Эрос и Танатос: Комедия в трагедии

Следует заметить, впрочем, что: Бам, однако, сумел сразить их всех в конечном итоге организацией процесса. Даже Миге был вынужден признать, что оказался чертовски впечатлен. Он, правда, точно пока не мог понять то ли их милый младший братик решил поиграть перед ними в золотую антилопу, или и вправду носил в себе жилу будущего наикрутейшего продюсера шоу-бизнеса Ист энд Вест Коуст всех времен и народов. Теперь уже было не то, что раньше. Теперь-то Миге уже научился у Шоу Бизнеса, а точнее у долгого и убедительного ночного автобусного пиздежа Брата Вилле, аккуратнее относиться к окружающим, а вдруг, не дай бог, придется еще встретиться, в другой диспозиции. Такое уже случалось, во-первых. Да и Брат Вилле в понимании значения поз и позиций в шоу-бизнесе точно знал цимес, во-вторых, так что Миге уже достаточно давно начал присматриваться к Баму внимательнее. Более не теша себя надеждами на то, что он окажется всего лишь очередным проходным фанатом-клоуном, на нежный аромат кошерного молочного поросенка которого, по стечению обстоятельств, болезненно встал хуй у ранее беззаветно преданного адепта Ордена Сумеречного Козла, Брата Вилле. Не последнюю роль в построении мировоззрения дона Мигеля сыграла, конечно, голливудская звезда фильма про современных Бонни и Клайда - Джульетт Льюис, по-дружески так, по-простому, по просьбе Бама, элегантно захватившая их с Братом Вилле в своем алом кабриолете из отеля. Вообще, чтобы прояснить всю путаницу в голове Миге, следует напомнить читателю, что: К настоящей стадии их знакомства Брэндон Коул Марджера доставлял их на места дислокации уже на кабриолетах, Бам Марджера доставлял их на места дислокации уже на Ламборгини, Бам Марджера так же доставлял их на лимузинах, и даже пару раз от Нью-Йорка до Лос Анджелеса – или Неисповедимы Пути Господни куда – уже-таки на частном самолете. Они все в Эйч-Ай-Эм были не приведи господь какие звезды, и их, честно говоря, всех, несколько шокировало это все. Не то, чтобы они не могли себе это позволить. Они уже немного заработали, но как-то у них не было это принято. Впрочем, Сатана мог расслабиться, потому что искушением злата надолго их всех все равно невозможно было прельстить продать душу. Однако это был последний удар под дых… Вызвать модную голливудскую актрису, звезду, симпатичную женщину, и все дела, для доставки их отмороженных под тремя слоями заиндевевшего говна мамонта северных мощей – тут даже холодное сердце Миге дрогнуло от зависти, похоти и восхищения, причем от первого, и второго, и третьего как-то разом одновременно. Миге чувствовал, что все это вштырило их всех. Типа, вот-вот почти и он станет хозяином этой жизни. Ну то есть не станет, конечно, но зато теперь знает, как это, когда почти. Когда твой личный водитель – голливудская секс-бомба, ты много чего успеваешь переосмыслить в своей жизни игрока на кантеле, наследника Вяйнямёйнена. Страшно сказать, но даже братишка Вилле проявил себя под влиянием внезапного стресса почти как пристойный воманайзер, то есть бабник, и даже, пользуясь случаем, слегка приударил за Джули. Видать и ему ударила в голову американская свобода. - Совсем большой стал, - пустил скупую мужскую слезу в дамском кабриолете Миге, когда Вилле вдруг стал признаваться первым музыкальным опытам группы Джули (она поставила им послушать кассету своей группе и они поклялись говорить честно все, что думают) в искренней любви и обожании, и даже сравнивать ее в ее музыкальном самовыражении с самим Игги Попом. Миге, конечно, играл на его стороне, но все равно хотел, чтобы засранец почувствовал его иронию над ним, и над его нелепыми заигрываниями. - Да у меня всегда был побольше, чем у тебя, - парировал засранец, как обычно, не считаясь с чувствами окружающих. - Вы о чем вообще? – спросила Джульетт, сигналя на повороте налево и подрезая пару пенсионеров на повороте. – Вот, да поглядите только…таких же я третьего дня подрезала, они под мостом въехали мне в жопу. И делов-то было на три секунды, но мы четыре часа стояли, ждали, когда полисмены подъедут оформить столкновение. - О, господи, дорогая, если бы мы сами знали, о чем мы вообще, - сказал Вилле, потягиваясь на пассажирском сиденье впереди, как кот. Миге издал с заднего сидения вопль касатки. - А про американских пенсионеров мне уже Бам рассказывал, - добавил Вилле, - Бам сказал, что это зло. - Он прав, - отрезала Джульетт, - он блин рассказал тебе секрет нашей цивилизации. - Я тогда еще и не подозревал всей глубины... - Да ладно… - уточнила Джульетт. - У меня нет водительских прав. - А, ну да, Бам говорил, ты там звезда, у тебя наверное водитель есть. Миге подавился слюнями: - У него есть велосипедик, - сладко сказал он. - Машины – аморальны, - отрезал Вилле. - Так уебывай отсюда нахуй и езжай себе на автобусике, пизда, - ласково сказал Миге по-фински. - Что он сказал? – любезно спросила Джульетт, подрезая пару машин. - Миже, мон амур, утверждает, что согласен с моей точкой зрения по части загрязнения автомобилями нашего жизненного пространства, и что нам стоило бы десять раз задуматься, прежде чем… - предупредительно сверкнул глазами в зеркало заднего вида Вилле. Миге понравилось, и он заржал. - Я нихуя не поняла, - сказала Джульетт таким тоном, что стало ясно, что она вряд ли приложит силы, чтобы даже и попытаться. - Послушай, Джули, Хельсинки – это большая деревня, - извиняющимся голосом сказал Вилле, - у нас решительно некуда и не за чем ехать на автомобиле, а уж поставить-то его и подавно некуда. - О, я поняла, - кивнула Джульетт, – это как в Манхеттене, туда только дебилы едут на машинах, да и то, чтобы постоять в пробках. Мои друзья с Лонг Айленда, те просто оставляют машины на стоянках, а дальше чешут или на своих двоих, или на такси, или на метро. - Приблизительно что-то вроде этого, я полагаю, я, наверное, может быть, и мог бы иметь в виду, - сказал Вилле, прикрывая нижнюю половину лица рукой. - У тя суперский английский, - сказала Джульетт, жуя жвачку, - ты британец? – спросила она Вилле. - Нет, я – финн, - сказал Вилле Вало. - Это что-то типа Норвегии? - Ну, если не придираться к мелочам, то да, - мягко сказал Вилле, - ты знаешь Норвегию? - Нет, - сказала Джульетт, - но название знаю. Это где-то на Северном Полюсе. - Нет, Финляндия находится на Южном Полюсе, - сказал Вилле ровным тоном, - где-то на краю Южной Америки. - Да ладно, ребята, вы вовсе не похожи на латиносов, - хмыкнула Джули. - Да ладно, - обиделся Миге, пониже опуская майку, заставляя обильную грудную растительность гордо сиять в ярком Лос-Анджелесском утре. - Ну, на самом деле, мы просто пошутили, - сказал Вилле. - Ха-ха, дорогуша, я вижу тебя насквозь, я так и знала, - сказала Джульетт и ласково потрепала Вилле по щеке. Вилле, увлекшись своей ролью дамского угодника этим утром, даже игриво чмокнул ее ладонь в воздухе губами. Джули соблазнительно прочавкала жвачкой. В конце-концов, дошло до такого градуса взаимопонимания, что Миге уже думал, что Вилле таки трахнет этого аборигена с сиськами. Он даже прикинул и подумал, что вообще-то неплохо было бы напроситься в де-труа, потому что ну раз Игги Поп в юбке-то, ну, значит, может, понимает, что и как… Ну, в этом исключительном случае, но как-то не срослось, почему-то, да. Или просто слишком быстро доехали. Он, пожалуй, даже жалел, что нет. А счастье было так возможно. И так возможно, и даже вот так. Прости, Веди. Миге просто никогда еще ни был так близок к тому, чтобы трахнуть голливудскую звезду. Каждый мужчина хочет хоть раз в жизни трахнуть голливудскую звезду. А если еще и женского пола, то вообще шоколадно. Тут, по мнению Миге, харизма Вилле должна была, как никогда, не помешать, но явно помочь. Вилле рассказал ему кое-что про его досуг с Бамом и его сожительницей, про то самое утро, что смутило его тогда, и Миге долго над всем этим думал. Ему даже и хотелось бы увидеть и даже поощрить Вилле в роли самца, если бы он мог. Черт, самая проблема оказалась в том, что Миге понимал, что вариант может быть вполне себе реальный. Он даже размечтался и представил себе это все в лицах. Ему понравилась Джульетт. Он бы очень хотел бы увидеть Вилле в сексе с бабой, которую они могли бы разделить. Более того, это все ритуально, в его понимании, должно было их объединить, сильнее, чем узы брака. Или он просто хотел поиметь его очередным оригинальным способом? Это могло бы быть очень даже неплохо. Это могло было бы стать тем самым воспоминанием, которое точно могло бы десятилетиями согревать его холодными финскими вечерами у камина с собакой и многочисленными внуками. Или наоборот. Миге задумчиво выдохнул, когда алый кабриолет элегантно припарковался по диагонали между двумя прочерченными местами на парковке. Она симпатизировала им, и Вилле точно мог бы. Да он видел, как она на Вилле смотрела, да стопудово мог бы. Но нет, о нет. Чертовски, нет. Ебучий Бам выбежал их встречать с воплями, обнимая Джули и отчаянно повиснув на шее у Вилле. Конечно же, нет. Этой мечте суждено было умереть не родившись. Как только один пидорас увидел второго, они умчались миловаться-кататься-наперегонки-на-жопе-с-лестницы-на-скейте, короче делать все, что точно не пристало достойному мужу, соблазнителю невест и звезде, но зато все ржали, как ненормальные. Миге почесал свежевымытый ради такого праздника всего пару дней назад хаер. Ну ладно, спасибо судьбе за мечту. Сам-то Миге как-то, либо поотвык, или по жизни не привык, в общем, сам подкатить как-то все равно бы и не смог бы. Да и, как бы, вообще не факт, что она бы ему дала, как и не факт, что без Вилле он бы этого всего бы и захотел. А если лезть в бутылку глубже, то: А если бы и сложилось бы, то ему пришлось бы уже как-то соответствовать предложенному кредиту, а он сам не знал, нужно ли ему это все, и смог бы ли он вообще, соответствовать. Но на всякий случай, ведомый мужским инстинктом, каждый раз, глядя на Джульетт, расправлял под майкой свои латиноамериканские волосы на груди, ну типа, из серии, ну а вдруг. "Вдруг" не приключилось, поэтому он просто выдохнул грустно, так, будто бы и вправду бы возможность поиметь памятную ночь была бы у него в кармане, но вот, как-то, внезапно, сорвалась, когда Джульетт пошла говорить с телефоном. В общем, в итоге, Миге, решил бросить свои мечты в Лету, выпить пивка и сыгрануть партию в шахматы с Бертоном. Бертон обрадовался и сгонял за пивком, пока снимали их ненаглядную звезду, эротично растягивающуюся на кушетке с тридцати восьми дублей, чтобы потом подрочить на невошедшие в клип тридцать семь. - А, я так рад, чувак. - А я-то как рад, - сказал Миге. - Мы тут сидим уже четыре часа, Газик уже все танчики прошел, - аккуратно пожаловался Бертон. Миге подумал, что в удивительном умении Вилле находить себе и стол и дом… в смысле и дружбу, и постель, и профит… есть что-то, может быть и аморальное, но безусловно крайне ценное, иногда, конечно, немного аморальное, но, судя по той скорости с какой внезапно начали развиваться события, стоящее того. Он даже проиграл первый бой с Бертоном, размышляя об этом. Ну как, об этом или не об этом, но он был не здесь. Он ставил вот королеву рядом с конем, а в голову его лезла мысль: а счастье было так возможно, и так возможно, а возможно и так… Что-то вдруг оказалось в ебучей ноосфере не так. Это был первый случай в истории Миге, когда он вдруг подумал, что, может быть, сделал что-то неправильно. Ну, если даже Бам смог? Вообще, тема групповухи с Вилле его, признаться, заводила теперь как некий незавершенный гештальт. Будь он чуть более уверен в себе, он бы уже стал бы местным финским маркизиком де Садиком. Вообще, сама идея, как бы, привлекала. Но как бы он не был. Поэтому, пока позиция Маркизика де Садика пустовала и играла смутные содомо-гомерические фантазии в распаленном неуместными фантазиями мозге, Миге играл с Бертоном. Играл и думал, а в каких же извращенных ситуациях и математических формулах можно было бы копулировать с самками и самцами человека. Он был сильно недоволен, что как только ему показалось, что он только что избрал себе партнершу для жизни – эти мысли наводнили его. Ну, то есть, эти мысли, уже посещали его раньше. И кое-кто дал этим мыслям эпический спусковой крючок. Когда он пригласил тогда Линде в самый разгар их акта. Он не знал тогда, что им руководило. Извращенная ревность, месть, желание отыграться на любимом теле или желание его цинично унизить в своего рода внутреннем тайном внутрисемейном насилии. Или простое вуайеристическое желание сдержать собственное возбуждение до болезненной непереносимости, глядя на то, как другой чувак ебет его прелесть. Он хотел тогда, чтобы кто-то гораздо более холоднокровный и значительно менее заинтересованный во всем этом, чем он, например, вот, Линде, например, на его глазах медленно и цинично шпилил бы Вилле, давая возможность насладиться и Вилле, и ему. Эдакое получение удовольствие без непосредственного раздражения наиболее чувствительных мест. Миге знал, что этого рода возбуждение было именно тем, почему Вилле так штырил чертов анал. Возможность иметь возбуждение на самой крайней черте так долго, как бы непосредственно используемый хуй никогда бы не позволил. Возможность находиться на грани оргазма так долго, как это было попросту иначе невозможно. Его самого слишком штырил чертов анал с Вилле. Но только там все время был этот самый неловкий момент. Он отчаянно засаживал ему свой изнывающий от восторга хуй, сжимая до синяков все, до чего мог дотянуться: руки, ноги, шею, мял худосочные бока и бедра до боли. До боли в своих пальцах, разумеется, та боль, которую он мог бы доставлять партнеру в этой ситуации, его не колебала. Партнера, впрочем, тоже. Ну разве что в его гардеробе появился шарфик, чтобы скрывать засосы и прочие неосторожные движения страсти. Ну хуй с ним с гардеробом. Ибо сердце Мижино в такие моменты уносилось за все разумные пределы тахикардии. В глазах Мижиных темнело, как от отравления метиловым спиртом. А дыхание его превращалось в спорадические мучительные хрипы и сдавленные стоны, потому что наслаждение разрывало его изнутри от самых мижиных чресел, по всему спинному мозгу вверх, до того самого мозга, что плавился и вытекал у него из глаз и ушей от осознания, что он может. Может так цинично иметь эту ебаную суку, которую он уже столько раз бы хотел убить. Но это было лучше чем убийство. Холодное оружие столько раз невозможно было бы сунуть в это тело и получить одинаковое количество удовольствия. Нет, если бы он его просто убил, он бы просто лишил бы себя удовольствия на веки вечные, а тут это можно было повторять раз от разу много-много-много раз. И несчастная жертва при этом так хотела этого. У Миге закорачивало провода, когда парень под ним закусывал его руку зубами, подмахивая навстречу, насаживаясь на него, и хрипло стонал вольные матерные вариации на тему классического “выеби меня”, ощущая как его тело жестко сжато другим телом, будучи близки как никогда. Миге так четко и с изуверским наслаждением каждый раз осознавал унизительность той позиции, в которой он имел своего друга, и ему особенно нравилось, что тот подставляет ему жопу добровольно. Более чем. Гораздо более чем добровольно. Что он реально хочет его. Хочет ебаться и хочет его. Миге был не гордый, ему бы хватило и первого в данном, конкретном случае, но второе перешибало ему мозг. Он тупел и становился податлив, как теленок на веревочке. Это придавало их ебле особую лопату перца. Миге никогда не посмел бы, учитывая их долгие дружеские отношения, унизить друга или поставить в некую унизительную ситуацию… Тем паче, что самый расцвет гормонов друг друга в отрочестве они пропустили, сублимируя это в музыку и травку, а потом он ушел в армию. Он бы никогда не посмел поставить Вилле раком так, как он перед ним вставал. Но как же его вштыривало, когда это оказывалось именно так. Как же его вштыривало выплескивать все самые глубоко сдерживаемые эмоции, о которых даже сам Будда уже не знал, на беззащитную нежную с готовностью растопырившую ножки жопу под ним. Греховное ощущение обладания и жесткого доминирования. Господи, да он бы так изуверски бы просто никогда бы его бы и не избил. А тут сам дьявол давал ему свободу, потому что, как видно, чем жестче и циничнее он со своим другом был, тем больший кайф ему доставлял. Тут дьявол заставлял его быть честным перед собой. И Миге нравилась эта честность. Ему нравилось проявлять свое доминирование. Это освобождало многое, что невозможно было выразить в словах. А активная податливость, с которой Вилле принимал его доминирование, она служила индульгенцией всему. Это была чудовищная ситуация, дьявольская ситуация, потому что его искушало все и не ограничивало совершенно ничего. Вилле даже не был бабой, к которой он бы поостерегся бы применить какую-то силу. Вилле был мужик, который мог ему если что ответить и быстро и доходчиво объяснить, как именно ему не следует делать. Но Миге уже ломал себя, уже превосходил все то, что у них случалось с Веди, во много раз, и ничего ему за это не было, дьявол уже поселился у него в мозгу. Когда стучался к нему в мозг своим сухоньким маленьким кулачком: Здесь можно. Здесь можно все. Немудрено, что он забывал себя, забывал про все, овладевая этим телом, ревя и впечатываясь ногтями в шкуру сладострастно воющей твари снизу. Немудрено, что надолго его в этом деле, при условии стимуляции его мужского полового хуя, не хватало. Поэтому он так хотел видеть, хотел знать, как кто-то ебет его дьявольское искушение, и иметь при этом возможность сдержать свое возбуждение подольше. Для него это тоже вроде было как возбуждение без возбуждения. Эдакий, анальный секс без оного. С возможностью насладиться податливостью Этого самого ЕГО тела, раздвигая самые интимные его части навстречу себе, навстречу движениям хуя его товарища, только для того, чтобы прочувствовать это все отчетливее и резче. Как в порно. Когда не включен в этот весь эмоциональный процесс. Когда можешь видеть это все со стороны и вштыриваться, как в первый раз. Вштыриваться так, словно это было эксклюзивное шоу для тебя. Шоу, которое ты мог контролировать, хотя проблема-то во взаимоотношениях Миге и Вилле обычно была именно в том, что Миге, как бы ни хотел, как-то выходило, что не мог ни одно шоу Вилле контролировать, он всегда, хотел бы или не хотел, оказывался на вторых ролях. Ну только если не ебал его отчаянно в жопу, хотя и тут детали несколько смазывали общую картину триумфа. А тут вроде бы как даже и вышло, тогда, с Линде. Вышло в лучшем виде, давая ему возможность и выебать, и насладиться видом того, как Вилле ебут. К тому же он знал, что это все точно через Линде никогда никуда не всплывет. Он кончил бы уже все пять раз, пока Линде насаживал круглую белую попку Вилле на свой вздыбленный хуй, задумчиво, медленно и сдержанно, сам не зная того, доставляя Вилле наивысший в этом деле кайф. Но не кончил, хотя держал эту похотливую жопу в руках, помогая поддаваться навстречу хую Линде, и в общем в этом смысле словил свой долгий, оттянутый по времени кайф. Ему точно надо было сделать с Вилле еще хотя бы одну знаменательную групповушку, пока он на этом деле еще не окончательно сошел с ума. Миге сидел и думал обо всем этом. Все эти размышления на самом деле никак не помогали ему выиграть в шахматном сражении с Бертоном. Даже наоборот, заставляли его зависать каждый раз, когда часы переключали на его ход. О чем он сейчас думал. Он сидел, смотрел на шахматную доску. О чем он, мать его, думал… О голой жопе Вилле. И еще о ком-то, кто занимался бы с ней любовью на его глазах, чтобы дать ему возможность оценить красоту процесса, пока гормоны не давали. Это было как-то даже не очень удобно-то перед клавишником твоей же группы, с которым ты играл шахматную партию. - Дон Мигель, может тебе чипсиков попросить купить? – внезапно очень аккуратным голосом спросил Бертон, поглаживая себя по голове с волосами, зализанными в хвостик, и сверкая сочными карими добрыми глазами в свете заходящего солнца на заднем дворе Лос-Анджелевского ресторана. Между ними на дубовом полированном столе, под бамбуковым зонтиком, стояли личные шахматы Бертона. В которые они, выпив и закусив во славу Восточного Побережья, сели сыграть, заказав себе по кружке пива. Часы к доске принес хозяин заведения, оказавшийся и сам ярым шахматистом, потому, присевший за их столик и с интересом наблюдавший за партией. - Чипсиков? За счет заведения, - сказал хозяин ресторана, командуя принести сюда еще немного жареной картошки. Кажется, хозяин этого заведения был британец. - А? – удивившись такой заботе пришел в себя на секунду от грешных разнузданных эротических грез Миге, - Спа-сиба… - Ты, брат, только что излишне буквально воспринял тот факт, что ты только что съел моего слона, - уточнил Бертон, - я подумал, может быть ты немного голоден… - Да ладно, вон я ему только головку слегка надгрыз..., - виновато ответил Миже, почесывая эротично надрезанную ножницами Вало майку у себя на груди. - Головку… надгрыз… - пробурчал Бертон и отобрал у него белого деревянного слона, - я эти шахматы в пять лет в магазине сам купил. Они мне дороги как память. - Может быть, кое у кого оральная фиксация, - буркнул Миге. Он и вправду как-то сжился за эти минуты с этой шахматной фигурой. Со слоном. Головку которого…ну вы помните. - Кое у кого, да, - согласился Бертон, - но он сейчас носится за нашим юным благодетелем янки как лось-придурок в брачный период. Это, конечно, быстро вернуло Миге на землю. Не то чтобы он и вправду хотел бы туда возвращаться. - Ты тоже заметил, да? – кисло спросил Миге. – Не то чтобы я желал бы ему чего-то плохого, но у него даже, кажется, астматические приступы перестали cлучаться. Чудесное исцеление, едрить твою налево. - Любовь творит чудеса, - задумчиво сказал Бертон, - и да, это я тоже заметил, предваряя твой следующий вопрос, драгоценный мой Миге. И предваряя еще один, следующий вопрос: тебе шах. - Ах, ты ж, хитрая жопа, - грустно восхитился Миге, - ну, а мы рокируемся, значит. - Ладно, - кивнул Бертон и задумался на долгие две минуты. Потом сделал ход, - А тебе что, не нравится наш милаха Марджера? Что с ним не так? - Хотел бы я знать, - Миге почесал щетину и сделал свой ход, - хотел бы я знать, что с ним не так. Да нет, не то чтобы он мне так уж бы не нравился-то. Так-то вроде выходит, что неплохой парень, вроде добрый, щедрый, гостеприимный… - А какие блинчики готовит его маман, - восхитился Бертон, - я бы женился… и даже усыновил бы Бама с братом только за это. Прикинь, Вилле бы может быть, даже стал бы называть меня папой. - Бертон, ты меня пугаешь, вот серьезно, вот сейчас - пугаешь, - ответил Миге, - Я не знаю, что меня держит в напряге с Марджерой. Может быть дело в том, что мы, финны то есть, по природе пессимисты, у нас даже в праздник рождества Христова черт с рогами детей уводит. Мы явно видим какой-то подвох в том, кто слишком мягко стелет. Миге помолчал еще с минуту, потом нехотя добавил голосом, который он попытался заставить звучать максимально незаинтересованно: - Да и Вилле ему все больше с этим всем делом в рот смотрит. Все повадки его дурацкие перенимает. Словечки и шуточки. Я уже умолчу о том, что половина вещей Вилле оказалась в его шкафу, и ладно бы в шкафу, он в них ходит, гордый, как петух. - Ну, мы тоже меняемся шмотьем, - разумно подсказал Бертон, - это случается, между друзьями. - Вот именно, между друзьями, - возмутился Миге. Потом подумал, что ляпнул лишнего и осел, задумчиво подпирая голову. - А раньше? – спросил Бертон, отпивая пиво из банки. - Что раньше? – переспросил Миге. - А раньше Вилле кому в рот смотрел? – спросил Бертон. - Как я погляжу мне снова шах? – спросил Миге. - Не ну, у тебя есть тут, если подумать два или три бессмысленных и нелепых хода, которые отсрочат твою мучительную агонию, - по-дружески подсказал Бертон. - Я как-то не задумывался об этом раньше, - честно признался Миге, - я как-то привык к нему. Привык к тому, что мы понимаем друг друга без слов. Привык, что вижу его как открытую книгу. Между нами никогда не было никаких границ. А с какого-то момента я начал понимать, что я вообще его не знаю. Я не понимаю, что происходит у него в голове. - А, так ты ревнуешь, – крайне просто и по-бытовому быстро ляпнул Бертон. Так просто, что в принципе и возражать-то не стоило. Можно было, конечно, превратить все в шутку, но Миге подумал, а зачем. - Вот внезапно, да? – сказал он, - я вот сроду не думал, что я это буду делать по части нашего Щелезуба… - Ну, это нормально, - сказал Бертон, играя, видимо, в карманного психоаналитика, - так-то. Я тоже в детском саду обижался, когда мой друг играл с другими мальчиками. Обидно до слез было. - Спасибо, Зигмунд, ты удивительно точно подобрал слова для характеристики всей глубины моих тонких и сложных психологических переживаний, - сказал Миже. Все еще пытаясь отогнать от своего внутреннего взора образ белоснежных, доступных и открытых ягодиц товарища, золотящихся в свете ночника, в которые он после добровольного воздержания в свете уступления очереди, проникал. - Не вопрос, обращайся еще, - кивнул головой Бертон. - Мне просто внезапно стало казаться, что мы как-то сблизились с ним, в последнее время, - Миге просто понимал, что ему надо выговориться, - как-то прояснили друг для друга некоторые моменты, о которых, по понятным причинам, мы не разговаривали раньше. Я как-то был уверен, что наша платоническая любовь находится на своей вершине, как вдруг получил удар под дых. - Ммм, а у вас что-то было? – как Бертон так ловко и невозмутимо умудрялся поднимать такие сложные темы, - не, ты не думай, я не из “этих”. - Гхм, все мы…не из “этих”, - Миге снова поскреб щетину. Он ее поначалу брил-то для него, но потом понял, что ему по кайфу даже как-то наоборот, и стал отпускать. Этот самый момент ему был нужен, прежде всего, чтобы решить для себя какую часть правды следует открыть, - ну, - он напустил на себя донельзя простецкий вид, - мы выросли вместе, так, может какая ерунда разве что. - Я так и думал, - кивнул Бертон. Бертон сидел напротив Миге в майке, которую он, кажется, одолжил у Линде, которую, в свое время, Линде одолжил у Вилле, и выглядел как чертова часть семьи. - Что ты думал? – буркнул Миге. - Да Лили, когда нажрется до определенного состояния, …ну когда еще не до стадии берсерка, а когда он еще смутно в состоянии поддерживать большей или меньшей осмысленности беседу, всегда начинает бухтеть, что ты этой “сволочи” жопу лижешь. Я ему пытаюсь втереть, что лизание жопы - это процесс тонкий, бизнесо-элитный, и даже, возможно, так сказать, что местами даже интимный, и, может быть, если даже ты это и делаешь, то у тебя есть на это свои причины, к тому же, “Сволочь”, на минуточку, тут вроде бы как наш общий босс. - Мне, по всей видимости, мат, - сказал Миге. Они долгое время сидели с Бертоном в молчании. Миге отдавался фантазиям по части риминга и пытался вспомнить свои мотивации, почему он лизал то место, о котором фигурально выражался теперь Бертон. У Миге аж слезы выступили на глазах от интенсивности фантазии. Он зашмыгал носом. - Да ты не расстраивайся, - сказал Бертон, закуривая сигарету, - хочешь, отыграйся. - Я не плачу, я простыл, - отрезал Миге, - а сигарету дай. Бертон отдал Миге сигарету. Миге закурил. Задумался. Сам факт был в том, что сам Миге с самого начала знал, что это кончится плохо. Он с самого начала так и думал, и этого самого и боялся. Он боялся, что как только раскроется в этих отношениях окончательно, он тут же их потеряет. Трудно сказать, что внушало ему этот страх, который он уже чуть было не начал полагать иррациональным, пока в тот самый момент, когда он решил, что у них все настолько хорошо, насколько и быть не может, к нему моментально потеряли интерес и усвистали в голубые дали. И да, вы правильно поняли, это все произошло именно сейчас. Миге всегда импонировала страстная влюбленность своего младшего товарища, по причинам указанным выше, но он так старательно старался избежать трагедии, что долго держал их чувства на отдалении, подчеркивая важность дружбы и товарищества. Так долго. Слишком долго, и Вилле не простил ему его отказа, Вилле никому бы не простил отказа. Миге думал, что они сблизились, и его ошибки и опасения ушли в утиль, но Вилле его не простил. Вилле так же сладострастно желал надругаться над его личностью, над его эго, как он, в свое время, роняя слюни как дурак, над его ебаной жопой. Миге наивно думал, что все, что случилось после, то, как Вилле себя с ним вел, как вдруг нагло и безоглядно начал добиваться его, было знаком примирения, прощения, возведения их отношений на более высокий уровень. Как сразу-то не понял, что эта падла просто ему мстит? Изуверски, получая при этом полный спектр сексуального и несексуального удовольствия. Мстит так, чтобы ткнуть его мордой в собственную же наделанную лужу, как кутенка. Ах, ты хочешь узнать, каково это, когда ты любишь всем сердцем и яйцами, и когда тебя отвергают? Когда ты оказываешься недостаточно хорош, недостаточно сексуален и крут, чтобы быть номером один? Как только Вилле почувствовал, что держит его яйца у себя в кулаке, так его стало уже не остановить, его блядская натура захотела его убить. Уничтожить, растоптать, за всю ту боль, что он ему причинил, желая избежать боли. И никакой божественно хороший секс, что был между ними, уже не играл никакой роли. Это для Миге он был индульгенцией, но Вилле мыслил иначе. Спасибо, Вилле. Ты был настолько прекрасен, настолько идеален в этой своей природе, что и тут заставил его собой только восхищаться. И поддрачивать на сумасшедший отсос и красиво отставленную попку, вcпоминая о том, как красиво, по-животному натурально и по-нечеловечески цинично… как ловко Вилле его поимел. Миге только захотелось хохотать, как дурак, вспоминая, как он несся через весь город спасать несмышленыша от цепких лап шведского извращенца-педофила… Ебаный полудурок. Вилле просто целенаправленно наносил ему удар за ударом, цинично держа его за яйца. Это было так естественно, что даже если бы Миге это все ему выпалил в лицо, Щелезуб бы только с удивлением спросил, а что здесь не так? Трагедии им удалось избежать, потому что она превратилась в чертову самопародийную комедию. Миге, все еще шмыгая носом, закрыл лицо руками и заржал: - Ой, Бертон, какой же я идиот. Когда-нибудь, когда у меня будет свободное время, ну от еды, от просмотра дурацких телепрограмм по Нейшнл Джиографикс и от мастурбации, я напишу такие мемуары… Читатель будет плакать и смеяться. Плакать, смеяться и дрочить, и все одновременно. Ты когда-нибудь читал подобные мемуары? - Нет, я еще ни разу не плакал, не смеялся, не дрочил и не читал одновременно, - Бертон задумчиво почесал лицо, - Я даже слабо себе представляю себе технически, как у меня хватит рук, глаз и мозгов проделать этот фокус так, чтобы раз и все вместе сразу. Постарайся описать меня в своих мемуарах в сдержанных и скромных выражениях, коих я, как мне кажется, может быть, заслуживаю. – Бертон наполнил их стаканы с пивом доверху, пока хозяин заведения суетился по делам, чтобы выставить им еще по кружке. Ибо к тому времени вокруг них расселась добрая половина посетителей его ресторана. - Да я вижу, Миге, ты сегодня сам не свой, я не буду спрашивать подробностей, чем конкретно ты такой. Он тебя достал или не он. Такое бывает. Ну, это надо как-то просто пережить, мы же все равно не сольемся до выхода клипа и альбома, и тура после, тебе надо как-то это все просто пережить, - сказал Бертон, - вот, ну хочешь, отыграйся. Вон, хочешь, белыми ходи… - У меня такое ощущение, что сколько бы я ни пытался отыграться, я останусь в дураках. - Да ладно тебе, попробуй, - сказал Бертон. - Я точно не заработаю на Ламборгини, Джульетт Льюис и личный самолет, - отрезал Миге. - Эт ты сейчас, брат, о чем? – спросил Бертон. - Действительно, брат, о чем это я, - исправился Миге, - а давай-ка отыграюсь. Ну, хотя бы попытаюсь. Хозяин, а дайте-ка нам рому.