном случае ему было совершенно не до своих мужских принципов, просто иногда надо было почему-то дышать. Мужские принципы шли, нахрен, лесом. Цель оправдывала любые средства, и глубокий минет был самым наименьшим злом, на которое он был бы готов пойти, чтобы доставить ЕМУ удовольствие. Отчаянное желание обладания этим человеком накрыло Бама с головой. Обладания не только этим телом, пусть даже и таким невыносимо прекрасным, но мучительная, сжигающая изнутри страсть проникнуть внутрь мозга своего любовника. Проникнуть и оставить там о себе зудящую жаркую отметину любовного желания, которое никогда не возможно было бы полностью удовлетворить физически. Породить, отвратительно и подло, зависимость от себя, от удовольствия, которое он может доставить, зависимость сродни наркотической. Коварное чувство юмора матери-природы заключалось в том, что осознанному и качественному претворению в жизнь этой высокой и благородной цели как никогда мешал его собственный перевозбужденный, пульсирующий в такт сокращениям сердечной мышцы и готовый взорваться потоками экстаза в самом физиологическом из смыслов, член. В общем, Бам стоял на четвереньках теперь над обнаженным, ничуть не менее возбужденным, зацелованным им телом и тяжело дышал. Глаза его, почти черные от возбуждения в свете ночника, смотрели как-то даже угрожающе. Его тело излучало адреналин и секс с интенсивностью портативной атомной электростанции, которую бы хватило на весь Вестчестер и половину Филадельфии. - Бам… все в порядке? – аккуратно спросил Вилле. Бам коротко кивнул. - Мне надо, чтобы ты кончил. Прямо сейчас, - резко сообщил он. - Надо? – удивился его партнер. - Надо, - Бам отказался увидеть юмор в ситуации. - Ну ты там это… - Вилле прошептал задумчиво, - я как-то так прямо сам не могу, ты там…хотя бы потереби, что ли… Бам коротко сказал: - Гы-гы, - и отполз на пару шагов назад, располагаясь уже знакомым образом прямо между широко раздвинутых для него бедер, подхватывая возбужденный ствол хуя друга рукой и заключая головку в сладкий замок собственных натруженных губ, дополнительной стимуляцией приводя к сокрушительным последствиям для них обоих. В порыве праведных трудов своих на полях старого доброго Эроса, увлекшись, Бам подхватил бедро Вилле плечом, подчиняя его себе в удовольствии, однако это послало слишком сильный сигнал его собственному пенису, потому что это быстро навело его на широкое разнообразие мыслей о том, что бы еще хорошего он бы мог сейчас сделать прямо между этих раздвинутых ног, учитывая, что голое бедро сейчас лежало прямо на его плече, но почему-то на первый раз не решался. В мозгу всполохнуло ударом молнии, Бам застонал от накативших на него сладких судорог оргазма, не вынимая хуй любовника из своего рта и добровольно-принудительно добавляя тому эротической стимуляции. Собственно, именно из-за собственного не вовремя случившегося оргазма он и упустил тот момент, когда хуй Вилле выстрелил ему в небо в упор, заставляя испуганно отпрянуть назад, подавившись, превращая его лицо, руку и тела их обоих в совершеннейшее безобразие, в художественном беспорядке залитое спермой, и продолжая кончать. Феерично, блядь. Но круто. Бам вежливо дождался, пока последние судороги агонии экстаза утихнут в чреслах товарища, сосредоточенно облизал ладонь, внимательно пробуя сперму на вкус и заставляя партнера застонать от восторга, и с серьезным видом заявил: - Только щас, чур, не ржать, - предостерег он. - Что случилось? - Я, походу, только что себе штаны единственные все на хуй уделал, блядь. Так обрадовался сексу, что кончил, почти не дожидаясь. Неизвестно, рассмеялся ли бы Вилле, если бы его не попросили этого не делать, но в данной ситуации желание стало просто невыносимым. - Сволочь, - сказал Бам, не сильно, впрочем, обидевшись и посмеиваясь сам, - тебе должно быть стыдно. Ты слишком меня возбуждаешь. - Стыдно? – нагло удивился Вилле. - Ни в коей мере. - Вернусь - отомщу, - пригрозил Бам, с трудом поднимаясь на трясущихся конечностях и отправляясь в ванную в надежде привести свой туалет и себя самого в относительный порядок. - У тебя так быстро не встанет, - поддел его Вилле. - На что спорим? - Я тебе отсосу, - пообещал Вилле. - Если я не ошибаюсь, то, по-моему, ты уже проиграл, - задумчиво взялся за ручку двери Бам, анализируя свои ощущения. - С вами приятно иметь дело, сэр, - ухмыльнулся Вилле. - А мне-то как… приятно, - сказал Бам. Еще бы у него теперь не встал бы. Попробовал бы только не встать. Пока он там намывал себе что надо и делал постирушку, словно гребаный енотик-полоскун, его любовный мускул воспрял из пепла, сияющий и воодушевленный, с неукротимой силой птицы Феникс. Продолжение их чистой и невинной, почти платонической ночи любви с трудом можно было бы назвать отсосом, впрочем. Дорвавшись, Бам фактически выеб его в рот с полнейшим осознанием своего дела, потому что, можно сказать, он имел возможность это сделать. В другой момент он бы решил, что это не слишком тактично - так агрессивно вдалбливать свою дрель-шуруповерт партнеру по самые гланды, сидя у него на груди верхом, но партнер не сильно возражал против такого обращения, более того, оказался, как видно, в не меньшем восторге, чем по поводу того, что делали с ним чуть раньше. Это сильно сносило крышу. Хорошо, что он уже кончил один раз до, потому мог посмотреть на то, на что давно и отчаянно тайно хотел посмотреть. А именно на то, как его хуй скрывается в кольце плотно обхватывающих его крайнюю плоть губ, на плотно зажмуренные то ли от удовольствия, то ли от старания, то ли от мук неудобства глаза - тут не так важно было, от чего конкретно, а лучше даже, чтобы от всего сразу. Это был такой тонкий эротический момент, когда Бам бы предпочел, чтобы к удовольствию таки примешивалось бы некоторое количество необходимой боли. Крепко уперевшись в его бедра, Вилле оттолкнул его в какой-то момент от себя, перемещаясь в активную позицию - с точки зрения отсоса, конечно, активную, - заставив Бама распластаться на кровати и как никогда с охотой и наслаждением подчиниться своей силе. - О, да, бля, вот это вот щас было очень горячо! – восхитился Бам, запрокидывая голову назад со сдавленным стоном восторга от того энтузиазма и увлеченности, с которым у него теперь отсасывали. - А-а-а, еще… еще… вот так вот еще сделай, да… Несмотря на то, что у Бама, кажется, за сегодняшний вечер уже тянуло челюсти где-то за ушами, они закончили это в позе 69 с Бамом сверху, после чего, измотанные собственной дурью, они вырубились, причем Бама скосило где-то на повороте, потому с утра он обнаружил себя лежащим животом поперек живота Вилле. Он утыкался лбом в матрас, и самой верхней точкой в этой конструкции была его собственная голая жопа, выставленная куда-то в направлении почему-то не зашторенного окна. Проснувшись, он как-то осознал, что в таком положении не очень удобно дышать, но, к чести его партнера, несмотря на это, тот его до утра не побеспокоил, каким-то образом смирившись с тем, что его попросту придавили к кровати. Когда он со стоном заерзал на Вилле, пытаясь как-то слезть и матерясь, потому что у него затекли ноги и руки, тот открыл глаза. - Доброе утро, - хрипло проговорил он. И как-то именно в этот самый момент Бам разом вдруг и осознал, что произошло, и издал радостный воинственный клич, воздевая в небеса с гордостью кулак: - Йе-е-е-с-с-с-с-с-с-с! - Твою мать... - Вилле потянулся за сигаретой, закуривая ее прямо в постели. Он почему-то выглядел несколько смущенным в свете дня. Опухшим со сна и смущенным. Все это делало его в глазах Бама совершенно неотразимым, и он чуть было не полез к нему снова со всей дури, целоваться там и все такое, но в процессе борьбы они обнаружили, что стрелки часов показывают почти одиннадцать часов, и это заставило их вскочить с кровати, собираясь наперегонки. *** Вскоре они вышли из отеля, решив, что после такой тяжелой ночи им просто необходимо освежиться в ближайшем пабе. У вокзала. Слава богу, отель стоял не так далеко, потому они пошли пешком. - А Вилля… - Чо, Бамчик. - А ты мне телефон свой не дашь? - Домашний? – переспросил Вилле. - Я там редко бываю. Он у меня вообще есть? Сеппо позвонит тебе, скажет. - Я про мобильный, - пытаясь не слишком явственно шипеть сквозь зубы, уточнил Бам. - Мобильный телефон – это зло, - сказал Вилле. - У меня нет мобильного телефона. У меня никогда не будет мобильного телефона. Мобильные телефоны – от Сатаны! - Даладна!? – вытаращился на него Бам. Вилле испуганно покосился на Бама. И заговорщически прошептал: - Они тогда всегда смогут меня достать… везде… - Кто «они»? – на всякий случай уточнил Бам. Ну, мало ли. - Люди, - серьезно сказал Вилле, - всякие. - Что не так с людьми? – спросил Бам. - Практически всё, - честно сказал Вилле голосом умственно отсталого, пока они шли к вокзалу. Выглянуло смущенное неяркое лондонское осеннее солнышко. – Я… я их боюсь. - Я подозревал, что в тебе что-то не так, - признался Бам, - у тебя где-то промеж глаз написано, что ты ебанутый… - Спасибо, Бами. - Не за что, милый, что-то вроде этого меня к тебе так и привлекло. Но я не уверен, смогу ли я тебя понять до конца… - Они всё время от меня чего-то хотят, - жалостливым тоном, надув губы, сказал Вилле. - Понимаешь, они звонят - и тебе что-то сразу надо делать, совсем не то, что ты собирался до. Надо что-то думать, решать, идти куда-то, что-то изображать. Меня это травмирует. Я не хочу, чтобы они могли меня так легко найти. Мне будет стыдно не поговорить, но потом придется врать, и я буду поставлен перед выбором, что проще: согласиться и сделать то, чего от меня хотят, или соврать и потом мучиться совестью всю оставшуюся жизнь. В общем, оба исхода ситуации, когда я беру телефонную трубку, оставляют во мне глубокую невыносимую травму. Поэтому меня где-то в самой глубине подсознания, очевидно, и пугают телефонные звонки. Бам с непередаваемым выражением лица посмотрел на Вилле. Ноздри у него слегка раздувались. - Ты ж моя зая… - тон его был так же непередаваем. Вилле понял. Что интересно, он все понял. Без лишних слов. - На самом деле, я не хочу потерять с тобой контакт, - извиняясь, тихо сказал он. - Хорошо, - все еще немного сквозь зубы, но уже добрее проговорил Бам. – Возможно, ты желаешь, чтобы я до нашей следующей встречи обсуждал свои непристойные фантазии о тебе с твоим менеджером Сеппо, друг мой? - Я вообще сейчас хочу никогда не расставаться с тобой, Бами, - очень серьезно проговорил Вилле, чем внезапно разоружил Бама без единого выстрела. Бам глянул на скромное солнце Туманного Альбиона с видом Святого Себастьяна Великомученика и вздохнул. Почти не колеблясь, безропотно принял свою судьбу и ласково чмокнул куртку Вилле в предплечье в ответ. Сорока пяти минут времени им хватило, чтобы зайти в паб, раздавить на двоих бутылку хорошего красного вина (для бодрости, как утверждал Вилле), пропустить по паре виски и залакировать душевным британским элем. И тут Бама осенила идея. Она глянула ему в глаза с вывески с противоположной улицы, с вывески магазина мобильного оператора. Он оставил Вилле за столиком ненадолго, вышел на улицу, потом вернулся обратно. - На, это тебе, - Бам положил на стол перед Вилле новый, только что купленный мобильный телефон. - Чо эта? – спросил Вилле, засасывая пивко. - Электронный ошейник? - Это твой телефон, - сказал Бам, нажал на пару кнопок, - а это мой номер. В принципе, это все, что ты должен знать об этом девайсе. Со всем остальным как-нибудь разберешься сам. А если нет, мне посрать. Я должен тебя на нем находить, понятно? Я буду тебе на него звонить. Бери трубку. - Оу-у-у-ка-а-ай, - протянул Вилле. - Ладно, вот еще тебе зарядка к нему. - Мой хозяин такой добрый, - выдохнул Вилле. Бам как раз в этот момент пытался отпить пивка, прыснул фонтаном так, что они оба расхохотались. - Дай я тебя в лобик поцелую, - сказал Бам и, не смущаясь никого, полез к Вилле через стол. - М-м-м… спасибо, Бами, - встретил его, правда, совсем не лобик, а с готовностью предоставляющий себя ему полуоткрытый навстречу рот, дарящий сладкие покалывания в паху своим таким эротичным вкусом. М-м-м… пьяняще сладко. Чудовищно. На Уондсворт Роуд, в полдень по Гринвичу, в пабе, они пьяно целовались в губы, и бармены профессионально стыдливо отводили глаза, делая вид, что полируют полотенчишком пивные кружки. Хорошо быть угашенным туристом из ебаного хуй знает где. И рыло тебе набить жалко, потому что иначе какой пидор вдруг оставит в твоей вонючей забегаловке лишний фунт, и надо сберечь лицо. Гребаные уроды. Не, ну а что? А что? Да у них все равно не было посетителей, кроме них. Никто бы не пропил у них с одиннадцати до двенадцати триста пятьдесят гребаных английских фунтов, да и не факт, что за весь вечер они столько заработают на всех прижимистых местных, так что они могли бы с Вилле теперь даже и поебаться на столе, если бы им очень было надо. За чаевые в пятьдесят фунтов им бы даже, может быть, подержали где надо, и кое-где, может быть, даже полизали. Об этой идее Бам не мог не сообщить своему милому другу в ухо, заставляя Вилле истерически расхохотаться. - Тебе определенно понравилась идея, да? – спросил Бам. - Гы-гы-гы, - ответил Вилле, - мне нужно на мой ебучий поезд. И кстати, Бами, милый…милый… Бами, мой малыш, ты знаешь, что? Ты знаешь? Я, блядь, в говно! Кстати, сколько сейчас времени? - Счет, пожалуйста! – сказал Бам и наклонился к Вилле ближе. - М-м-м, детка, не волнуйся, папочка доставит тебя по назначению в нужное время. - Скотина, - проныл Вилле, утыкаясь головой в сложенные на столе руки, хихикая. Это все и правда было как-то ужасающе смешно. - Ты такой ржачный, когда пьяный, - сказал Бам. - Я не пьяный, - сказал Вилле, очевидно противореча сентенции, сказанной им же самим пару минут назад, но явно этого не смущаясь. Бам заржал в голос. Он задрал волосы наверх у Вилле, лежащего на столе на руках, и сладострастно вылизывал его шею сзади, когда принесли счет, постанывая и приговаривая пошлое порнографическое «м-м-м… о, да» и кладя сверху папки со счетом и своей кредиткой гребаные пятьдесят фунтов для того, чтобы у официантов стерлась вся память о происходящем сейчас. - Я тебя люблю, – сказал он Вилле, дыша ему в шею. - Я. Тебя. Люблю. Понимаешь ты или нет? Да мне посрать, на самом деле, понимаешь ты или нет. Я просто хочу это говорить постоянно. Можешь даже не слушать. Я просто буду на тебе лежать и это говорить. Эту рыжую пузатую суку бармена сейчас разорвет от злости. Чо смотришь, мандавошка-переросток? Завидуешь? Завидуй, муфлон. Я вчера трахался с Вилле Вало, а ты нет. Вилля, хочешь, я ему фак покажу? - За что мне это все? - где-то из-под низу задумчиво сквозь зубы простонал Вилле. - Слабак, девчонка, - сказал Бам, с обескураживающей серьезностью разлегшись на загривке Вилле, положив подбородок ему на спину и вдавив своей грудью его лицо в стол. - Нужно быть мужиком, чтобы любить мужика, понимаешь? Настоящим мужиком. Ни одна девчонка этого не умеет. - Убейте меня, - попросил Вилле. - Нет, - отрезал Бам. - Спасибо, любезный, - сказал он официанту, принесшему обратно папку с его кредиткой. - Какое чудное у вас заведеньице… – это все обращалось к официанту. - Хочешь, я тебе скейт свой оставлю, - это уже обращалось к Вилле. - Хочу, - сказал Вилле. - Я все равно спиздил у тебя эмблему, если ты заметил. - Да, у меня была пара ни на чем не обоснованных подозрений. - И для группы моего брата Джесса тоже. Ты не будешь ругаться? - Ух ты, твоего брата зовут почти так же, как моего. - Наша встреча была предрешена богами. - Да иди ты… Вилле выполз из-под него на свет божий. Родной, облобызанный и тем еще более прекрасный, ну, по-крайней мере, для Бама. Потому что он понимал, что основной причиной всего произошедшего являлся непосредственно он. - Я хочу сделать себе татуировку, - признался Бам. - Татуировки – это тоже зло. - Кто бы говорил. - Да я, знаешь, я довольно лицемерный тип, чтобы ты знал. - Да я понял. Ну вот эту. Как у тебя на запястье. Сердечко. В честь нашей… встречи… в честь этой… ночи... я не знаю… я теперь не просто буду дрочить, как тупой ублюдок, я теперь буду дрочить с глубоким смыслом, ты понимаешь? Тебе нравится мысль, что каждый раз, как я придушу своей рукой свою одноглазую маленькую змейку-недоростка, я буду смотреть на твое сердечко и думать о тебе?.. - Р-р-романтика! - Вилле опять заржал, как гиена, что свидетельствовало о том, что он-то как раз все понял правильно. - Только о тебе, малыш, - соблазнительно дернул бровью Бам. - В лучшие дни я могу вздрочнуть раз до семи… - Да врешь… - Я сказал, в лучшие… или правильнее было бы сказать в худшие? - Гы-гы-гы. Так, всё. Пошли, нахуй, отсюда, а то меня больше на свободу не выпустят из-под менеджерского надзора, - сказал Вилле и встал, едва заметно покачиваясь в свете рабочего лондонского полудня. - Можно? - уточнил Бам. - Тебе все можно, - сказал Вилле.