Эрос и Танатос: Комедия в трагедии

Съемки прошли блестяще. Быстро, четко, красиво. Ну, они еще не видели себя на пленке, но надеялись, что красиво. Ну, по крайней мере, все что было вокруг, выглядело очень красиво. Декорации: например, созданная по заказу Бама из дерева и железа двухметровая хартаграмма, алый бархатный с золотом Лос-Анджелесский оперный театр, где впору было снимать не клип жалких помесей шведских викингов с русскими пьяницами, а какой-нибудь фильм про Призрака в опере. Джульетт тоже была красива. И они очень надеялись, что это все отвлечет от них внимание. Так же, отвлечь внимание должно было и хождение Вилле в кадре туда-сюда. Бам настаивал, чтобы для пущей красоты Вилле бы ходил бы топлесс и даже в своих просьбах ссылался на точку зрения хихикающей звезды Голливуда. Но Вилле был то ли с бодуна, то ли не в настроении, то ли просто так карта легла, потому он натянул шапку себе на умело накрашенные твердой рукой Веди глаза и сказал басом: - Не пристало замужней женщине торговать телом… Чем крайне развеселил Бамовских товарищей, и донельзя озадачил Джульетт. Правда на следующий день шапку и майку снял. Голову даже помыл, походу. Джульетт при этом не присутствовала, но друзья Бама, особенно оператор Джо Франц, светловолосый бородатый милейшего образа тайный отморозок, хихикали и напоминали Вилле то и дело его вчерашний пассаж. - Я это говорил? – удивлялся Вилле. Чем сильнее удивлялся, тем больше Джо ржал. - Дурак, не спугни. Это божественно, - задумчиво давал ему дружеский подзатыльник егойный начальник, Бам Марджера, тоже поглядывающий раз от разу в глазок телекамеры. - Кис-кис-кис, киса, иди сюда, - позвал Бам, заставляя полуголого Вилле с распущенными длинными волосами присесть. - Что тебе надо, малыш? - Мммм, ты тако-о-о-ой секси, - простонал Бам их любимый слоган, - я бы прямо сейчас бы тебя бы… прямо тут, перед всеми…не, ну я реально, могу…только скажи, что хочешь… - Да иди ты, - смутился потомок викингов и пьяниц. Бам успел хлопнуть его по жопе, когда он вставал. В принципе, на взгляд Бама успех был почти гарантирован. Ну, плюс два три рок-н-рольных движения хаером Миге, Линде и Бертона, и экстатическое рыльце Газика в ударе, как общий множественный оргазм и финал апофеоз. А что еще надо для хорошего американского рок-н-рольного видео? Как-то так они все, группой ХИМ надеялись, и транслировали Баму перед окончательным монтажом, когда он поехал провожать их в аэропорт. Почему-то не на личный, кстати, как обычно, самолет. В аэропорту выяснилось, впрочем, что это потому, что Вилле с ними не летел. Почему-то как-то это тоже все выяснилось в самый последний момент, и Миге был уверен, почему-то, что это Бам едет их провожать, а оказалось, что это не он, а ОНИ со своим милым другом Вилле Вало. Который, разумеется, не снизошел предупредить их об этом факте, потому что Царь делает что ему заблагорассудится, да и кроме того, Миге не видел ни доли своего участия или вины в этой ситуации, хотя, если бы Бог был милосерднее к нам, может быть и должен был бы понять намек, но как бы нет. Прочие ребята вообще были не в курсе всех этих сложностей взаимоотношений своей Дивы-фюрера со своей во всех смыслах Правой Рукой. Поэтому они оказались в шоке от такого финта ушами, и в воздухе отчетливо запахло предательством. Даже Вилле это почувствовал, а потому вдруг несколько сдал назад морально. Внезапно он Вилле начал торопливо, как будто бы оправдываясь, говорить о том, почему он совсем не может сейчас покинуть вместе с ними берега гостеприимной Северной Америки, и почему ему так надо отчаянно остаться тут по делу. - Например, чтобы поснимать кадры немотивированной прогулки с голой жопой под луной. – Любезно подсказал ему Линде, задрав очи к потолку, - Здесь в Америке, это любят, судя по тем фильмам, что я успел посмотреть. Так что нашему первому клипу в Штатах не повредит немного шаловливой мужской эротики. Ну, хотя бы, чтобы его забанили раз и навсегда к херам собачьим, и мы бы все больше бы не мучились. Линде стоял с цветастым рюкзаком за плечами, судя по расцветке отобранным у Тибетского бомжа, в майке “Дурномозг” и в огромной радужной кепке имени Главного Пророка Джа Растафари, Боба Марли, куда он с любовью спрятал свои отрастающие дрэды. Он тщательно пережевывал жвачку с корицей и красным перцем, ожидая, когда же его вштырит так, как ему обещали его американские друзья. При всем уважении к друзьям он должен был заметить, что у него болел язык, горело небо и вся носоглотка, а старая добрая травка все равно штырила лучше. - Отличная идея, Линде, - сдержанно похвалил его Вилле. Миге с головой, обвязанной тряпкой, в виде недо-чалмы, по обыкновению походил на легко контуженного издалека, а уж близко и подавно. Он так же смотрел вверх пустым взглядом, и занимался тем же, чем и Линде, с ничуть не менее сосредоточенным видом, но его страсть к познанию требовала вербализации, иначе бы его уже тут разорвало уже от злости к чертям собачьим: - Бам, а почему вы называете жвачку, от которой горит язык и болит небо “Большой Красный”? Это у вашей нации что-то Фрейдистское? - Ха-ха-ха, - а Вилле, однако, соизволил любезно заценить чувство юмора старого друга. - Что? – переспросил Бам, явно не поняв о чем речь. Линде, впрочем, решил, что это эму потому продолжил: - Не забудьте послать свои отснятые видео с голой жопой при Луне Газику, чтобы ему было подо что дрочить. - Не забудем, - кивнул Бам, ну уж это-то он точно понял, - А что, а слабо, Вилле? Мы же можем даже снять что-нибудь по особым пожеланиям, если без лишних извращений… - А что вы называете лишними извращениями? – внезапно заинтересовался Бертон, вынимая ради такого случая даже наушники из ушей, - я просто хочу знать как далеко я могу пробовать границы своей внезапно свалившейся удачи. - Чего вы там хотели мне послать? – Заинтересовался Гас. - Не важно, - мрачно отрезал Вилле. Удивительно, но классические и уникальные в своей злоебучей предсказуемости шутки его товарищей, почему-то не доставляли ему обычной радости. И ему даже почему-то совершенно не хотелось в ответ феерично шутить. Наверное, он устал. А может быть причиной того было отстраненная и непроницаемая маска на лице физиономии Миге. Но что он ему мог сказать-то, чего тот сам не знал? - Ну, прощай… друг, - сказал Миге, не выдержав пристального взгляда Вилле первым. Надеясь, что его слова прозвучали достаточно многозначительно. - Даст Сатана, увидимся еще, милый, - любезно клацнул улыбающимися челюстями Вилле. - Ах, да, - кивнул Миге, - я в последнее время чуть не забыл, кто у нас Хозяин. Я, было, признаюсь, вчера вечером, по слабости душевной и глупости чуть было не спросил Небеса “За что?” - И правда, Миже, должно быть, по глупости… - холодно улыбнулся Вилле. - Если Сатана даст, то оно конечно всяко может случиться, - сказал Линде. Линде сегодня был, как видно в особом ударе. Видимо американцы не врали и “Большой Красный” все-таки каким-то специфическим образом, все-таки штырил. Бертон по-гусарски взоржал. - А вы о чем вообще? – спросил Бам, тоже задумчиво жуя перцово-коричную жвачку, а потому имевший по умолчанию сложное лицо. Прощались-то Вилле с Миге и комментировали это все ребята по-фински. - Бам, а ты что, до сих пор не выучил финский? – весело подъебнул Гас. - Выучил, - обиделся Бам, - но если я вам те слова скажу что я выучил, вы мне по морде дадите. Ну, я бы за них точно бы дал, - пояснил он. Финны заржали в один голос. - Да, у тебя мощный учитель, - подал голос Линде. - Языковед, - кивнул Гас. - Он тебя только хорошему научит… - продолжил Линде. Бам как всегда пропустил европейский сарказм мимо ушей. Он был в новой майке с принтом ХИМ, который не было ни у кого, и мысль о том, что они проведут еще неделю вдвоем с Вилле лишала его Центральную Нервную Систему определенной доли чувствительности к высокоинтеллектуальному сарказму половых лузеров. - Не, ну я могу еще сказать… Виля, что я могу еще сказать? - Бам поправил на голове шапочку один в один под шапочку Вилле, - Мина рагаста… - Ракастан, - так грустно, что стало очевидно, что он повторял это уже сто пятьсот раз, проговорил Вилле. - А, да, ракастан синуа. Мина ракастан синуа. Я правильно сказал, кис-са? – Бам промурлыкал и влюбленно втерся в Вилле не в силах ласково задышать ему в беззащитную изгрызанную им накануне в любовном запале шейку, закутанную в пидарский шарфик. И поэтому попытался закусить зубами воротник его кожаной куртки. - Мы тоже тебя любим, Бам, - сказал Линде. - Как братья, - подсказал Бертон. - Ну, не все из нас, - подсказал Гас. - Ничто на этой Земле не сравнится с братской любовью, - задумчиво сказал Бертон, эстетски отставив мизинчик и поковыряв в носу, - глубиной….погружения… я…что-то не то сказал? Ему никто не ответил. У Линде кончился запал, а Газик мечтательно принюхивался к разливающемуся по аэропорту запаху свежей выпечки и кофе. Ибо он рассчитывал, как бы ему со всеми этими бессмысленными прощаниями бы, успеть заточить перед полетом местный Синнабон, эту непристойную сочную сладкую слоеную гигантскую булочку с корицей, ванильным соусом, патокой и орешками,… эту сладкую и манящую в своей жестокости инсулиновую кому в коробочке. Бам, как полоумный щенок все пытался укусить Вилле хотя бы за отвернутый воротник его легендарной той самой, красной кожаной куртки, которая стала свидетелем их первого грехопадения, а потому, значит, была к нему причастна. Миге молчал, потому что смотрел на Вилле. Миге все силился увидеть в его лице что-нибудь вроде жалости или раскаяния. Может быть какое-никакое захудалое подобие чувства вины. Но не увидел ни жалости или раскаяния. Ни тем более чувства вины. Он сам не знал, чтобы он с этой жалостью, виной, или раскаянием бы стал бы делать, но думал, тщетно, что может быть они могли бы стать ему некоторым утешением в его рефлексии. Может быть, он просто был слишком ленив, чтобы хотеть что-то менять, слишком труслив, чтобы сделать первый шаг, во всем, даже в расставании. И поэтому отчаянно ловил любой намек на все, за что можно было бы уцепиться, ну типа, у каждого свои недостатки, в конце-концов, они никогда друг другу не клялись в вечной любви и верности…да и он, в конце концов выстроил в своей жизни уже к этому моменту некий форт необходимый для защиты своего личного пространства, которое Вилле предпочитал обыкновенно из свойственного ему нарциссизма не замечать. Но теперь, Вилле, сука, рвал ему все шаблоны. Он стоял, смотрел на него подчеркнуто любезно-равнодушно и забавлялся со своим талантливым покровителем-поклонником, счастливым, помешанным на нем щенком, наслаждаясь своей независимостью и свободой. Это был совершенно другой человек. Совсем не тот человек, которого Миге знал. И это так контрастировало с тем неловким но очаровательным до одури со своей нездоровой откровенностью влюбленным Вилле, который был готов лечь у ног мягким, ебанутым но податливым ковриком. Миге не сильно тревожил Бам, пока он ощущал, что Вилле рядом с ним, плечом к плечу, сливаясь в единое целое. И ничего же не произошло из того, чего он раньше не знал, но этого чувства больше не было. Миге не знал, смеяться ему или плакать. Потому что как назло, Миге именно в этот самый момент как раз был совсем не готов это все отпустить. Да он бы еще за полгода до, сказал бы Щелезубу до свидания без всякой задней мысли. Видимо, ирония судьбы и трагикомедия жизни пустила его любовь развиваться по совершенно иной синусоиде, зеркальной синусоиде Вилле. Видимо его собственный, утонченный кайф карманного маркизика де Садика, анализирующего в плохом смысле этого слова, своего охуевшего от похоти товарища, наслаждаясь каждой секундой власти над этим разумом, даже более чем мог бы банально наслаждаться властью над этим телом, требовал больше времени, чем следовало бы ожидать. И в этот момент его так комично, жестоко и цинично обломали. - Ну что, бой-скауты, пошли регистрироваться? – Тем временем их шоппинга или из места где порой пудрят носик, и не только снаружи и не только женщины, вернулись Силке и Веди, принеся с собой запахи дорогой парфюмерии из дьюти-фри, бодрость, и немотивированный оптимизм, чем мгновенно разрушили чары, обуявшие Миге, и, в конце-концов они распрощались с большим оптимизмом чем они думали, они могли. - Прощай, Синнабончик, - стирая вымышленные слезы с лица сказал Гас. Как он понял съесть ему его сегодня уже не удастся. - Прощай, милый Газик, прощая Бертончик, - Вилле от всей души обнялся с ним и с Бертоном на дорожку, пока Линде и Миге с сожительницей, Сеппо и Силке, прошествовали к стойке регистрации. - Газик, я пришлю тебе дюжину Синнабончиков, - пообещал Бам, - с курьером. - Не забудь! - И Вилле, - сказал Бертон. - Что? – спросил Вилле. - Вилле тоже вернуть не забудь, - сказал Бертон Баму. - Господи, хоть кому-то я здесь еще нужен! - удивился Вилле. - Не, ну я тока устроился на хорошую работу, мне надо содержать семью, - объяснил Бертон. - Ах, ну конечно, как же я мог забыть, - саркастически ухмыльнулся Вилле. - Мне кажется, или Миге обиделся на тебя? – так, между прочим, бросил Бам, когда они подошли к дверям аэропорта. - Тебе кажется, - сказал Вилле стальным голосом. Именно по этим всем причинам в Лос-Анджелесе, некий очередной поцелуй рассвета застал Вилле и Бама более чем трезвыми в гостинице, в одной кровати, голыми, в объятиях друг друга. Бам проснулся первым. Как обычно не случалось, когда он спал с Джен. Впрочем, с Джен он обычно и не спал голышом. Проснулся он, в связи с чувственностью натуры, первым, нестандартно бодрым для четырех пятидесяти утра. Может быть, виной тому был бодрящий оранжевый лучик в углу комнаты, что бил ему в глаз из угла с викторианским бархатным белоснежным креслом, где красиво сушились их единственные трусы и носки, возвращая пятизвездочный дизайн к херам на землю. А может и стандартный для местных широт ласковый бриз, “ветерсморядул” который приносил усталым жителям города Ангелов свежесть и прохладу и солено-сладкий прохладный ветерок в их натруженные спальни. Принес и в их спальню тоже. Зря они трудились всю ночь не покладая… это самое, ничего, одним словом ни на что не покладая. Бам задумчиво приподнялся на локте, проводя кончиками своих пальцев по лицу еще спящего Вилле. Медленно, на редкость чувственно и даже аккуратно. По щеке, через висок по лбу и вниз, по так мужественно выглядящему в анфас, но такой трогательной девичьей уточкой а-ля губастенькая Анджелина Джоли, в профиль, лицу, вниз по носу, по губам и останавливаясь на них же, дразня их всяческими игривыми орнаментами туда-сюда-обратно. Во-первых, потому что он знал, что Вилле это нравилось. А, он знал, знал, что его заводило, когда касались его лица, когда нежно, а когда и совсем не. Это вообще стало открытием для Бама. Для Бама у которого к тому времени был только опыт с телками, и со старым другом, с которым все случалось как правило уважительно и по-братски. Бам никогда не думал, что, например, может так нагло схватить божество за подбородок, и, сжав губы пальцами с обеих сторон, чтобы они раскрылись ему навстречу, задумчиво поглощать поданные к его, иносказательно говоря, ногам Богом дары, так, чтобы ему за это ничего не было. Во-вторых, в эти ранние утренние, залитые медовым светом, сквозь фирменные белоснежные колышущиеся занавески “Четырех Сезонов”, распахнутого в честь хорошей погоды балкона, кивающего им откуда-то пальмами и горами. Не спрашивайте, как горы могут кивать, просто поверьте на слово. Баму кивали. Баму почему-то очень хотелось рассмотреть, почувствовать лицо Вилле поближе. Так как никто не мог бы, ну, кроме пары Избранных. Хе-хе. Прочувствовать всеми органами чувств, он даже лизнул его сбоку медленно и чувственно, заставив полусонного Вилле дернуться и захихикать, однако когда он второй раз повторил свое путешествие по лицу Вилле кончиками своими пальцев, очевидно, что жизни в нем было значительно больше чем вначале. Баму нравилось, что для Виле это было чем-то значительно более эротичным и интимным, чем банальный поцелуй. Раннее о, боже, трезвое утро, никого и никуда и ни в какое место не надо, нежный утренний бриз из парусов-занавесок, и они рядом. Голые, под одним одеялом. Как тогда в Финляндии, только теперь это было здесь, у него дома, что, несмотря на всю его любовь к Финляндии, особенно теперь доставляло. Пальмы, солнце, ветерок, и голый Вилле в ложку. Если бы Джен не была бы женщиной, а Вилле не был бы мужчиной, он бы женился. Прямо щас. Просто за это утро. Он бы хотел, чтобы каждое его утро начиналось именно так. Бам бы очень хотел это запечатлеть, на каком бы то ни было носителе, на холсте маслом, желательно, если бы он только умел рисовать, он, наверное, бы оставил бы миру теперь самую трепетную, нежную и эротичную, гениальную из всех уже нарисованных картин. Впрочем, сразу же стало ему так же очевидно, что никому кроме него этого видеть, на самом деле не стоит. Здоровая ревность убила в Баме нездоровое художественное чувство к прекрасному. Какого это собственно хуя, он должен делиться этим всем с кем-то еще? Бам вдруг понял, что наверное слишком упорото все это время игрался с губами Вилле, слишком увлеченно: - Ба-а-а-а-ами, – сонно, хрипло прозвучало, сливаясь с пением птиц и шерохом ветра в парусах-занавесках…, - Бами, иди ко мне. Вилле обхватил его своими длинными руками и от всей души прижал к себе. Бам вцепился ногтями в его плечи, страстно шепча куда-то ему под ухо истеричной совой. Вопль его и вправду был так же сюрреалистичен, как сова в Твин Пикс. - Вилле, Вилле….скажи, ну, скажи – ты мой, ты только мой… - Бами, я не знаю что у тебя случилось, я тут не при чем, я просто спал…оставь меня в покое и убей всех, кто тебе не нравится, - жалостливо простонал Вилле, цепляясь пятерней в его взъерошенные со сна волосы. Бам немного выпал из реальности, дыша запахом кожи своего дорогого финского парня, в его объятиях, да еще и с клешней схватившей его за затылок как мужик. Бама несколько вштырило до того, как он смог снова говорить, ну, или по-меньшей мере вспомнил, где у него рот и как им говорить. - Вилле, мальчик мой, я хочу, чтобы ты принадлежал только мне. - Мальчик, - простонал Вилле, - господи, пацан, какой я тебе мальчик… - Тебе же не нравится про девочку. Значит, мальчик, - сказал Бам и поцеловал его в рот. Так интенсивно, что Вилле пришлось даже пытаться оттолкнуть его от себя, потому что губам было больно. Вилле схватил лицо Бама в руки: - Господи, Бами, - выдохнул он, - “Я отдал тебе все, что только один мальчик может отдать другому” напел он “Запретную Любовь” от Марка Алмонда для пущего комического эффекту, - Ради всего святого, КАК, и какого Лешего тебе еще я могу дать? При встрече тебя отныне и присно и вовеки веков спускать штаны? Да я итак это делаю. - Вилька… - Бам схватил его обеими руками за лицо и отчаянно прижался разгоряченным своим, - я тебе любое бухло достану, любое ширево, если тебе это надо, чтобы чувствовать себя хорошо… - О, Бам, ты такая заинька… -… я под тебя любую шлюху подложу, сколько бы она не стоила,… - БАМ, ТЫ ТАКАЯ ЗАИНЬКА…. – неиспорченный северной сдержанностью мозг Вилле закоротило предложением выше. Он надеялся, что его тон выдал его сарказм. - Я думаю, мне даже понравится, тебе же понравилось, как ты ебал мою подругу? Вот Вилле мог поклясться что сейчас Бам вступил в такую сложную территорию, что у него даже хуй поопал в объемах. На всякий случай, вдруг тут подвох. Все-таки это была уже очень сложная тема. Хуй его знает как это все могло вылезти. - Я думал, тебе это нравится, - на всякий случай сказал Вилле. Бам ласково провел рукой вдоль его лица сверху вниз: - Если бы ты только знал, как мне это понравилось, - возбужденно прошептал он. Член Вилле несколько отпустило, - я же видел, как вы трахались без меня утром, - час от часу не легче, Вилле подумал, что для его эректильного здоровья подобные разговоры могут быть просто вредны. - Вообще, если Джен такая большая проблема для тебя, хочешь, я ее брошу? – вдруг спросил Бам. - Спасибо, милый Бам, я не думаю, что я вправе…и вообще, она вроде хорошая девушка… и как-бы мама твоя точно не одобрит эту замену. - Ну, давай тебе тогда тоже заведем? – предложил Бам. - Что? - Самку. - Зачем? – испугался Вилле. - Чтобы они вместе ходили на шопинг, пока мы ебемся, - хохотнул Бам, - будем дружить семьями. Это будет так мило, так пошло и цинично, притом. - Да, действительно, пошло и цинично, даже несколько уродливо. - Я знал, что тебе понравится идея, - сказал Бам. - Мне некогда этим заниматься, - вдруг посерьезнев, отрезал Вилле. - Чем тебе некогда заниматься, котик, ебать тебя во все места, мать твою, ебаться?! - Нет, искать себе бабу. У меня слишком много работы. Для того, чтобы найти бабу надо приложить колоссальное количество энергии. Этот процесс занимает массу времени и денег и все за относительное удовольствие может быть когда-нибудь, таки уломать ее на условно удовлетворительный секс. Да мне проще себе подрочить! И уговаривать никого не надо, и время тратить, да и к тому же я знаю точно, что мне это понравится…вообще, знаешь, милый Бам, я тебе так скажу, ценность секса изрядно незаслуженно преувеличена! - Да ладно? – изумился Бам. - Да, это так! - Вилле, твои постельные откровения надо издавать отдельной книгой. Фильм “В постели с Мадонной” и рядом не лежал… я охуеваю. Это говорит мне человек, которого в постель можно уложить одним словом “Хуй, на!” - Это два слова, - возразил Вилле. - Ох, прости, я не хотел этим намекнуть на твою легкодоступность, дорогуша. Это же меняет дело! - Гы-гы-гы-гы, - внезапно жизнерадостно заржал Вилле. - Ну что, издаем? Как назовем? “В постели со Щелезубом?” - Еще раз обзовешь меня Щелезубом и ты труп. - Ах, простите, я забыл, что это ваша с Миджем личная сексуальная фантазия… Вилле схватил его за горло. - Бля, Виллечка, я пошутил, - прохрипел Бам, - шутки пьяного мишутки. Я больше не буду,…меньше тоже….ай…не надо, мне еще деньги надо у Сони-мьюзик стрясти, если я это сделаю, я буду первым в мире человеком, который умудрился с Сони бабки стрясти! Наслышанный о легендарной прижимистости рекорд-лейбла Вилле снова радостно расхохотался и хочешь-нехочешь, ослабил хватку. - Ладно, живи пока, - позволил он, - можешь издавать книгу под названием “Байки из склепа”. - Люблю тебя за то, что с тобой так легко договориться, - сказал Бам потирая горло и откашливаясь демонстративно, - хоть ты, конечно, брат, на мой взгляд, немного пиздишь насчет баб. Не, я, на самом деле не совсем дурак, - признался Бам, - я понял твою мысль насчет секса. Действительно, многие носятся с этим так, словно бы это такое большое дело, редкое, уникальное и могут его дать только они. И что за это им по гроб жизни обязан. И ладно бы только деньги…в конце концов, нет ничего справедливее обмена секса на деньги. Тебя же не смущает менять деньги на гамбургер. - Если честно, смущает, - сказал Вилле. - Ок, плохой пример, ну давай, скажем, на пиво. - Мне никто деньги за секс не дает. Хотя, мне бывает, покупают пиво, ты что, хочешь сказать, что они на что-то намекают? - А тебе прям бы деньгами хотелось, да? - Ну не, пиво тоже нормально. Если честно, я не знаю, но я думал об этом, - Вилле пожал плечами, - а вдруг, это бы меня возбудило? - Я только что отстегнул за твой клип семьдесят тысяч долларов, и то, только потому, что Джульетт согласилась бесплатно, по доброте душевной. У тебя встал? - Пр-р-р-риапическая эр-р-рекция, - с утрированным акцентом сказал Вилле, и повернулся на бок от Бама. Бам обнял его поперек торса. - Кис-са.. – сладострастно мяукнул он, - я никогда не думал, что на этой Земле встречу человека, который окажется даже большим гондоном, чем я. - Мммм – не менее сладострастно ответил Вилле, - звучит как признание в любви… - Так и есть, - Бам подул ему в ухо, заставив вздрогнуть, - так вот, про баб, которые тебе якобы не дают. Да они все из трусов выпрыгивают по свистку. Я, честно говоря, думал, что ты вдул Джульетт… - Нет, - с неохотой ответил Вилле, - я только начинаю свою карьеру в Соединенных Штатах, и еще не готов наживать себе таких влиятельных врагов. - Ты считаешь, что секс – лучший способ наживать врагов? - Мне еще пока способ лучше не известен, - сказал Вилле. - Ты слишком много думаешь! - Миже говорит, что я слишком много думаю, когда не надо, и совсем не думаю, когда надо. - Ну, со мной ты недолго умничал, - сказал Бам. - Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал, – задумчиво проговорил Вилле, - А ведь может быть и надо было… - Чой-та вдруг? - Посткоитальная депрессия, - отрезал Вилле. - Ты прямо загрустил, друг мой, с тех пор, когда твой Миже улетел в родные края, - не переминул его подъебнуть Бам. - Да брось. - Надо ему позвонить, - сказал Бам, - он уже двенадцать часов без нас, он, должно быть соскучился. - Не надо ему звонить, - сказал Вилле, - он уже двенадцать часов без нас, он счастлив как черт и дрыхнет как зайчик. Если он услышит сейчас наши жизнерадостные голоса, он от злости кони двинет. - Логично, - неожиданно согласился Бам, - позвоним ему завтра. И все-таки, ну откуда бы у тебя вдруг взяться проблемам с бабами, чувак? Да перед тобой каждый вечер почти баб – хоть жопой жуй. Тока свистни и каждая готова и в очереди стоит, поверь мне, я сам ээ… меня куда-то не туда занесло, но ты понял. - Понял, - согласился Вилле, - Это не бабы, это фанаты. Сеппо говорит, нельзя гадить где ты ешь. Да и к тому же, пойми Бам, они любят не меня, Вилле Херманни Вало, а любят того пидара в дерьмантиновых штанах с накрашенными глазками, и то, при условии, что он не окажется пидаром, разумеется. - Сильно сказано, - сказал Бам, озадаченно потирая подбородок и переворачиваясь на спину, отстраняясь от Вилле, надеясь, что это ему не очень понравиться, и он осознает, что он не ценил, - но я не очень понял. Меня, например, все устраивает. Особенно последнее. Это вообще, я бы сказал, я и думать не смел. Нет, я подозревал, конечно… - Спаси-и-ибо, Бами, - с чувством протянул Вилле. - Но всегда могут быть исключения, конечно… - Покажи мне хоть одного из этого гребанного шоу-бизнеса, кто без греха! – В сердцах сказал Вилле. - Даже так?! О, нет, только не Турбонегро, я-то думал они натуралы! - Разумеется, ну и еще если, конечно, Джордж Майкл не врет… - Ха-ха-ха-ха, - сказал Бам, - вот про него бы никогда не подумал. - Да ладно, типичный пидар. - Да ладно тебе, он же прям такой мужик-мужик. - Весь шоубизнес у нас такой. Знаешь, как картины Тома Финляндского, все вроде такие мужественные-мужественные, мужики-мужики, но на самом деле ни черта не мужественные и ни черта не мужики. - Я не знаю Тома Финляндского, - признался Бам, - а чо, он крут? - Ну, в некотором роде, если тебе нравится гомосексуальная эротика…тебе нравится гомосексуальная эротика, Бами? - Вилле, ангел мой,… упавший пару раз и очень больно, это так мило, что ты об этом щас спросил, - сказал Бам очень странным голосом, - ты понимаешь, бывают такие моменты, которые способен вызвать к жизни только ты. И вот сейчас был один из них. - Мне что-то не нравится твоя сегодняшняя ирония, - отозвался Вилле, - Я еще не знаю чем, но что-то мне в ней не нравится. Может, пойдем попьем кофе? – предложил он. - А что не пива вдруг? – спросил Бам, - зачем нарушать старые традиции? - А у тебя есть пиво? – спросил Вилле жалостливым голосом. Он как-то был не в самом воинственном настроении поутру. Все начиналось так нежно, он как-то оказался не готов еще к правде жизни. Ему самому не нравилось это состояние, но что-то он оказался на рассвете разбуженным не в состоянии секс-бога. И надо было что-то с этим делать. Кофе бы помогло, наверное. Но пиво бы, конечно, быстрее. - Нет, - сказал Бам, и потянулся к телефону. – Да, мне в номер, срочно, мне сильно надо, ящик пива, и что-нибудь пожрать. Кидайте все что есть. Нет, мяса не надо, мы – за здоровый образ жизни. Да, нам есть двадцать один. На двоих точно. Я пошутил. Я – Бам Марджера, мое чувство юмора скоро вас потрясет со всех телеэкранов, вы должны готовиться…Виля, тебе есть двадцать один? - Да не, шо вы, сэр, мне только исполнилось восемнадцать, - буркнул Вилле, - лет…семь или восемь…назад. “Жизнь моя, иль ты приснилась мне?”. Е-мае, а что я все это время делал-то? - Ну АйДи у тебя есть? - Чо есть? - Паспорт. - Я надеюсь. Потому что если я его проебал и не вернусь через две недели, моя команда “Сеппо и Гидроцефалы” найдет меня даже в хижине прокаженного отшельника, у третьего баобаба вправо по центральной улице в Зимбабве, и освежуют тушу заживо. - Если ты проебал паспорт, мы останемся без пива, - отрезал Бам. - Черт, вот сейчас стало страшно. Может в штанах? - Хорошо бы. - О ПРЕКРАСНАЯ, НЕБЕСАМИ ОГРОМНЫМИ, ЯНТАРНЫМИ ВОЛНАМИ ПШЕНИЦЫ, - голосом Элвиса затянул Вилле, чтобы как-то украсить лихорадочные поиски Бамом его паспорта в его штанах, одновременно с попыткой надеть свои трусы, - В рюкзаке посмотри, - посоветовал Вилле. - Нет в рюкзаке… - Бам потерянно высыпал все содержимое рюкзака Вилле на постель. - Пизда рулю, - сказал Вилле, встал на постели, закутавшись в простыню на манер статуи свободы, ибо начинать искать свои трусы в данной ситуации было бессмысленно: - ПУРПУРНЫХ ГОР ВЕЛИЧИЕ НАД ПЛОДОНОСНЫМИ ДОЛИНАМИ! - Вилле, твою мать, ну не так громко, пять часов утра! Вилле они сейчас полицию вызовут. - Насрать, - отрезал Вилле, и затянул дальше, воздев татуированную руку вверх, - АМЕ-Е-РИКА, АМЕ-Е-РИКА, ГОСПОДЬ К ТЕБЕ МИЛОСТИВ… В дверь постучали. - Бля, - сказал Бам, прыгая на одной ноге и придерживая трусы рукой на другой, ненадетой стороне. - Обслуживание в номере! А что оставалось делать, чтобы не ухудшить ситуацию, Бам открыл дверь, стыдливо прикрывая срам и на весь коридор понеслось мощное, Элвисовское: - И КОРОНОВАЛ ТЕБЯ ЗАСЛУЖЕННО БРАТСТВОМ, ОТ ОДНОГО СИЯЮЩЕГО МОРЯ ДО ДРУГОГО! Молодой официант смущенно втолкнул тележку в их номер, отступая назад и бормоча что-то типа вежливого приветствия, и желая, чтобы его глаза развидели Бама в одном труселе на ноге. Как и развидели эту длинноволосую замотанную в простыню Статую Свободы, с библией в руке, поющую во всю мощь легких голосом Элвиса Пресли патриотическую песню об Америке. - А ну, метни-ка мне пивка, Американский Брат! На этих словах дверь за работником закрылась. Он даже не стал ждать чаевых. Не говоря уже о том, что он забыл спросить у них документы. Когда дверь захлопнулась, Вилле похлопал сам себе, и рухнул на кровать. Бам устало сполз по стене у тележки. - Чота мне подсказывает, - сказал он, - что в “Четырех Сезонах” нам больше не жить. Он взял банку пива, открыл и отпил. Потом взял другую банку и кинул ее на кровать. - Одним “Четыремсезоном” больше, одним меньше, - философски сказал Вилле, - кто ж так пиво-то кидает, придурок, я же сейчас его открою и всю кровать им загажу. Ну вот, я же сказал…будешь спать там в ногах в четырехугольничке, тут все мокро. - Вилле, тебя хоть в одну приличную гостиницу в Европе пускают? – спросил Бам. - Да, например в хостел “Веселый морячок” в предместьях Парижа, причем, в основном, бесплатно, - ответил Вилле, - Первоклассная гостиница, бог свидетель, когда-то там было две звезды, а теперь осталась половина. Какие там первоклассные отборные клопы… Бам закатился от хохота прямо на полу, согнувшись пополам. Сам не зная над чем, то ли над невозмутимым тоном Вилле, то ли психанув неадекватно до, то ли над всей этой ситуацией, то ли пиво в пять утра было все еще в новинку его спортивному, растущему организму. Ах, да, потом они конечно нашли Виллин паспорт, во внутреннем кармане его кожаной куртки, когда выписывались через несколько дней. Он как-то волшебным образом там материализовался. До тех пор они умудрились сходить на шопинг на Родео-драйв. Потому что Бам решил, что ему жизненно необходим новый “Ролекс”, так как предыдущий уже морально устарел. Так же ему была очень нужна пара-тройка новых солнечных очков, смешных шляп, ремней, маек и новый телефон, который, оказывается, Вилле был необходим, а он-то и не знал, потому что старый у него еще не сломался, но суть, конечно, была не в этом всем. Суть была не в этом всем. Суть была в том, что он, словно чертов Мефистофель, как заведенный твердил ему этот странный вопрос, каждую их ночь, к месту и не очень: - Ты мой? - Господи, Бам, я такой же твой, какой и свой, и мамин и папин и этой сволочи, братца своего тоже, чтоб он был здоров, ради всего святого, чего ты от меня хочешь? - Все что я хочу, я получаю, - мрачно посверкивая вдруг потемневшими очами, сказал Бам. Вилле вдруг, правда подумал, что если бы сам Дьявол делал бы ему предложение, видимо это все выглядело как-то вот так-то вот же, ему одновременно льстило внимание Бама к его ничтожной персоне, но и пугало, словно как речь какого-нибудь маньяка из “Молчания Ягнят”. Вопрос оставался только один, а где наеб. - А. Что. Я. Должен. Делать? – аккуратно уточнил внезапно проснувшийся полностью Вилле. Прямо-таки бодрость, можно сказать вдруг засквозила у него, прости господи изо всех щелей от этого выступления Бама, разрушившего всю утреннюю пастораль. Он честно говоря приготовился к тому, что его начнут пытать по поводу Миже. Или типа того. Он даже было приготовился к защите. Ну, вдруг если что. - Ничего, - ответил Бам, и завел обе его руки ему за голову, сжимая запястья. Как-то так случилось, что он просто хотел спросить, а чего это будет ему стоить, а вышло, что он вроде бы как и даже уже и согласился, он попытался вырваться из рук Бама. Чисто как бы из принципа. Бам приподнялся и приложил поцелуй в самый сгиб его руки. Нежнейший из. Проскулив еще что-то жалостливо, как щенок, типа, ну Виллечка, ну пожалуйста, я же так тебя люблю… Вилле понял, что ну может не Дьявол вообще, но его личный дьявол точно бы вел бы себя и говорил бы так же. Ну то есть как бы ему и вовсе нечего было сказать, в ответ, потому что это гнусное искушающее предложение точно нашло отклик в чреслах его гребаных мозгов, потому что ему очень понравилась идея того, как этот парень предлагал ему свои чувства. В этот самый момент, впервые, наверное, за все время у него возникла шальная идея послать к черту Миге и прочих любовников-лузеров, которые ссали слово сказать, и которых он цинично и задвинув к чертям собачьим свою гордость все время упрашивал, уговаривал и добивался. Нет, у него были опасения что это ничем хорошим не кончится, тут нельзя сказать, что он был уже так юн и невменяем, как тогда, когда всю эту чертову кашу заварил. Но искушение было так сильно. Так сильно. - Просто скажи, что хочешь принадлежать мне. - Да.