Мечтать полезно

      Поцелуй был конструктивным продолжением диалога. Долгим, лихорадочным и отчаянным. Снейпу показалось, что это просто ответ, «Да» на все не высказанное ни одним из них. Но Поттер обхватил ладонями его затылок и продолжал целовать, здесь уже было не только «Да», но что именно еще — распознать не получалось. Напряженный член уперся в него почти сразу, и Снейп решил, что дело в этом. Попытался перехватить инициативу, Поттер не поддался, но и сам ее не перехватывал. Тогда Снейп отдался на волю импровизации и просто отвечал настойчивым губам.       Нехватка воздуха, похоже, была единственной причиной, по которой поцелуй мог бы когда-нибудь прерваться — и прервался. Диалог снова требовал продолжения. Снейп участвовал во многих сложных беседах, в том числе невербальных, но ни разу — в такой странной, которая началась бы чтением мыслей, закончилась встречей губ и содержала так мало информации, на которую можно было бы опираться.       Поттер смотрел пристально и неверяще, но не как на внезапное чудо, а как на что-то, чего не могло существовать в природе даже в виде чуда.       — И почему я думал, что дальше влюбляться уже некуда? — пробормотал он.       — Я не уверен, что идеализировать меня еще больше — разумная тактика, — заметил Снейп, прекрасно понимая, что рассудительность не помешает вознести его еще выше, если Поттер исхитрился обнаружить в продемонстрированных мыслях материал для строительства очередного пьедестала.       — А какая — разумная?       — Самая разумная — не влюбляться в меня вообще.       Поттеру рассудительность впрямь не мешала: он улыбнулся, а главным ответом послужил влюбленный взгляд, в котором ясно читалось, что, мол, возможно, это и разумная тактика, профессор, но тогда за разумом — не ко мне. И добывать себе разум не пойду я — хоть Империусом гоните.       — Чего ты хочешь от меня, Поттер? — вздохнул Снейп, понимая, что вразумление влюбленного в него мальчишки — не то, чем он готов и хочет заниматься.       «Тебя», — мог ответить Поттер, потому что обожал рисковать и бросаться в бездну. Одно слово требовало больше храбрости, чем осторожная речь, оно было прямым, как стрела, — в духе гриффиндорцев. «Всего», — еще мог сказать Поттер. Емкое слово, тоже из его репертуара. Молчание после него звенит сильно.       — Ничего, — улыбнулся Поттер.       Тоже емкое слово. Храбрый благородный герой, рыцарь гриффиндорский, Мордред его побери. Пытался заставить Снейпа не считаться с его мальчишескими мечтами, не ориентироваться на них, забыть о них? Подросток, едва получивший желаемое, с неверием в глазах и крепким стояком в штанах, должен был поступить иначе; он должен был потребовать, попросить или на худой конец хитростью выцарапать исполнение своего желания. Но — подросток, а уникальное явление, которое измеряется по «шкале Поттера», вот — пожалуйста — стоит на краю своей мечты и пытается предложить ей самостоятельно решать, как дальше будут развиваться события. Обойти этот фокус труда не составляло. Вопрос заключался в другом: осознавал ли Поттер, что сказал, или это интуитивное благородство? Варианты выглядели равновероятными.       Можно было ответить: «Раз ничего, то идите отсюда, Поттер, беседа окончена», а потом вылавливать его в нишах и разъяснять, что, общаясь с деканом Слизерина, неразумно подобным образом уворачиваться от ответа на прямой вопрос. Это если Поттер уворачивался. А мог ведь и не уворачиваться — и тогда в дураках оказался бы Снейп, потому как не пристало взрослому человеку сначала загонять мальчишку в ниши, а потом доставать его оттуда, объясняя, что просто пытался его проучить, научить озвучивать свои желания и что все на самом деле не так…       Снейпу нравилось разгадывать слизеринские шарады, он в них хорошо разобрался, но никогда бы не подумал, что гриффиндорские могут представлять собой такой же запутанный лабиринт. Проводник, приведший его туда, раздразнивал, не показывая дорогу, а заставляя ее искать: только тени его мелькали в концах очередных ходов да эхо звучало от звонкого голоса.       — Лгун, — негромко заключил Снейп, шагнув к нему и сокращая образовавшееся после поцелуя расстояние.       Проводник ничуть не протестовал против того, чтобы его поймали в конце очередного хода. Он мог отстраниться, позади было достаточно физического пространства, но он проигнорировал его, предпочитая отрезать себе пути к отступлению. Через несколько секунд его зрачки расширились. Снейп медленно провел рукой по низу живота своей добычи, которая дернулась навстречу, и накрыл ладонью пах. Губы, недавно лихорадочно его целовавшие, приоткрылись.       — Это называется «ничего»? — спросил Снейп, слегка поглаживая твердый член.       — Я от тебя ничего не хочу, — ответил, срываясь с тихого стона на громкий шепот, Поттер. — Просто хочу быть как можно ближе к тебе.       Он прижался всем телом к Снейпу, не дожидаясь реакции, и задержал дыхание. Пытался, может быть, остаться неподвижным, но его бедра непроизвольно дрогнули, подаваясь вперед. Снейп убрал руку с его паха, сжал ягодицы и привлек к себе. Поттер тяжело вздохнул, схватился за него, словно даже не обнять пытался, а просто хотел удержаться на ногах, и вдруг стал беспорядочно целовать шею. Снейп слегка наклонил голову к его плечу и провел рукой между ягодицами, слегка продавливая плотную ткань. Ни малейших признаков сопротивления не последовало, а спустя несколько мгновений поцелуи стали более упорядоченными — и более продолжительными. Держащиеся за него руки забрались под мантию и стали гладить спину — с нажимом, требовательно.       — Что, Поттер? Максимальный уровень близости? Прямо здесь и сейчас?       Губы исчезли.       — Да, — выдохнул жмущийся к нему мальчишка.       Уверенность ответа не была напускной, она прозвучала так естественно, как будто Поттер даже мысли не допускал о том, что этот уровень близости ему может быть в реальности не нужен.       Снейп аккуратно снял с него мантию, отбросил на стул, прочертил дорожку вдоль позвоночника, остановился на поясе джинсов и взялся за него, коснувшись большим пальцем горячей кожи на пояснице. Вокруг зрачков поблескивала зеленая радужка, но глаза казались темными. Сумасшедшими. Ни страха в них не было, ни стеснения. Руки со спины уверенно перебрались на бедра, сжали их, и Снейп без всякого мыслеслуха отчетливо прочитал, что именно ему сейчас обещает приоткрытый рот.       — Ты хорошо представляешь, куда рвешься? — впервые по-настоящему всерьез спросил он.       — Ты сам отлично знаешь, что я представляю.       Полагалось бы спросить что-нибудь вроде «Зачем тебе это нужно?», но, наверное, настало время прекратить воспринимать Поттера как бестолкового мальчишку. Либо он — сумасбродный школьник, которому не место в постели Снейпа, либо — своеобразный молодой волшебник, исхитрившийся Снейпа заинтересовать, но тогда он вправе сам отвечать за свои желания — и за свои ошибки. А Снейп ответит за свои. Если это будет ошибкой.       Он молча вынул палочку и махнул ею в сторону камина. Умеренно горящее пламя взвилось ввысь, стало светлее — и теплее, на стенах заплясали рыжие отблески.       — Кресло — это неудобно, — шепнул он в ухо Поттера. — Предлагаю вам, мистер Поттер, вот тот прекрасный диван.       И Поттер сошел с ума. Уступать ему в напористости Снейп не собирался.       В считанные минуты они оказались наполовину раздетыми, причем доходить до дивана Поттер нужным не посчитал — пришлось раздевать его по дороге. Он целовал все обнаженные участки тела, до которых дотягивался ртом, не обнаженные с завидной скоростью обнажал, а в те, до которых не дотягивался, жадно вжимался. Живот, бедра и плечи терлись с такой страстью, что давали фору многим рукам. Когда они добрались до дивана, Поттер спустился губами по телу вниз; его пальцы сновали по животу Снейпа, гладили ягодицы и пах, и когда к пальцам добавился язык, пришлось всерьез начать контролировать себя.       — Поттер, подожди, — выскользнул Снейп из его рук, взглянул на их владельца, опирающегося одной ногой на диван, шального, перевозбужденного, голого — переворачивай и бери, поддастся же вмиг.       — Лежи здесь, — приказал он и отступил к шкафу, пытаясь справиться с шумевшей в ушах кровью.       Поттер проигнорировал требование, подошел сзади секунд через пять после того, как Снейп открыл дверцы, и принялся целовать его шею. Снейп глубоко вдохнул и выдохнул.       — Тебе повезло, что у меня очень хороший самоконтроль, — сквозь зубы заметил он. Никакой реакции, не считая того, что губы переместились с шеи на верх позвоночника, а руки — на живот. Пресловутый самоконтроль вопрошал, не стоит ли отключиться и проучить того, кто так явно нарывается.       — Я искренне надеюсь, что ты занимался сексом с парнем в нижней позиции, — прибегнул к спасению ситуации с помощью разговора Снейп, найдя нужную полку.       — Занимался, — неожиданно отозвался Поттер, добравшись до середины позвоночника. — Сложно не лечь под какого-нибудь парня, когда после каждого твоего урока хотелось лечь… под тебя.       — Меня представлял? — равнодушным тоном спросил Снейп, делая вид, что чужой язык ниже поясницы ничуть ему не мешает взять нужный фиал и закрыть шкаф.       — Ну да, — подтвердил владелец языка, не отвлекаясь от своего занятия. — Вряд ли бы получилось кончить в противном слу… Ох!       Снейп резко рванул его вверх и с силой толкнул на ближайшее кресло. Заломив руки ему за спину, навис сверху и прошипел в ухо:       — Ты чертов неосмотрительный провокатор.       В неверном свете дальнего факела лица почти лежащего перед ним на животе «провокатора» практически не было видно, но Снейпу на миг показалось, что он улыбнулся. Прижатый руками Снейпа, он с трудом подтянулся на кресле повыше и приглашающее перекинул ногу через подлокотник. Оставалось только принять приглашение: контроля хватило разве что на автоматическую проверку содержимого флакона. Ядом не пахло, и Снейп употребил антигистаминный бальзам абсолютно не по назначению.       Поттер извивался, толкался и насаживался на пальцы, забравшиеся слишком глубоко, чтобы это можно было считать просто подготовкой, и всем своим видом требовал секса. Член требовал того же, и Снейп, вытерев пальцы, устроился сверху, пробрался рукой под выгнувшееся тело и провел рукой по паху. Поттер зашипел и подался еще ближе к Снейпу, и тот, прочертив членом дорожку между покрасневшими ягодицами, одним движением руки направил его внутрь. Поттер дернулся, неразборчиво что-то прошептал, но оборвал себя стоном и подался назад, подставил спину под руки и стал толкаться бедрами, поощряя следовать своему примеру. Он скулил, шипел, терся и о Снейпа, и о кресло, двигаясь во всех направлениях. Снейп ускорил темп — Поттер захлебнулся воздухом, покрасневшие ягодицы мгновенно подстроились под заданную скорость. Оставленные без внимания руки бессознательно царапали обивку, Снейп резко перехватил их и снова заломил за спину, намертво вжимая мокрое тело в кресло. Обездвиженный Поттер только яростнее стал биться бедрами, словно хотел компенсировать бездействие остальных частей тела. Запрокинув голову, он попытался вжаться в плечо Снейпа, шипение и стоны в его горле схлестывались в сдавленный вой, по шее и спине текли струйки пота. Снейп обхватил его член, понимая, что еще пара движений — и сил не останется ни на что. Через несколько секунд оргазм разлился по телу, голова слегка закружилась, и он только усилием воли заставил себя держать глаза открытыми и крепко обхватывать толкающийся в ладонь ствол. Тепло окатило и без того пылающие пальцы, и, поняв, что это сигнал к отключке, он тяжело опустился на вздрагивающее тело.       Тело постепенно расслабилось, но никуда не выбиралось. Поттеру тоже, судя по всему, было не до движений.       Привел в себя легкий холодок, овевающий спину и шею. Камин пылал в том же углу, где стоял диван, а здесь от стен веяло сыростью, и взмокшая кожа стыла. Снейп с некоторым усилием поднялся.       — Вставай, здесь холодно.       Поттер с трудом перевернулся на спину, сползая на подлокотник кресла.       — Не вижу ничего неосмотрительного, — пробормотал он.       Пару секунд Снейп искал в его словах логику, потом ухмыльнулся и спросил:       — То есть тебе хотелось пожестче?       — Угу, — промычал Поттер и принял, наконец, сидячее положение. Его растрепанность и общая взъерошенность достигли пика, но выглядел он удовлетворенным.       — Можно было просто сказать: «Оттрахай меня, пожалуйста, на пределе своего контроля». Я не кисейная барышня, к подобным просьбам отношусь нормально и в состоянии их выполнить.       — Ну, я до конца не был уверен, что случится что-нибудь вообще.       — Несмотря на то, что в последнее время я придерживаюсь несколько иного мнения, сейчас вынужден констатировать, что ты идиот. Если поторопишься, то успеешь на ужин.       Поттер поднялся, шагнул к нему и уставился в область какого-то из предполагаемых засосов.       — Не хочу на ужин, — осторожно сообщил он.       Снейп скрестил на груди руки и насмешливо на него уставился.       — Чего же ты хочешь от меня? — подчеркнул он паузу: — Еще.       — Еще… — повторил Поттер. — Оттрахай меня, пожалуйста… как-нибудь. Можно вообще без контроля.       — Неподражаем, — прокомментировал Снейп. — Ты представляешь, что я могу сделать с тобой, если выполню твою просьбу?       — Я не думаю, что мое воображение будет прям в шоке.       Снейп внимательно оглядел стоявшего перед ним голого мальчишку. Изо всех сил тот старался не стесняться (у него получалось) и чувствовать себя естественно (это уже не очень). И вспомнил, что собирался Поттера изучить. Досконально.       ***       Гарри казалось, что он с разбегу угодил в параллельный мир, в котором каждое движение, действие и слово значили во стократ больше, чем в прежнем. Но и отдача была такой же. Если бы, входя в эти комнаты, он представлял, что один из вариантов его поведения может привести к тому, к чему привел, он бы и слова не смог из себя выдавить в попытках нащупать нужный путь и боясь соскользнуть на другой. Он догадывался, что Снейп позвал его не просто так, но не представлял, что тут может произойти.       В мышцах ощущалась расслабленность и приятная усталость, тело немножко звенело. Он вытянулся на непривычной простыне, под непривычным одеялом и провел пальцем по непривычному изголовью кровати. Казалось, что он только что прошел полосу препятствий.       Но впереди была еще одна. И еще. И еще. Бесчисленное количество. Он сейчас лежал не на широкой, мягкой, теплой кровати, а на жердочке над пропастью. Утром придется встать и идти по ней дальше.       Он чувствовал удивительную легкость. Удивительную потому, что невозможно ощущать подобную легкость перед полосой препятствий, конца-краю которой не видно. Он точно знал, что лежащий рядом человек не позволит играть с ним, выбирать простые и не очень честные пути, филонить любым способом. Человек этот каким-то невероятным образом подпустил его ближе к себе, и удержаться рядом с ним можно было единственным способом — делать все честно и на пределе своих возможностей. Ничего другого Снейп не допустит. Гарри полагалось бы чувствовать сумасшедшее давление, но вопреки всему давления не чувствовалось — а чувствовалась легкость: удивительно.       Снейп его проверял. Когда Гарри отказался идти ужинать — и твердо собирался до последнего бороться за право остаться в кабинете, Снейп вдруг отправил его в соседнюю комнату, в эту самую спальню, а когда позвал обратно минуты через три — в кабинете стоял накрытый на двоих стол. За который Гарри и был приглашен. В том виде, в каком находился.       Ужинать голым вместе с объектом своих желаний, который был не более одет, ему раньше не приходилось. Минут пять спустя он пришел к выводу, что Снейп его испытывает или Мерлин знает что еще делает, но точно не угощает ужином. Самым разумным было принять правила игры, сделать вид, что ничего особенного не происходит, и извлекать из головы стремительно исчезающие оттуда темы для светской беседы. Гарри показалось, что он частично провалил это испытание в начале и целиком — в конце, когда, глядя на состояние сотрапезника, то есть на его член, поскольку иное не выдавало его состояния, окончательно потерял нить разговора и, проигнорировав десерт, направился к оному сотрапезнику и закончил ужин — и разговор тоже — между его ног.       Снейп, во-первых, не протестовал, что странно не было, во-вторых, не вернулся ни к ужину, ни к разговору, что странно уже было, а сделал очередную невероятную вещь — увел Гарри в спальню, разложил на кровати, довел до невменяемого состояния ласками, хотя мог бы сделать это и своим видом, и оглушил окончательно минетом. Пришлось долго приходить в себя, главным образом не физически, а эмоционально. Осознав, что Снейп наблюдает за его реакцией, он спохватился, постарался выключить растерянность и ошеломление, а выключить растерянность, находясь в постели с человеком, с которым хотелось заниматься сексом всю ночь напролет, можно было только одним способом — заняться сексом.       За это время стало ясно, что даже если вдруг Снейп околдован, пьян и вообще не Снейп, то он, Гарри, все равно запомнит произошедшее до конца жизни; что Снейп до одури привлекателен с головы до ног; что самая безумная фантазия со Снейпом в главной роли заводит не так сильно, как самые простые ласки его настоящих рук; что хорошим, оказывается, называется не приятный расслабляющий секс, который был с Колином, а вот это умопомрачительное безумие, после которого шумит в ушах и несколько секунд не получается двигаться… Открытий на одну ночь хватало.       Снейп давно спал — ну, или делал вид, что спит, но мерное дыхание спящего слышалось в непривычной темноте подземелий уже долго… полчаса… час… Гарри не знал, сколько прошло времени. Он не представлял, как теперь будет иметь дело со временем, потому что оно исчезло в предыдущей комнате, а сейчас возвращалось в привычный ритм, но не может быть привычного ритма здесь, рядом с ним, в темноте, на его подушках, где слышно его дыхание и можно подкатиться к нему ближе, чувствуя тепло его обнаженного тела. И все-таки время шло, равнодушно приближая утро. Мысли терялись, голова тяжелела. Гарри понимал, что засыпает. Последняя мысль, которую он осознал, была странной и обрывочной: возможно, если он будет делать все честно и на пределе возможностей, Снейп сам не позволит ему упасть с той жердочки…       ***       Снейп проснулся от того, что было жарко, чего зимой в подземельях он в жизни не чувствовал. Теплое одеяло лежало сверху, жаркий мальчишка прижимался сзади. Одеяло было сброшено: мальчишку трогать не хотелось. Хотелось поразмышлять над определением «жаркий», которое Поттер оправдал ночью целиком и полностью. Но подобное размышление с утра в рабочий день было неконструктивным, поэтому Снейп решил выбрать более безопасную тему. Строго говоря, темы для размышлений вообще не следовало выбирать — следовало подняться и заняться делами. Но жаркий мальчишка прижимался сзади — и это было непозволительно приятно.       Поттер добился своего, прекрасно. И что теперь? Снейп вздохнул и на мгновение испытал желание пустить все на самотек — просто чтобы посмотреть, чем это все закончится и что Поттер сотворит еще, в частности, в его жизни. Как он это сделает, какие обстоятельства ему помогут, какие законы волшебства и физики нарушатся ради исполнения его желаний, было не особенно интересно. Факт, что все это произойдет, и ни волшебство с физикой этому не помешают, ни тем более простой смертный Северус Снейп. Сзади прижималась неуправляемая стихия. Непозволительно приятно.       Разумеется, пускать все на самотек опять не получалось, потому что какой-никакой рычаг воздействия на стихию оказался в его руках. Отнести этот факт к отрицательным, поскольку он существенно нарушал его потенциальное будущее спокойствие, или к положительным, поскольку воздействовать на стихию, тем более в лице Поттера, было не лишенным интереса занятием, Снейп пока не разобрался. Впрочем, пытаться его куда-то относить не имело смысла, потому что факт был, рычаг был, Поттер тоже был, и избавиться от перечисленного, конечно, можно было, но куда занесет стихию в таком случае, Снейп не представлял. Во-первых, не мог, а во-вторых, не хотел: уж в этом-то случае лишение спокойствия ему было обеспечено как минимум Дамблдором, как максимум общественностью, столкнувшейся с разгулявшейся в неясном направлении стихией.       Стихия о своей неуправляемости, похоже, не знала, что давало шанс попытаться направить ее энергию в мирное русло. Мирные стремления поощрять, не очень мирные — вовремя замечать и аккуратно разворачивать в требуемом направлении, а также всячески стихию усмирять, как, к примеру, нынче ночью, чтоб излишка энергии не было, казалось вполне перспективным занятием. Непозволительно приятным, вздохнул Снейп.       Оставалась одна небольшая проблема. В отношениях со стихиями Снейп никогда не состоял и вообще не состоял в чем-либо, что можно было использовать как источник информации в поведении с Поттером. Схема его поведения в «отношениях» сводилась к тому, что ему требовалась какая-то информация, он договаривался о встрече с наиболее подходящим партнером, всеми возможными способами пытался эту информацию добыть, не позволяя при этом партнеру добыть какую бы то ни было информацию от него, после обмена этими любезностями они трахались, в процессе пользуясь слабостью друг друга и повторяя обмен любезностями, после чего расходились или отправлялись к Темному Лорду. Вероятно, с Поттером эта тактика не сработает. Как вести себя с гриффиндорцем, да еще и влюбленным, да еще и в тебя, да еще и гриффиндорцем, которого теоретически не хочется сильно отталкивать?.. В такую затруднительную ситуацию Снейп никогда не попадал.       Ситуация между тем дала о себе знать сначала легким шевелением, потом лаской, а потом ему в затылок пробормотали:       — Я тебя люблю.       Определенно не попадал.       — Я не сплю, — предупредил Снейп на тот случай, если признания были адресованы спящему.       В ответ раздалось одобрительное бормотание, в котором явно не было смущения, и плеча коснулись сухие губы. По бедру скользнул твердый член, и у шеи почувствовался выдох, а на животе оказалась проворная рука.       — Поттер, мне не восемнадцать, прекрати.       Поттер не просто не прекратил, а зарылся свободной рукой в его волосы и заерзал, пытаясь потереться пахом. «Феерическое нахальство, — мелькнуло в голове. — Пожалуй, восемнадцатилетний любовник, который просыпается после бурной ночи со стояком и которого можно довести до оргазма парой прикосновений, — это удобно». До завтрака еще было время, поэтому Снейп резко сбросил с себя мальчишку, перевернул его и навалился сверху.       Проблема утренней коммуникации, таким образом, была временно решена.       ***       Последний предмет гардероба — мантия — сполз на пол. Мелькнула мысль проигнорировать ее и, когда Снейп войдет в кабинет, потянуть время еще немного, объясняя свою задержку исчезнувшей мантией. Трусливая мысль, из которой все равно ничего хорошего бы не вышло, не в последнюю очередь потому, что всем участникам сцены было бы понятно: мантия ни при чем. Гарри со вздохом поднял ее, надел и храбро оперся о кресло. Храбрость для такого незатейливого действия в самом деле требовалась, потому что оставаться в кабинете Снейпа и ждать его, несмотря на четкое указание отправляться на завтрак, было рискованной затеей. С учетом того, что у Гарри по-прежнему не было ни единой мысли о том, что говорить перед уходом, чтобы уход не стал окончательным и бесповоротным, затея представлялась вовсе безрассудной.       Вставший и накинувший халат Снейп казался совершенно неприступным, даром что ничего не говорил и взглядом не прожигал. И вопросы вроде «А может, повторим когда-нибудь?» казались как минимум неуместными, а как максимум — опасными для жизни. Гарри тогда сильно пожалел, что не поднял тему пятнадцатью минутами раньше, когда подступиться к Снейпу явно было легче. Но время ушло, а вместе с ним стремительно уходили шансы на то, что первая ночь не окажется последней.       В голове царила едва ли не паника, когда скрипнула дверь и послышалось:       — Поттер, завтрак начнется через две минуты, что вы здесь до сих пор делаете?       «Вы, — щелкнуло в голове. — Вы — делаете». Полчаса назад он прижимал Гарри к себе, изводил всячески, превращая сильное желание в нестерпимое, позволял ему стонать и нести невменяемую просительную чушь, а сейчас спрашивает, что «вы», мистер Поттер, да — «вы», здесь делаете.       Гарри мысленно возмутился, и паника вдруг преобразовалась в прежнее озорное чувство, когда «вы» прекрасно сочеталось с фантазиями о руках на теле и о члене во рту. Он деловито повернулся к Снейпу.       — Простите, профессор, я вспомнил об одном вопросе, который было бы уместно задать вам, пока мы находимся наедине.       — Что за вопрос, мистер Поттер? — насмешливо спросил Снейп.       Гарри про себя ухмыльнулся.       — Недавно в книге Сатрапиуса Атендо «Норвегия во тьме веков. Снадобья мертвых» я увидел любопытное зелье. Называлось оно просто Номер четыреста сорок. Мне хочется его сварить, поскольку, судя по составу, это один из самых простых способов посмотреть на реакцию Гога — Войницкого. Так вот, туда, помимо прочего, входят цветки папоротника александрийского на первом этапе цветения. Поскольку с этим ингредиентом существуют некоторые проблемы, я хотел спросить: можно ли его в этом зелье заменить на лепестки розмарина феодосийского?       Либо он неправильно оценил Снейпа и переборщил, либо…       Снейп на мгновение показался совсем не таким неприступным, каким был в своем халате и каким уж точно стал в преподавательской мантии. Насмешка из его взгляда не исчезла, но затаилась на дне глаз, а на первый план вышла серьезность, только преподавательскую она не напоминала.       — Можно, — медленно кивнул он, и Гарри готов был поспорить, что ночью слышал именно этот тон. — Могу даже предложить вам, мистер Поттер, сварить его не в Выручай-комнате, которая, несмотря на ваши ухищрения, мало для этого приспособлена, а под моим присмотром, поскольку упомянутая вами реакция Гога — Войницкого не вполне безопасна и начинающему зельевару стоит тем или иным образом подстраховать себя.       Пометка на будущее: осторожнее разговаривать со слизеринцами. Это сообщение он будет расшифровывать ближайшие несколько недель — или не будет вообще, потому что вряд ли сможет. Предположительно, руны проще завуалированных сообщений Снейпа. В конце концов, согласие в его ответе просматривается, приглашение есть, а с остальным можно будет разобраться по ходу дела.       — Спасибо, профессор, я буду очень рад. А… вам — как преподавателю — не запрещено предлагать студентам варить такие зелья?       — Мне — как преподавателю — многое запрещено предлагать студентам, мистер Поттер, — невозмутимо заметил Снейп. — А теперь, думаю, вам пора все-таки отправиться на завтрак.       ***       Снейп посмотрел на закрывшуюся дверь, поднял бровь и хмыкнул. Решая проблему утренней коммуникации невербальным способом, он подумал, что вербально объясниться с Поттером правильнее всего будет не сейчас, а позже, когда получится четко сформулировать свое предложение таким образом, чтобы оно было понятно адресату, но и у адресанта не вызывало дискомфорта. Не исключался вариант использования эпистолярного жанра. Снейп в упор не представлял себе словесного романтического объяснения с влюбленным Поттером. Поттер, как оказалось, представлял. И его представления превосходили самые смелые ожидания — что укладывалось в общую тенденцию, впрочем. Снейп до сих пор не был уверен, что расшифровал послание Поттера полностью и правильно. Очевидно, что в его вопросе, помимо самого вопроса, скрывалось недвусмысленное предложение, к вопросу никак не относящееся. Возможно, там скрывалась просьба о помощи в зельеварении. Вероятно — вопрос о том, готов ли Снейп помогать ему с запрещенными зельями и, видимо, не только зельями. Ответ на все, включая сам вопрос, был положительным, но не зашифровал ли Поттер в своем затейливом произведении ораторского искусства что-нибудь еще — неясно.       Определенно это было самое соблазнительное и воодушевляющее предложение взаимодействия, которое Снейп слышал в своей жизни, даже по форме, не говоря уже о содержании.       Не принять его было невозможно по всем параметрам.       ***       Зачарованный потолок Большого зала затапливал сонных учеников золотистым солнечным светом. Лучи беспрестанно сновали по волосам, раскрашивая их во все существующие теплые оттенки, гладили дерево скамеек, лились в серебряные кубки вместе с тыквенным соком. Гарри выдернул из искрящейся янтарной полосы гроздь винограда и закинул в рот несколько ягод. Сидевшая неподалеку Гермиона бросила на него примерно четырнадцатый за все утро подозрительный взгляд. Гарри пожал плечами, оторвал еще одну ягоду, подбросил ее в воздух и поймал ртом. Что такое, уже и виноград нельзя поесть?       — Гарри, в холле повесили оценки за экзамены, пойдем посмотрим, — прозвучал за плечом настойчивый девичий голос.       Гарри беспрекословно подчинился: куда скажешь, Гермиона, хоть за оценками, хоть за драконами — сейчас он был готов на все. Как только они оказались в холле, Гермиона повернулась к нему и уставилась настойчиво-вопросительно.       — Что такое? — не выдержал наконец Гарри.       — Нет, Гарри Поттер, это я у тебя спрашиваю: что такое?       — А что?       — Тебя можно вывешивать на потолок Большого зала вместо сегодняшнего солнца: сиять будешь не хуже.       — Правда? — Гарри задрал голову, словно проверяя, не обладает ли потолок холла похожими свойствами и нельзя ли его повесить для разнообразия сюда.       — Рон сказал, что ты не ночевал в спальне, — хмыкнула Гермиона, не замедлила воспользоваться своей гермионистостью и сделала дедуктивный вывод: — Снейп.       — Ну… — потолок не подходил, пришлось осмотреть еще и стены. — Где тут оценки?       — Там, — показала рукой Гермиона на противоположную стену. — Ну так что? Ты теперь, наконец, прекратишь трахать его взглядом каждый урок?       Это был хороший вопрос. Взвесив все за и против, Гарри подумал, что фактическая информация о теле Снейпа может давать о себе знать чаще, чем старания воображения.       — Сомневаюсь, — честно ответил он. — А почему ты оценки не смотришь?       — Да я их уже давно посмотрела, — фыркнула она. — Кстати, теперь понятно… Хотя нет, непонятно, — она снова взглянула на Гарри с видом Макгонагалл — ну или прокурора. — Экзамен у нас был до каникул. Сиять ты начал только сегодня. Почему у тебя единственного на всем курсе «превосходно» по защите? Эти факты не могут не быть связаны, но хронология событий катастрофически нарушена.       Гарри вздохнул и повернулся к Гермионе. Уж кто-кто, а она и вправду имела право знать, что происходит.       — Снейп гонял за мной с мыслеслухом.       — О! — на лице Гермионы последовательно промелькнули заинтересованность, понимание, задумчивость, лукавство, озорство, усмешка, снова заинтересованность.       — Тебе, я вижу, все стало понятно, — заметил Гарри, проследив за сменой эмоций.       — Ну… да. Да. Теперь все, — кивнула сама себе Гермиона. — А что тут непонятного в таком случае?       — Ну, например, как все-таки связаны перечисленные тобой факты?       — Но, Гарри… Это же очевидно. Если Снейп в тебя влюблен, то, конечно, он не будет занижать тебе совершенно заслуженную оценку, — невозмутимо сообщила Гермиона. И добавила: — Жаль, что чувство справедливости возникает у него в таких, прямо скажем, нетипичных случаях. Но хорошо, что возникает вообще.       Гарри только глазами хлопал, пытаясь сообразить, как объяснить Гермионе несуразность такого предположения.       — Но, Гермиона! Он и близко в меня не влюблен! Секс не означает наличие влюбленности! Он, конечно, симпатизирует мне... гм. Странно звучит. Но Снейп — и влюблен? Абсурд.       — Ничуть не абсурд, — не согласилась Гермиона. — Я долго не могла связать его явное удовольствие в те моменты, когда он смотрит, как ты варишь зелья или выполняешь заклинания, с его характером, но в таких обстоятельствах все становится на свои места. Молчу уже про согласие написать рекомендацию и множество других факторов.       Гарри растерялся окончательно, не в силах выразить изумление.       — Каких факторов? — беспомощно спросил он.       — Гарри, в конце концов, ты с ним спал или кто? Подумай сам, — проворчала Гермиона. — Нумерологию он понял, а простую влюбленность распознать не может. И умный же человек вроде.