Равновесие

Мичиру долго не могла уснуть после столь тяжёлого и неприятного разговора с Хранительницей Врат. Она лежала в кровати, уткнувшись в такое тёплое и родное плечо Харуки, которая давно спала, и думала о произошедшем. Наконец, усталость от тяжёлого дня всё же взяла своё: сон пришел на законное место и веки русалки смежились. Но стоило ей погрузиться в сладкую дремоту, как кто-то ощутимо толкнул девушку в бок. — Харука, смилуйся, — пробормотала Мичи сквозь сон. — Мне в шесть вставать. Тишина и плеск воды были ей ответом. Осознав, что что-то не так, она открыла глаза. Харуки рядом не было — может, встала попить воды? Но откуда тогда это отчетливое ощущение, что в комнате гости? Она села в кровати, но никого не увидела. И все же кто-то невидимый бродил по комнате, разглядывая её, комнату, обои, лежащие на столе после репетиции ноты. И плеск… Откуда этот бесконечный и завораживающий плеск? Мичиру спустила ноги на пол, поёжившись от прохлады, и встала, оглядывая спальню. Внимание привлекла стена напротив кровати — вся она была увита изморосью. А звук стал более отчётливым, и шел он от окна. Девушка отодвинула штору и глазам своим не поверила: города не было. Вместо привычных балконов, крыш и антенн за окном плескался бескрайний океан. Волны били в стекло, перекатывались через внешний подоконник, рокотали и сплетали бесконечную мелодию. Смесь восторга, страха и удивления захлестнула девушку. Её рука сама потянулась к волнам, но пальцы встретили на своем пути холодное стекло. Нептун вздрогнула и проморгалась: резкий холод отрезвил. Оставив мысли о том, что за окном, она оглянулась. Комната была пустой и такой привычной, но кто-то незримый всё ещё был здесь. Мичиру вышла из комнаты и обошла дом: пусто. Никаких следов пребывания Харуки, Хотару или Сецуны: в комнатах никого, хотя постели не были заправлены. Если бы она хотела, она могла бы проследить путь неведомого существа по дому, но её отвлекал плеск волн и биение пульса моря. Море шумело и за входной дверью, а в прихожей остро пахло водорослями. Девушка снова поднялась в свою комнату и подошла к окну: волны по-прежнему били в стекло. Она надавила на ручку рамы, опустила её вниз, а после дёрнула створку на себя. Окно открылось не сразу: соль успела осесть на петлях. Но как только оно распахнулось, высокая волна прошла по синей глади и плеснула в лицо Мичиру, на миг ослепив её и сбив с толку. Когда она стёрла с лица горькую соль и песок, она была уже не дома. Девушка стояла на песчаном берегу под штормовым небом, и ноги её омывала вода. Волны бились о берег, а она стояла и смотрела на море. В лицо дул прохладный ветер, какой всегда бывает перед штормом. Море сердилось, море волновалось. Как и всегда, она чувствовала океан, его волны, его настроение, его голос. Стихия отвечала ей, наполняла собой. Мичи прикрыла глаза, чтобы за голосом глубин почувствовать свою планету, но услышала лишь тишину. Словно планета спала, не в силах откликнуться на зов своего хранителя. Мичиру огляделась ещё раз. Побережье, обрамленное серыми, как сталь, скалами, было ей незнакомо. Столь же серыми были песок и вода, пространство берега было огромным и однообразным. Не считая яркого отблеска впереди: словно невидимое из-за туч солнце оставило свою отметину на песчаном холме. Она идет по берегу моря, и с каждым шагом предмет становится ближе; его уже можно разглядеть — это сияющая в своем нерушимом великолепии острая глыба льда. Внутри хрустальных граней что-то темнеет, что-то, напоминающее человеческий силуэт, но разглядеть его слишком сложно: лёд вокруг него мутен от пузырьков, словно находящийся внутри замёрз вместе с собственным дыханием. — Здравствуй, — Мичиру слышит тихий голос, идущий из куска льда. А значит, пленник внутри всё ещё… жив? Сердце замерло, пропустив удар, и снова бешено застучало, а в голове закружились сотни сомнений и переживаний, рокочущих и шумящих с силой бушующего шторма и вызывающих сильную мигрень. Девушка неуверенно шагнула навстречу айсбергу и коснулась обеими руками холодной, влажной поверхности ледяной темницы, силясь рассмотреть её узника. — Кто ты? — Я Абсолют, — прозвенел голос. — Я тот, кто видел рассвет мира, и тот, кто пребудет после его заката. Я — ответы на все вопросы, я знание и сама вечность. А кто ты? Когда пребывающий внутри льда заговорил, Мичиру отдёрнула руки и отстранилась, взглядом оценивая размеры глыбы. — Я Сейлор Нептун, и мой хранитель — планета морей, — твердо ответила девушка. — Я не спрашиваю твой титул, — трескуче смеется существо, — и имя покровителя тоже. Такие мелочи мне не нужны. Я и без того знаю тебя, Мичиру Кайо, певичка и художница. Мне важно было, знаешь ли ты сама, кто ты. Или за именем и долгом воина ничего больше нет? — Если ты знаешь всё, то ты знаешь, что в первую очередь я воин, а во вторую всё остальное, — Мичи презрительно нахмурилась на обращение «певичка». Вопрос об имени и долге она решила для себя уже давно и приняла себя такой, какая она есть. И она была счастлива и спокойно жила с принятым решением. Но вот это место — сон? Иллюзия? Другой мир? Реальность вокруг слишком настоящая. Девушка ущипнула себя за внешнюю сторону ладони и почувствовала боль. — Разве для того, чтоб быть собой, нужно непременно выстраивать стороны себя в какой-то очередности? — голос всё ещё смеётся, но он меняется. Он был женским, теперь мужской, хриплый и бархатистый. — Да, это сон, не беспокойся, никто твой город не затапливал. На это замечание Мичи приподняла бровь — создание внутри сменило тон на более «свойский» — и спокойно ответила: — Я просто я. Я существую такая, какая есть. Она обошла глыбу, но за ней снова ничего не было — только волны, бьющиеся о песчаный берег, хмурое небо и скалы. Та же бесконечная серость. Абсолют (или то, что им назвалось) молчал, и заговорил, только когда она сделала полный круг и вернулась к исходной точке. — Всё в этом мире происходит не только почему-то, но и зачем-то. Все действия имеют причины и последствия. У тебя есть выбор: убить меня или освободить. Пощадить или разрушить. Во льду, у ног человеческой фигуры, проявляется ещё одно тёмное пятно. Задумавшись, Мичиру слушала шум моря и волн — такой родной и успокаивающий звук, несмотря на то, что её сила ей не отвечает. А есть ли у неё тот выбор, что предлагает это существо? Если разрушить или растопить лёд, то создание внутри него непременно освободится, если не погибнет под обломками. И только. Если оно — Абсолют, то что она может ему сделать? По крайней мере, физически. — Ты говоришь, что у меня есть выбор, — девушка по-прежнему смотрела на волны. — И тем не менее ты знаешь, что у меня его нет — выбор существует только в моей душе. Потому что здесь и сейчас я могу либо попытаться разрушить лёд, что может привести к твоей смерти, — в её голосе прозвучало сомнение, — либо оставить тебя в таком состоянии, пока к тебе не придёт кто-либо ещё. Но есть ещё кое-что, — она обернулась к льдине, — я не знаю, что ты значишь для моего мира, и как твоя смерть на нём отразится. И я не думаю, что я смогу уничтожить тебя на любом уровне бытия. — Знаешь, чего не существует в мире? — сейчас узник льда почти мурлычет. — Абсолютного Абсолюта, того, что заключает в себе всё. Абсолютное знание не означает абсолютной неуязвимости, абсолютная сила не значит абсолютной защиты. Это вечная сказка о равновесии, о балансе, о том, как мир играет шариками душ и судеб. Всё в мире можно уничтожить, если найти путь. Вопрос в цене. — Вопрос в возможных последствиях любого из двух решений. — Да ну? — голос откровенно издевался. — В кои-то веки ты задумалась о последствиях? Раньше для тебя подобные вопросы решались довольно однозначно. Что ж, вот тебе информация к размышлению: со мной во льду заперт Хаос. Уничтожишь меня — уничтожишь и его. Выпустишь меня — выпустишь и его. Всё просто. — Хаос должен быть уничтожен! — так резко и эмоционально её голос не звучал никогда. — Не так давно ты говорила о последствиях, а я о цене, — глыбу прорезала трещина и ледяная крошка просыпалась на песок горстью звездных искр. — Уничтожение Хаоса. Будь по-твоему. Какую цену ты готова заплатить за клинок, что способен поразить его сердце? Мичиру задумалась. Они всегда боролись против Хаоса, сколько бы она себя не помнила. Что она готова была отдать? Собственную жизнь. И жизнь своих друзей за уничтожение Хаоса во Вселенной. И. Нет, она не вправе решать за мир, в котором она живет. Это должно быть решение королевы Серенити. Вспомнилось вчерашнее заявление Сецуны, что второе имя одной из Предвечных, Хранителя Материи, — Хаос. Это новое знание рождает сомнения в её душе, и это знание показывает ей, как мало ещё она знает об устройстве мира. Что значат для мира Предвечные? — У Хаоса есть сердце? Что это за сила, и что она значит для мира? — Есть, — покладисто соглашается Абсолют. — И сердце, и прочие органы, даже печень и мозг. Ты уже видела Хаос вблизи, просто не узнала его. А на второй вопрос у меня нет ответа. Рассказать о сути Хаоса я могу, но этот рассказ затянется на время, которого у тебя нет. Новая трещина прорезает глыбу. Лед становится тоньше, и, наконец, часть черт становится различима. Темное маленькое пятно у ног узника — инструмент, её инструмент! Столь чувствительный к температурным перепадам, столь тонко настроенный и не терпящий такого грубого обращения Морской Собор. — Суть Хаоса — бесконечное движение. Созидание и разрушение. Приходя в любой мир, он разрушает, потому что созданное должно быть разрушено. Приходя в пустоту, он созидает, потому что пустота должна быть наполнена. Что ещё тебе хочется знать? — Это и есть его природа — созидание и разрушение? — Примерно. Если максимально упростить. — Но тогда почему все порождения Хаоса или же его осколки так или иначе пытались захватить, уничтожить и поработить Землю? — Захватить — да. Уничтожить — да. Поработить? Не было бы рабства, было бы лишь уничтожение. И пустота, которая потом наполнилась бы чем-то новым. Порождения Хаоса, говоришь ты. Осколки Хаоса. Ты бросаешься громкими именами, не зная о том, что те, кого ты так именуешь, не имеют к Хаосу прямого отношения. Кроме одного из них, пожалуй, того, кто был первым. Лёд продолжает крошиться. Глыба уже вдвое меньше, но голос слегка дрожит: его обладателю явно некомфортно в рушащейся тюрьме. Ещё немного, и трещины доберутся до него самого и до скрипки у его ног. Мичиру отворачивается и смотрит на волны, лишь бы не видеть гибель инструмента. — Зачем уничтожать и захватывать? — Затем, что созданное должно быть разрушено. Оно освободит место для чего-то нового и станет для него стройматериалом. Как кирпичики в детском конструкторе. Разобрать одно и собрать другое. Разрушается один мир и созидается другой. Тот же цикл, что вы каждый день наблюдаете на своей планете, только в галактическом масштабе. Ведь каждый из вас состоит из кусочков всего, что когда-либо было до. Голос немного помолчал, а Абсолют, кажется, поёрзал во льду. И продолжил, уже несколько более сварливым тоном: — Я тут тебе читаю лекции, а ты, между прочим, подписала мне смертный приговор. И даже не собираешься его отсрочить хоть ненадолго, чтоб лекцию дослушать. Тебе не кажется, что это невежливо? Подавив смешок, Мичи посмотрела на айсберг. Сейчас он был ещё меньше, и фигура была более отчётливой. Женская, стройная. Длинные волосы, очень длинные; сердце неприятно ёкнуло при воспоминании о Мистресс. Широкие плечи, высокий рост: она чем-то неуловимо напоминала Харуку. За спиной какое-то странное тёмное облачко: быть может, это и есть упомянутый узником Хаос? А лёд вокруг скрипки был уже весь в крошку, и даже гриф торчал наружу почти на ширину ладони. Мелькнула мысль попытаться вытащить инструмент, но как это сделать так, чтоб не повредить его ещё сильнее? Или же есть способ остановить разрушение льда и освободить столь ценный для неё предмет? — Как остановить разрушение? Есть ли другой способ, кроме освобождения? — Попросить подождать, — голос стал ещё более сварливым. — И вообще, ты ради чего это делаешь? Ради ответов на вопросы можно и меня выпустить. А ради неё и стараться нечего. Лёд снова хрустнул, и отколовшийся кусок с вмороженным инструментом ухнул на песок. — Люди, — продолжилось ворчание. — Махровые эгоисты. Ты даже не вспомнила, что это сон, а значит, скрипка ненастоящая. Хотя тебе об этом давно было сказано. Кажется, у Мичи начиналась истерика: как она могла забыть? Хотелось смеяться над собой и слушать рассказы этого существа дальше. — Если я выпущу тебя, то я выпущу и Хаос. Но я бы хотела дослушать лекцию. Поэтому подожди с разрушением, — девушка задумалась, какое значение здесь имеют слова. Она сказала про уничтожение Хаоса, и глыба начала рушиться. Не приведет ли постоянное повторение слов о его свободе к настоящему освобождению? Откуда-то с вершины глыбы рухнул ещё кусок льда, чуть не зашибив русалку. Но он оказался последним: рост трещин на самом деле прекратился. Абсолют хихикнул совершенно как Усаги: — Так-то лучше. Я развею твои сомнения: слова не значат ничего. Но в произнесённые слова ты вложила намерение, а намерение уже не отличается от действия. Мичиру поёжилась: всё-таки думать хотелось с собой наедине, а не когда твои мысли читает непонятный собеседник. — Между прочим, читать мысли тоже невежливо. Голос захохотал. Глыба содрогнулась. — Вот такой разговор мне нравится больше! Только я не читаю мысли. Я просто знаю, о чем ты думаешь. Я же Абсолют. Что ж, раз мои напоминания имеют действие, продолжим. Спрашивай. — Кто такие Предвечные? — Мичиру уже давно хотелось задать этот вопрос. — Те, кто родились до начала веков. И те, чьё рождение привело к появлению времени. — К чему приведет смерть хотя бы одной из них? — К смерти времени. А дальше всё зависит от того, которая из них умрет. Сценарии могут быть разными, но если умрет одна, умрут все. Умрут Предвечные — не станет Вселенной. Мичиру пронзила страшная догадка: Плутон говорила, что Предвечных три — Гармония, Бездна и Хаос. И она, Нептун, только что вынесла приговор Хаос? По спине побежал неприятный холодок. — Я правильно понимаю, что сейчас рядом с тобой Предвечная Хаос? И это она в ответе за всё происходящее? — Косвенно, — ухмыляется Абсолют. Теперь его лицо проглядывает сквозь пелену пузырьков во льду, и оно кажется Нептун смутно знакомым. — Рядом со мной не она сама, но её суть. Впрочем, она без своей сути никто и ничто. Кто в ответе за то, что творится, я не отвечу: ты не та, которой стоит знать будущее. А эта история ещё не началась, и начнется только через сорок тысяч лет от твоего времени. Хаос имеет к ней непосредственное отношение, но вина лежит не на ней. Хотя ты можешь попытаться призвать её к ответу, только того, что тебе понравится этот ответ, я не обещаю. Их погубила глупость. Одна из их соратниц, пытаясь уничтожить Хаос во вселенной, промахнулась, — всплыли в памяти слова Сецуны. — Но если смерть хотя бы одной из Предвечных несёт смерть времени, то почему Хаос пытались уничтожить? — Потому что у кого-то дури много, — судя по голосу, Абсолюта задели за живое. — А силы ещё больше. И потому что-то кто-то спал на уроках по строению мира. Она помолчала. — А если честно, я не знаю. Кажется, ты всё же сумела задать вопрос, на который у меня нет ответа. Всё, что известно мне, это то, что одна из соратниц ударила Предвечным в спину. Она погибла и сама в разрушающейся вселенной, но легче от того, как ты понимаешь, никому не стало. Мичиру тяжело вздохнула. Слова Абсолюта, хотя вроде бы должны были вносить ясность, только запутывали всё ещё сильнее. — Можно ли предотвратить разрушение Вселенной? Или попытаться изменить события, если они в моем времени ещё не произошли? — Можно всё, — фыркает узник айсберга. — А уж попытаться точно можно. Твой путь, как и путь любого, всего лишь дерево вероятностей, где каждый выбор уводит вперёд на новые дорожки. А уж куда эти вероятности заведут, — зависит только от тебя. — И как это можно сделать? — Тебе спасение мира на блюдечке с голубой каёмочкой или с розовой? — язвительно поинтересовался собеседник. — Выбирать. Действовать. Принимать последствия или бороться с ними. Единственно верного рецепта не существует, потому что каждое действие рождает противодействие и множит вероятности. Их уже почти бесконечное количество. Оно ещё и иронизирует! Да сколько ж можно? Мысли запутались совершенно. Чтобы успокоиться, Мичиру снова отвернулась к воде и мысленно обратилась к волнам. Они всегда успокаивали русалку, помогли они и сейчас: шум моря постепенно внес ясность в разум. Предвечные. Те, кто родились до начала веков. Я Абсолют. Я тот, кто видел рассвет мира, и тот, кто пребудет после его заката. — А ты не из Предвечных ли? — она вновь всмотрелась в лицо, скрытое мутным льдом. — Бинго! — захохотал голос. Айсберг брызнул осколками, девушка еле успела увернуться от острых крошек, летящих во все стороны. Существо, бывшее во льду, пошевелилось и размяло руки. Теперь Мичиру видела её ясно, и её лицо было определенно знакомо: именно его показывало зеркало, когда они с Харукой летели по автостраде. Высокая черноволосая женщина с хищными чертами лица, гипнотическими глазами за стеклами прямоугольных очков, и по-мужски широкими плечами. А тёмное облачко за спиной оказалось крыльями, острыми и по-стрекозиному полупрозрачными. — Ну наконец-то, — фыркнула она, шагая из обломков навстречу Мичиру. — Я уж думала, что переоценила твой ум. Рад познакомиться, — она протягивает руку в крепком мужском пожатии. — Я Хаос. Мичи протянула руку в ответ с легкой полуулыбкой на лице: — Пусть будет блюдечко с голубой каёмочкой. — Сперва твой выбор, — усмехается в ответ Предвечная. — Будем честны, меня мало волнует, решишь ты меня уничтожить или нет. Я уже немножко мертва, самую малость. Я могу показать тебе сердце Хаоса, могу дать оружие, что способно его уничтожить. Вопрос в том, готова ли ты платить эту цену. Когда-то твоим оружием стало твоё сердце. На этот раз этого мало, и в уплату я потребую весь мир. — Ты сама сказала, что смерть одной из вас означает конец всего. Так что если я тебя уничтожу, мир всё равно погибнет. — Сказала, — кивает женщина, садясь на песок. — Только я сказала и много другого. Например, то, что абсолютного абсолюта не существует. Вы всегда считали меня врагом, так почему же теперь ты решила, что абсолютное знание подразумевает абсолютную честность? — Потому что ты уже немножко мертва, — снова легкая полуулыбка заиграла на лице Мичиру. — То есть, мертвые не только не кусаются, но ещё и не врут. Запомним, — и снова нельзя понять, шутит она или говорит серьезно. — Мало ли что делают мертвые. — Разумеется. Гораздо важнее, что делают живые, — Хаос огляделась и словно невзначай спихнула ногой в воду обломки скрипки. — Итак, ты мне поверила. И даже передумала меня убивать. А как ты убедишь свою подругу в том, что я не промыл тебе мозги? Гекате же вы не поверили. Заметив действия Хаос, Мичиру поморщилась. — Она мне дорога даже при условии ненастоящести. — Она всё равно была сломана. А то, что отжило своё, должно уйти, оставив место новому. Так как ты убедишь Урана? — Это твоё основное утверждение — отжившее своё уйдет во имя нового? — Мичи с грустью смотрела на волны, в которых скрылась скрипка. — Не всё ли равно, как я это сделаю? — Это мой жизненный принцип, милая. У меня на попечении примерно восемьсот миллиардов галактик и очень ограниченное для таких масштабов пространство. Если бы я не уничтожал отжившее, представляешь, как быстро бы это пространство засрали живущие на нем? Ухо резануло грубое слово, Мичиру снова поморщилась. Хаос ухмыльнулась и продолжила. — Допустим, ты его убедила. У вас есть ещё много тех, кто мне не поверит. А соответственно, не поверит и вам. Готова ли ты быть изгоем до поры, пока остальные не узнают правду? Ну или пока мир не рухнет. — Нам не привыкать, — девушка пожала плечами. — Геката сказала, что нужно собрать все осколки Звезд Материи и Гармонии. Что случится после того, как мы всё соберем? — Ну, я возьму за шиворот обеих своих дур, и мы отправимся туда, где нам самое место. На Край Мира. По-хорошему, я до сих пор не знаю, что мы делаем на этой планетке, и почему Бездна нарушила одну из Заповедей. — Подожди, — Мичи задумалась, — если восстановить Звезду Гармонии, то Предвечная Гармонии оживёт? — А она померла? — глаза Хаос округлились. — Талисман Гармонии уничтожен, — медленно произнесла русалка. Странно, что Хаос об этом не знала. — Её смерть вызвала звездопад над моим городом. Искры её силы разбросаны по Солнечной системе. — Звездопад вызвала не смерть, а то, что Бездна дернула нас сюда. Иначе Вселенная схлопнулась бы там, в будущем, вместе с нами и нашими осколками. Хаос взъерошила челку и задумалась. — Я думал, её талисман поврежден, как и мой. Но то, что он уничтожен… Этого не может быть. Иначе и я, и Бездна уже не существовали бы. Что ты на меня смотришь? Я погиб первым, я не успел увидеть, что стало с остальными. Хотя нет, первая погибла, — она осекается. — А вот это тебе знать уже ни к чему. Ещё переписывать прошлое не хватало. Тучи над пляжем потемнели. Надвигался шторм. — Скоро в твоём мире взойдёт солнце. А ты сама говорила, что тебе в шесть вставать. Хочешь узнать что-то напоследок? Или как насчет экскурсии в Сердце Хаоса? Увидишь мой жизненный принцип в действии. — С удовольствием загляну — мне в любом случае интересно увидеть это. — С учетом того, что никто из живущих этого не видел, я тебе даже верю, — Хаос поднимается и хлопает в ладоши. И мир вокруг исчезает. Они словно плывут в пузыре, не касаясь ни воды, ни земли. Мичиру видит, как волны, ставшие тёмно-красными, слизывают берег, как ребёнок мороженое. Откуда-то несётся мелодия, жуткая и прекрасная одновременно. О том, каким жестоким бывает шторм, как часто несправедлив гнев моря, как оно не делит на правых и виноватых. Облака, бегущие по небу, оживают. Они едят солнце, откусывая от него по куску, и становится все темнее: теперь светится только алая вода. Пузырь поднимается всё выше: теперь она видит планету, раздираемую войнами. Даже из космоса видны воронки взрывов и последствия вражды живущих. — Этот мир прогнил, — слышит она голос Хаос. — Он отжил своё. Вода поднимается вслед за пузырем: здесь, в космосе, она вновь меняет цвет, и теперь это пурпурное пламя, волной обволакивающее планету. А вокруг бушует океан, сплетая мелодию разрушения. Мичиру даже не уверена, что этот океан состоит из воды — настолько он неземной. Он — чистейшая сила бурлящего лилового цвета. Одна из волн бьёт в планету, раскалывая её пополам, и брызги, разлетаясь, формируют косяк рыбок. Рыбки свиваются в змею, которая превращается в цепь, в драгоценное ожерелье, в горсть речной гальки… Вечное движение. Постоянное перетекание из одного в другое. Галька пересыпается, высекая искры. Миг — и океан весь одет белым пламенем, искры взлетают в небо бабочками с кошачьими головами. Лиловый мир вокруг пульсирует, рассыпаясь каждый миг на атомы и собираясь в нечто новое — уродливое и прекрасное, ничтожное и величественное, опасное и безобидное. — Бесконечное созидание и разрушение созданного. Сила, способная стирать миры в пыль и рождать из этой пыли нечто иное. Сила, которая ни добро, ни зло — только цикл жизни и смерти. Лиши Хаос созидания и получишь абсолют уничтожения. Лиши мир Хаоса и ты получишь… Белый свет заливает пространство. Лиловые тени исчезают, и всё замирает. Бабочки не взмахивают крыльями. Море не шевелится и не точит камни и ракушки. Ветер замирает — его не вдохнуть и не выдохнуть, он не колышет покой и порядок неизвестных русалке трав. Хрустальный, акварельный мир, словно насекомое, запаянное в стекло. -…смертный покой. — договаривает девушка. — Ты в сердце Хаоса. Грохот доносится издалека — и хрусталь крошится на осколки под пришедшей из ниоткуда волной. Мир стирается в пыль. …Они плывут по бесконечному лиловому океану, перемешанному с этой пылью. Искорки липнут друг к другу: сперва это капля воды, затем крупная ягода, затем чья-то отрубленная голова, затем большой мяч, — то, что возникает перед ними, ежесекундно меняет облик, становясь все больше, пока в пространстве не повисает планета. Она голубая, светлая и чистая, с тёмно-красными континентами и лазурной водой. Над ней пляшет свет трех солнц, а сквозь кору пробивается свет звёздного семени хранителя, который родится вскоре после того, как планета покинет чрево хаоса и станет живой. — Это место, где рождаются свет и тьма, — улыбается Абсолют. — Если бы у тебя была возможность загадать желание и отпустить его в вечноизменяющуюся суть — что бы ты пожелала? Она вытягивает руку и зачерпывает из лилового океана немного «воды» в ладони. — Помни. Здесь возможно всё. Пораженная увиденным Мичиру, не задумываясь, отвечает: — Силы, чтобы понять это до конца. То, что она увидела, слишком естественный процесс, с которым очень глупо сражаться. В его природе нет зла, пытаться с ним бороться — как противостоять воле своей планеты. — Тебе не нужна сила, чтоб понять. Тебе нужна сила, чтоб принять это знание. Хаос окатывает её водой из ладони. Странно: вроде не так много воды зачерпнула, а в лицо плеснуло, как из стакана. Когда Мичиру стёрла с лица солоноватые капли, они снова стояли на берегу у обломков глыбы. Море, ставшее из серого синим, волновалось, пенные буруны накатывали на ноги. — Будь по-твоему. Настанет время, когда ты всё узнаешь и всё поймешь. И время это наступит, когда у тебя будет достаточно сил, чтоб не совершить новых ошибок. Старое уступает место новому, — Хаос улыбается и протягивает что-то в ладони. Мичиру узнает свой жезл для превращений, но прежде, чем она успевает хотя бы вскрикнуть, Предвечная ломает его пополам. Это страшно. Словно удар под ребра, словно мгновенная глухота и слепота. Откуда-то из сердца приходит понимание: пусть это сон, но жезл сломан по-настоящему! Мичиру охает и складывается пополам, не видя, как волна выносит к её ногам совершенно целую скрипку. Дерево стало светлее, и на грифе теперь блестит перламутровая звездочка. Неужели она так ничему и не научилась? Мичиру замечает скрипку и всё ещё недоверчиво смотрит на Хаос: — Нечто новое взамен старого? — Нечто обновленное взамен того, что отжило свое. Веришь мне? — в лиловых глазах искрится смех, и Хаос бросает обломок жезла девушке. — Доламывай! Девушка берёт протянутый ей кусок: так больно смотреть на уже бесполезный артефакт. Верит она или нет? Она улыбается, берет рукоятку покрепче и разламывает её пополам снова. Бирюзовое стекло под пальцами крошится, как сухой хлеб, крошки сыпятся на песок. — Ты поверила мне. Переступила через себя, — впервые за весь разговор Предвечная не улыбается. — Это дорогого стоит. Ты разрушила старое, и ты же создашь новое. Теперь ты — Хаос. Крошки жезла пересыпаются бирюзовой пылью. Пижама рассыпается знакомыми лентами перевоплощения. И из песка взлетает маленькая брошка, белая звездочка с бирюзовыми крыльями. Такая же, как на груди у Плутон в её новом облике. — Прощай, — улыбается та, что назвалась Абсолютом. Мичиру открывает глаза. В окно брезжит туманный рассвет, рядом спит Харука, и сон её явно не спокоен. Одеяло смято, словно и сама Нептун металась, как в бреду. А на ней самой новая форма. Темная бирюза и цвет морских глубин. Белыми остались лишь перчатки и обувь, и брошка, что матово поблескивает в полумраке. Девушка села и тут же отдёрнула ноги: футляр со скрипкой валялся у кровати, хотя вечером она оставила его внизу. Ей всё ещё кажется, что она слышит шум лилового моря. Начинается новый день. Новая глава бесконечности.